Наследство с душком

…Приближался день Люцифера Непьющего. Грустный семейный праздник, когда нельзя выпить ни капли пива, нельзя вообще продавать любой алкоголь, а его изготовление в домашних условиях строго наказывается. Положено пить сок, кофе, кокаиновую пепси и петь тихие семейные песенки о давних временах. Уличные гулянья не проводятся, походы в гости не поощряются, хотя бы один день в году все обязаны провести под собственной крышей в сентиментальной грусти и печали. Такое тоже нужно, обычаи на пустом месте не возникают…

У нас в стране почти все религиозные праздники посвящены Люциферу. В начале мая празднуется Люцифер Придержитель, потом Люцифер в Горе Скорбящим Постоянство, а день Люцифера Приблатнённого в середине лета отмечается так же, как День основания паризуанской полиции. Говорят, именно в те тёплые летние деньки тогдашнему мэру Парижска отдавило хвост проезжающей мимо графской каретой. Мэр безуспешно звал на помощь, но никто не откликнулся, а возница, обернувшись, еще и обхамил его, нахлёстывая лошадей. Тем же вечером в мэрии был торжественно подписан указ о задержании нарушителей порядка, регулировании правил дорожного движения и защите честных граждан от произвола властей любого уровня!

Именно эти функции и приняла на себя новорождённая паризуанская полиция. В фойе нашей академии до сих пор висит знаменитая картина, изображающая уважаемого чёрта в платье мэра, дующего на собственный хвост, и отъезжающую вдаль карету, которой прохожие бессильно грозили кулаками. Три волоска с того самого хвоста до сих пор хранятся как святые реликвии в кафедральном соборе Люцифера Приблатнённого. Лично я, как полицейский, скептически отношусь к их идентификации, но туристам такие вещи нравятся…

В участке на тот период было мало работы, поэтому Флевретти отпросился на долгий полдник. Он даже не пытался скрывать, что собирается использовать это время для встречи с очередной интернет‑знакомой. Что ж, почему бы и нет? Всё равно особо делать нечего. Надеюсь только, что она не окажется, как в прошлый раз, толстым пожилым чёртом, пишущим из тюрьмы в Самсибаре, а потому, естественно, не явившимся на встречу. У капрала тогда был двухдневный стресс. Впрочем, он редко так надолго огорчается…

Жерар вообще ушел ещё до обеда. В участке оставались только мы с Чунгачмунком. Индеец явно начинал томиться от бездействия, поэтому я попросил его перебрать заявления, оставшиеся еще от Хмеллоуина. Это была огромная кипа бумаг, сваленная в мусорную корзину. Я сам давно хотел заняться ею, но всё время как‑то руки не доходили. Индеец приступил к делу с терпеливой надеждой, что выкопает что‑то стоящее. Но я в этом сомневался, попросив его разве что откладывать самые забавные жалобы для коллекции шефа.

Поэтому, когда раздался скрип двери, означавший приход посетителя, я понял, что заняться им придётся мне. Через две минуты шарканья по коридору в комнату вошла маленькая сухонькая старушка. Я приподнялся, приветствуя её:

– Сержант Брадзинский, чем могу помочь, мадам?

– Кому мадам, а кому не дам, – озорно подмигнула старушка, кокетливо покачала седым хвостом и продолжила: – Сынок, ты бы сразу позвал Жерарчика, дело у меня к нему.

– Комиссара Базиликуса сейчас нет на месте, но вы можете всё рассказать мне. Что у вас случилось? – спросил я, пододвигая ей стул.

– Да? А не слишком ли ты молод? – Она подумала, прежде чем сесть, но, видимо, решила, что выбора у неё особого нет, дело серьёзное, и опустилась на стул.

– У меня умерла кошка, сынок, и я подозреваю, что её смерть была насильственной.

– Понятно. Вы хотите, чтобы мы это расследовали.

– Да. Вы должны найти её убийц.

– Убийц? По‑вашему, их было несколько? – Я достал бумагу, ручку и начал записывать.

– Они могли быть в сговоре.

– Расскажите, как её убили? Ножевые или огнестрельные раны, удушение, утопление, сожжение, погребение заживо?

К концу перечисления старушка схватилась за сердце.

– Нет, её просто отравили!

– А‑а‑а… – Я откинулся в кресле. – Может, она всего лишь съела что‑то не то?

– Так я и знала, что вы не поверите. Но вы обязаны расследовать её смерть! Она была честной гражданкой, молодой, здоровой, привлекательной. Пройдите по вашей базе данных, хоть у кого спросите – мою Саманту ни разу не привлекали!

– Саманту? Странное имя для кошки.

– Тебя не спросили, – рассердилась старуха. – Я назвала её в честь моей любимой героини из сериала «Кекс в большом городе».

– О, тогда другое дело. – Изображая полное понимание, я постучал ручкой по бумаге. – Вы хотите, чтобы мы выехали на место преступления?

– Конечно. Я огородила его веточками.

– А где находится тело? Возможно, потребуется вскрытие.

– НИ‑ЗА‑ЧТО! Я не позволю вам надругаться над телом моей красавицы после её смерти.

Мысль о том, как я, выкопав труп, надругиваюсь над телом кошки, вызвала рвотный позыв. Неужели у меня сегодня такое выражение лица, что бедная женщина сочла меня способным на подобное извращение? Хорошо хоть Эльвира так не считает. Или у неё плохое зрение.

– Ты о чём‑то задумался, сынок? – Голос старушки вернул меня к действительности.

– Да. То есть нет. Пожалуй, мне стоит посоветоваться с комиссаром, – неуверенно протянул я.

Вообще‑то, по нашему законодательству, кошки такие же члены общества, как и все остальные. Просто они не платят налогов. Однако из этого не следует, что полиция не обязана расследовать их смерть, если она была криминальной. Но в реальности никто этим не занимается, кошки слишком независимы и сами решают свои вопросы, они живут диаспорами или поодиночке, и мы в их дела не вмешиваемся, пока они не нарушают законов. А кошки нарушают их постоянно…

– О чём посоветоваться? Я так и знала, что тебе это не по зубам, сынок. Мне нужен Жерарчик, и я отсюда никуда не уйду, пока он не придёт.

– Но он сегодня не вернётся. У него срочные дела вне участка. Может быть, вам заглянуть к нему домой? Мы можем дать вам адрес.

– Блестящая Бляха, а я могу помочь уважаемой скво? – подал голос доселе вежливо молчавший вождь. – В наших лесах я лучше всех читаю следы и разбираюсь в повадках животных.

К моему изумлению, старушка подумала, пожевала нижнюю губу и неожиданно согласилась. После истории с Чистенькой Вдовушкой Чмунк действительно стал очень популярен среди женской части населения Мокрых Псов.

– Хорошо, осмотри место преступления и по возможности тело кошки. Буду ждать твоего возвращения и доклада. А я пока заведу новое дело. Ваше полное имя, фамилия и адрес, мадам?

Та просияла. Безвременно умершая кошка, кроме всего прочего, оказалась её официальной компаньонкой, и старушка наследовала её имущество – два коврика, корзинку, где она спала, и почти новый домик‑этажерку со столбиком‑когтеточкой. Конечно, для полиции наследник первый подозреваемый, даже если он приходит с заявлением об убийстве наследодателя, но я подумал, что, пожалуй, не в этом случае. Особенно меня смутила когтеточка. Столбик, обёрнутый войлоком. Уж если по крайней мере и свершилось убийство, то уж точно не ради обладания этим предметом мебели…

Чунгачмунк вернулся через час. Я даже не успел толком придумать название для новой папки.

– Ну, есть что‑нибудь? Или старушка всё выдумала? Всё‑таки такой стресс, потеряла любимую кошку…

– Нет, старший брат, хотя я не уверен, но думаю, что старая скво говорила правду – её кошку отравили.

– Рассказывай, – попросил я, всё равно заняться было нечем.

– Следов почти нет, Мадемуазель Саманта, как называет её старая скво, что‑то съела. Она нашла её утром на своей лужайке, уже окоченевшую. Я посмотрел это место и всё вокруг – ничего. А от кошки слышен только запах. Она пахнет необычно для трупа зверя, умершего своей смертью. Так пахнут те, кто был чем‑то отравлен.

– Но чем?

– Не знаю. Я говорил с соседями. Они всё отрицают. И они не лгут.

