Все оттенки тьмы 22 page

– А у Быка есть нож?

– Да, есть. Большой такой.

– Энди, нам нужен его адрес.

– Не знаю я никакого адреса.

– Где он живет?

– В доме, где много квартир, на втором этаже. У него зеленая дверь, там ни у кого таких больше нет. Окна у него выходят в ту сторону, где стоит замок. Но номер квартиры я не знаю, клянусь. Только не говорите Быку, что это я его сдал.

– Не волнуйся, Энди, не скажем. Поехали‑ка к нам в участок. Повторишь там все, что сказал нам сейчас, и мы запишем твои показания, с адвокатом, чтобы все как полагается.

– А это обязательно?

– Ну, как тебе сказать. В данный момент я готова сделать вид, что не увидела у тебя в шкафу парковочные конусы, но если ты начнешь морочить нам голову, арестую тебя за хранение краденого. Ясно?

Пэш ничего ей не ответил, лишь поднял с пола куртку и с обреченным видом стал спускаться вслед за Уилсоном на первый этаж.

– Посмотри на это с другой стороны, – сказала ему Уинсом. – Пока тебя не будет, твоя сестренка спокойно дочитает «Грозовой перевал». Здорово?

Когда они шли к выходу, из гостиной доносился запах сигаретного дыма.

– Позвольте уточнить, – сказал Бэнкс, изнемогая от жары и духоты, которыми отличалась комната для допросов. – Вы хотите сказать, что Марк Хардкасл попросил вас организовать слежку за Лоуренсом Сильбертом, потому что подозревал его в измене?

– Да, – кивнул Ваймен. – Но никто не должен был пострадать, честно.

– Почему Хардкасл не следил за Лоуренсом сам?

– Опасался, что его заметят.

– А почему вы наняли Томасину Сэвидж?

– Потому что я не мог срываться с работы каждый раз, когда Лоуренс уезжал в Лондон. К тому же он знал меня в лицо, и я мог попасться. Я пролистал справочник и выбрал ее. Понравилось имя. И даже когда увидел, что это молодая девица, не передумал. Кстати, она отлично справилась с поставленной задачей.

– А что вы скажете насчет ваших бесед с Марком в «Красном петухе»?

– «Петух» далеко от города, только этим и хорош. Не знал я, что туда повадились ходить мои ученички. Марк рассказывал мне все о своих подозрениях. Потому и выглядел расстроенным – собственно, он и был расстроен. Он очень любил Лоуренса.

– А он не рассказал вам о том, что в прошлом у него были проблемы с законом из‑за того, что он избил своего бывшего любовника?

– Нет, – озадаченно взглянул на Бэнкса Ваймен. – Нет, он мне об этом – ни слова.

– Значит, вы решили помочь Марку просто по доброте душевной?

– Ну, в общем, да.

– И вы не представляли, какие последствия это вызовет?

– Очевидно, что нет. Говорю вам – я никому не хотел зла.

– Мне это не так уж и очевидно, – заметил Бэнкс. – Чем вам так не угодил Лоуренс Сильберт, что вы с такой охотой принялись за ним шпионить? Как минимум вы должны были понимать, что ваши действия могут причинить ему уйму страданий. Марк‑то уж точно страдал.

– Положим, Лоуренс это заслужил. Если он изменял Марку.

– Вы были влюблены в Марка?

– Господи, нет, конечно! С чего вы это взяли! Я не… ничего подобного!

– Вот и хорошо. Успокойтесь, – посоветовал ему Бэнкс. – Мы обязаны задать вам эти вопросы, требования протокола.

– Я всего лишь оказал Марку услугу. Сугубо по‑дружески. Я вовсе не… Я в ужасе от того, что произошло, я бы никогда не стал…

– То есть вы однозначно заявляете, что ваше согласие на слежку за Лоуренсом Сильбертом не связано с тревожной для вас ситуацией в театре или с какими‑то иными обстоятельствами? – перебил его Бэнкс.

– А какие тут еще могут быть обстоятельства?

