Спасение от огня

Из сборника Б. Ганго "Детям о молитве"

Накануне Рождества крестьянская семья ждала возвращения отца, который должен был привезти домой деньги за свои многомесячные труды. Волнуясь об отце, Федя, старший сын, поднялся на холм и стал в снег на колени: «Господи, помоги моему папе вернуться домой. Спаси его и от волков, и от Мишки Петрова (разбойник, который грабил, а иногда и убивал людей в окрестных лесах). Спаси и самого Мишку. Он несчастный, потому что не узнал Тебя. Не знает, как Ты всех Любишь, Любишь - и его. Боже, спаси Мишку». Мальчик встал и пошел к дому. Он не услышал чей-то глубокий вздох, почти стон, прозвучавший ему вслед». Вскоре вернулся отец, и вся семья радостно встретила Рождество. А спустя несколько дней на хутор устроился работать угрюмый мужчина... Через несколько дней хутор запылал. Обреченного на смерть Федю спас новый работник, получивший страшные ожоги. «Несмотря на страдания, лицо его было спокойно. Он попросил позвать Федю и, превозмогая боль, сказал ему: - Я - Мишка Петров, разбойник. На Рождество я хотел ограбить твоего отца, но услышал, как ты молился за меня. Господь, по твоей молитве, совершил чудо: я раскаялся и начал новую жизнь. - Он перевел дыхание и продолжил: - Федя, дай мне руку. Я спас тебя от огня земного, ты помолись, чтобы Господь спас меня от ог-ня-вечного. Сказав это, он закрыл глаза и затих, а лицо его светилось каким-то неземным светом». Сегодня нетрудно приобрести добрые христианские книги, духовные стихи и песнопения для детей. Надо обязательно читать детям стихи Ивана Никитина:

...Молись, дитя: тебе внимает Творец бесчисленных миров, И капли слез твоих считает, И отвечать тебе готов.

15 Золотой святыни свет

225 —

Недавно мне подарили аудиопленку с детскими колы бельными. Там есть, например, такие слова:

Баю-баюшки баю, есть местечко ли в Раю? Хоть на самом краешке? Баю-баю-баюшки...

И еще одна старинная колыбельная:

Спы, Иисусэ, спы, Спатонькы ходы. Тебэ буду колысаты, песэнкамы прысэпляты, песэнкамы прысэпляты, Люли, Сердэнько, люли.

Спы, Лэлико, спы, Головку склоны, Ты на ручонкы Марии, Так Бона Тебя лэлие, Так Бона Тебя лэлие. Люли, Сердэнько, люли.

Спы, Убогий, спы, Ручонкы зложи. Иосифа ще нэ видаты, Нэсэ хлибца Тоби даты, Нэсэ хлибца Тоби даты, Люли, Сердэнько, люли.

Спы, Тэрпине, спы,

Очко заплющи.

Не пытай, шо колысь будэ,

Что зготовлят Ти - Крест люди,

Что зготовлят Ти - Крест люди.

Люли, Сердэнько, люли.

Спы, Иисусэ, спы,

А сэрдцэ - молы.

Я пры Ньому спочиваю,

Тут на земли и там - в Раю,

— 226 —

Тут на земли и там - в Раю. Люли, Сердэнько, люли.

БЕССМЕРТНАЯ СКАЗКА ДЛЯ ДЕТЕЙ И ВЗРОСЛЫХ

Разговаривая с одной матерью, матушка советовала ей читать с детьми книги Ганса Христиана Андерсена. «Эти сказки написаны глубоко верующим человеком, их и взрослым невредно перечитывать», - говорила она. Но мы знаем, что произведения великого сказочника, выпущенные в советское время, были лишены - всех христианских мест. Особенно пострадала «Снежная королева».

Первые же строки сказки были значительно искажены, а многие замечательные страницы вообще изъяты из миллионов книг. Вот как начиналась «Снежная королева» у самого Андерсена:

«...Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был - сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей - уродами, или казалось, что они стоят кверху ногами. Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их... Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля - у него была своя школа - рассказывали о зеркале как о каком-то чуде. - Теперь только, - говорили они, - можно увидеть весь мир и людей

в их настоящем свете! И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде. Напоследок захотелось им добраться и до не-

¹⁵* —227 —

ба, чтобы посмеяться над Ангелами и Самим Творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем само зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны - ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок люда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее! А злой тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки. Но по свету летало еще много осколков зеркала...»

«В большом городе жили двое бедных детей. Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра.

Розы цвели все лето восхитительно. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах; девочка пела его мальчику, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей:

Розы цветут... Красота, красота! Скоро узрим мы Младенца Христа.

Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели на ясное солнышко и разговаривали с ним - им чудилось, что с него глядел на них Сам Младенец Христос. Что за чудное было лето, и как хорошо было под кустами благоухающих роз, которые, казалось, должны были цвести вечно!»

— 228

Вот все, что оставлено от этого отрывка в книгах советского периода: «Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели на солнечное сияние».

(Однажды) «Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками... На больших башенных часах пробило пять.

- Ай! - вскрикнул вдруг мальчик. - Мне кольнуло прямо в сердце и

что-то попало в глаз!

Девочка обвила ручонкой его шею, он мигал, но в глазу ничего как будто не было.

Должно быть, выскочило! - сказал он.

Но в том-то и дело, что нет. В сердце и в глаз ему попали два осколка дьявольского зеркала, в котором, как мы, конечно, помним, все великое и доброе казалось ничтожным и гадким, а злое и дурное отражалось еще ярче, дурные стороны каждой вещи выступали еще резче. Бедняжка Кай! Теперь сердце его должно было превратиться в кусок льда! Боль в глазу и в сердце уже прошла, но сами осколки в них остались*.

