Видение сестры Ефросинии 4 page

— 83 —

ет свои грехи, не страдает о них - он перестает чувствовать, есть ли у него грехи, и какие. Так привыкаем к нечувствию, и совсем вроде безгрешные оказались, - страшное дело! Так довольны все общей исповедью! Батюшка прочтет на скорую руку - стоит себе человек и думает совсем о другом. А когда идешь лично исповедоваться, натерпишься сколько страху! Безответственность это страшная - человек с каким сердцем пришел, с таким и уходит.

Старость - доказательство жизни праведной в молодости: как прожили? «Старость не радость», но батюшка не велел так говорить, он старость очень уважал... Часто нам повторял: «Как я радуюсь, когда вы дружные, и как тяжело, когда поссоритесь! Старайтесь быть в мире!»

Сюда, во Владычню, трудно было к нему ездить - власти следили, чтобы общения с ним не было. Даже в церковь запретили ему ходить: «Вы здесь приходите - к вам все за благословением бросаются. Вы опасный человек». В будние дни ходил, молился, причащался, чтобы его не видели. А люди к нему все равно шли.

До последней болезни был на ногах. Зимой простудился -крупозное воспаление легких. Ушел от нас 5 апреля 1948 года в полном сознании. Матушка батюшкина после его похорон забылась сном и вдруг разрьщапась: «Два года, два года! Как долго!» И похоронили мы ее через два года. Готовили могилу рядом, нечаянно сдвинули крышку его гроба - а батюшка лежит нетленный. Блаженны кротции - вот все для них.

О милых спутниках, которые наш свет Своим присутствием животворили, Не говори с тоской: их нет, Но с благодарностию: были.

Василий Жуковский

Мы счастливые, потому что знаем: Они не только были -Они есть. И Они - неразлучно с нами. Их облик - живая книга, которая учит нас жить по-настоящему.

— 84 —

В последнем письме Матушка Великая написала нам: «Дети мои, станем любить не словом или языком, но делом и истиною». Это апостол Иоанн Богослов. А в наше время нет ревности, живой веры, истинной христианской жизни, которая внешне проста. Но очень сложна эта наука! Жить надо -бороться, чтобы не застыть.

Тело, тело на первом месте, а душу бедную загнали в угол: молчи, помалкивай! Время, когда нет жизни духу, дух забивают... Сказано: «Один в поле не воин», но ты, да я, да мы с тобой... Главное - иметь духовное руководство. Имей духовного отца, верь всецело, будь с ним открытой душой - и будь спокойна. Держись пути, надо знать путь. Пускай меняются времена и места - иди указанным путем. Одно руководство Господа Бога для нас слишком высоко, нам нужен здесь руководитель. Надо держаться за чью-то твердую руку. «Я сама» - вот страшно, «я сама-то» быть... Ведет тебя верная рука, тогда не пропадешь. Нельзя скрывать, жаться: «Сказать - не сказать...» - и он это будет чувствовать. А когда все откровенно, Господь ему будет подсказывать, что с тобой делать, как тебя вести. Самое главное - иметь руководителя, которому всецело доверяешь. Тогда живи себе спокойно, как у матушки родимой под крылышком. Живи, как будто у тебя и грехов никаких нет, как дитя.

Тебя все тянет куда-то - вроде бы хорошее, а ты посмотри - кто тебя тянет! Нам все кажется, мы сами знаем, как нам идти, куда нам идти; а нам - то человек не тот, то климат не подходит; а Господь говорит: «Ищи сам». Но ты сам не знаешь, что тебе надо - если бы знал, то и шел бы, а то с дороги сойдем очень скоро. А Господь все поглядывает: куда это ты, деточка, пошла не туда, иди-ка сюда, вправо.

- А я вот сюда хочу!

- Ну, иди. - Пошла, шага два прошла - и полетела: ах, что-то я споткнулась!