Больше он ничего не мог объяснить, и, возможно, смерть этой кошки так и вошла бы в список нераскрытых дел полицейского участка Мокрых Псов, если бы не то, что случилось на следующий день. А событие поистине было неординарным, как ни одно выбивающимся из нашей повседневной рутины.

Всё началось, когда я ранним утром с пластиковым стаканчиком капучино подходил к участку и на какой‑то момент просто замер в недоумении – а туда ли я иду? Вокруг нашего маленького здания суетилась толпа народа, репортёры, фотографы, телевидение, видеокамеры, смешные пушистые микрофоны на длинных ручках и слаженный шум голосов, громко скандирующих:

– Жерар, Жерар, Жерар!

Дьявольская сила, что же тут происходит? Что, собственно, такого натворил мой непосредственный начальник, чтобы ещё до начала рабочего дня вызвать столь дикий ажиотаж? Неужели кого‑то убил? Впрочем, нет, преступление, совершённое шефом полиции, довольно заурядное событие, а здесь нечто большее…

– Сержант Брадзинский? – Ко мне вдруг бросились два помятых чёрта с местного радио. – Как вы можете прокомментировать это событие?

– Прошу прощения…

– Сержант! Сержант Брадзинский! – Пока я протискивался к дверям, на меня навалились уже со всех сторон. – Что вы можете сказать по этому поводу? Останется ли комиссар Базиликус на своём посту? Кто заменит его в случае ухода с должности? Правда ли, что он любит пончики? Почему вы не хотите удовлетворить конституционное право наших граждан на свободу получения информации?

Я сжал зубы и тупо двигался вперёд. Теперь уже отпали последние сомнения в том, что в участке произошло нечто странное и наш шеф в беде. Дверь в отделение была заперта. Я постучал. Изнутри кто‑то прильнул к дверному глазку.

– Флевретти, открывай, свои!

– А, сержант, – облегчённо раздалось из участка. – Открываю, но будь осторожен, смотри, чтобы эти акулы не вломились следом…

Я боком, кое‑как, рискуя оторвать все пуговицы, протиснулся в узкую щель между дверью и косяком, втянув живот. Двух рвущихся за мной корреспондентов с фотокамерами наголо пришлось бесцеремонно выпихнуть коленом. Да, вот такое у нас отношение к прессе. До сих пор не могу себе поверить, что моя любимая девушка журналистка. И кстати, почему её нет среди пёстрой толпы газетчиков? Уж Эльвира‑то в сборе горячих фактов всегда на шаг впереди любого другого труженика пера.

– О, Ирджи! Опаздываешь… – с лёгким упрёком приветствовала она меня, помахивая рукой из кабинета шефа.

Всё, теперь я окончательно ничего не понимаю.

Капрал вновь накрепко запер дверь, для верности прижав её стулом, и вместе со мной прошествовал к скромно накрытому столу – ого, икра, шампанское, активированный уголь, пончики! У нас ещё и праздник?!

– Опоздавший говорит тост! – сразу же подсуетился Флевретти, собственноручно наливая мне бокал пенистого алкоголя.

– Держи хвост пистолетом! – ни к кому особенно не обращаясь, громко прокричал я и выпил до дна. Все разразились шумными аплодисментами.

Поскольку вводить в курс дела меня явно никто не собирался, я просто подсел поближе к Эльвире и, делая вид, что набираю эсэмэску, навострил уши. Буквально через пять минут шумной болтовни всей честной компании ситуация полностью прояснилась. Тут, оказывается, такое дело‑о‑о…

Наш комиссар получил огромное наследство от внезапно умершей дальней тётушки и в связи со свалившимся на его голову богатством намерен не дожидаться пенсии, а уйти на покой, купив себе остров где‑нибудь в экзотических странах. Событие, что и говорить, незаурядное… Что ж удивляться толпе журналистов за дверями и ящику шампанского в кабинете шефа?.. Случись такое со мной, я бы тоже ушёл в загул на рабочем месте, прямо с утра и дня на два‑три…

– Тётя Каролина всегда была белой вороной в родне, – от души болтал размякший Жерар, а непьянеющая Эльвира не выпускала из рук диктофон. – Никогда не выходила замуж, но меняла мужчин как перчатки. Нигде не работала, но всегда жила на широкую ногу. Никто не знает точных размеров её богатства, но она была ВИП‑клиентом десятка крупнейших банков страны. Родила троих детей и от всех троих отказалась ещё в роддоме, но жутко любила племянников и племянниц. Завещание составила очень давно, и официально оно до сих пор не обнародовано.

– Но вы уже празднуете? – осторожно заметил я. – Не сочтите за скептицизм, шеф, однако вдруг там указано не ваше имя?

– Там вообще нет имени, – с улыбкой подтвердил Жерар. – Тётя оставила всё старейшему наследнику рода. Её поверенный позвонил мне аж в два часа ночи сообщить горькую весть о её кончине и о том, что он одним глазком уже заглянул в текст.

– А причина смерти?

– Ирджи, как тебе не стыдно? – укорила меня Эльвира. – У комиссара такое горе…

– И такая радость, – добавил Флевретти.

– …а ты пристаёшь с бестактными вопросами! – строго закончила журналистка, сурово посмотрев на меня, а капрала щёлкнув по носу, чтоб не лез, когда не просят.

– Ничего страшного, – благодушно успокоил всех комиссар Базиликус. – Смерть констатировал мой дальний кузен, молодой студент‑медик. Тётя Каролина всегда страдала симпатией к смазливым мальчикам и, говорят, даже позволяла ему делать себе уколы в мягкое место. Так вот, он как раз должен был принести ей очередное лекарство вечером. Звонил в дверь, никто не ответил. Парнишка встревожился, поднял на ноги соседей и вызвал «скорую». Та, как всегда, приехала с опозданием на полтора‑два часа, и медики практически сразу подтвердили неутешительный диагноз – смерть. И теперь я прямой наследник моей экстравагантной тётушки. Как с этим всем жить, ума не приложу…

Сначала я думал, что это мне одному кажется, что наш шеф зарывается. Но, обернувшись к Эльвире, понял, её тоже воротит от этой хвастливой болтовни. Но старина Жерар не унимался:

– Это ведь, наверное, значит «прощай жирные пончики, прощай дешёвый кофе, прощай работа и даже прощай пенсия». Зачем она мне теперь? Придётся учиться жить богатым. Брадзинский, вы не в курсе, какие у них причуды? Не хотелось бы выбиваться из нового круга общения. Хотя, разумеется, я никогда не забуду вас, мои добрые верные подчинённые. И вы не забывайте вашего старого доброго Жерара. Простого комиссара полиции, которого никоим образом не изменили бешеные деньги, рухнувшие на его бедную голову. Капрал, вы не знаете, где прикупить хорошую виллу на море? Лучше, наверное, сразу с островом…

Не знаю, кто как, а мне на миг захотелось утопить самодовольного старикана в его же шампанском. Судя по нервно сжавшимся пальцам капрала, он подумал об удушении, а Эльвира, сдвинув брови, явно прикидывала вес диктофона в руке – убьёт с одного раза или нет…

– Я буду присылать вам открытки на Хмеллоуин и Грязный Понедельник, – ничего не замечая, продолжал разглагольствовать шеф. – А вы будете приезжать ко мне погостить в отпуск? Конечно, на нашу полицейскую зарплату нелегко оплатить самолёт в оба конца… Зато вам не надо будет платить за жильё, уж какие‑нибудь хибары на острове непременно останутся. Днём можно прокормиться рыбалкой и сбором ягод, а вечером – милости прошу ко мне на виллу побаловаться рюмочкой элитного алкоголя…

Мы трое переглянулись, уже больше не ужасаясь собственным мыслям. Если сейчас этот толстый хвастун не заткнётся…

– Главное, не приезжайте все сразу, это будет утомительно. И предупреждайте меня (тьфу, то есть моего секретаря!) примерно за полгода. Лучше в письменной форме, стандартный бланк заявления на визу, чтобы я успел прочесть, ознакомиться, принять решение и поставить резолюцию. И не надо меня благодарить, мы же друзья, старые добрые друзья по службе. Просто одному из нас повезло чуть больше, чем остальным…

Шефа спас телефонный звонок. Когда мы вскочили с места и, не сговариваясь, начали (засучивать рукава, собираясь задушить его коллективно и чёрт с ней, судимостью за групповое убийство), Базиликус предупреждающе поднял вверх указательный палец, показывая, что звонок важный.