Бэнкс вступил на зыбкую почву. Суперинтендант Жервез была категорически против любых расспросов, которые бы так или иначе затрагивали ведомство, где служил Сильберт, но Бэнкс решил, что завуалированное деликатное прощупывание совершенно безопасно. Он вроде как въедливый следователь, потому и отвлекается на разные не относящиеся к теме детали.

– Когда вы увидели фотографии и выслушали отчет Томасины, о чем сразу подумали?

– Что Марк был прав и Лоуренс все‑таки ему изменял.

– Лоуренс со своим спутником сидел на скамейке в парке, а потом они шли к дому в Сент‑Джонс‑Вуд, где им открывала дверь пожилая дама. На снимках ее не видно, но она упомянута в отчете Томасины Сэвидж. Неужели вы считаете, что все это похоже на встречу двух любовников?

– Я как‑то особо в это не вникал, – пожал плечами Ваймен. – Марк просил меня выяснить, встречается ли с кем‑нибудь Лоуренс, а с кем именно – это их дела.

– А вдруг это были совершенно невинные встречи? Может, это был деловой партнер Лоуренса?

– Меня это все не касалось. Я просто вручил фотографии Марку и передал ему рассказ мисс Сэвидж. И позвольте спросить: а зачем еще им было встречаться? Вполне возможно, этот малый привел Лоуренса к своей маме, познакомить.

– Как отреагировал на эти снимки Марк?

– А вы как думаете?

– Он пришел в ярость и порвал их на клочки, верно?

– Ну да. Вы ведь и сами это уже знаете.

– И после этого вы провели вечер вместе, как и собирались?

– Нет. Он куда‑то ушел, но куда, я не знаю.

– А вы отправились в кино?

– Да.

– Значит, во время предыдущего разговора вы нам врали?

– Да, – отвел взгляд Ваймен. – В основном да.

– Знали ли вы, что Сильберт до пенсии служил в разведке? До того, как я рассказал вам об этом в театральном баре? – спросил Бэнкс.

– Нет.

– Вы уверены? Или опять врете?

– Откуда я мог это узнать? Да и какая разница? Сами говорите, что он уже был на пенсии.

– Возможно, время от времени он выполнял кое‑какие задания для своих бывших работодателей. Это объяснило бы и его визиты в Сент‑Джонс‑Вуд.

– Откуда мне было знать, что это за визиты?

– Наверняка Лоуренс говорил Марку, что ездит в Лондон по работе, хоть и не уточнял, чем именно там занимается. С чего Марк вообще решил, что Лоуренс ему изменяет?

– Понятия не имею. Он со мной не откровенничал. Наверное, накопились всякие мелкие подозрения, как это обычно бывает.

Бэнкс отлично понимал, что не должен задавать следующий вопрос. И так уже далеко вышел за рамки, установленные суперинтендантом Жервез, но – не мог удержаться. Теперь, когда Ваймен наконец разговорился.

– Давал ли вам Марк повод заподозрить, что Сильберт причастен к смерти вашего брата?

– Что‑что? – Ваймен вытаращил глаза.

– Дерек, мы знаем, что ваш брат Рик погиб во время боевых действий в Афганистане. Вот я и подумал: не было ли у вас своего резона ненавидеть Сильберта? Возможно, вы хотели ему отомстить? Воздать по заслугам, как говорится?

– Нет! Разумеется, нет. Бред какой‑то. Я знать не знал, что Лоуренс работал на МИ‑6, так что при всем желании не смог бы навесить на него смерть Рика. Вы что‑то слишком сильно отвлеклись. Вернемся к основной теме. Повторяю: к детективу я пошел по просьбе Марка. Я не нарушал никаких законов, я вообще ни в чем не виноват. – Он взглянул на часы: – Пожалуй, мне пора на работу. Вы ведь сказали, что я могу уйти в любое время?