- Ошиблась - поверни назад, исправься, и все будет хорошо.

— 85 —

- Что же, я не знаю, как идти? Мне дан разум самой выбирать. - И пошла писать, хлоп - нос разбила, конечно, вдребезги: «Ах, наверное, я не туда свернула!.. Что ж, раз уж пошла -надо все-таки идти, как иду». А на самом деле надо - в о з в р а-щ а т ь с я... Сюда? Снова не сюда. Господи, куда же мне идти? Господи, прости меня!» А Господь уже забыл, что ты Его не послушалась: «Становись, становись!» - и ставит тебя на твой путь. «Один есть путь - иди, милая, куда тебе сказано, иди». До последнего момента, пока глаза у тебя закроются, надо учиться. Преподобный Серафим за неделю полностью Евангелие прочитывал! И в понедельник - снова с первой строки начинал. А нам уж хоть по главе Евангелия и Апостола, да по три-четыре псалма в день. Живи и оглядывайся: так ли я иду? Главная наша нужда - истинный пастырь.

Перед началом февральской революции отец Митрофан видел предутренний сон. Придя в церковь, он попросил позвать к нему в алтарь Матушку Елисавету.

- Матушка, я так сильно взволнован только что виденным мною сном, что не могу сразу начать служение Литургии. Может быть, рассказав его Вам, я смогу прояснить увиденное. Я видел во сне четыре картины, сменяющие друг друга. На первой - полыхающая церковь, которая горела и рушилась. На второй картине - передо мной предстала Ваша сестра Императрица Александра в траурной рамке. Но вдруг из ее краев появились белые ростки, и белоснежные лилии покрыли изображение Государыни. Третья картина явила Архангела Михаила с огненным мечом в руках. На четвертой - я увидел молящегося на камне преподобного Серафима.

«Я объясню Вам значение этого сна, - помолчав, ответила Матушка. - В ближайшее время нашу Родину ждут тяжелые испытания и скорби. От них пострадает наша Русская Церковь, которую Вы видели горящей и гибнущей. Белые лилии на портрете моей сестры говорят о том, что жизнь Ее будет покрыта славой мученического венца... Третья картина - Архангел Михаил с огненным мечом - предсказывает то, что Россию ожи-

— 86 —

дают великие сражения Небесных Сил Бесплотных с темными силами. Четвертая картина обещает нашему Отечеству сугубое предстательство преподобного Серафима.

Да помилует Господь Русь святую молитвами всех русских святых. И да сжалится над нами Господь по велицей Своей Милости!..»

JjcviioAumcmuJi о ecmfaene с сфшАмтифитож ve/ггиель

ё 194J гЩЩ"

...Слушая отца Сергия, я ждала, когда же мне откроется храм души этого светильника Божьего. Я жаждала убедиться в его святости, в его прозорливости, хотелось поскорей., чтобы он разрешил мои недоумения, а может быть, и направил мою жизнь по новому пути.

Последние два года у меня сильно болела душа, на сердце было невыразимо тяжело, и я приехала к отцу Митрофану как к святому - за исцелением, за советом и с надеждой получить благословение на брак, о котором ни с кем еще даже и речи у меня не было. Казалось, что батюшка понял мои желания, и из уст его полились длинные рассказы, один за другим, о его детстве, о юности, о службе, о страданиях. И как я жалею, что записываю все это через двадцать четыре года, когда уже многое выветрилось из моей памяти! Но эти сутки, проведенные мной под одной крышей со святым, произвели на меня такое сильное впечатление, что я первые годы могла часами пересказывать все то, что слышала от отца Митрофана.

Про свое детство отец Митрофан рассказал следующее. В семье было много-детей, отец был священником. Когда ребенку исполнялось 4 года, отец подводил его к матери и торжественно объявлял, что с этого дня дитя может исполнять все посты. Из воспоминаний детства батюшка рассказал случай, доказывающий, что душа человека может еще при ее жизни в теле отделяться от пло-

* Н. Е. Соколова. Под покровом Всевышнего. М., 2001.