– Да, это я. Да… Конечно, могу. Она умерла не… но… Да, как прямой наследник, я… Что?! Не может быть! Мне же сказали, что это обычное… не обычное? И что теперь? Да. Разумеется, я дам делу официальный ход. Но вы точно уверены… да. Понимаю. Но как же…

– Шеф, если это звонил месье Шабли из морга, то ему можно верить, он настоящий специалист, – радостно начал Флевретти, но осёкся, когда Жерар отложил телефон и бессильно откинулся в кресле. Его лицо было бледней, чем у вампира. Но, судя по тем обрывкам разговора, что все мы тут могли слышать, причина такого перепада настроения могла быть лишь одна.

– Ваша тётя умерла не от сердечного приступа? Значит, в морге специалисты констатировали смерть от отравления? Получается, что раз вы единственный наследник, то автоматически вы же и первый…

– Подозреваемый, – восхищённо завершила мою речь едва не прыгающая на одной ножке Эльвира. – Дьявол задери мне юбку, какой материал! Это же бомба на три статьи во всех газетах!!! Я вас обожаю, комиссар!

Один миг – и её словно ветром сдуло.

– Так это что, наш отдых на экзотическом острове накрылся? – на всякий случай уточнил капрал, не дождался ответа и ушёл к себе, прихватив недопитую бутылку шампанского и нераспечатанную коробку томатного сока. Мы с шефом остались наедине.

– Выпейте. – Я быстро достал из шкафчика с вещдоками початую бутылку коньяка. – Выпейте, вам надо, иначе сердечный приступ будет уже у вас.

– Брадзинский…

– Да, комиссар.

– Будет расследование?

– Не знаю, вы ведь говорили с патологоанатомом.

– Он уже отослал документы в мэрию и окружной отдел. Говорит, что это его профессиональный долг… – Жерар махом выпил полчашки коньяка, закашлялся, но его одутловатые щёки сразу порозовели. – Проклятые бюрократы! Это он специально, чтоб досадить мне, чужое богатство всегда вызывает зависть. Вы должны мне помочь!

– Надеюсь, ничего противозаконного?

Базиликус стукнул кулаком по столу и вперил в меня грозно полыхающий взгляд:

– Вы забываетесь, сержант! Я не настолько потерял голову, чтобы забыть о своём служебном долге и непорочном имени! На кону моя честь!

– Понимаю, шеф…

– Вот именно! Пока ещё я ваш шеф и непосредственный начальник, приказываю немедленно выяснить всё об этой странной смерти и провести открытое расследование так, чтобы все знали – я не вмешиваюсь в ваши действия! Но если моя драгоценная тётя Каролина умерла не своей смертью, вы обязаны найти и представить суду преступника, кем бы он ни являлся!

– Совсем «кем бы ни являлся»?

– Да! Даже если это была моя ненаглядная супруга! Мы все под подозрением – и я, и она, и её психованная мамаша… На последнюю, кстати, вам стоило бы обратить особое внимание, она ведьма.

– Профессия? – Я уже достал блокнот.

– Характер, – чуть остыв, признал комиссар. – Но всё равно отработайте любые версии, задействуйте все силы, но дайте отчёт по этому делу сегодня же, до конца рабочего дня! Что вы сидите, сержант? Выпивки больше не будет, за работу!

Я кивнул, захлопывая блокнот. Кое‑какие мысли уже были…

– С чего начнёте, Брадзинский?

– С морга и заключения врача, – решил я, вставая с кресла.

Базиликус вытер набежавшую слезу и помахал мне вслед. Выйдя из кабинета шефа, я в первую очередь заглянул в комнату капрала. И очень вовремя, кстати! Флевретти быстро строчил на своей странице в «Однокамерниках» очередной пост о великой потере наследства комиссаром полиции из Мокрых Псов.

– Это недостойный поступок, капрал! – Я вовремя нажал на клавишу «Backspace», стирая всё, что он успел набрать. – Стыдно, друг мой, к тому же по этому факту назначено официальное расследование. Так что шеф вполне может оказаться и невиновен.

– Так я об этом и писал, Ирджи! – обиженно вскинулся мой сослуживец. – Я хочу привлечь общественное внимание до того, как твоя Эльвира растрезвонит всему миру про то, что тётушка умерла не своей смертью!

– Во‑первых, не смей говорить о ней в таком тоне. Во‑вторых, не строй из себя блогера‑правдолюба, а лучше займись своими прямыми обязанностями.

– Какими, например?

– Например, возьми метлу и очисти территорию участка от посторонних граждан!

– А можно?! – Флевретти не сразу поверил, что я разрешаю ему разогнать всю прессу.

– Под мою личную ответственность, – кивнул я. Счастливый капрал оправил мундир, взял наше штатное помело наперевес, как крестьянин вилы, и выбежал из участка с боевым кличем новоогородских мятежников: «За‑ши‑бу‑у!!!»

На всякий случай я ещё раз проверил его папку «Отправленные записки на волю», но ничего более криминального, чем рассылка по тысяча четыреста восьмидесяти двум адресам своих интимных фото, не обнаружил. Видимо, капрал бил наугад по большим площадям в надежде, что хоть кто‑то да откликнется…

Я сам вышел через чёрный ход. Там тоже сидели в засаде тёртые журналисты, но всего двое, с ними я справился без труда. Пусть потом подают в суд, если будет желание, но, как правило, представители прессы сами знали, где у них рыльце в пушку, и о претензиях в плане членовредительства заявлений не подавали. Надеюсь, и сейчас не подадут, тем более что машину «скорой помощи» я пообещал им вызвать.

До морга придётся добираться пешком, не хватало мне ещё, чтобы все таксисты обсуждали, куда и зачем я поехал? В последнее время развелось столько любопытствующих, что скоро их придётся просто отстреливать. И ведь в принципе, если подать в правительство правильно составленный запрос на право отстрела журналистов, – нам вряд ли откажут. Уж кто‑кто, а наши судьи постоянно подвергаются нападкам прессы, так что сами охотно возьмутся за ружьё…

С этими неконституционными мыслями я и спешил в морг, но понял, что переоценил свои силы. А ещё вернее, новые ботинки, купленные вчера по случаю на распродаже. Я точно набью кучу мозолей, поэтому, чтобы не терять времени, тормознул частную машину.

– Куда, офицер?

– В морг.

– Решили покончить самоубийством? – дежурно пошутил молодой кучерявый бес, судя по баклажанно обрисованному носу, явно арабских кровей. Я так же дежурно улыбнулся ему, откинув полу плаща и демонстрируя служебные наручники. Парень оценил и оставшуюся часть пути вёз меня молча.

Серые двери морга встретили, как всегда, гостеприимно. Тощий сатир в чёрном халате отдыхал на скамейке в коридоре, полируя носовым платком расширяющуюся лысину и не выпуская из зубов вечно дымящийся окурок.

– Злобный день, месье Шабли!

– Злобный, злобный, сержант Брадзинский. Вы не поверите, как я рад вас видеть.

– Не поверю, – подтвердил я, поскольку точно знал, что этот циник полицию вообще в грош не ставит, а приятельствует лишь с Жераром, да и то на почве одноимённой любви к креплёной алкогольной продукции.

– И правильно, сержант.

Главный патологоанатом, ехидно щурясь, пригласил меня в свой кабинет. От пробирки чистого спирта я, разумеется, отказался, от крепкого чая, заваренного в пустом черепе горгульи, – тоже. А вот от чашечки кофе с веточкой полыни и щепоткой пепла из крематория уже не смог. Так, как его готовят в морге, вы не попробуете уже нигде!

– Что привело вас на этот раз?

– Месье Шабли, я…

– Можно просто «док», – снисходительно позволил он.

Я кивнул:

– Хорошо, док. Итак, вы наверняка в курсе, что у нашего комиссара могут быть серьёзные проблемы после вашего звонка.

– Ну, Брадзинский, вы же должны понимать, что я лишь исполняю свой гражданский долг! – Старый сатир многозначительно оттопырил нагрудный карман халата и холодно подмигнул мне.

– Разумеется, и вы, несомненно, правы, – делая вид, что не понимаю его намёков, поклонился я. – Комиссар Базиликус также настаивает на исключительно официальном расследовании фактов, приведших к смерти мадам Каролины. Вы не могли бы вкратце рассказать мне, отчего всё‑таки она умерла?

– Перенасыщение крови аллицином, – равнодушно буркнул сатир, поняв, что взятку слупить никак не получится.

– И что это значит?

– Ну, в простонародье – отравление чесноком.