Бэнкс вновь переглянулся с Энни. Они оба понимали, что Ваймен прав. По его вине погибли два человека, но формально он невиновен. И не важно, врал Ваймен, утверждая, будто Хардкасл попросил его шпионить за Сильбертом, или говорил правду. Не важно, мстил ли он Сильберту за смерть брата или просто спецслужбам в его лице. Им никогда не докопаться до истины, разве что Грязный Дик что‑нибудь ухитрится разузнать. Да, формально Ваймен не нарушал закон. Бэнкса совершенно не устроили результаты допроса, но он свернул разговор, выключил диктофон и сообщил Ваймену, что тот свободен.

Счастливый, что наконец вырвался из участка и оказался дома, Бэнкс поставил альбом Сарабет Тучек, к которой проникся в последнее время, налил себе выпить и отправился на террасу, любоваться видом на холм Тетчли в лучах закатного солнца. Каждый раз, когда Бэнкс оказывался в одиночестве, его начинали мучить воспоминания о лондонском взрыве. Со временем видения немного поблекли и стали казаться Бэнксу каким‑то странным, безумным сном. Иногда он даже почти верил в то, что все это произошло не с ним, а с кем‑то еще.

На этот раз дело и впрямь можно было считать закрытым, но все же Бэнксу хотелось прояснить еще пару деталей, просто из любопытства. Он набрал номер Эдвины Сильберт, и спустя шесть гудков она ответила.

– Алло?

– Эдвина, это Алан Бэнкс.

– А, мой лихой юный знакомый!

Бэнкс услышал, как она выпустила дым, и порадовался, что по телефону запахи не передаются.

– Ну, это уж вы загнули, – улыбнулся Бэнкс. – Как вы?

– Справляюсь. Наконец‑то разрешили забрать тело. Похороны на следующей неделе. Если вы приложили к этому руку, спасибо.

– Вряд ли я к этому причастен, – ответил Бэнкс. – Но я за вас рад.

– Вы как, просто поболтать звоните?

– Да вот хотел вам сообщить, что дело официально закрыто.

– Погодите, – не поняла Эдвина, – так вроде его закрыли еще неделю назад?

– Не для меня.

– Понятно. Ну и что?

Бэнкс рассказал ей, что сделал Дерек Ваймен и почему.

– Абсурд, – отрезала Эдвина. – Лоуренс не изменял Марку.

– А Марк так не думал.

– Я в это не верю.

– Почему?

– Просто не верю, и точка.

– К сожалению, все так и было.

– Но Марк ведь прекрасно знал, что Лоуренс продолжал работать на разведку.

– Вот как? Я подозревал это, но уверен не был.

– Разумеется, знал. Конечно, ему не было известно, чем конкретно занимается Лоуренс во время своих отлучек в Лондон или Амстердам, но понимал, что они связаны с его работой. Зачем ему просить кого‑то шпионить за Лоуренсом?

– Не знаю, – признался Бэнкс. – Наверное, он что‑то заподозрил.

– Чушь собачья. Думаю, этот ваш мистер Ваймен врет, – сказала Эдвина. – Наверняка затеял эту гнусную игру по собственной инициативе. Решил отомстить. Подкармливал комплексы бедного Марка и наплел ему черт знает что про эти снимки.

– Возможно, вы правы. К сожалению, это уже не важно. Я не могу это доказать, а даже если бы и мог – закон он все равно не нарушал, так что арестовывать его не за что.

– Что за жизнь, – затягиваясь, вздохнула Эдвина. – Погибли два чудесных человека, а закон почему‑то не нарушен. Вы ради этого мне звоните?

– Ну, отчасти.

– Значит, выяснили еще что‑то?

– Помните, когда во время нашего разговора вы впервые упомянули, что Лоуренс работал на МИ‑6?

– Да.

– Вам ведь тогда пришло в голову, что разведка может быть причастна к его гибели, верно? Помните, вы еще посоветовали мне быть осторожным?

Эдвина не ответила, и Бэнкс услышал в трубке позвякиванье кубиков льда и бульканье.

– Сначала я и впрямь так подумала, – заговорила наконец Эдвина. – Знаете, когда умирает человек с такой богатой биографией, как у Лоуренса, волей‑неволей заподозришь, что тут что‑то нечисто. В этом их тайном мирке частенько случаются подлости.

