Библиотечное тело

Утром после возвращения вставать не хотелось жутко! Видимо, организм после таких стрессов требовал больше чем стандартный восьмичасовой сон, который мог себе позволить сотрудник полиции моего скромного звания. Я так думаю, что буду приходить в себя ещё дня три – не меньше. Но и сегодня, хочешь не хочешь, а надо было вставать и идти на работу. Я поднял себя за шиворот, за рога дотащил до умывальника, кое‑как побрился и почистил зубы чёрной пастой с еловыми смолами, оделся и вышел на улицу. Зевая, прошёлся через площадь, купил кофе в пластиковом стаканчике и, попивая его на ходу, добрёл до участка. И только взялся за дверную ручку, как меня окликнули сзади:

– Подожди старика!

Тяжело переваливаясь на ходу, ко мне спешил комиссар Жерар. На его лице играла такая широкая улыбка, что я невольно заулыбался в ответ. Вот уж не думал, что буду скучать по этому старому ворчуну. Я пожалел, что не взял кофе и ему, хотя он предпочитал конфискованный коньяк из служебного шкафчика для вещдоков.

– Ты отлично справился, сынок. – Комиссар по‑отечески обнял меня, до хруста в рёбрах (моих!). – Я горжусь тобой!

– Но, шеф, – слабо запротестовал я, пытаясь вырваться. – Это всё вы! Если бы не ваш своевременный звонок в министерство, этот псих Маклак просто расстрелял бы всю нашу компанию.

– Два боевых вертолёта хоть кому вправят мозги, – подтвердил комиссар. – Но всё равно это не умаляет того, что ты сделал их, показав всему миру, что такое полиция Мокрых Псов. Пойдём, я только что купил свежие пончики. Расскажешь мне во всех подробностях, как всё было. А потом ещё и запишешь, моей жене тоже интересно, ты ведь её любимчик…

Я скромно улыбнулся и, пропустив его первым в двери, проследовал за ним. Флевретти, уже сидевший на своем месте (и как он ухитряется не спать сутки напролёт?), приветствовал меня в своей шумной манере:

– Какие черти, и без оркестра?! Рад видеть живым, пока ещё сержант Брадзинский! Да, тебя должны повысить за такое блестящее расследование как минимум до капитана! А как наш Чмунк? Он ещё сюда приедет? Понимаю, у него там нехилые возможности для карьерного роста, восстановление города и всё такое, я даже слышал, что его назначили на место того коррумпированного полицейского, которого вы разоблачили. Но ведь он не оставит службу в Мокрых Псах, не променяет нас на каких‑то глупых поркцев?!

– К сожалению, не могу за это ручаться. Там его родина, и ему гораздо важнее следить за порядком у себя, чем здесь. И ты же понимаешь, мы не можем ему предложить таких условий, как они.

– Да‑да, – с горестным видом покивал Флевретти, распахивая перед нами дверь в кабинет шефа. Через минуту он льстиво принёс нам чайничек со свежезаваренным чаем и тактично удалился.

– Ну, давай, давай рассказывай, – подстегнул меня Жерар, лично наливая мне полную чашку и пододвигая сахарницу. – Как тебе удалось за двое суток взорвать всю полицейскую систему чужого города?

– Я ведь был не один. Мне помогал Чунгачмунк со своими ребятами и Льюи де Пуант дю Лак с лайнера вампиров. Наша встреча с ним в Порксе была случайной, но судьбоносной. Нет, лучше попробую начать сначала…

Постепенно я изложил всю историю, не касаясь личных моментов типа действующей профессии Льюи и мучившей меня всё время ревности к Эльвире с Маклаком, рассказал, как зародилась идея разоблачения коррумпированных полицейских, и так далее.

– А как у вас, было что‑то серьёзное за эти дни?

Комиссар не успел ответить, потому что в комнату без стука вошёл Флевретти с двумя бутылками коньяка.

– Не удивляйся, мы здесь понемножку выпиваем на работе. Контрафактный продукт, прислали ящик из супермаркета для исследования. В лаборатории перепились на третьей бутылке, остальные я забрал сюда. Надо как‑то умудриться определить качество и выдержку без медиков…

– А как ещё это сделать, не выливать же? – вскинул брови капрал.