– Понятно. – Невольно поёжившись, я сделал пометку в блокноте. – Но каким образом чеснок попал в тело несчастной? Мой шеф категорически отрицает все контакты с усопшей за последние десять лет.

– Не знаю, не знаю… Быть может, вас это несколько шокирует, но мы, врачи, профессионалы без комплексов. Вы хотите знать, каким образом аллицин проник в кровь жертвы?

– Да, естественно.

– А вот и нет, как раз таки противоестественно! – неожиданно повысил голос месье Шабли. – Старуха получила убойный заряд чеснока через задний проход! Подобное зверство не встречалось в нашей стране даже во времена дикого средневековья, когда медицина была бессильна отличить обычный лунатизм от одержимости святым духом! Представляете, сколько невинных чертей и чертовок было сожжено на кострах в те мрачные годы?

– Но… – так и не понял я, пытаясь отогнать от себя жуткое видение летящей головки чеснока, которой выстрелили пожилой даме прямо в… – Ничего не понимаю. Как чеснок мог попасть в этот… в проход?! Это же противоестественно!

– Так именно об этом я вам и говорю! – хлопнул по столу сатир, и все колбочки с пробирками согласно звякнули ему в тон. – Это было изощрённое, таинственное и непонятное убийство!

– А этот, её лечащий врач?

– Племянник? Не помню его имени, но неважно. Да, он действительно учится в медицинском колледже, но, сколько мне известно, она позволяла ему лишь делать себе уколы. Если бы аллицин попал в кровь через шприц, то я первым бы указал полиции на виновника смерти мадам Каролины! А так, увы, ищите не знаю где…

– Вы могли бы мне выписать официальный документ, подтверждающий причину её смерти?

– Да легко, хоть левой ногой! – Нимало не стесняясь меня, месье Шабли скинул резиновые тапочки, стянул вонючий носок и, сунув авторучку меж раздвоенного копыта левой ноги, за две минуты написал мне долгий и подробный отчёт о флюидах чеснока, повлекших безвременную смерть уважаемой мадам Каролины.

Если не париться в особо научных аспектах, то вкратце мне было выдано полное медицинское обоснование как самого аллицина, так и его действия на организм стандартной чертовки плюс пара десятков моментов для общего развития. Итак…

«В луковицах чеснока содержится 35–42 % сухих веществ, в том числе 6,0–7,9 % белков, 7,0–28 % витамина С (в листьях – до 80 %), 0,5 % сахаров, 20–27 % полисахаридов.

Вкус и запах чеснока обусловлены наличием эфирного масла (0,23–0,74 %), в котором содержится аллицин и другие органические соединения сульфидной группы (фитонциды).

Аллицин – эфирное масло чеснока, органическое вещество, которое является сильнейшим антиоксидантом, то есть избавляет клетки от свободных радикалов. В то же время это вещество является сильнодействующим ядом, который способен убивать микробы, раковые и здоровые клетки. Аллицин представляет собой сложную смесь летучих безазотистых ароматических соединений, состоящих в основном из полисульфидов, обладающих жгучим запахом. Помимо стерилизующего (противомикробного) действия аллицин обладает раздражающим, сокогонным и отхаркивающим эффектом…»

– А зачем мне всё это?

– Ну вы же наверняка захотите знать реальную причину смерти мадам Каролины. Да что я говорю, ведь именно ради этого вы и пришли. Так вот, я как врач и более того, как патологоанатом, напоминаю, что летальная доза аллицина при внутривенном введении мышам составляет шестьдесят миллиграмм на килограмм, при подкожном – сто двадцать миллиграмм на килограмм. Высокая токсичность аллицина и неустойчивость препарата делают невозможным его применение в современной медицине.

– Прошу прощения, месье Шабли, – окончательно запутался я. – Если речь идёт о некой выжимке аллицина из обычного чеснока, то сколько же его надо было для того, чтобы убить женщину?

– Хм… Попробуем прикинуть, если чисто математически, то в процентном соотношении в чесноке ноль двадцать три – ноль семьдесят четыре сотых процента аллицина, следовательно, в пересчёте на сто миллиграмм ноль двадцать три – ноль семьдесят четыре сотых миллиграмма. Э‑э, вы следите за моими расчётами? То есть, условно говоря, берём массу средней чертовки восьмидесяти лет за семьдесят килограмм. Тогда, сделав теоретическое допущение, что в прямой кишке было хорошее всасывание аллицина, приравняем его к подкожной инъекции, при которой смертельная доза для мышей сто двадцать миллиграмм на килограмм. Умножив сто двадцать миллиграмм на семьдесят килограмм, получим восемь тысяч четыреста миллиграмм, то есть восемь и четыре десятых грамма.

– И что это значит?

– Одна свеча, милейший, – пояснил сатир. – Всего одной анальной свечи, насыщенной восемью и четырьмя десятыми грамма аллицина, было более чем достаточно, чтобы вызвать анафилактический шок и наступившую вслед за ним остановку сердца.

Не буду врать, что мне в тот же момент всё стало кристально ясно. Но, получив штамп и печать, я сложил лист бумаги вчетверо, сунул во внутренний карман пиджака и, с удовольствием допив кофе одним глотком, почти по‑приятельски попрощался с патологоанатомом. Что ж, по крайней мере, со счетов можно было смело списать версию о том, что месье Шабли чисто из зависти или ещё по каким‑либо личным мотивам желает неприятностей на голову своего же старого приятеля комиссара Жерара. Это гарантированно не катит. Всё глубже и сложнее…

Вторым пунктом надо было найти племянника шефа. Я позвонил в участок и попросил Флевретти выяснить его имя и адрес. Капрал перезвонил через минуту:

– Записывай, имя – Перси Тату. Адрес: квартал Артнуар, улица Моди, дом шестнадцать, квартира четыре.

Поблагодарив товарища, я вскочил на подножку проезжающего мимо маршрутного автобуса и направился по указанному адресу. Автобусы у нас ходят очень редко, мне просто повезло, что так совпало. Сев в самом конце салона у окошка, я стал думать. Ехать со всеми остановками не менее получаса, этот маршрут проходил через весь город, поэтому я надеялся, что успею прийти к каким‑то выводам.

Итак, что мы имеем. Пожилая женщина внезапно умерла от отравления аллицином, который, возможно, был добыт из чеснока. Нужно выяснить, откуда его еще берут. Узнать, покупала ли она чеснок. В домашних условиях такую чесночную свечку не сделаешь. Женщина была больной, и понятно, что убийца рассчитывал, что вскрытия не будет, все решат, что она умерла от множества тяжелых недугов, которыми страдала. Теперь, у кого ещё был мотив кроме Жерара? Могла ли это быть месть или ошибочная надежда на наследство? Нужно будет присмотреться к её племяннику. Он её родственник, и она ему доверяла, раз уж позволяла делать уколы. К тому же скорее всего он был последний, кого она видела перед смертью.

Потом надо будет осмотреть дом мадам Каролины. Вдруг там найдётся что‑нибудь, что сможет натолкнуть на другую версию о произошедшем. Следует выяснить круг её знакомств, узнать, кто к ней ещё приходил, кроме племянника. Но пока получается, что именно он знал о её жизни больше, чем кто бы то ни было. Явный подозреваемый? Такое редко бывает…

От остановки, где я вышел, до дома Перси Тату пришлось пройти меньше квартала. Это был новый район на окраине города. Однако на улице Моди оставались ещё старые дома, явно уже лет пятьдесят как предназначенные к сносу. Дом шестнадцать был ветхой халупкой не больше чем на четыре квартиры. Будущий медик занимал комнату в мансарде. Я подумал, что стоило бы позвонить ему заранее, но мне повезло: парень был у себя дома. Дверь открылась почти сразу после моего вежливого стука. На пороге возник стройный голубоглазый чёрт в заношенной домашней одежде. Он смотрел на меня, вопросительно улыбаясь и прямо‑таки распространяя тёплое обаяние.

– Здравствуйте, сержант Брадзинский, полиция Мокрых Псов. Это вы Перси Тату?

– Да. Вы, наверное, по поводу тёти? – Парень убрал улыбку и принял самое грустное выражение лица.

– Да, я провожу расследование фактов её смерти. Не беспокойтесь, это всего лишь простая служебная формальность. Когда умирает тот, кто завещает такие капиталы, мы обязаны проводить подобные проверки.

Я вдруг интуитивно почувствовал, что ещё рано говорить об истинной причине следствия. Если парень поймёт, что его подозревают, то уже не будет так беспечен, а я рассчитывал на его откровенность. Преступник всегда может случайно проболтаться, когда думает, что ему ничто не угрожает.