– Вы из‑за Седрика тогда забеспокоились?

– В смысле?

– Вы говорили, что ваш муж тоже работал на разведку во время войны и что у него там осталось много знакомых. Он погиб в автокатастрофе в самый разгар Суэцкого кризиса, как раз когда пытался провернуть какую‑то нефтяную сделку в Восточной Европе. Вы из‑за этого заподозрили коллег Лоуренса?

– Возможно, – согласилась Эдвина. – Седрик ведь был отличным водителем. А причины его смерти никто даже не стал расследовать.

– И когда Лоуренс погиб тоже при весьма подозрительных обстоятельствах, вы подумали, что тут просматривается некая связь?

– Когда умер Седрик, я позвонила Дики Хоукинсу. Разумеется, он все отрицал, но мне почему‑то показалось, что я все‑таки права… сама не знаю почему.

– Значит, вы считаете, что Седрика, возможно, убили?

– Весь ужас в том, мистер Бэнкс, – ответила Эдвина, – что, когда имеешь дело с людьми этой профессии, невозможно что‑то знать наверняка. А теперь прошу меня извинить. Очень устала. Спокойной ночи. – И она отключилась.

Бэнкс услышал, как Сарабет Тучек тихо поет «Мертворожденного», одну из самых любимых его песен. Выходит, дело Хардкасла – Сильберта и впрямь окончательно закрыто. Даже если погибли они из‑за циничных экспериментов Дерека Ваймена, ничего не поделаешь. Ваймена упечь за решетку невозможно, перед законом он чист.

Никаких обвинений ему не предъявишь, и что бы ни думала Эдвина Сильберт, опровергнуть его показания тоже не выйдет. Однако чуял Бэнкс, что Ваймен темнит. То, что он разыграл в комнате для допросов, было придумано и продумано заранее. Ваймен попросту перехитрил их, загодя подготовил убедительную легенду. Хардкасл и Сильберт мертвы. Это Ваймен, нарочно или случайно, довел их до гибели, но разгуливает спокойненько на свободе.

Зато теперь, покончив с Вайменом, Бэнкс мог заняться и личными проблемами. София. Не может же эта ссора стать непреодолимой преградой на пути к их счастью. Бэнкс был уверен, что все еще можно исправить. Просто надо подождать, остынуть. Убедить Софию, что он не виноват в том, что взломали дверь. Можно даже рассказать ей о ходе дела и передать разговор с Берджессом. Ну и подарок какой‑нибудь припасти, это уж точно не помешает. Не диск, а что‑нибудь необычное. Экспонат для ее «коллекции». Конечно, милых ее сердцу вещиц уже не вернуть, но он мог бы предложить взамен что‑то новенькое. Сей артефакт со временем обрастет своей собственной историей, станет частью традиции. Найти бы только что‑то стоящее! Тогда София убедится, что он понимает, как горька ее утрата, и не считает ее барахольщицей. Бэнкс действительно думал, что он понимает ее. Во всяком случае, это хоть какой‑то план.

Спустя час, когда Бэнкс сменил альбом Тучек на диск Шарлин Мари Маршалл, который начался с невыносимо грустной и медленной аранжировки роллинг‑стоунзовского хита «Нет мне удовлетворения», зазвонил телефон. Подняв трубку, он не сразу узнал голос.

– Алан? – произнес мужчина.

– Да.

– Это Виктор, Виктор Мортон. Отец Софии. Как у вас дела?

– Нормально. Что‑нибудь случилось? Я могу вам помочь?

– Можешь. Для начала объясни, что, черт возьми, происходит?

У Бэнкса сердце ушло в пятки. Господи, неужели София рассказала отцу про взлом? И Виктор тоже теперь будет винить в этом Бэнкса?

– Что вы имеете в виду? – облизав пересохшие губы, спросил Бэнкс.

– Вчера у меня состоялся чрезвычайно занятный разговор с одним моим старым коллегой, – продолжил Виктор. – Мы случайно столкнулись на улице, и он предложил вместе выпить. Удивительное совпадение.