— 87 —

Протоиерей

Митрофан

Сребрянский

ти и являться в другом месте видимым образом. У Сребрянских в семье старшая дочка полюбилась офицеру, отряд которого стоял где-то вблизи от города Орла. Хотя девушке исполнилось лишь 16 лет, но свадьба состоялась. Вскоре молодой муж с полком должен был следовать на Кавказ. Он взял с собой молоденькую жену, и так они медленно, терпя все трудности и неудобства дороги, двигались в течение двух месяцев вслед за войском до места назначения. В семье Сребрянских все жалели молоденькую сестрицу, с которой так неожиданно пришлось расстаться. Особенно тяжело переживала разлуку мать. И вот однажды маленький Митрофан с братцем лет пяти сидели на деревянном полу и играли бумажными лошадками. Был яркий солнечный день. Рядом, в соседней комнате, мать сидела за рукоделием. «Вдруг мы с братом, - рассказывал отец Митрофан, - увидели нашу уехавшую старшую сестру, которая прошла мимо нас и села на стул у окошка, грустно положив головку на руку. «Мамаша, сестрица пришла!» - позвали мальчики мать. Мать тоже увидела свою старшую дочку, встала, чтобы идти к ней, но в это время видение ис-

— 88 —

чезло. Чрезвычайно встревоженная мамаша позвала отца и рассказала ему, как мы втроем одновременно видели сестру. Родители решили, что, видно, она умерла и ее душа пришла навестить нас. Запомнили день и час явления, послали телеграмму в то место, куда следовал полк. Вскоре пришло письмо, что сестра наша жива и здорова, благополучно прибыла на новое место жительства и хорошо устроилась. В памятный день ее явления нам она как раз прибыла на новую квартиру. Разгрузка вещей, распаковка поклажи, дальний путь на лошадях, непривычная обстановка, жара - все это чрезвычайно утомило молодую жену офицера. Она легла спать и заснула таким глубоким и долгим сном, что окружающим показалось, что она умерла. Но так как цвет лица ее не изменился, она дышала и пульс не пропал, то ее не стали тревожить и решили дать ей отдохнуть. Утром она проснулась бодрой и веселой, причем не видела даже никаких снов, но по дому она все еще продолжала сильно тосковать. Так душа ее отделилась от тела и на несколько секунд пришла к нам в видимом телесном образе», - рассказал батюшка. К родителям в семье Сребрянских дети относились с необычайным для нашего времени почтением: дети обращались к родителям на «вы» и звали их «папаша» и «мамаша». Чрезвычайно трогательно повествование, как юноша Митрофан, окончив курс наук, просил благословение на брак у своих родителей, чтобы после принять сан. Супругу свою батюшка любил глубокой Христовой любовью. Я видела, с какой нежностью он в течение дня не раз наклонялся над постелью больной, предлагая ей свои услуги, спрашивая ее, не хочет ли она чего, и стараясь по выражению лица больной отгадать ее волю, так как она была без движения и не могла говорить, хотя все сознавала. «Олюшка моя, спутница моя дорогая, - говорил он, - сколько она со мной выстрадала! Ведь она вниз по течению Иртыша плыла ко мне в ссылку на открытых плотах. Вы не можете себе представить, как это в продолжение недель плыть без крова над головой, под ветром, дождем, солнцем, без удобств, а уж о пропитании и говорить нечего.

И все-таки навестила меня, не оставила одного в далекой Сибири. Какая это мне была поддержка!»