– К тому же преступлений у нас нет, ну почти нет, – поправился шеф, встретившись со мной взглядом. – А вот повод есть. Флевретти, что случилось у вас на этот раз?

Кстати, если присмотреться, то вид у капрала действительно был какой‑то потерянный и несчастный и глаза грустные, несмотря на бравурный тон. Я подосадовал, что не заметил этого сразу, поспешив мысленно осудить обоих за алкоголизм на рабочем месте. Флевретти заморгал мокрыми глазами и быстро разлил коньяк в подставленные комиссаром рюмки. Я вежливо отказался, впереди ещё был рабочий день, и мне не улыбалось начинать его с креплёных напитков, но шеф умоляюще покосился на меня, и…

В общем, за разговорами и контрафактным коньяком время пролетело так быстро, что я пришёл в себя, только когда увидел густые сумерки за окном. Святой Люцифер! Так я профукал весь день на пустопорожнюю болтовню?! Хотя, быть может, наверное, стоит иногда вот так душевно посидеть с товарищами по службе. Довольный старина Жерар по‑отечески приобнимал меня за плечи, а утешившийся уже с первой рюмки и вполне счастливый Флевретти нарезал кружочки лимона. Трагическая история о том, как его бросила очередная возлюбленная, вылилась в подробный рассказ, кажется, обо всех женщинах его жизни, которых было несчётное количество, и под это дело шеф достал ещё и третью бутылку из сейфа. Я попытался улизнуть, но смысл? Всё равно уже поздно, служба подождёт, наливайте…

– Конечно, когда тебя бросают любимые, это неприятно. Это ужасно, это нервы, стресс и седина раньше времени. Но ещё хуже, когда тебя бросают сразу две любовницы в один день!

– Так у тебя их было две?! – Я чуть не съехал со стула. Что‑то мне хватит…

– У меня их десять, – нетрезво обиделся капрал. – То есть было десять, теперь‑то осталось только восемь. Эта красотка Софи… я всегда знал, что это ненадолго, она чертовски хороша, слишком хороша, даже чрезмерно! Но я не думал, что меня это так потрясёт. Я и не предполагал, что могу так сильно к ней привязаться. И зачем? Кто меня просил? Нельзя влюбляться, никак нельзя, нельзя‑а…

Он повесил голову и заплакал. Или скорее сделал вид, насильно выжимая из себя слезу в рюмку, чтобы посочувствовали.

– Ну, будет, будет, – с деланой суровостью похлопал его по спине Жерар и подмигнул мне. Он широко улыбался, являя собой абсолютную невосприимчивость к количеству выпитого, и явно наслаждался излияниями капрала. Для него это было развлечение, я понимаю: тощий капрал был просто смешон, когда так явно играл на публику, пытаясь растрогать нас своими слезливыми россказнями…

– Сейчас восемь, но сколько их у тебя ещё будет? Сотни!!! И уж получше этой Софи, какой бы красоткой она ни была. Женщины же липнут к тебе, как мухи на мёд. – Комиссар в своей манере попытался поддержать самолюбие Флевретти.

– Знаю, – невозмутимо отозвался тот. – Но никто не будет такой, как она! А ещё как Мари, которая мастерски танцует стриптиз при каждом удобном и неудобном случае, а ведь у неё уже внуки в школу пошли. Где я ещё такую найду? И Софи… о, Софи умеет открывать пиво зубами, без помощи рук, зажав бутылку между грудями. Кто ещё так может?!

Мы не можем, переглянувшись, поняли мы с шефом.

– Во‑о‑от! Таких женщин у меня уже не будет. И они обе бросили меня в один день!

– Ничего, может, ещё вернутся, по крайней мере, хотя бы одна из них. – Я осторожно вставил своё слово. Неудобно было всё время молчать, Флевретти мог заподозрить, что у меня чёрствое сердце и я ему не сочувствую.

Хотя на самом‑то деле так оно и было. Как можно сочувствовать тому, у кого ещё осталось восемь любовниц?! Или всё‑таки можно, но именно потому, что целых восемь… Восемь! Куда ему столько?!!