- О чем же ты плачешь? - спросил он Герду. - У! Какая ты сейчас бе-

зобразная! Мне совсем не больно! Фу! - закричал он вдруг. - Эту розу точит червь! А та совсем кривая! Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат! И он, толкнув ящик ногою, вырвал две розы.

- Кай, что ты делаешь? - закричала девочка, а он, увидя ее испуг, вы-

рвал еще одну и убежал от миленькой маленькой Герды в свое окно. Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками - он говорил, что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказывала ли что-нибудь старушка бабушка - он придирался к

* Как грустно напоминает дальнейшее описание то, что происходит сегодня с нашими собственными детьми, которые часами смотрят по телевизору фильмы ужасов, читают «Гарри Поттера», выпущенного на масонские деньги столь крупными тиражами, что в Москве ими заставлены многочисленные стенды в мелких и крупных книжных магазинах. В кинотеатрах демонстрируются фильмы с аналогичным названием. Без изображения этого персонажа, влекущего наших детей в преисподнюю, сегодня трудно купить детскую тетрадку, ластик...

— 229 —

словам. Да если бы еще только это! А то он дошел до того, что стал передразнивать ее походку, надевать ее очки и подражать ее голосу! Выходило очень похоже и смешило людей. Скоро мальчик научился передразнивать и всех соседей - он отлично умел выставить напоказ все их странности и недостатки - и люди говорили:

«Что за голова у этого мальчугана!»

А причиной всему были осколки зеркала, что попали ему в глаз и сердце.

Потому-то он передразнивал даже маленькую Герду, которая любила его всем сердцем»...

(Однажды зимой Кай пошел кататься на санках). «В самый разгар веселья на площади появились большие сани... в них сидел человек, весь ушедший в белую меховую шубу и такую же шапку. Кай живо привязал к ним свои санки и покатил... Потом он несколько раз порывался отвязать свои санки, но человек в шубе кивал ему, и он ехал дальше. Вот они выехали за городские ворота. Снег повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги. Мальчик поспешно отпустил веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к большим саням и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал - никто не услышал его! Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал, хотел прочесть «Отче наш», но в уме у него - вертелась одна таблица умножения».

Слова, которые вместо приведенного отрывка читали дети в 60-е и 80-е годы: «Кай громко закричал - никто не услышал его. Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал».

«Вдруг сани остановились.

- Славно проехались! - сказала Снежная королева. - Но ты совсем замерз? Полезай ко мне в шубу!

И, посадив мальчика к себе в сани, она завернула его в свою шубу; Кай словно опустился в снежный сугроб.

Все еще мерзнешь? - спросила она и поцеловала его в лоб.

У! Поцелуй ее был холоднее льда, пронизал его холодом насквозь и дошел до самого сердца, а оно и без того уже было наполовину

— 230 —

ледяным. Одну минуту Каю казалось, что вот-вот он умрет, но нет, напротив, стало легче, он даже совсем перестал зябнуть... Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он - позабыл Герду, и бабушку, и всех домашних... (Сани неслись по воздуху.) Над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую зимнюю ночь. Днем он спал у ног Снежной королевы».

«Твоя душа - все еще жива? Ты еще не обесчеловечился - до конца?» - как будто интересуются авторы сегодняшних «детских» передач по ТВ. И фильмы, созданные для уничтожения детских душ, - сменяются следующими, еще более низменными... С той же единственной целью - расчеловечивания человека - создаются фильмы и для взрослых. В православной видеоленте: «Кто качает колыбель?» есть несколько незабываемых кадров: среди толпы подобных ему детей, сидящих за компьютерными играми на уроке! - мальчик, лет девяти, произносит неправдоподобным механическим голосом: «Я настигаю двадцать седьмого и -убиваю! Когда я убью - тридцатого, мне дадут - десять долларов...» Что останется от душ наших детей - в результате этой запланированной адом обработки?! Недопустимо молчаливое согласие родителей на подобные эксперименты с нашими детьми в школе и где бы то ни было. Как будем отвечать на Страшном Суде - за соучастие в убиении душ наших собственных детей?

Мы помним, как Герда решила ценой любых лишений найти и -вернуть Христу названного брата. И после мучительных многолетних поисков она достигла входа в ледяное царство зла.

«...Олень добежал до куста с красными ягодами; тут он опустил девочку, поцеловал ее... и из глаз его покатились крупные блестящие слезы. Затем он стрелой пустился назад. Бедная девочка осталась одна-одинешенька - на трескучем морозе, без башмаков, без рукавиц.

Она побежала вперед что было мочи; навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба - небо было совсем ясное, и на нем пылало северное сияние, - нет, они бежали по земле прямо на Герду и по мере приближения становились все крупнее и крупнее. Герда вспомнила большие красивые хло-

— 231 —

пья под зажигательным стеклом, но эти были куда больше, страшнее, самых удивительных видов и форм и все - живые. Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие - стоголовых змей, третьи - толстых медвежат с взъерошенною шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями».

Следующий абзац был полностью вычеркнуть из всех советских изданий: «Герда начала читать «Отче наш»; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие светлые Ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших грозных Ангелов со шлемами на головах и копьями и щитами в руках. Число их все прибывало, и когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион. Ангелы приняли снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячи снежинок. Герда могла теперь смело идти вперед; Ангелы гладили ее руки и ноги, и ей не было уже так холодно. Наконец девочка добралась до чертогов Снежной королевы.

Посмотрим же, что делал в это время Кай. Он и не думал о Герде, а уж меньше всего о том, что она стоит перед замком.

Стены чертогов Снежной королевы намела метель, окна и двери проделали буйные ветры. Сотни огромных, освещенных северным сиянием зал тянулись одна за другой; самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах!

Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого - поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и само сердце его стало куском льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Это называлось «ледяной игрой разума»...

(Снежная королева улетела), Кай остался один в необозримой пустынной зале, смотрел на льдины и все думал, думал, так что в го-

— 232 —

лове у него трещало. Он сидел на одном месте - такой бледный, неподвижный, словно неживой. Можно было подумать, что он замерз. В это время в огромные ворота, проделанные буйными ветрами, входила Герда. (В советских изданиях: «И перед нею ветры улеглись, точно заснули». В подлиннике у Андерсена: «Она прочла вечернюю молитву, и ветры улеглись, точно заснули»). Она свободно вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидела Кая. Девочка сейчас же узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:

- Кай, милый мой Кай! Наконец-то я нашла тебя!

Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок. (Следующие несколько строк в прежних книгах отсутствовали.) Кай взглянул на Герду, а она запела:

Розы цветут... Красота, красота! Скоро узрим мы Младенца Христа.

Кай вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и очень обрадовался.

- Герда! Милая моя Герда!.. Где же это ты была так долго? Где был я

сам? - И он оглянулся вокруг. - Как здесь холодно, пустынно!

И он крепко прижался к Герде. Она смеялась и плакала от радости... Герда поцеловала Кая в обе щеки, и они опять зацвели розами, поцеловала его в глаза, и они заблистали, как ее глаза... Кай с Гердой рука об руку вышли из пустынных ледяных чертогов; они шли и говорили о бабушке, о своих розах, и на пути их стихали буйные ветры, проглядывало солнышко.

...Они шли, и на их дороге расцветали весенние цветы, зеленели травы. Вот раздался колокольный звон, и они узнали колокольни своего родного городка. Они поднялись по знакомой лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: так же тикали часы, так же двигалась часовая стрелка. Но, проходя в низенькую дверь, они заметили, что успели за это время сделаться взрослы-

ми людьми. Цветущие розовые кусты заглядывали с крыши в открытое окошко; тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой и взяли друг друга за руки. Холодное, пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто ими, как тяжелый сон. Бабушка сидела на солнышке и громко читала Евангелие: Если не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное! Кай и Герда взглянули друг на друга и тут только поняли смысл старого псалма:

Розы цветут... Красота, красота! Скоро узрим мы Младенца Христа.

Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето!»

В доброй книге Бориса Ганаго «Будем как дети», сравнивая разные тексты «Снежной королевы» Андерсена, мальчик с удивлением спрашивает: «Почему в первой книге нет ничего про Христа?» - «Кто-то хотел заморозить наши сердца, чтобы и мы видели мир перевернутым и безобразным, - ответила бабушка. - Сказка у нас - в быль превратилась. Почти вся страна стала безбожной... Теперь у многих в голове вертится только таблица умножения: цены, прибыли, проценты. Как в калькуляторе. Вертится, вертится, а в это время замерзают сердца... И нам подсунули кривое зеркало и внушили, что наш предок - обезьяна. Тогда мы и стали вести себя, как и подобает потомкам гориллы. Образ Божий, искра Божия в человеке растаптывались. Все было перевернуто вверх ногами...»

В страшные «ледяные игры разума» играют сейчас многие. Кто-то хочет, чтобы все человечество стало в них играть. Чтобы народы исказили свой внутренний мир настолько, что вместо людей, созданных по образу и подобию Божию, землю заселили бесчеловечные подобия людей*. Чтобы все, при-

* Паисий Афонский: «Телевидение нанесло людям огромный вред. Особенно разрушительно оно действует на маленьких детей. Как-то ко мне в

— 234 —

званные быть детьми Отца своего Небесного, согласились стать похожими - на хладного князя тьмы кромешной. Защити нас, Господи Иисусе Христе, от всех враг, видимых и невидимых, на каждый день и час оставшегося нам времени.

АРХАНГЕЛ МИХАИЛ

Однажды мы говорили с матушкой Надеждой о том, что все маленькие дети, как безгрешные, видят Ангелов. Просто многие это потом забывают. В тот вечер я рассказала матушке эпизод из своего детства... Позже, в Дивееве, меня благословил описать этот случай отец Владимир.

Вере ее не учили, но в семь лет, перед школой, один раз привели в церковь и, ничего не объяснив, причастили. Девочка забыла множество последующих дней и месяцев, но день святого Причастия запечатлелся в ее душе, как драгоценный камень среди глиняных черепков. Церковь была неземной красоты с цветными стеклами-витражами. И до конца дней она будет помнить, как в день Причастия сквозь стройные, высокие окна струились потоки света и становились нежно-разноцветными-, голубыми, желтыми, красными...

Ее притягивала церковь, но сама она не решалась в нее зайти. Однажды в дом позвонили, ей было лет девять (хрущевское время). Она увязалась за бабушкой и услышала от пришедшей: «Принято решение сломать храм, мы собираем подписи: просим сохранить его, как памятник архитектуры, хотя

каливу пришел семилетний мальчик со своим отцом. Я видел, как устами ребенка вещал телевизионный бес, подобно тому, как бес говорит устами одержимых». Таким вот образом, с помощью телевидения, некоторые хотят оболванить мир... Телевизор, вернее те силы, которые действуют через него, с легкостью заселяют внимающих ему - бесами. Увы, это не метафора. От нескольких высоко духовных людей слышала: «Все, кто смотрел по телевизору сеансы Кашпировского, Джуны, Чумака и им подобных, - нуждаются в отчитке». Но гипнотические фильмы ужасов мало чем отличаются от этих сеансов по силе страшного воздействия на психику детей и взрослых.