– Вы позволите мне пройти?

Он охотно пропустил меня внутрь маленькой, неухоженной холостяцкой квартирки. Признаться, до этого я думал, что будущие медики аккуратней в быту. У меня в номере такой антисанитарии и близко не было! Всех бы вот таких студентов в армию или школу полиции, там бы их быстро научили порядку, и койки заправлять, и полы мыть…

– У нас записано, что это вы нашли тело. – Я не рискнул сесть на грязный стул.

– Да, это было ужасно. – Он подошёл к окну, распахнул скрипящую форточку и вытер набежавшую слезу. – Мы были очень близки с ней. Такого взаимопонимания, как с тётей Каролиной, у меня не было даже с родителями…

– Расскажите о ней. Говорят, она была чем‑то больна?

– О, не более чем любая другая чертовка её возраста, – поморщился студент. – Недолеченный гастрит, геморрой, соль в суставах, камни в почках, пропитая печень, слабый иммунитет, возрастное выпадение волос, нервы, прогрессирующий склероз…

– Зачем же вы к ней ходили? – невольно поёжился я.

– Тётя ко мне очень привязалась.

– Однако это странно, в вашем возрасте черти обычно проводят свободное время со своими сверстниками, а не с престарелой родственницей.

– Она во мне нуждалась. Неужели бы вы не стали ухаживать, к примеру, за своим дедушкой‑паралитиком? К тому же я собираюсь стать врачом, это моё призвание. А с тётушкой можно было выяснить точно, готов ли я всю жизнь возиться с такими, как она, пожилыми и немощными чертями.

– И как, вы оказались готовы? – Я пытливо смотрел ему в глаза.

– Да, – уверенно кивнул он.

– Хорошо. Но отставим этические вопросы, вернёмся к скучному быту. Вы её родственник. Вы могли бы рассчитывать на наследство. Странно, что она оставила всё не вам, а моему шефу, хотя они не общались лет десять, а вы практически всё время были рядом. Ухаживали за ней, развлекали, лечили, вроде как даже делали уколы…

– Да, жаль тётушку, ни с кем не было так весело смотреть чёрно‑белые ужастики. Конечно, наследство бы мне не помешало, ведь за учёбу надо чем‑то платить и есть что‑то тоже надо. А работа ночным санитаром в хосписе много денег не приносит. Но я никогда не думал о тёте Каролине в этом ключе, вообще она могла прожить ещё лет десять, а то и все пятнадцать. Врачи говорили, что у неё здоровое сердце.

Он выглядел слишком чистым и честным. Это смущало. Мы, полицейские, не привыкли, что на свете вообще есть такие светлые граждане. Наверное, издержки профессии.

– Вы не могли бы показать мне дом мадам Каролины? Полагаю, у вас есть ключи?

– Ключи есть. А у вас есть ордер? Шутка, – искренне рассмеялся Перси. – Я всё равно собирался отдать их настоящему наследнику, дяде Жерару.

– Вы с ним знакомы?

– Встречались пару раз на общесемейных застольях. Но вряд ли он меня помнит, я тогда ещё был ребёнком. Мы ведь дальняя родня и только по тёте Каролине. Дадите мне пару минут переодеться?

Собственно, он всего лишь натянул на старенькие пижамные штаны столь же потёртые джинсы, сунул в карман висящие на гвоздике ключи и объявил, что готов.

Всю дорогу до частного дома мадам Каролины мы прошли пешком, задушевно болтая на всякие отвлечённые темы. Покойница жила не особо далеко, хорошим шагом можно было дойти минут за двадцать – тридцать.

Ну что можно было сказать по первому впечатлению?

Маленький двухэтажный особнячок, скорее высокий, чем широкий, очень ветхий, явно нуждающийся в ремонте. Проржавевший забор в стиле «винтаж», сто лет не прореживаемые кусты колючего терновника, да ещё за десять шагов стойкий запах часто пользуемых мазей и лекарств. Интересно, и что, вот так вот живут экстравагантные миллионерши, ВИП‑клиентки самых крутых банков? Помнится, в академии нам рассказывали об одном старичке, который умер от голода в полной нищете, а когда его тело увозили в морг, кто‑то задел дряхлый матрац и из него посыпались сгнившие едва ли не в труху банкноты. Этот жадный хрыч буквально спал на своих деньжищах! Так что выводы строить рано, бывает всякое.

Перси Тату со скрипом провернул ключ, и мы вошли внутрь. Как я не умер с первого вдоха – одному дьяволу известно…

– Здесь хоть когда‑нибудь проветривают?!

– Я ничего не чувствую, офицер, – честно пожал плечами будущий медик. – Обычный дом пожилой женщины. Проявите уважение к её смерти и не стройте такие страшные рожи, словно вам дышать нечем…

Я, зажав рот и нос, опрометью бросился обратно на порог, вдохнул более‑менее свежего воздуха и, решительно шагнув назад, невзирая на протесты племянничка, быстро распахнул заедающее окно!

– Вам никогда не быть врачом.

– Переживу. Меня вполне устраивает работа полицейского. – Я всё ещё прикрывал нос платком, потому что такой ужасающей смеси запахов лекарств, пыли, затхлых вещей и немытого старческого тела бил наповал. – Приступим к осмотру дома, если не возражаете?

Студент не возражал. Хотя чего там по большому счёту было осматривать? Заваленная всяким старьём гостиная, судя по толщине грязи внутри камина, в последний раз его растапливали лет сорок назад. На кухню я вообще не рискнул соваться, там были одни тараканы и вели себя так по‑хозяйски, словно это их исконная территория. Их уговаривать бессмысленно, проще взорвать. Вход на чердак был заколочен. Оставалась спальня, где, собственно, и было обнаружено тело. Осмотр данного помещения тоже ничего не дал, кроме разве что четырёх одноразовых шприцев в шкафчике и пустой упаковки от геморроидальных свечей в корзине для мусора. И то я подцепил её лишь потому, что она лежала сверху. Углубляться в многомесячное утрамбованное содержимое меня бы уже не заставил никто.

– Ну как? Нашли что‑нибудь интересное? – между делом спросил меня молодой чёрт, меланхолично перебиравший старые журналы, читаемые перед сном усопшей мадам Каролиной. – Тётушка любила полистать подшивки времён своей молодости. Сейчас, наверное, это уже никому не нужный раритет. Хотя кто знает, может, какой библиофил и заинтересуется…

– Думаю, что комиссар вряд ли будет приглашать сюда любителей древностей. А что это за свечи, от геморроя?

– Вы правы. Стандартная упаковка на шесть штук. Тётушка использовала только их, несмотря на мои предложения попробовать более современные лекарства.

– Она ставила их сама?

– Разумеется! – вспыхнул Перси, краснея как девица. – Тётя Каролина была очень целомудренной дамой. И если она позволяла мне как медику делать себе уколы, то ставить свечи… Нет, офицер, с такими вещами она разбиралась только сама! Вам должно быть стыдно!

– За что? – прикинувшись непонимающим, спросил я. – Это моя служебная обязанность. А то, что вы подумали, ваше личное дело. Но отставим свечи. Как вы узнали, что ваша тётя мертва?

– Пульс не прощупывался, и зеркало не отражало дыхания.

– Понятно. Тогда вы и вызвали «скорую пом…»?

– О чёрные бездны геенны, что это?! – неожиданно перебив меня, возопил племянник, доставая из старого журнала новенький лист бумаги. – Это… это… завещание моей безвременно умершей и нежно любимой тётушки! Вы это видите, сержант?!

– Очень интересно. – Я осторожно вытащил из его окаменевших пальцев свеженькое завещание, отпечатанное на компьютере, но подписанное покойницей. Надо же как вовремя. И самое удивительное, что «… наследником всего моего движимого и недвижимого, тайного и явного имущества является мой заботливый племянник Перси Тату, окруживший меня теплом и пониманием, скрасивший мои последние скорбные дни…».

– Неужели там так и написано?

– Да, – перечитав, подтвердил я.

– То есть теперь… я богат? О Люцифер Ободряющий, у меня язык не повернётся сказать об этом дяде Жерару! Для него это будет такой удар. Он не переживёт…

– Ничего, комиссар ещё довольно бодрый старик. Но, быть может, вам следует обратиться с этим к опытному юристу? Когда всплывают новые завещания, всегда возникает столько проблем.