Про молодые годы отец Митрофан говорил мне: «Детей нам Бог не давал. Тогда мы решили хранить целомудрие. Но какую же муку мы взяли на себя! Ей было легче - она женщина, но мне-то каково? Иметь рядом с собой предмет своей горячей любви, иметь полное право на обладание ею, и законное, и благословение Церкви, и все же томиться и отсекать похоть плоти во имя добровольно взятого на себя подвига ради Христа. Эти страдания можно перенести только с Богом». Мне думалось, слушая речь батюшки, зачем он говорит мне об этом, когда я девушка и еще не знаю плотской жизни? А батюшка, как бы угадывая мои мысли, продолжал говорить со мной на ту же тему, предсказывая мне состояние моей души, которое произошло лет через двадцать с лишним-. «Вы теперь скоро забудете мои слова, - говорил он, - но когда придут те обстоятельства вашей жизни, о которых я говорю, вы тогда все вспомните. Тогда слова мои послужат вам утешением и опорой и укрепят вашу молитву и веру». И часть слов отца Митрофана уже оправдалась: я все вспомнила и теперь благодарна ему...

Наша беседа часто прерывалась: то садились за стол и обедали, причем народу было много - все время кто-то приходил к батюшке, нас прерывали, и отец Сергий вскоре всех усадил за стол. Электричества в селе не было, день ноября быстро сменился темным длинным вечером, и на столе появилась керосиновая лампа. Старушки выходили на холодный двор, кому-то было жутко, и батюшка сказал: «А зачем бояться? И нечистого нечего бояться - он сколько раз придет сюда и сядет в кресло под образами - вот до чего нагл: рядом со Святыми Дарами дерзает садиться! И начнет надо мной издеваться: ногой меня в мой огромный живот (грыжа) бьет, да я не чувствую - ведь он ничего не может... Если Бог не разрешит ему, он ничего и не может». «Батюшка, вы бы скорее перекрестились, чтобы он пропал!» - учу я отца Митрофана. «Да, он сразу исчезает, он не выносит креста, - отвечает батюшка, -да только я не спешу, еще посмотрю на него: какой он отвратительный, безобразный и - бессильный». Батюшка брал русскую

— 90 —

Библию и читал псалмы на понятном родном языке. Он читал громко, с чувством и велел всем слушать. «Ведь это же беседы души с Богом, и надо читать псалмы не только по-славянски, но иногда дома и по-русски, чтобы и уму, и сердцу было доступно», - говорил он. По временам батюшка вдохновлялся и весь будто преображался. Он вдруг начинал ходить вдоль комнаты быстрыми и легкими шагами, глаза его сияли синим светом, он рассказывал плавно, интересно, увлекательно. Все притихли и сидели, затаив дыхание, а речь отца Митрофана звучала громко и ясно, унося нас в его далекое прошлое. Перед нами проносились картины 1905 года, когда батюшка молодым полковым священником находился среди солдат на фронте Дальнего Востока. Вот он причащает раненых, вот исповедует умирающих солдат, вот отпевает, служит молебны перед боем. Все события этого времени он описал в записках полкового священника, изданных в 1906 году. Эта книжка попала в руки сестры Царицы - Великой Княгини Елисаветы. Она захотела познакомиться лично с ее автором и вызвала его в Москву, когда война была уже окончена и отец Митрофан снова служил в Орле. В эти годы Великая Княгиня задумала создать в Москве монастырь. Были составлены проекты устава монастыря, в числе других прислал свой проект и отец Митрофан Сребрянский. Великая Княгиня одобрила проект последнего, но никак не могла подобрать духовника сестрам, который требовался в уставе отца Митрофана, а требовался в нем такой священник, который бы имел матушку, но жил с ней не как с женой, а как с сестрой. Но так как такого не находилось, то Княгиня предложила отцу Митрофану самому вступить на эту должность. Он был вызван в Москву и долго отказывался, так как любил свой орловский приход и жалел свою паству, которая также ни за что не хотела расстаться со своим многоуважаемым духовным отцом. «Бывало, кончаешь давать крест после обедни, а народ все идет, идет. С одним побеседуешь - другой просит совета, третий спешит поделиться своим горем, и так тянутся часы. А матушка ждет меня обедать, да толь-

— 91 —

ко я раньше пяти часов вечера из церкви не выберусь», - рассказывал батюшка.