— 235 —

бы под краеведческий музей...» Девочку пронзили слова бабушки: «Простите, но я учительница, я не могу поставить свою подпись». Ей стало не по себе, а потом просто плохо, как будто ее лишили чего-то главного, на чем незримо и твердо стояла ее маленькая жизнь. Она долго не могла взглянуть в глаза любимой бабушки, которая учила ее только добру, жизни по Евангельским заповедям, хотя и не упоминая имени Бога. Этот ответ был тем более страшен, что бабушка была дочерью священника, хранила от чужих глаз икону и, хотя никогда не говорила с девочкой о Боге, но была несомненно верующей в душе. Ее отец, деревенский священник, пропал без вести в годы революции, и этот отказ был продиктован страхом, за будущее внучки.

И церковь начали ломать. Ее кирпичная кладка была скреплена особым старинным составом: каждая семья полтора века назад принесла по нескольку десятков яиц, чтобы храм был прочным. И стены, будто литые, не поддавались. Тогда их стали сверлить, чтобы потом, подкладывая динамит, взрывать частями. Белый храм покрыла черная зловещая сеть просверленных тропинок, как будто в стены вгрызалась темная сила. Шум улиц не в силах был заглушить бронебойный звук - звук расстрела прямой наводкой. Он мерещился девочке по ночам. Работы шли допоздна. Она боялась подойти ближе.

Однажды девочка проснулась ранним утром, бесшумно оделась и вышла на цыпочках, оглядываясь на спящих маму и бабушку, прикрыла за собой входную дверь. Прижав руки к бьющемуся сердцу, как будто за ней гнались и могли поймать, она бежала по пустым улицам к храму. Входная дверь с частью стен были полностью разрушены, ступени - завалены обломками свода, часть потолка зияла провалом. Остатки красивых плит пола покрыты грудами битого кирпича, большими и мелкими кусками рухнувшей штукатурки. Затаив дыхание, со страхом и трепетом, она вошла в притвор, как в святилище, вспоминая со щемящим чувством, как входила сюда в первый

— 236

раз, когда ей было семь лет. Она не могла бы объяснить охватившее ее волнение. На двери, ведущей в церковь, висел огромный амбарный замок. Девочка подняла глаза и увидела, что прекрасный крылатый юноша в голубых ризах, который встречал с веткой белой лилии всех входящих, избит камнями: стена была в выбоинах от острых ударов - фреску соскоблили до самого кирпича. Среди руин, готовых превратиться в груду щебня, одиноко стоял Ангел в красных одеждах - последний, оставшийся от той удивительной жизни, которая недавно здесь царила. Никогда прежде не пережитые скорбь и горе охватили детское сердце. Как будто на что-то самое прекрасное и на ее собственную душу - посягало совершившееся зло. Она робко подняла голову, с благоговением взглянула в лицо прекрасного Ангела, имени которого не знала. И встретилась с живым взором! И вдруг, будто Он наклонился к ней... Нет, этого не могло быть. Но настолько глубоко Он заглянул в ее глаза, понимая и разделяя, как никто никогда на свете, те боль и страдание, которые она сейчас переживала всем своим существом. Как будто ее душа была абсолютно прозрачна, ничем не защищена, и этот взгляд проницал ее насквозь. Она не знала, что так бывает. Подобное в детской жизни не повторилось. Что-то особенное: горе и одновременно утешение от разделенное™ никогда не пережитого ранее высокого чувства -прихлынули к сердцу. Вся маленькая душа, сотрясаясь - неудержимо заплакала. Девочка бежала домой, не видя улиц и домов, а только этот Божественный, невыразимо Милостивый взор, который говорил о возможности Иной Жизни, где побеждают Правда, Любовь, Благородство. Жизни, где зло просто невозможно, и Любовь - всесильна.

Отец Владимир отозвался на этот рассказ: «Когда человек обращается к Богу всем своим страданием, оно имеет силу низвести на землю сочувствие святых и Ангелов. Как больно видеть разоренный храм... Как страшно видеть разоряемую Дьяволом душу...»

— 237 —

«Есть дома, в которых дети вырастают, никогда не услышав молитвы от своих отцов и матерей и не получив никакого обучения духовного. С другой стороны, есть дома, где постоянно ярко горит лампада, где постоянно говорят слова Любви ко Христу, где детей с ранних лет учат тому, что Бог их Любит, где они учатся молиться, едва начав лепетать. И, спустя долгие годы, память об этих священных мгновениях будет жить, освещая темноту лучом света, вдохновляя в период разочарования, открывая секрет победы в трудной битве, и Ангел Божий поможет преодолеть жестокие искушения и не впасть в грех.

Жизненно важно - значение среды. Мы еще не вполне понимаем, как много значит атмосфера в доме, где растут дети, для становления их характера. Самое первое место для нас, где мы учимся правде, честности, любви, - это наш дом -самое родное место для нас в мире.

На трудном жизненном пути родителей есть место для ребенка, где он может беззаботно разбрасывать цветы. За любовь родителей детям следует платить такой же любовью и благодарностью на протяжении всей их жизни, до конца дней.

Как счастлив дом, где все - дети и родители, без единого исключения - вместе верят в Бога. В таком доме царит радость дружбы и единства. Такой дом, как преддверие Неба. В нем никогда не может быть отчуждения» (Из дневников Государыни Императрицы Александры Феодоровны).

МАМА

Моя милая мамочка, как же я перед тобой виновата... Я хотела бы начать эти воспоминания какими-нибудь другими словами, но у меня ничего не получается. И звучит только это: родная моя, как я перед тобой виновата! Хотя все, знавшие нас, не подумали бы меня обвинить. Радость моя, я знаю, что ты полностью прощаешь свою никчемную дочь, как сиюминутно прощала каждый день при жизни. Милостью Бо-жией, ты с детства научила меня просить прощения. И я делала это без затруднений. Хотя ты и прощала меня, но, не дай Бог, - мне забыть все те «мелкие грехи», которые предстали передо мной так ярко и отчетливо, отозвались столь глубокой болью - после твоей смерти. Любимая моя, Богом данная душа, Христос поручил тебе воспитать меня, отвечать за меня... Как я недостойна, Господи, дарованной Тобой матери.