– Право, я даже не знаю… Это так неожиданно… Что мне делать?

«Идти сдаваться в полицию! – чуть не вырвалось у меня. – Добровольное признание вкупе с чистосердечным раскаянием скостят тебе срок за эту дешёвую фальшивку». Но будущий медик был так увлечён собой, что ничего не видел вокруг. На его лице сияла такая нестираемая радость, что я не удержался:

– Тут могут возникнуть новые вопросы. Я не сказал вам, что патологоанатом признал смерть вашей мадам Каролины насильственной? Вашу любимую тётю попросту отравили.

– Что?! – Мне показалось, что на секунду ему изменило хвалёное врачебное хладнокровие и бедолага едва устоял на ногах. – Но как… как это произошло?!

– Она умерла от анафилактического шока. В поставленной ей свече была обнаружена убойная доза аллицина.

– Чеснока?!

– Да. Кто покупал ей свечи?

– Я… покупал, как и все лекарства, а что? – Он слегка запнулся и на секунду опустил взгляд. – У меня даже сохранился чек. Это были обычные геморроидальные свечи.

– Где вы находились вчера вечером? – продолжал напирать я.

– Дома.

– А кто‑нибудь может это подтвердить?

– Никто. Послушайте, если бы я решил кого‑то убить, я бы позаботился об алиби.

– Вы оставили ей свечи.

– Да, но не отравленные. Я купил их ещё три дня назад, они лежали в холодильнике. Все вопросы к аптеке, в которой мне это продали! – ловко отмазался он. – Как вы думаете, удастся прижать эту аптекарскую сеть за страшную фармацевтическую ошибку, повлекшую смерть моей дорогой тётушки?

Мне оставалось лишь попытаться отыскать в его доверчивых глазах хотя бы тень совести или стыда. Что ж, я честно попытался. И разумеется, безрезультатно, пристыдить этого невероятно откровенного типа было просто невозможно. Он искренне верил в то, что поступает единственно правильно! Я вдруг почувствовал, как по спине бежит холодок…

Этого типа никак и ничем невозможно было прижать к стенке, у меня была целая куча подозрений и ни одной улики. Месье Перси Тату нуждается в деньгах, он имеет возможность и нужное образование, чтобы сделать смертельную свечу. Он же наверняка имел в своём колледже всё необходимое оборудование, чтобы в лабораторных условиях выделить из запрещённого к разведению чеснока необходимую дозу аллицина и на его основе самостоятельно слепить свечу. Которой впоследствии успешно заменить обычную геморроидальную свечку. Благо упаковка позволяет это без проблем. То есть как ни верти, а именно на нём сходятся все нити следствия. И что, я должен арестовать его прямо сейчас на основании уймы косвенных улик? Вот будет веселье господам адвокатам, ведь тётушкин племянник само обаяние и невинность…

– Думаю, комиссар Базиликус всё равно захочет с вами пообщаться. В приватной обстановке, естественно, без всякой официальщины, – взяв себя в руки, соврал я. – Вы же понимаете, судебные органы очень строго относятся к молодым чертям, на которых вдруг сваливается огромное наследство.

– Я понимаю, – скромно потупился он. – А это обязательно?

– Увы.

– Что ж, я готов. – Студент‑медик втянул ноздрями воздух, выгнул грудь. – Если это необходимо ради памяти моей страстно любимой тётушки, то… я сделаю всё!

Замечательно. Я деликатно взял из его рук новое «завещание», сложил лист пополам и сунул за пазуху. Месье Тату не возражал. Подозреваю, что в случае форс‑мажорных обстоятельств по всем уголкам дома мадам Каролины будут обнаружены «копии» данного завещания.

Мы вышли из дома, аккуратно заперли дверь и пошли вдоль по улице. Но уже на первом же перекрёстке я вдруг заметил знакомое лицо. Та самая старушка, что приходила к нам писать заявление о насильственной смерти любимой кошки. Как удачно‑то!

– Мне положено опросить соседей, – кивнул я студенту и направился к ней.

Старушка очень удивилась, увидев меня.

– Глазам своим не верю. Сынок, ты нашёл того, кто убил мою Саманточку?

– Вообще‑то пока нет, но я хотел…

– Так я и знала. Мне больше понравился ваш краснокожий парнишка, такой вежливый и внимательный, не то что ты. Он мне найдёт убийцу моей кошечки, вот ему я верю. А тебе нет! Понял, ты?

Разумеется, я всё понял и близко не был намерен с ней спорить. Главное, что моя интуиция в голос вопила о том, что эта настырная старуха здесь не случайно и всё каким‑то образом взаимосвязано. Ещё не знаю каким, но чувствую же…

– Спасибо! Я так и думал. Чунгачмунк наш лучший сотрудник, не сомневаюсь, что он со всем справится. Искренне рад, что вы сработались, – сказал я, поспешно пятясь задом.

Компаньонка усопшей кошки настолько обалдела, что даже не нашла слов меня задержать.

А у меня в голове билась одна мысль о том, что умершая миллионерша и сдохнувшая кошка были почти соседками. И обе скончались от отравления. Возможно ли, что кто‑то сначала испытал страшный яд на безобидной кошке, а уже потом применил нужную дозу для пожилой чертовки? Помнится, Чмунк был просто уверен, что животное именно отравлено, значит…

Я махнул рукой студенту, прося его подождать, и бегом вернулся к старушке:

– Всего один вопрос, мадам. Вы уже похоронили свою Саманту?

– Ещё утром. – Она вытерла скупую слезинку. – Мы с подругами хоронили мою бедняжечку по всем правилам, с музыкой, речами и венками и сегодня вечером хорошенько напьёмся в её честь. А тебе‑то зачем, сынок?

– Видимо, всё‑таки понадобится эксгумация и вскрытие, чтобы выяснить, чем она…

– Ах ты, извращенец! – не своим голосом взревела старуха, бросаясь на меня с кулаками. – Ишь чего удумал? Мою красавицу вскрывать? Оргии на её могилке устраивать?! Да я тебя сама там же рядышком закопаю‑у!!!

Каким чудом мне удалось вырваться, сам не знаю. Разумеется, нас в академии учили самообороне, но это было нечто запредельное. Нет никого страшнее пожилой фурии, вдруг решившей, что кто‑то посмеет раскапывать её любимую кошку сразу после того, как она сама упьётся в хлам на её поминках! Старушка чуть не расцарапала мне лицо, плюнула на форменные брюки, почти оторвала рукав плаща и отгрызла одну пуговицу, прежде чем я позорно сбежал. А что мне оставалось, не драться же с ней…

– Какие‑то проблемы, офицер? – чуть насмешливо встретил меня Перси. – Я уж было собрался вам помочь, это ведь долг каждого законопослушного гражданина.

– Спасибо, не стоило, просто сумасшедшая бабка. – Я ускорил шаг, потому что компаньонка кошки явно устремилась в погоню, и было ясно, что она не отстанет. – Знаете, вы не могли бы сами зайти к комиссару сегодня вечером? У меня тут появилось срочное дело.

– Как скажете. А завещание останется у вас?

– Нет, нет, что вы. – Я тут же достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и вернул студенту. – Это же подтверждение ваших прав на наследство. Берегите его!

Месье Тату ещё что‑то благодарно кричал вслед, но я уже бежал со всех ног. Во‑первых, мне срочно был нужен Чунгачмунк, а во‑вторых, старушка неумолимо приближалась. Хотя, возможно, приоритеты стоило поменять местами. Снова попадать в когти этой старой мегеры мне совсем не улыбалось…

Оторвавшись на перекрёстке, я отдышался, умерил шаг и попытался дозвониться до нашего индейца. Краснокожий вождь не брал трубку. Пришлось вызвать Флевретти, тот откликнулся почти сразу:

– Куда ты пропал, Ирджи? У нас тут такое творится…

– Я веду расследование и, кажется, вышел на чёткую версию. Чмунк у вас? Его телефон не отвечает.

– Твой вождь здесь, время от времени строит в окно страшные рожи, размахивая томагавком и отпугивая журналистов. Позвать его к трубке?

– Не обязательно. Передай ему, чтобы взял нашу машину, лопату и был через час на кошачьем кладбище. Да, и пусть обязательно притащит с собой месье Шабли из морга. Нужно будет произвести вскрытие в полевых условиях.