– Как его зовут?

– Это совершенно не важно. Мы когда‑то встречались в Бонне. Он мне никогда не нравился. Я всегда подозревал, что он вроде тех… хм, вроде того человека, о котором мы говорили с тобой недавно.

– Вроде Сильберта? Шпиона?

– Тебе обязательно произносить это вслух? Так, чтобы все слышали?

– Это уже не важно. Дело закрыто. Как выяснилось, Хардкасл подозревал Сильберта в измене и нанял знакомого, чтобы тот добыл улики. Официальная версия, так сказать. В конечном итоге оба погибли из‑за чудовищной ревности. Вот и все. Вывод таков.

– Хорошо бы это сказали и моему коллеге.

– А в чем дело?

– Сначала мы весьма мило общались – повспоминали старые добрые времена, обсуждали пенсию и все прочее, а потом он начал расспрашивать меня о тебе. Считаю ли я тебя хорошим детективом, как отношусь к тому, что ты встречаешься с моей дочкой.

– И что?

– Алан, я не люблю, когда меня допрашивают. Я ему ничего не сказал. Тогда он кардинально сменил тему и принялся разглагольствовать о том, как много сейчас везде консульств и посольств и как волей‑неволей иногда доходят странные обрывки сведений, фрагменты головоломок, в общем, то, о чем все нормальные люди стараются забыть. Я ему только поддакивал. Потом он спросил, не знаком ли мне некий Дерек Ваймен. Я сказал, что нет. А ты его знаешь?

– Это ведь тот самый человек, которого Хардкасл попросил раздобыть улики измены. Но никакого отношения к тайнам и секретам, по крайней мере государственным, это не имеет. Повторяю, тут все оказалось замешанным на банальной ревности.

– Короче, он еще позудел мне про этого Ваймена, мол, уверен ли я, что его не знаю, и чтобы я хорошенько подумал, все как обычно. Потом спросил, как поживает моя «обворожительная» дочурка София. Назвал ее по имени, между прочим. Я ему сказал, что она поживает прекрасно, и собрался уходить. И в самый последний момент он ухватил меня за рукав и посоветовал быть поосторожнее. Никаких угроз, ничего. Просто «Будь осторожен, Виктор». Как думаешь, что это все значит?

– Чистейшей воды мелодрама, игра, – предположил Бэнкс, чувствуя тем не менее, как по его спине бегут мурашки. – Они обожают театральщину. Почти так же, как загадки и всякие коды.

– Ну, надеюсь, ты прав, Алан. Искренне надеюсь. Потому что, если хоть что‑нибудь случится с моей дочерью, я…

– Если что‑нибудь случится с вашей дочерью, вам придется встать в очередь, потому что первым ей на помощь брошусь я.

– В общем, мы друг друга поняли.

– Да, конечно, – подтвердил Бэнкс. – До свидания, Виктор.

Отпив еще вина и почесав не бритый два дня подбородок, Бэнкс принялся обдумывать этот странный разговор. Спустя какое‑то время Шарлин Маршалл затянула свою строгую и сдержанную версию песни «Дикий ветер». На долину упала тень от большого облака, похожего на бегущего оленя. Бэнкс налил себе еще вина.

Приближался вечер, когда Уинсом и Даг Уилсон в сопровождении нескольких офицеров полиции подходили к дому Быка. Если он вооружен, то, разумеется, весьма опасен. Полицейские несли миниатюрный таран, который в отделении называли не иначе как «большой красный ключ». Если Бык не откроет, придется выломать дверь.

Подкрепление поставили и на первом этаже у лестницы, где уже собралась небольшая толпа. Энди Пэш не сразу, но все же дал обличающие показания, и теперь против Быка можно было выдвинуть обвинение в нападении на Донни Мура. Удалось копам узнать и настоящее имя Быка – Торос Кемаль. Поэтому он и Бык, но Уинсом была совсем не уверена, что с турецкого это слово переводится как «бык». Криминальный послужной список Кемаля впечатлял.