Моя мама была самым скромным человеком, какого можно себе представить. Она говорила: «Я всю жизнь была бездарная, училась с тройками. Слава Богу, что ты не похожа на меня». Мне безмерно жаль, что я не похожа на тебя - в главном смысле этого слова: по сей день не имею ни одной из твоих добродетелей, которые были для тебя столь естественны, что ни ты, ни окружающие - их совсем не замечали. Всех людей мама видела значительно лучшими себя. Помню, как она постоянно молчаливо любовалась внутренней красотой душ человеческих. Из-за того, что она искренно любила людей, всем было рядом с ней легко и хорошо. Когда к нам приходили мои подруги, на всем свете оставались - только их проблемы, скорби и радости. Сколько я помню, мама никогда никому не рассказывала о себе: ни о болезнях, ни о каких-либо случаях из жизни, столь незначительной она видела сама себя.

Л

— 239 —

Она была инженером-строителем по образованию, и мне казались приземленными ее работа и интересы. Только став верующей, я оценила, как маму уважали рабочие строек, которые были под ее руководством. Если она приходила на строительный участок - сквернословие становилось невозможным. Эти простые люди ценили то, что мама никогда не снимала людей с работы, чтобы использовать их для личных ремонтов или построек, у мамы не было ни дачи, ни дома. И квартира, которую она должна была получить по очереди, досталась другому начальнику. Возмущенные несправедливостью люди говорили ей: «Да вам, Галина Петровна, бесплатная дача полагается. Мы вам через забор - гору стройматериалов накидаем». Мама с улыбкой увещевала их: «Что вы говорите, это же воровство!» Если ей нужны были какие-то доски для мелкого ремонта, типа починки обветшавших ступенек крыльца, она выписывала их и оплачивала по накладной. Мама заботилась о семейном благополучии своих рабочих: хлопотала о пособиях, улучшении жилищных условий, путевках в санатории со скидкой. Сама не отдыхала ни в каких домах отдыха и год за годом продолжала снимать комнату у чужих людей, получая самую низкую зарплату из всех возможных при ее должности.

С десяти лет я утопала в чтении бесчисленных томов всемирной литературы, особенно ценила книги из серии ЖЗЛ. Обыденная жизнь нашего маленького города казалась мне мелкой и серой. Я мечтала об общении с яркими, талантливыми людьми, о столичном ВУЗе, увлекалась литературой, живописью, выписывала из Ленинграда пластинки с классической музыкой, писала стихи... Жажда «духовной жизни» - без веры во Христа - привела меня к занятиям йогой, восточной философией и, наконец, экстрасенсорикой. Знакомые уверили меня, что я смогу этим «безвредным» видом лечения снимать боли у тяжко страждущего рядом со мной человека. Таким образом, не желая и не подозревая худа, я увязла в смрадном болоте демонической духовности. Господь устроил мою

— 240 —

жизнь так, что за считанные годы семейной жизни (другие приобретают эти познания десятилетиями), я узнала о существовании ада и его непосредственной к нам - близости. Вдоволь нахлебавшись горя, похоронив мужа, чудом Божией Милости, я стала верующим человеком. Встретила на своем жизненном пути, за чьи-то небесные молитвы, - замечательных православных людей: своего первого старца - протоиерея Николая С, мать Веру (в схиме Илиодору), протоиерея Александра Ш., матушку Надежду, иеромонаха Владимира Ш. -удивительного Дивеевского пастыря. Из страшных оккультных заблуждений меня извлекли книги теперь уже местно-чтимого в Америке Преподобного Серафима Платинского (Роуза). Прости и прости меня, Господи, так как не без моих усилий мама разделяла многие мои заблуждения. Но когда я пришла к вере, она вошла в Церковь столь естественно, как будто из нее не выходила. Врожденный дух маминой кротости, которого до сих пор в помине не имею, глубоко роднил ее с истинным христианством.

Мама рассказывала мне, как в раннем детстве ее дедушка, отец Филипп, священник села Бесплемяновское Урюпинско-го уезда, на Волге, ставил ее с братом на колени - перед святым углом, где всегда горела лампадка, и малые дети, старательно крестясь, повторяли вслед за дедушкой: «Отче наш, Иже ecu на Небесех, Да святится Имя Твое...» и «Богородице Дево радуйся...» Матушка отца Филиппа в сорок лет, в ожидании пятого ребенка, однажды правила лошадьми; они были чем-то напуганы и внезапно перешли в галоп. Перед глубоким оврагом, куда неслись обезумевшие животные, она выпрыгнула из телеги и упала животом на камень. Ребенок родился мертвым, вслед за ним ушла из жизни - матушка. Так отец Филипп в сорок пять лет остался вдовцом. Он написал в Царицыно (будущий Волгоград) подробное письмо своей сестре. И тетя Дарья заменила детям мать. Всю нелегкую сельскую работу батюшка исполнял сам. Однажды он косил траву Для коровы и нечаянно ранил косой куропатку. «Никогда не