– Да ты что, я же говорю – окончательно! – доорался до меня капрал, видя, что я занят подсчётами в уме. – Они и слышать обо мне не хотят. Да, конечно, зачем я им? Работаю круглые сутки, жалованье смешное, карьерного роста никакого, служебные льготы тоже ничего не компенсируют. Вот если бы вы мне подняли зарплату, шеф…

Жерар строго посмотрел на него и покачал головой. Флевретти понял, что развивать тему не стоит, и снова запел старую песню о жестокости и непостоянстве женщин. Но алкоголь сделал своё дело, и истории капрала стали казаться мне уже чуточку интересными, тем более что и комиссар начал вспоминать молодость и свою личную жизнь.

– А что у вас было с мадам Шуйленберг? – не выдержав, задал я вопрос, который давно меня волновал. На трезвую голову я этого, конечно, не спросил бы, но к тому моменту мы распивали уже четвёртую бутылку: личные запасы из шкафа для вещдоков чудесным образом самовосполнялись.

– Это было по молодости. Короткий роман. Неконтролируемая вспышка страсти, ничего больше, сейчас мы оба это понимаем. Но она до сих пор не может забыть меня, в чём я смог убедиться, когда она приходила сюда в прошлый раз.

– Да, комиссар, она явно к вам неровно дышит, – поспешил льстиво заметить капрал.

– Правда? – неожиданно выпалив, покраснел наш начальник.

– Конечно! Это видно невооружённым глазом. А я в таких делах дока, вы же знаете…

– Так как вы познакомились? – напомнил я.

– Не помню, да это уже неважно. Главное то, что мы даже собирались пожениться. Но я на мальчишнике так напился, что проспал и опоздал на свадьбу на два часа. Или на четыре? Идти уже было неудобно, и я решил объясниться на следующий день. Но мы опять загуляли, и, когда она меня нашла и потащила на первую брачную ночь (ну, как положено у нас, чертей, первая брачная ночь должна быть прежде свадьбы), я оказался совершенно несостоятелен, потому что даже ещё не успел отрезветь после такого кутежа. Тогда она нахлестала меня по щекам и сказала, что все мы, мужчины, одинаковы, нам бутылка важнее женщины, и что она теперь знает, что делать, и примет давнее предложение министерства преподавать в женском университете, где нет ни одного мужчины, потому что она больше не хочет ни видеть, ни общаться ни с одним представителем нашего пола!

Устав от такого длинного предложения, комиссар Базиликус опустил тяжёлую голову и сурово вздохнул. Пользуясь случаем, Флевретти поманил меня якобы помочь принести ещё чаю и быстро доложил в коридоре, что это старая история, но в городе её рассказывают иначе, чем шеф. То есть он сам, своими ушами, слышал от своей мамы, что в зал муниципалитета наш Жерар всё‑таки попал, туда его привели три друга, пьяные в никакую, с опозданием на час. А на вопрос священника, хочет ли он жениться на мадемуазель Шуйленберг, шеф заржал и брякнул: «Кон‑нечн‑но, нет в‑вы посм‑тр‑те на неё, она же пьяная‑а!» На этом у них всё и закончилось, она больше не захотела его видеть. А он страдал…

Вот примерно так у нас и прошли все восемь часов рабочего времени, но я уже не особо печалился об этом, потому что пары алкоголя были очень сильны и требовали «продолжения банкета».

– Пошли, я знаю тут одно место… – предложил Флевретти, когда мы после ухода шефа закрывали участок и мне никак не удавалось попасть ключом в замочную скважину.

И мы пошли. Ну то есть это он меня повёл, а я повёлся. Мы топали довольно долго, на другой конец города, так что даже успели немного протрезветь. Здесь открылось новое местечко, но уже явно ставшее популярным у горожан, потому что его владельцы серьёзно поработали над антуражем. У входа в кабачок стояла завлекающая посетителей скульптура мифического монаха‑капуцина, с которым фотографировались все туристы. Сам монах был в полосатых штанах, выглядывающих из‑под коричневой рясы, и выражение лица имел такое, словно приставал ко всем с поцелуями. Это и пугало и завораживало…

– Здесь подают самый лучший «Францисканец»! – заверил меня Флевретти, заталкивая внутрь.