В ответ на предложение Великой Княгини, он обещал подумать, а сам, как только отъехал от Москвы, твердо решил отказаться. «Остановился я в одном подмосковном имении на обратном пути в Орел, - рассказывал батюшка, - пошел один прогуляться по парку, а самого одолевают мысли, душа мятется: как вспомню родной город, слезы моих духовных детей, так сердце мое разрывается от горя, и я твердо решил отказать сестре Царицы. Так хожу я среди тенистых аллей, любуюсь природой, цветами и вдруг чувствую, что правая рука у меня отнялась и я не могу ею пошевелить. Делаю попытку поднять руку, но безуспешно: ни пальцы не владеют, ни в локте согнуть не могу, как будто нет у меня руки. Я был в ужасе: куда я теперь нужен без руки, я же не могу служить?! Я понял, что это Господь меня наказывает за непокорность Его святой воле. Тут же, в парке, я стал горячо молиться, умолять Создателя простить меня и обещал согласиться на переход в Москву, если только Господь вернет мне руку. Прошло часа два, и рука моя стала понемногу оживать.

Я приехал домой совершенно здоровый и объявил приходу, что должен их покинуть. Что тут было! Плач, вопли, рыдания. Я сам плакал вместе с моими дорогими прихожанами, начались уговоры, ходатайства. Я обещал Великой Княгине переехать, но сам не имел сил порвать со своим любимым детищем - с дорогим приходом. Шли месяцы, Москва ждала меня, а я медлил, и решение мое колебалось. И наконец, я убедился, что порвать с приходом выше моих сил, и написал отказ. После этого я снова лишился руки. Меня опять вызвали в Москву. Полный горя и отчаяния, я пошел к чудотворной иконе Царицы Небесной, Иверской Божи-ей Матери. Я стоял среди толпы, обливаясь слезами, и просил Царицу Небесную исцелить мою руку. Я обещал еще раз твердо и непреклонно принять предложение Княгини и переехать в Москву, лишь бы мне была возвращена рука и я мог бы по-прежнему совершать таинства. С благоговением, страхом и надеждой

— 92 —

я приложился к чудотворному образу. И почувствовал снова жизнь в руке, снова зашевелились пальцы. Тогда я радостно объявил Княгине, что решился и переезжаю. Но нелегко было это осуществить: в день моего отъезда поезд должен был отойти от вокзала в 9 часов утра, но тысячные толпы запрудили вокзал и полотно железной дороги так, что поезд не мог двинуться. Был вызван наряд конной полиции, и только в 3 часа дня отошел мой поезд, провожаемый плачем и стоном моих покинутых духовных детей».

Батюшка тяжело опустился в кресло, опустил голову. Неожиданно приехал из Москвы знаменитый врач-гомеопат Пясковский, который приходился родным племянником больной матушке. Он подошел к кровати матушки, встал на колени и со слезами целовал ее расслабленные худенькие ручки. «Ведь она ему как мать была, - объяснил батюшка. - Совсем юным он остался сиротой и жил с нами как сыночек наш».

На ночь читали при свете свечки долгие молитвенные монашеские правила, потом укладывали в одной избе человек девять, собравшихся около батюшки людей...

Наутро... я имела возможность поговорить с батюшкой о своей жизни. То была не исповедь, а просьба о помощи духовной, просьба совета, указания и разрешения моих недоумений. Батюшка задал мне несколько вопросов, среди которых был вопрос, чего я ищу от молитвы и бывают ли срывы и раздражения в моем поведении. Когда батюшка давал мне ответы, я сидела у печурки, а он больше ходил по комнате, устремляя вдаль свои глубокие глаза, и говорил мне будто то, что видел: «Не сокрушайся, ты не будешь больше жить с братом, - говорил он, - чем скорее совершится ваше бракосочетание, тем лучше».