Золотой святыни свет

— 241 —

забуду, - вспоминала мама, - как этот высокий, сильный человек стал на колени, взял окровавленную птичку в руки и - заплакал. Столько лет прошло, но это горе, его внутренняя боль, -остались у меня в душе». Поминаю слова матушки Надежды: «Прежнее время очень сильно отличалось от нынешнего. Иные мысли и чувства были у людей». Детство, проведенное в дедушкином селе среди родной природы, постоянные церковные службы, молитвенный настрой дома, где дети присутствовали при всех утренних и вечерних правилах, - стали светлым основанием маминой жизни. На праздники приезжали от разных концов четверо взрослых детей батюшки и вставали на клирос. У всех были разные голоса - получался квартет, и в храме говорили: «Ну, Яровые - запели». Как, получив православное воспитание, можно было многие годы жить при советском режиме, - без покаяния и Церкви, - является для меня величайшей загадкой. Слава Богу, мама крестила меня в младенчестве. Став верующей, я, прости Боже, осуждала своих родных за то, что выросла, не зная Бога. Осмысленно и серьезно пришла в Церковь на четвертом курсе института. Сдав госэкзамены, наложила на себя строгий недельный добровольный пост и поехала в Лавру Преподобного Сергия, чтобы исповедать весь свой «атеизм»: ответы по предметам марксистско-ленинской философии и т.п. В Лавре я услышала от худенького седого монаха: «Осуждаешь родителей за то, что не воспитали тебя в вере?! Да ты сама - во всем виновата. Если бы у тебя было чистое сердце, - то Бог нашел бы возможность привести тебя к Себе! Вот великомученица Варвара, имея сердечную чистоту, - была наставлена - Самим Богом». И он рассказал известное житие, осветив его с новой для меня стороны.

Несмотря на то что мои близкие жили вне Церкви, среди семейных воспоминаний, как реликвия, хранились эпизоды времен войны. Всю жизнь мама с бабушкой с ярким переживанием вспоминали, как уходили из горящего Сталинграда, бросив все вещи (мама особенно жалела свое пианино с канделябрами и профилем Шопена). Бомбили мост, страшные взры-

— 242

вы сотрясали землю и воздух, люди разбегались, не помня себя от ужаса. «Мы с мамочкой, - вспоминала мама, - бежали, прижав к груди икону Владимирской Божией Матери, губы шептали неизвестную молитву... Слева и справа падали убитые. Один Бог знает, как мы уцелели...» Потом многие недели они шли пешком, возвращаясь в город, где когда-то жила бабушка. Здесь она закончила педучилище, и ее муж стал его директором, продолжая преподавать историю и литературу. Родных в Каменске не осталось. Беженцы сняли комнату у одинокой вдовы. Однажды утром они встали после ночной бомбежки, а второй половины дома, где жила хозяйка, - нет. Вместо нее - глубокая воронка, будто ножом отрезано по стену, за которой были мама и бабушка. Когда окрестности заняли немцы, мои родные, работая в детском доме, были эвакуированы из города и жили в лесу. С раннего утра мама шла собирать грибы, ягоды, травы и коренья. И готовила скудную еду, спасая от голодной смерти детей. Милостью Божией, - пережили и это. Вернувшись в Церковь, мама переосмыслила все эти события и глубоко благодарила Бога. Сколько настоящих чудес в жизни каждого православного, которые мы все - недостаточно оценили - недостаточно поблагодарили за них Творца.

Мама всегда замечала тех, кому трудно, и спешила подставить свое плечо. Часто она подходила в метро или на улице к старушкам, несущим тяжести, и брала чужую ношу на себя, сама будучи пожилым человеком, который не отличался здоровьем. Скольким людям она незаметно для окружающих и совершенно безвозмездно помогала: то поштукатурит чужой фундамент, то починит утюг, то поможет посадить огород... И все так тихо, молчаливо, будто это было ее личной обязанностью, будто она делала это - для себя. Не имея мужских рук в семье, мама выучилась все делать сама. Когда к части дома (который мы получили в наследство от умершего дедушки) нужно было пристроить коридор на высоком фундаменте, были наняты рабочие. Но на второй день они, отмечая какую-то дату, уже не пришли, не появились на второй и тре-

тий день. Мама вздохнула, и вдвоем с приехавшим в отпуск братом они сложили фундамент, возвели под крышу кирпичные стены. Не дождавшись очередных специалистов, мама самостоятельно выстроила высокую прочную лестницу. С усердием бралась она за любую работу, все спорилось в ее руках. И, казалось, что это естественно, никто этого не замечал, не хвалил. Много лет спустя мне рассказали об одном монастыре, где люди десятилетия несут одно послушание: например, тридцать лет послушница моет кастрюли. И никто никого не хвалит. Услышав эти слова, я вспомнила свою маму. Она никогда не желала и не ждала никакого одобрения, искренно считая себя недостойной. При этом мама умела глубоко чтить других людей. Тонко ценила чужие способности и таланты. Вернувшись в Церковь, она многие годы была на послушании в доме священника. И его матушка говорила мне: «Видела я в жизни - одного смиренного человека - это ваша мама». В ее обязанности входила вся домашняя работа и уход за маленьким сыном батюшки. За что бы она ни бралась, все делала с кротостью и любовью.

Светлана, ближайший друг нашего дома, необыкновенно любила мою маму. И постоянно делала мне замечания: «Ты очень мало уделяешь мамочке времени, ты мало о ней заботишься и совсем ее не утешаешь». Однажды, будучи у нас в гостях, Света, желая сделать приятное маме, спела нам старинный монастырский кант. Помню ее улыбку, когда она поклонилась матушке и маме и сказала: «Это песнопение посвящается всем дорогим мамам!». «И твоей чудесной маме, обязательно», - добавила я.

Мы считали себя счастливейшими на свете, будучи полностью единомысленны со своими родными. Света запела своим глубоким голосом. Мы втроем: матушка, мама и я -подтягивали припев после каждого четверостишия. Эти безыскусственные слова способны касаться незримых струн души, потому что их сила не в литературном достоинстве, а в сердечном благодарном чувстве.