Официанты ходили в «настоящих» монашеских рясах и, дурачась, крестили всех присутствующих, отчего у большинства чертей кружилась голова, но это была фишка ресторана. На стенах висели картины, художественно изображающие фантастические человеческие храмы, сказочные «деяния святых». Но пиво у них действительно оказалось хорошим, хоть и повышенной крепости, так что било по мозгам не хуже, чем коньяк в кабинете шефа. Ещё там подавали традиционные солёные крестики из бездрожжевого теста и пирожное с изюмом под интригующим названием «Пасхальный кулич». Местечко, что и сказать, на любителя, но определённой экзотикой обладало.

– Что желаете, грешники? – сурово приветствовал нас пожилой официант.

– Простите, святой отец, – так же театрально поддержал его Флевретти. – Нам бы ещё по два пива.

– Одно, мне достаточно, – твёрдо поднял я руку, потому что начал трезветь и уже сожалел, что пошёл с Флевретти, но официант только клацнул зубом в мою сторону и сурово поставил перед нами две полуторалитровых кружки с изображением монаха.

– Раз пришёл, будешь пить! – грозно рявкнул он. – А не то нет тебе папского благословения! Ещё и епитимью наложу, еретицкая твоя морда!

В иной ситуации я б его как минимум арестовал за хамство. Но сейчас мне ничего не оставалось, как дурашливо покивать и пододвинуть к себе большую кружку. Примерно на третьей я вдруг окончательно понял, что язык уже заплетается. Впрочем, капрал Флевретти языком вообще не ворочал. Ха, славянские черти перепьют любого!

Я махнул рукой монаху‑официанту, от резкого движения едва не упав под стол, потребовал ещё кружечку, и в этот момент зазвонил телефон.

– Ирджи? – спросила трубка голосом Эльвиры.

– Мур‑мур‑мур, да, эт‑то я, тфой толст‑й котик, ик! – как мне казалось, удачно пошутил я.

– Ты… пьян? – не сразу поверила она.

– Н‑ни ф одном глазу! Мне пр‑сто хо‑ро‑шо‑о…

– Ты пьян, как последняя свинья! – возмущённо зарычала моя любовь. – И это именно в тот момент, когда мне как никогда нужна твоя помощь! Нашёл время напиться, да?!!

– Аф‑фицеры полиции не пья‑и‑неют! Я ф‑сегда готов т‑бе помочь. Чё‑чилось?

– Проблема, вот чё‑чилось! – яростно рявкнула Эльвира. – Короче, тут у одной моей подруги… ну‑у… некоторые сложности. Она обнаружила в библиотеке чьё‑то тело. Но она ни при чем. Понятно? В общем, не мог бы ты, как протрезвеешь, подъехать по указанному адресу и помочь ей?

– Я трез‑фф, как святой Себастьян!

– Угу, я так и поняла. Короче, приезжай в замок Бобёрский. Ну, ты знаешь, здесь на холме, на север от города.

– П‑почему я его ни разу не видел? – задумался я, сдувая пену с пива.

– Потому что он за лесом, идиот! Вызови такси, тебя довезут.

– Но я не один, – стараясь как можно чётче выговаривать слова, предупредил я, но она уже бросила трубку.

Мне не сразу удалось привлечь внимание официанта прыжками на столе, но зато потом подошли сразу три монаха. Я потребовал счёт, оплатил, оставил щедрые (пьян же!) чаевые и попросил вызвать мне машину.

Такси прилетело буквально через пять минут. Я взял Флевретти под мышку, бухнулся с ним на заднее сиденье и с третьей попытки умудрился объяснить, куда мне надо. Всё‑таки название направления «замок Бобёрский» очень труднопроизносимо для честно выпившего чёрта. Водитель болтал всю дорогу, но я его не слушал. Мне было гораздо интереснее, как отреагирует Эльвира, если я её прямо сейчас при всех поцелую. И главное, почему‑то был жёстко уверен, что она ждёт меня в замке! А вот найдётся ли там красивая подруга для моего самого наилучшего друга капрала Флевретти? Потому что более верного, прекрасного и благородного товарища по службе я ещё не встречал. Надо же, он совершенно безвозмездно показал мне кабачок «У весёлого католика»! На такое способна только настоящая дружба!