– Ок, всё будет сделано, как вы приказали, сержант! – дурашливо прогорланил Флевретти и уже шёпотом добавил: – Наш Жерар совсем расклеился. После того как твоя Эльвирочка растрезвонила о насильственной смерти его тёти, журналисты и телевизионщики вообще потеряли стыд и оккупировали нас со всех сторон. Чудо, что ты дозвонился мне, шеф велел всем отключить телефоны, не отвечать на звонки и никому не давать интервью. Ирджи, пожалуйста, разберись со всем этим делом побыстрее, а?

Разберись побыстрее, как же… Я неторопливо шёл по улице, направляясь в сторону кошачьего кладбища. Мысли были разные и противоречивые. Что у нас есть по этому делу? Если подумать, то и всё, и ничего. Всё – в том смысле, что есть тело, есть мотив, есть подозреваемый, есть фальшивое завещание и у подозреваемого есть возможность совершить это преступление.

Сравниваем. Дальний племянник, пользуясь медицинским образованием, втирается в доверие к пожилой богатой тётушке и, покупая ей лекарство, меняет одну свечу в упаковке на отравленную аллицином, который он мог получить в лаборатории хосписа, где подрабатывает по ночам. Сначала он проверяет его действие на соседской кошке, а потом тётя сама ставит себе яд прямо в… и умирает в муках. Факт убийства налицо!

И при всём при том у нас на него ничего нет. Абсолютно ничего, в том плане, что все улики косвенные. Никаких отравленных свечей любимой тёте не подсовывал, мог сделать не значит сделал, а докажите? Да, фальшивое завещание написал, думал, это будет смешная шутка, и что? Труп кошки впервые вижу, откуда мне знать, как и почему она сдохла, я‑то тут при чём?

Ему даже алиби не нужно. Племянник дожидается прихода полиции и в присутствии представителя власти (меня) «случайно» находит «новое» завещание. Суд, разборки с Жераром, газетная шумиха, общественное мнение на стороне бедного, но благородного юноши, столько времени безвозмездно заботившегося о больной родственнице, и суд присяжных признаёт именно его наследником мадам Каролины. Всё! Милый убийца с чистенькими рожками торжествует, а мы, имея на руках все нити, но ни одной улики, остаёмся с носом. С большим, смешным, красным клоунским носом вроде того, который я видел в магазине карнавальных принадлежностей…

…Час спустя Чмунк выволок грязно ругающегося патологоанатома из нашей служебной машины. Кошачье кладбище находилось почти за чертой города, оно было очень красивым и ухоженным, в аккуратных могилках и уютных склепах, где страждущие могли тихо поплакать о своих ушедших пушистых друзьях. Общую идиллию этого места нарушал лишь лысеющий сатир, стучащий копытцами и не выпуская окурок грозившийся писать на нас жалобу за полицейский произвол. Дисциплинированный вождь за шиворот утащил его из‑за обеденного стола (он же и стол для вскрытия), даже не объяснив куда и зачем. «Приказ брата Блестящая Бляха, хук!» Действительно, чего ещё надо?

Я десять раз извинился перед месье Шабли, пока наш краснокожий сотрудник быстро раскапывал маленькую могилу.

– Что вы рассчитываете там найти, сержант?

– Точно не знаю. Есть подозрение, что эта кошка тоже была отравлена и, возможно, тем же ядом, что убил мадам Каролину. Вы сможете это доказать?

– Ну‑у… не знаю‑у… я сейчас так занят… Вскрытие покажет, но после обеда!

– Ваше вскрытие? – чуть поднажал я, прекрасно понимая, что он опять разводит меня на взятку.

Месье Шабли покосился на сурового индейца, бодро размахивающего лопатой, и решил, что его обед может чуть‑чуть подождать. Завёрнутый в простыню труп кошки был извлечён и отдан в его умелые руки. Чунгачмунк с интересом помогал врачу: он же охотник, а я предпочёл отвернуться. Они что‑то там обсуждали, пару раз даже пылко спорили, но дело шло. Примерно через полчасика сатир‑патологоанатом снял резиновые перчатки и объявил, что кошку можно закапывать снова. Эту работу я также переложил на плечи своего подчинённого.

– Что я могу сказать, сержант… – задумчиво начал он, собирая в чемоданчик свои инструменты. – Жертва умерла от отравления. Судя по всему, бедняжка жрала всякую дрянь чисто из любопытства. Не буду описывать всё то, что мы нашли в её желудке, хотя и мог бы…

– Спасибо, не надо. Просто скажите, чем она отравилась?

– Не аллицином, уж будьте уверены! Она сожрала обычную геморроидальную свечу. Кстати, именно из тех самых, что использовала вторая жертва. Хотя кому могло бы взбрести в голову кормить кошку таким специфическим лекарством…

– Скорее всего никому, – понял я. – Он просто выбросил ненужную свечу на улицу, где её и подобрала любопытная Саманта. А в пустующую ячейку в коробке была подложена другая свеча, полная аллицина. Рано или поздно несчастная чертовка сама поставила бы её себе и…

– Бездоказательно, – фыркнул месье Шабли, забираясь на заднее сиденье полицейской машины. – Надеюсь, теперь ваш дикарь вернёт меня на работу?

Чунгачмунк кивнул. Я тоже сел в авто. Разумеется, этот тип прав, смерть кошки тоже ничего не доказывает, это лишь очередная косвенная улика. Нужно было что‑то придумать. Но что? Как заставить хладнокровного убийцу добровольно сознаться в преступлении, если нам нечем прижать его к стенке? Мои мысли почему‑то упорно возвращались к тому клоунскому носу, который дразнил меня из витрины. Почему нос? Зачем он мне, что такого в этом носе? Обычная деталь любого глупого маскарада…

– Большущий Змей! – чётко объявил я, когда мы высадили сатира у морга. – Мы едем в магазин карнавальных принадлежностей. В десять ночи мне нужен Флевретти, Базиликус и какой‑нибудь кот, внешне похожий на эту Саманту.

– Мы на тропе войны? – с надеждой спросил вождь.

– Да!

Весь дальнейший план моих действий был чрезвычайно прост. Перси Тату – будущий медик, то есть является по сути своей умным, спокойным, расчётливым чёртом с рациональным складом ума. Он не склонен поддаваться панике, не имеет моральных ограничений, умеет строить далеко идущие планы, и взывать к его совести бесполезно. Но вот в том, что касается иррационального, такие типы могут оказаться совершенно беспомощными. Животный страх перед мистическим, нереальным, выбивающимся за грани его понимания мира – вот слабое место нашего убийцы. Что, если его призовёт к ответу неупокоенная душа жертвы?

Я сделал несколько звонков, посетил два магазина и загрузил багажник машины двумя большими пакетами вещей. Все наши были предупреждены. Шеф сказал, что мой план – это полный бред и дичь, что он в таком нелепом шоу участвовать не будет, что я его полностью разочаровал и вообще, не с его габаритами прятаться по склепам кошачьего кладбища! Думаю, это значило, что он прибежит самым первым. Так, теперь срочно отправить эсэмэску…

Чмунк купил мне новенькую сим‑карту и отдал свой сотовый, я поменял симку и быстро набрал нужный текст: «За что ты со мной так? Саманта».

После чего поставил рассылку‑напоминание, так чтобы тот же текст появлялся у адресата каждые десять минут в течение двух часов. Это не пугает, это бесит. Надо ли говорить, кому она была адресована…

– Алло, сержант… простите, я не запомнил вашего имени? – позвонили мне уже через полчаса.

– Брадзинский.

– Да, точно, спасибо. – В голосе Перси Тату слышались лёгкие нервозные нотки. – Я пришёл в отделение, но там такой тощий тип с какой‑то неаполипьянской фамилией сказал, что комиссар не сможет меня принять.

– Неужели? – ничуть не удивился я.

– Он сказал, чтобы я пришёл завтра утром.

– A‑а, ну что ж, уверен, что завтра утром комиссар полиции охотно примет вас. Вы ведь по вопросу завещания придёте?

– Да. То есть нет. Я не знаю… У меня плохое предчувствие.

– Вы о чём?

– Мне стали приходить странные послания от какой‑то Саманты, – с наигранной весёлостью продолжал студент. – Чей‑то глупый розыгрыш, наверное, правда? И постоянно приходит один и тот же текст, один и тот же, снова и снова, один и тот же…

– Успокойтесь, – равнодушно зевнул я. – Возможно, это ваша бывшая пассия? Женщины любят напоминать о себе каким‑нибудь оригинальным способом.

– Но у меня нет ни одной знакомой Саманты!