Лифты, как обычно, не работали, так что им пришлось карабкаться по внешней лестнице. К счастью, Кемаль жил на втором этаже, это не очень высоко.

Завидев полицейские мундиры, зеваки быстренько разбежались по переулкам.

Уинсом сразу нашла взглядом зеленую дверь, из‑за которой доносились звуки включенного телевизора. Энди Пэш упомянул, что Кемаль живет с Джинни Кемпбелл, за которой и числилась эта квартира. У Джинни было двое маленьких детей от другого мужчины, так что надо было действовать аккуратно – возможно, Кемаль возьмет их в заложники.

– Мэм, отойдите немного, – сказал ей один из копов. – Мы тут справимся.

– Это радует, – ответила Уинсом, и они с Уилсоном отступили метров на десять назад и встали у лестницы.

Офицер постучал в дверь и крикнул:

– Торос Кемаль, открывайте! Полиция!

Никакой реакции не последовало.

Он постучал еще раз. Его соратник уже держал в руках таран. Соратнику не терпелось пустить его в ход. Из соседских дверей и окон выглядывали встревоженные лица.

Наконец дверь открылась, и все увидели высокого мужчину с голым торсом, в спортивных штанах и кроссовках. Он почесал голову и сонно посмотрел на полицейских:

– Да, в чем дело?

– Мистер Кемаль, – произнес офицер, – просим проследовать с нами в участок для допроса по делу о нападении на Донни Мура.

– Мур? Не знаю такого, – ответил Кемаль. – Подождите, пойду рубашку надену.

– Я вас провожу, сэр, – выступил вперед другой полицейский, и они вошли внутрь.

Коп с тараном разочарованно вздохнул и, взглянув на Уинсом, пожал плечами. Иногда все оказывается намного легче, чем ожидалось. Уинсом стояла у лестницы, за ее спиной – Уилсон.

Вскоре Кемаль и полицейский вышли. Кемаль и впрямь оделся – нацепил красную футболку.

– Дайте шнурки завязать, – буркнул он и нагнулся.

Полицейские отступили назад, перекрыв ему вход в квартиру. Спустя какое‑то мгновение Кемаль уже держал в руках нож, выхватив его из ножен, примотанных к щиколотке. Копы вытащили дубинки, но было уже поздно – Кемаль бежал к лестнице.

На его пути остались лишь Уинсом и Уилсон. Бык, нагнув голову, словно настоящий огроменный бык на арене во время корриды, бросился к Уинсом. Издав воинственный вопль, он нацелил нож ей в грудь. В первую секунду Уинсом обмерла от страха, но затем сработал инстинкт самосохранения и опыт многолетних тренировок. Сейчас на эмоции времени не было.

Уинсом расставила шире ноги и приготовилась. Подпустив Кемаля поближе, она схватила его вытянутую руку с ножом, повалилась на спину, и, учтя скорость, которую уже набрал Кемаль, со снайперской точностью уперлась ступнями ему в солнечное сплетение и изо всех сил толкнула.

Все это произошло практически мгновенно. Кемаль стремительно, но плавно взлетел вверх ногами в воздух, обрушился спиной на хлипкий балкончик и с воплем перевалился через ограждение. Толпа внизу ахнула.

Уинсом лежала на бетоне, пытаясь восстановить дыхание. У нее были длинные ноги, толкнула она его мощно, значит, Кемаль набрал в полете приличную скорость.

Через несколько секунд к ней подбежали Даг Уилсон и еще два копа. Они бормотали извинения и восхищались ее реакцией. Отмахнувшись, Уинсом встала на ноги, хватая ртом воздух. Ей чертовски повезло. Допусти она малейший просчет, и валялась бы сейчас с ножом в груди. Надо было обыскать Кемаля, прежде чем идти с ним в комнату, а потом препроводить в участок. И полагалось надеть наручники. Ну да что теперь. Теперь все нарушения инструкции по задержанию будут зафиксированы в отчетах. Вот начальство наорется! Но это после. В данный момент Уинсом радовалась, что осталась в живых. Обернувшись, она выглянула с балкона на двор. А вот Быку не повезло. Неестественно выгнувшись, он лежал на спине, под головой расплывалось темное пятно.