— 244 —

Слово «мама» дорогое, Мамой нужно дорожить, С ее лаской и заботой Легче нам на свете жить. Припев:

Если мать еще - живая, Счастлив ты, что на земле Есть кому, переживая, Помолиться о тебе.

Когда был еще младенцем, И она в тиши ночной, Словно Ангел у постели. Охраняла мой покой.

В раннем детстве беззаботном Я не знал, как трудно жить. Мать трудилась, чтобы было, Чем кормить и чем поить.

Помню тихие беседы: Говорила ты о том, Чтобы умным быть и добрым, Жизнь свою связать с Христом.

Помню радостные встречи, Как с дороги приезжал, Матери родные плечи, Как ребенок, обнимал.

И оставшись одинокой, Сердца ревностью горя, Ко Христу душой глубокой Ты молилась за меня.

Господи, прости меня! Не устанет напоминать мне о моей вине сердце. Как я недостойна данной Тобой - матери.

Перед тем, как лечь в больницу, смертельно больная мама в последний раз пришла навестить дорогой для нее дом. Вы-

— 245 —

пила с матушкой чашку чая и в опустевшей кухне, преодолевая слабость, перемыла посуду, добела отчистила газовую плиту. Я заглянула в ванну, где под мамиными руками начинала сиять мутная раковина, и у меня сжалось сердце. Впервые я почувствовала, что она уже не может делать то, что сейчас делает. Мама тихо вздохнула с тайным облегчением. Чувство новой - неземной благодарности вдруг осветило ее лицо. «Слава, Тебе, Боже!»- едва слышно проговорила она, и я поняла, что она молится изо всех сил, чтобы просто устоять на ногах. И безмерно благодарит Бога, давшего ей силы еще раз послужить почитаемым ею людям. И только тут, с щемящей жалостью, я заметила, что она непривычно бледна и печать изнеможения лежит на ее осунувшемся лице. Знаю, что у Небесного Ангела не забыта эта раковина - потому что Бог помнит каждую «лепту вдовицы», в каком бы столетии она ни была подана. Мама делала эту несложную для здорового человека работу - сверх всяких сил. Она отдавала последнее из того, что имела. Большего сделать для Господа и любимых ею людей она уже не могла.

Смею сказать, что мама принесла глубокое покаяние перед Богом за всю жизнь, потому что я помогала ей писать многие исповеди. Воцерковление ее было настоящим. В ее христианстве не было ничего поверхностного, псевдоблагочестивого. Вера переменила ее жизнь органично: слова и мысли никогда не расходились с делом. В воскресенье и во все праздники мы ездили на раннюю литургию в храм «Всех скорбящих Радости» на Большой Ордынке. На одной электричке - целый час. (Однажды пожаловалась батюшке: «На дорогу в Москву трачу два с половиной часа...» Он ответил: «Целое молитвенное правило!») После ранней маме нужно было возвращаться к матушке, а мне торопиться на работу или на церковное послушание. Прости, Господи, постоянно не могла заставить себя встать до последней возможной минуты и на электричку всегда бежала -стремглав. Мама, чтобы прочесть утренние молитвы, поднималась в половине пятого утра и уходила на пол-

— 246 —

часа раньше меня. Как больно теперь вспоминать все это. Ради саможаления, чтобы поспать лишние минуты,- я оставляла маму идти одну ранним утром по нашей едва освещенной улице - в мороз, гололедицу и пургу. Вместо того, чтобы проснуться пораньше и под руку вести мамочку по ледяной дороге. Сколько бы теперь я отдала за то, чтобы пройти рядом с ней - одну минуту. Она практически не занималась своим здоровьем, всю себя отдавала мне и матушке. Все неудобства, недостаточную благодарность дочери, беспрерывные труды, плохое здоровье - сносила безропотно, теперь я понимаю: с Ангельским терпением. А ведь ей было почти семьдесят лет. Я приходила домой с работы нередко усталая и раздраженная и могла быть недовольна ерундой: каким-нибудь слегка пересоленным супом. Никогда мама не ответила раздражением - на мою грубость. За ее добрым молчанием стояло безусловное понимание, жаление, полное детское незлобие - такой глубины и силы, что в следующую минуту я чувствовала себя последней дрянью и всем сердцем просила у нее прощения. Но когда мамочки не стало, я ощутила, и по сей день это остро чувствую, - мою непомерную вину перед ней. Вину эгоистичной, расхлябанной белоручки - перед неустанной труженицей, которая являла всеми своими делами, скупыми словами, постоянным сердечным вниманием и служением - поток непрерывной Любви. Она спокойно делала всю самую тяжелую и черную работу и никогда не попросила меня ей помочь. Сколь редко я сама предлагала свою помощь. Когда у нас жила матушка, я спала в одной комнате с ней, а мама в семиметровой келье, где ютилась на старом диване, не имея возможности вытянуть ноги. И никогда никакого ропота. Однажды, вернувшись с работы, я вошла к матушке. Мама прилегла на мою кровать (через два с половиной года она на ней - умирала). Я сказала: «Мамочка, вставай, будем читать акафист». И вдруг впервые услышала, как матушка повысила голос и строго произнесла: «Тебе акафист полагается - стоя, мне - сидя, а ей -лежа!» Так матушка пыталась достучаться до моей совести, что-

— 247 —

бы я наконец заметила, как переутомляется в заботах о нас мама. Боже, прости меня, грешную.