– Честно говоря, у меня тоже. Я вообще впервые услышал это имя от той сумасшедшей бабульки… ну вы её видели, но…

– И что, что?! – Теперь в голосе месье Тату звучал неприкрытый интерес и волнение.

– Так звали её кошку, которая чем‑то отравилась. Завтра с утра назначена эксгумация трупа, не хотите присутствовать?

– О нет! – облегчённо хихикнул он. – Я готовлюсь стать врачом, а не ветеринаром. Извините за звонок, сержант…

– Брадзинский, – лишний раз повторил я, хотя был уверен, что он отлично запомнил с первого раза.

Ну вот вроде бы пока и всё. Что будет делать наш умник, когда через часок эсэмэс перестанут приходить? Успокоится и забудет. А если к десяти ночи они начнут приходить снова? Думаю, побежит за разъяснениями к той самой старухе, что живёт по соседству с домом его покойной тёти. И что ему расскажет драчливая компаньонка? Что её Саманточку отравили, что она добьётся правосудия, что старина Жерарчик всех найдёт и накажет, а молодой и вежливый индеец уже вовсю разнюхивает следы. Если я не перехвалил ум будущего медика, он сопоставит два к двум и поймёт, чем могла отравиться кошка – выброшенной им аптекарской свечкой. А кто мог выбросить свечу из упаковки мадам Каролины рядом с её же домом? Только тот, кто принёс их ей и вставил в пустую ячейку отравленную аллицином смерть…

– У тебя только один выход, парень, сделать так, чтобы тело кошки Саманты не было эксгумировано и вскрыто специалистами, – удовлетворённо резюмировал я.

Времени у меня хватало в избытке, можно сделать паузу, выпить кофе и перекусить. Вторую рассылку «письма с того света» запустим согласно утверждённому плану. Да, и позвоню‑ка я Эльвире, это её тема.

Перескакивая через целую кучу незначительных описаний, изменений, корректировок времени, гримирование, переодевание и прочую увеличивающую общий текст ерунду, начну сразу с главного – он пришёл! Ровно в двенадцать ночи на кошачьем кладбище появился неуверенно улыбающийся молодой чёрт с маленьким фонариком, сапёрной лопаткой и большим полиэтиленовым мешком. Месье Перси Тату был напряжён и сосредоточен. Не то чтобы в нём чувствовался страх, скорее некая досада и желание побыстрее устранить непонятную помеху с пути к грядущему богатству. Он быстро огляделся по сторонам, нашёл нужную могилу, прочёл надпись на камне, опустился на колени и только замахнулся лопатой, как…

– Мяу‑а… – тягуче раздалось над тихим кладбищем.

Студент вздрогнул, обернулся, никого не увидел, покачал головой и замахнулся снова.

– Мяу‑ау! – ещё громче прозвучало под звёздным небом, и огромная чёрная кошка бесшумно выскользнула из тени ближайшего склепа. Зелёные немигающие глаза уставились на побледневшего убийцу.

– Саманта? – осторожно спросил он, перехватывая лопату так, чтоб удобнее было нанести рубящий удар. – Иди ко мне, киса, киса, киса…

– Хочешь убить меня ещё раз, Перси? – мягко мурлыкнула кошка.

Племянник на мгновение потерял дар речи…

– Кошки не говорят!

– Нас и не травят лекарствами для лечения геморроя. За что ты так поступил со мной, Перси?

– Заткнись! – сорвался студент. – Тебя никто не трогал. Ты сама виновата! Кто просил тебя жрать ту свечу, что я выкинул?

– А зачем ты её выкинул, дорогой? – Из дверей склепа на цыпочках вышла тощая чертовка в уродливом чепце и старом домашнем халате. – Неужели только чтобы убить меня? Ах, мой мальчик, как ты меня огорчил…

– Тётя Каролина?!! – Будущий медик выронил лопату. – Но вы… откуда вы… я же…

– Я не сержусь на тебя за свою смерть, – замогильным голосом продолжала женщина. – Но почему ты убил невинную Саманту? Она была такой доброй. Ты ведь не ждал и от неё наследства?

– Да я и от вас ничего не ждал! Вы же всё подписали «старшему рода», этому тупоголовому жирному Жерару! Который вспоминал про вас раз в году, когда ему напоминали отправить открыточку на день рождения! А я… О, я возился с вами два долгих года! Я пошёл в медики, только чтобы быть поближе к вам, чтобы в один прекрасный момент сделать нужный укольчик и…

– Что «и»? – одновременно спросили обе «жертвы», и я на миг побоялся, что они сорвут спектакль.

Но парня уже понесло…

– Я заслуживал этого наследства! Только я! Я молод, беден, но честолюбив и хочу учиться! Я бы спас тысячи жизней потом, став первоклассным медиком, но вы… никак не хотели умирать, и всё время помыкали мной! Перси, сюда! Перси, туда! Перси, вымой! Перси, принеси! Думаете, так уж радостно днями и ночами твердить: «Да, милая тётушка, как пожелаете!» Я бы убил вас снова, я бы…

– Всё, я больше не выдержу. – Из соседнего склепа, пыхтя, вывалился комиссар Базиликус. – Арестовать этого гнусного типа. Дьявольские козни, как же у меня всё затекло…

Перси Тату замер столбом. Его «покойная тётушка» скинула чепец, нимало не стесняясь, задрала подол и вытащила из форменных брюк портативный диктофон.

– Всё записалось, шеф! – радостно доложил Флевретти. – Но, пожалуйста, не заставляйте меня больше наряжаться женщиной, мои подружки в Интернете этого просто не поймут.

Мы с Эльвирой встали за спиной преступника, Чунгачмунк, отрезая ему пути бегства, демонстративно покачивал в руке острым томагавком. Студент затравленно озирался по сторонам и вдруг резко, как перепуганный заяц, бросился в сторону наименьшего сопротивления – прямо на мирно сидящую кошку. Ещё одна роковая ошибка, парень…

– Мяу‑ау! – взревел грозный дворовый кот, бывший жених той самой Саманты. Он в высоком прыжке вцепился в шею негодяя, повалил того на землю и с наслаждением вмазал два раза по лицу, не убирая когти!

Мы ему не мешали, Перси это заслужил, а кот был в своём праве. Надо не забыть отмазать его в случае судебного преследования за неспровоцированные увечья, нанесённые преступнику при задержании. Адвокаты очень любят обвинять нас в превышении полномочий, но не мы же его били, а какой‑то там кот…

P. S. Вот, наверное, и всё. В участке несчастный раскололся окончательно, дав самые подробные показания. Суд назначат на конец месяца, надеюсь, ему дадут по заслугам. Эльвира, так великолепно озвучившая «призрак Саманты», выпустила две роскошные статьи, по зрелом размышлении решив отказаться от попыток стать гламурной журналисткой и посвятить себя отделу уголовной хроники. Благо, по её же словам, с моим переездом в Мокрые Псы здесь вечно что‑нибудь да случается.

P. P. S. Но самое весёлое произошло утром следующего дня. Наш начальник заявился в участок мрачнее тучи, заперся у себя в кабинете и до обеда никого не хотел видеть. Когда пронырливый капрал выяснил, в чём дело, мы с ним сначала полчаса ржали как сумасшедшие, а потом я пошёл уговаривать комиссара. Он сидел у себя в кресле весь в слезах, со стаканом коньяка в подрагивающей руке…

– Мы все в курсе, шеф. Нотариус сказал, что на самом деле ваша тётя Каролина давно была банкротом и обычной неплательщицей. То есть кредитом из одного банка гасила предыдущий. Теперь всего её жалкого имущества не хватит даже на покрытие долгов.

– Я разорён, – икнув, подтвердил Базиликус. – Разорён, опозорен и осмеян. Никакой пенсии не хватит, чтобы рассчитаться за кредиты этой дуры… Я застрелюсь.

– Э‑э, мы тут посоветовались. – Из‑за моей спины высунулся капрал. – Ирджи придумал дельную идейку. Вы ведь ещё не вступили в права наследства?

Шеф вопросительно посмотрел на меня.

– И не вступайте. Помните, я говорил, что этот ушлый студент‑медик подделал завещание? Так вот, не оспаривайте его в суде. Пусть наследником считается Перси Тату. Тогда он и будет отрабатывать тётушкины долги в тюрьме за швейной машинкой. Времени для этого у него будет предостаточно.

Старик Жерар молчал минуты две. Потом встал, обнял меня, как сына, прижав к груди, и кивнул Флевретти:

– Я знал, что могу