Сколько времени и какими путями мы ехали, я не помню. Знаю только, что нас невежливо, почти силой вытолкали из машины и запросили такую несусветную сумму, что я первым делом достал полицейский жетон, а вторым пистолет. Возможно, не уверен, но, кажется, я угрожал арестовать таксиста на месте, судить за вымогательство и привести приговор в исполнение прямо тут! Перепуганный водитель умчал на бешеной скорости, проклиная нас на трёх языках. А перед моим затуманенным взором со скрипом растворились чугунные ворота старинного поместья…

На пороге стоял карлик. Или гном? Нет, приглядевшись к нему, когда он с каким‑то сердитым восклицанием побежал нам навстречу, я понял, что это домовой. В парадном костюме‑тройке, явно одетый на выход, он выглядел бы потомственным мелкопоместным дворянчиком, но черты лица были слишком грубыми и «неблагородными» для аристократа крови.

– Что такое? – грозно зашипел он мне в самое ухо, схватив меня за ворот и повиснув на нём. – Зачем вы его привезли? Мы же, кажется, договаривались…

– Кого? Я приехал один… О! – Я обернулся и увидел пошатывающегося в ночи Флевретти. Он глупо улыбался, обнажая щербатые зубы, я повернулся обратно к домовому. – А вы кто, собственно?

– Я хозяин этого замка Жофрей Бобёрский. А вы, кажется, сержант Брадзинский? Эльвира вам уже всё рассказала, я полагаю?

– Да, и мне бы хотелось увидеть тело.

– Пройдёмте. Ваш друг, может быть, подождёт здесь? Лишние глаза мне не нужны.

Флевретти продолжал молча улыбаться, ничем не показывая, что его что‑то смущает. Ему явно здесь всё нравилось. Кажется, он наслаждался происходящим.

– Нет, он со мной. – На свежем воздухе я начинал трезветь, правда, не так быстро, как хотелось бы, но по крайней мере речью я уже владел, что при постороннем и, возможно, подозреваемом было важно. – Скрыть преступление, если оно наличествовало, уже не удастся. Но если вы не замешаны в этом деле, то вам бояться нечего.

Домовой тут же подобрался и перестал демонстрировать раздражение:

– Да, я здесь ни при чём. Чист, как стёклышко.

– Вот мы и посмотрим, месье Бобёрский, – я рассмеялся, – до чего же смешная у вас фамилия. Нет, правда. Вас правда так зовут? Ну это поразительно. Бобёрский… Ха‑ха‑ха!

– Я не понимаю, что здесь смешного? – угрюмо и строго заметил домовой, прожигая меня злобным взглядом и приглашая пройти в дом.

Мы прошли аккуратной гаревой дорожкой через небольшой сад, и хозяин открыл двери в просторный, отделанный деревом холл.

– В доме есть посторонние?

– Нет, никаких посторонних…

Кажется, он хотел что‑то добавить, но я тогда не заострил на этом внимания и, не дав ему продолжить, спросил:

– Хорошо, где тело?

– В библиотеке. Прошу! – нарочито разделяя слова, громко выговорил он, презрительно поглядывая на нас с капралом. Меня, конечно, слегка пошатывало, а Флевретти вообще стошнило на ковёр, но это не повод для столь явного выказывания неуважения к полицейскому при исполнении.

Мы прошли анфиладами комнат, и я невольно думал, как богатенько живут некоторые, видя сквозь слегка размытый взор дорогую мебель, тяжёлые бархатные портьеры, гобелены, картины и старинное оружие на стенах.

– Это ваш родовой замок? – с сомнением поинтересовался я, поскольку никогда не видел домового, имеющего замок.

– Купил, – буркнул он. – А вот и тело.