Батюшка усадил меня рядом с собой на его кроватке и давал наставления, как мне вести себя с будущим мужем. «Мы, мужчины, -грубая натура, а потому более всего ценим ласку, нежность и кротость - то, чего в нас самих не хватает. И нет ничего более отталкивающего мужчину, как дерзость и суровая грубость или наглость в женщине»...

— 93 —

Но вот все собрались на длинное молитвенное правило, после чего последовал завтрак. Я ловила каждое слово батюшки, и они врезались в мою память. Попивая чай из кипящего самоварчика, он сказал: «Ах, если бы вы знали, что значит иногда стакан горячего чая! Я был вызван из тюремной камеры к следователю на допрос, но был в таком состоянии, что не мог ни соображать, ни говорить. Спаси его, Господи, - следователь сжалился надо мной и велел принести мне стакан горячего крепкого чая. Это меня так ободрило, вернуло к жизни, что я смог отвечать ему. Я был приговорен к расстрелу, сидел в камере с приговоренными, из нас ежедневно брали определенное количество, и мы больше их не видели. О, тяжелая ночь, когда я ждал следующего дня моей смерти! Но тут была подписана официальная бумага, в которой говорилось, что по законам советской власти Церковь преследованию не подвергается. Это спасло нам жизнь, и расстрелы были заменены ссылкой. А как тяжело было ехать! Мы лежали по полкам вагонов, и нам было запрещено вставать и ходить, а все тело ныло, организм требовал движения, ведь мы уже несколько суток находились в лежачем положении, а молодой солдат с винтовкой ходил и строго покрикивал на нас. Да разве можно было преступникам доверить двигаться по вагону - ведь среди нас каких только бандитов не было! Я молился и изнемогал от лежания, и вот, я свесил голову с полки в проход и заговорил с солдатом:

- Любезный, да ты из Воронежа?

- А ты почем знаешь?

- А я из Орла.

- А в Воронеже знаешь такое-то место?

Мы разговорились. Лицо парня просияло от нахлынувших на него воспоминаний о милых, родных местах. Осторожно озираясь, он сказал: «Слезай, походи». Я был спасен. Это Господь меня помиловал, а так ведь я ничего не знал, это действует благодать священства - она и только она, а то считают, что я что-то знаю, что я прозорливый. А это просто благодать священства. Вот пришел ко мне летом молоденький пастушок, плачет, убивается: три ко-

— 94

ровы у него из стада пропали. «Меня, - говорит, - засудят, а у меня семья на руках!»

- А где ты искал их? - спрашиваю.

- Да двое суток и я, и родные, и товарищи всю местность кругом

обошли - нет трех коров. Погиб я теперь. Мы пошли с ним к остаткам разрушенной церкви, которая метрах в двухстах от избушки моей. Там горка разбитых кирпичей на месте престола, а перед Богом ведь все равно это святое место -там алтарь был, там таинство совершалось, там благодать сходила. Вот мы с пастухом помолились там Спасителю, попросили Его помочь нам найти коровушек. Я сказал пастуху:

- Иди теперь с верой на такой-то холмик, садись и играй в свою

свирель, они на звук сами к тебе придут.

- Ох, батюшка, да мы там с братьями все кустики уже облазили. Ну, и на самом деле сидел пастух и играл на своей дудочке, и к нему

в течение получаса все три коровы пришли. «Смотрю, - говорит, - рыжая из кустов выходит, а за ней вскоре и Белянка, немного погодя и третья показалась - как из земли выросли».