Уилсон уже вызывал по мобильному «скорую». Теперь надо было спуститься вниз, к упавшему. Из квартиры, прижимая к груди ребенка, выскочила сожительница Кемаля, Джинни Кемпбелл. Наклонившись над перилами балкона и увидев тело возлюбленного, она разрыдалась.

– Вы его убили! – кричала она. – Убийцы! Сволочи! Ублюдки!

Толпа дружно ее поддерживала, выкрикивая оскорбления в адрес полицейских. Уинсом встревожила столь быстрая перемена в настроении толпы.

Опасаясь, как бы ситуация не вышла из‑под контроля, Уинсом вызвала по рации подкрепление и с тремя другими полицейскими медленно спустилась вниз, поглядеть, можно ли чем‑то помочь Торосу Кемалю по прозвищу Бык.

В воскресенье утром зарядили ливни, и в понедельник, когда Бэнкс вышел на террасу с газетой и второй чашкой кофе, дождь все еще шел. Бэнкс вспомнил, как вчера застучали по стеклянной крыше редкие капли, а вскоре по окнам текли уже целые потоки, из‑за которых долина далеко на горизонте казалась искаженной, словно в кривом зеркале.

Последнее время весь мир казался ему каким‑то кривым. Словно Бэнкс смотрел сквозь неровное темное стекло: Хардкасл и Сильберт, Ваймен, София, взрыв – особенно взрыв! Все эти события – словно щупальца расползающейся тьмы, которая, похоже, проникла везде и всюду.

Погода, как и музыка, вполне соответствовала мрачному настроению Бэнкса. Под тихий перестук дождя Билли Холлидей пела «Когда твой любимый ушел». Это было одно из последних выступлений Холлидей, и ее голос звучал так, будто она практически при смерти.

Последние три ночи Бэнкс почти не спал. Перед его глазами постоянно вставали страшные видения. Шли дни, но видения никуда не исчезали, лишь принимали все более причудливые формы. Бэнкс и раньше сталкивался со смертью в самых ее тошнотворных проявлениях. В бытность свою патрульным, он постоянно выезжал на аварии, порой из пяти‑шести машин, части тела разлетались чуть ли не на полкилометра. А когда подожгли его собственный дом, он и сам был на грани гибели. Ведь находился тогда внутри. Честно говоря, пожар он помнил плохо – здорово пьян был в тот момент.

Но все это не шло ни в какое сравнение с ужасом, испытанным в эту пятницу. Там все было по‑другому. Особенно угнетало, что взрыв произошел не случайно. За ним – сознательное стремление причинить как можно больше боли и страданий совершенно незнакомым этим террористам невинным людям. Бэнксу и раньше встречались всякие изверги, но с таким массовым, бесцельным (не важно кого) убийством он столкнулся впервые. Не говоря уж о том, что обычные преступники не горят желанием разнести себя на кусочки, прихватив с собой в преисподнюю еще и кучу других людей. Бэнкс то и дело вспоминал тех, кого тогда вывел из эпицентра: пожилую азиатку, мальчишку, блондинку в желтом платье. Интересно, что с ними стало? Надо бы попытаться узнать…

Музыка умолкла. Хотелось еще кофе. Поставив новый альбом – веселенький инструментальный джаз‑квартет «Запп», – он отправился на кухню наполнить чашку. Но, как только он уселся на диване с кроссвордом в руках, зазвонил телефон.

Бэнкса так и подмывало проигнорировать звонок, но он боялся, что это София. Надо все же потратиться на телефон с определителем номера, решил он. Правда, смысл в нем есть, только если звонящий не скрывает свой номер. И если ты знаешь хоть какие‑то номера наизусть. Все воскресенье Бэнкс боролся с искушением позвонить Софии. Заслышав очередной звонок, надеялся, что это она. Но всякий раз ошибался. Позвонил Брайан. Затем Энни – рассказывала подробности недавней смертельно опасной схватки Уинсом с преступником. Дочка, Трейси, доложила свои новости последней недели. И, конечно, Виктор Мортон.