Великой Милостью Божией восприняли мы появление матушки Надежды в нашем доме. Мама благоговела перед ней. Только когда мама ушла из жизни, я оценила ее труды: хождение с двумя большими ведрами за водой к далекой колонке, все эти готовки, уборки... Сколько раз надо было сходить за водой, в любую погоду, под дождь и ветер, снег и метель, - для этих постоянных стирок и уборок?! А я так редко бегала за водой, хотя тогда еще Бог давал силы. Пока была жива мама, наш убогий дом блистал чистотой: свежевымытые полы, отглаженные белоснежные гардины, отчищенные добела кастрюли... Всего этого я почти не замечала. Мамочка, родная, прости меня! Знаю, что ты простила меня - полностью. Для тебя не было ничего более легкого, чем прощать. Но моя-то совесть не должна была успокаиваться при виде благородства близкой души. Помню матушкины слова: «Как это у нас легко получается: оттарабанили список грехов на исповеди и пошли, как ни в чем не бывало. А ведь мы огорчили Самого Любящего, Самого Святого, Того, Кто осыпает нас - от рождения до гроба - бесчисленными благодеяниями: кормит, поит, одевает, проявляет к нашей душе беспримерный такт и заботу, а мы выпалили грехи и чувствуем, что мы - в порядке. Нет у нас ни стыда, ни совести, - вот что надо сказать! Мы должны (если уж не умеем остановиться вовремя - не совершить неверного шага) - скорбеть, страдать, чувствовать глубину своей вины перед бесконечно Любящим нас Господом. И если мы не способны увидеть своих грехов - перед самыми родными, значит, мы - и начала не положили покаянию - перед Богом. Если мы не замечаем своей вины перед близким, которого видим, как мы можем любить Бога, Которого не видим? Покаяние рождается - от Любви».

Мама имела дар искренней детской веры, простой сердечной молитвы. Она особенно чтила Николая Угодника и обращалась к нему за помощью постоянно. Когда мы начали

— 248 —

жить в доме, в который вскоре пришла матушка, у нас не было холодильника. Летом это стало особенно ощутимо, но денег на столь дорогую покупку не было. И она начала молиться Николаю Чудотворцу. На третий день я сказала: «Дорогая моя, тебе не стыдно тревожить святителя Николая по таким пустякам?» Но на следующий день к нам зашла соседка: «Мы с сыном решили купить новый холодильник и думаю: надо старый предложить вам...» И за тридцать рублей был приобретен холодильник, который продолжает служить по сей день.

Когда мы ремонтировали нашу хибарку, маме пришлось много штукатурить. У нее кончился алебастр, в специальных магазинах его почему-то не было. И мама начала молиться святителю Николаю. «Можно ли постоянно надоедать святым - по мелочам?» - укоряла я ее. В ответном молчании звучало: «Мы ведь с тобой во всем, и в малом и великом, - зависим от Бога». Но тогда я еще не умела слышать слов, стоящих за молчанием. Прошло два дня, вернувшись с работы, слышу радостный рассказ: «К соседям привезли машину торфа. Вышла на улицу, а водитель мне: «Мамаша, можно водички...» Вынесла ему ковшик и решилась спросить: «Вы не на стройке работаете?» - «На стройке». - «А нельзя ли вас попросить привезти мне два килограмма алебастра?» - «Будет сделано», - ответил он и уехал. Но мало ли в подобных ситуациях бывает обещаний. На следующий день слышу, грохочет КамАЗ по нашей улице. Выбегаю. В пустом кузове огромной машины стоит одно-одинешенько - ведро алебастра... И не взял с меня ни копейки». И мама с умилением и слезами на глазах начала благодарить Бога и Николая Чудотворца, поминая раз за разом имя благодетеля. Дай мне, Боже, святыми молитвами моей матери приобрести хотя бы каплю ее святой простоты и веры, ее детской преданности Богу. На подобные искренние молитвы всегда следует с Неба немедленный ответ: ...истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него (Лк. 18,17).

— 249 —

Подснежник

Потоки солнца лужи золотили,

И лес, и поле утопали в свете,

По снегу талому с ручьями в лес спешили

За радостью отпущенные дети.

Голубизной наполненный цветок К ладони льнул, по пояс в снег зарытый. Как расцветал? сугробы превозмог? Бог ведает - тебе ли, друг, открыто?

Мой светяной, ты навсегда со мной, Бутон из снега - мне весну навеет, Так в тесноте и скудости любой Из детства каждого лампада голубеет.

Так сердце кроткое и в ведро и в беду Живит и радует тебя тем тихим Светом, Молитву безыскусную творит, Когда снега нас обнимают летом.

После ухода из этой жизни матушки Надежды Марфо-Ма-риинская Обитель не оставила нас с мамой своим попечением. Не прошло и недели, как у нас поселилась моя больная подруга с новорожденным ребенком, которой пришлось уйти от мужа, страдающего тяжелым психическим заболеванием. Мама нянчила чужое дитя и ухаживала за гостьей, как будто это были наши родственники. Как только два года спустя мать с ребенком устроилась на работу с правом получения жилплощади, ее место заняла Пелагея. Похоронив мужа, раба Божия осталась в полном одиночестве в доме, где протекала крыша, и нужно было топить печь. Желая отметить годовщину смерти мужа, она приехала в наш поселок в надежде разыскать читающих Псалтирь по усопшим. Не имея точного адреса, долго и безуспешно ходила по улицам. Женщине стало плохо с сердцем, и она постучалась в нашу дверь, хотя дом был на трех хозяев. Мама напоила ее валокордином и уложила на диван. На

— 250 —

следующий день Пелагея переселилась к нам: приближалась зима, и она уже не в силах была топить печь. Обе ее неверующие дочери давно не навещали мать. По Милости Божией, живя у нас, она сумела наконец написать подробную исповедь за всю жизнь. Как известно, благодаря искреннему покаянию нередко примиряются находящиеся даже в долгой ссоре. Великое дело перестать обвинять своих близких и разглядеть собственную вину перед обижающими нас.