Отец Митрофан в последние годы был уже в сане архимандрита и носил имя Сергия, а матушка его - монахини Елисаветы. Он рассказывал, что принял этот сан по благословению Оптинско-го старца, отца Анатолия... Батюшка верил, что наука достигнет такого расцвета, когда докажет людям существование иного, духовного, а не только материального мира, и неверующие убедятся тогда в существовании Бога, поверят в бессмертие души и будет первое Воскресение. Все народы, Тобой сотворенные, придут и поклонятся пред Тобой, Господи, и прославят имя Твое, как говорит псалом. Но недолго это продлится - испорченному тысячелетиями грешному человеку надоест и невтерпеж станет чувствовать над собой Владыку и покоряться Ему. Тогда люди взбунтуются против Бога, открыто объявят Ему войну, тогда придет конец...

Батюшка вспоминал своего родного брата, убежденного коммуниста: «Мой любимый дорогой братец был горячий революционер. Было время, когда мы с ним много спорили и не сходились во

— 95

мнениях. Мой бедный братец! Как горько он, бедняжка, переживал свое разочарование во всем!» Батюшка дал мне наставления, как в жизни относиться к людям: «Нет плохих людей на свете, а есть больные души, жалкие, подверженные греху. За них надо молиться, им надо сочувствовать».

Подошел час моего прощания с батюшкой. Я очень плакала, сердце мое сжималось, как будто бы я чувствовала, что надолго расстаюсь с угодником Божиим, которого успела полюбить за одни сутки. Радужная картина моей будущей жизни, предсказанная мне батюшкой, не могла утешить меня в момент разлуки. Я обещала ему еще раз приехать, но отец Митрофан твердо сказал: «Нет, уже в этой жизни мы с тобой больше не увидимся, на могилку ко мне приедешь».

Он оделся и вышел на улицу меня провожать. Я много раз останавливалась и оглядывалась на низенькую избушку, перед которой стоял батюшка, поддерживаемый под руку племянником. Он все благословлял и благословлял нас, а мы долго оглядывались и шли тихо, как бы нехотя. День был серенький, тихий, морозный.

— 96 —

Вскоре наступил Рождественский пост, потом Святки, а в начале февраля была наша свадьба. Батюшка благословил нас иконоч-кой Царицы Небесной, подписанной собственноручно. В часы, когда должно над нами было совершаться таинство венчания, батюшка попросил достать ему полное иерейское облачение и даже митру. Он заочно венчал нас, с чувством читая над нами все положенные молитвы. «Это моя последняя свадьба», - говорил он. Монахини, окружающие его, были немного недовольны, что он благословил меня на брак. «Такую религиозную девушку надо было по монашескому пути направить», - говорили они. «Ах, вы не знаете, - успокаивал их батюшка, - Богу нужны дети, которые от них будут».

Через пятнадцать лет мы с мужем и двумя сыновьями, старшим и младшим, путешествовали в Псковскую область. По дороге мы заехали на могилку многострадального архимандрита Сергия и его супруги - монахини Елисаветы. За могилкой следят почитатели старца: вокруг изгородь, порядок, лампадка горит в деревянном белом кресте. Мы взяли, как это делают и другие, горсть песка с могилки дорогого батюшки, а дети собрали душистые лепестки красных роз, окружавших густыми зарослями одинокую могилку. Так сбылись слова батюшки, и на могиле у него мы побывали, а к живому съездить с мужем не успели: через неделю после свадьбы мой муж принял сан, и началась суетливая приходская жизнь. Я так раскаиваюсь, что мы клеили обоями нашу комнату, вместо того, чтобы срочно поехать к батюшке! А там были морозы, болезни, пост с его службами. Разлилась весенняя вода, и батюшка преставился Господу накануне Благовещения, так что светлую Пасху отец Митрофан встречал уже не в ветхой лачужке среди пустых полей, а в лучезарном Царстве нашего Небесного Бога Отца - среди святых торжествующей Церкви.

Через два года скончалась матушка отца Митрофана; гроб с ее телом положили в ту же могилу, где покоился отец Митрофан. При захоронении нечаянно была сдвинута крышка гроба отца Митрофана. Тело его оказалось нетленным.

7 Золотой святыни спет

— 97 —