Но все‑таки он дождался: в трубке послышался голос Софии:

– Алан, я отогнала твою машину. Повезло тебе, что полиция не оттащила ее на штрафстоянку. У нас тут до сих пор дурдом. В общем, твой «порше» рядом с моим домом, в полной безопасности. Свой ключ я положила в бардачок. Ты в курсе, что забыл там свой айпод?

– Да. Как ты? – спросил Бэнкс.

– Нормально.

– Голос у тебя какой‑то…

– Какой?

– Не знаю.

– Все нормально.

– Хотелось бы повидаться. У меня еще осталась пара дней отпуска, да и на работе пока затишье.

– Это здорово, но пока сказать ничего не могу. У меня на этой неделе полно работы.

– Ну, раньше это нам не очень мешало.

– Конечно, но… я правда не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Мне нужно немного времени.

– В смысле без меня?

– Да, – после паузы ответила она.

– София, я не забыл включить сигнализацию.

– Тогда как кто‑то смог попасть в дом и переломать все мои вещи?

– Они очень изворотливы. Поверь мне, прошу тебя. Эти люди могут проникнуть куда угодно.

Бэнкс раньше этого ей не говорил – боялся напугать. Но, как выяснилось, мог бы и не переживать.

– Не знаю даже, что хуже, – заметила София. – То, что ты забыл включить сигнализацию, или эти твои навязчивые идеи о спецслужбах. Ты и правда веришь во весь этот бред? Или это такая идиотская отговорка, которую ты придумал в последнюю секунду, потому что если…

– Это не отговорка, – прервал ее Бэнкс. – Это правда. Я же говорил тебе об этом раньше. Лоуренс Сильберт когда‑то подвизался в МИ‑6. До того, как вышел в отставку. Правда, не совсем вышел. Так сказать, был работающим пенсионером.

София на секунду умолкла.

– Не важно, – наконец сказала она. – Дело вообще не в этом. Я не хочу с тобой спорить.

– Я тоже. А в чем тогда дело?

– Не знаю. Просто все произошло так быстро. Мне нужно время, нужно прийти в себя. Если я тебе еще не безразлична – позволь мне передохнуть.

– Хорошо, – устало ответил Бэнкс. – Нужно тебе время – пожалуйста. Сколько хочешь.

На этом все и кончилось.

А дождь все не унимался. Где‑то вдалеке прогрохотал гром. Бэнкс вспомнил, какой эффект всегда оказывали на Софию грозы. Она сходила с ума в постели, превращалась в дикую ненасытную кошку. Если бы она когда‑нибудь рискнула признаться ему в любви, это наверняка произошло бы в грозу. Но теперь об этом речь не идет. Они жили вместе, у них много общего, но и несовпадений хватает. Вот ей и захотелось слегка притормозить. Ее можно понять.

– Извините, что отрываю вас от дел, – сказала Кэрол Ваймен, впуская в дом Энни. – Но я что‑то совсем расклеилась.

Энни и сама это заметила – глаза не подкрашены, под ними – темные круги, волосы торчат в разные стороны.

– Ничего страшного, не казнитесь, – кивнула Энни. – Что у вас случилось?

– Заходите, все вам расскажу.

В гостиной было не убрано, Энни деликатно расчистила себе местечко на диване. Кэрол предложила ей чаю, Энни вежливо отказалась. Но Кэрол сообщила, что все равно будет делать чай себе, и тогда Энни согласилась. Дорога от Хэрксайда до Иствейла долгая, а к Вайменам она заехала по пути в управление: суперинтендант Жервез устраивала там в полдень собрание всей команды. Дожидаясь Кэрол с чаем, Энни осматривала комнату. Она заметила, что недостает кое‑каких фотографий. В том числе и снимка, где Дерек вдвоем с братом.