С этими словами он отпер ключом и с силой толкнул высоченные двери в очередную комнату. Внутри аж до потолка громоздились стеллажи из красного дерева, уставленные раритетными книгами в старинных золочёных переплётах. Прямо по центру стоял громоздкий рабочий стол, покрытый зелёным сукном, за ним огромное резное кресло, изящный антикварный шкаф с ажурной резьбой, видимо, для ценных документов, потому что он был с цельными створками и явно запирался на сложный замок.

А перед столом, раскинув руки, лежало тело молодой девушки в жёлтом пеньюаре. По плечам волнами рассыпались белокурые локоны. Я тронул её за круглое плечо, осторожно приподнял, чтобы заглянуть в лицо, но в первый момент едва сдержал крик ужаса и только в следующую секунду понял, что это маска. Веницуанская маска с синими губами и синим ободком вокруг глаз. Матово‑белая, она производила жуткое впечатление под разливающимся по комнате лунным светом.

– Может, лампу включить? – поинтересовался домовой, щёлкая переключателем, и всё происходящее мгновенно потеряло магический окрас.

– Я её не знаю, – заметил Флевретти и присвистнул. Я даже вздрогнул от неожиданности, потому что совсем забыл о нём. – С такой родинкой на спине у нас никто из чертовок не живёт, а судя по рогам и хвосту, она чертовка.

То, что в лунном сиянии показалось мне пеньюаром, на деле оказалось атласным вечерним платьем на тонких бретельках с открытой спиной. Оно было расшито бисером и явно не из дешёвых, хотя и пахло, как мне на мгновение почудилось, нафталином. А судя по маске, перед смертью девушка была на каком‑то костюмированном вечере или карнавале.

– У вас был маскарад?

– Нет! Что вы! Я не занимаюсь такой ерундой, эти танцульки с переодеваниями, по‑моему, только для извращенцев.

Я посмотрел на него внимательно и перевёл взгляд на Флевретти. Уж он‑то знал обо всём, что происходит у нас в городе, особенно о развлечениях.

– Нет, вчера ничего такого не было. Поверь, Ирджи, я был бы в курсе.

– Верю, – буркнул я, развязывая ленточку, удерживающую маску на затылке, и осторожно снимая её с лица. Так. На шее жертвы виднелись чёткие отпечатки пальцев. Значит, удушение. Требовалась медэкспертиза, но других явных следов насилия, по крайней мере на открытых участках тела, видно не было. Девушка казалась вполне молодой, даже красивой, но весьма своеобразной красотой. Черты лица, пожалуй, чересчур крупные, и шея, слишком уж толстая и жилистая, была вся покрыта синяками и отпечатками пальцев. Несчастную явно душили, но душителю пришлось нелегко, здесь требовались крепкие мужские руки и недюжинная сила. В двух шагах по направлению к шкафу валялся брошенный белый лифчик. Возможно, она переодевалась второпях, а возможно…

– Это вы нашли её? – спросил я, поднимая взгляд на хозяина, хотя и помнил про Эльвирину подругу. Просто с этого момента все в доме были подозреваемыми и в любую минуту могли выдать себя даже незначительной ложью.

– Нет, её обнаружила моя служанка, – брезгливо косясь на тело, ответил месье Жофрей. В данной ситуации его явно волновало лишь одно – причинённое ему неудобство, никакого сочувствия к жертве он не испытывал.

– Эта служанка здесь?

– Конечно, сейчас я её позову. – Домовой задрал бороду и взялся за шнур колокольчика. Звон эхом разлетелся по всем залам, через которые мы прошли.

Я присел на корточки, сосредоточившись на осмотре тела. Качающийся капрал Флевретти по моей просьбе занялся осмотром комнаты и входов‑выходов из неё.

– Сюда можно попасть только через эту дверь? Или есть другие?

Часть стен закрывали портьеры, за которыми вполне могла быть дверца, ведущая в какой‑нибудь будуар.

– Нет.

– Это окно открывается? – Я указал на единственное окно в комнате.

– Разумеется, я считаю, что всё в доме должно быть в исправном состоянии, и слежу за этим.

Флевретти дотошно осмотрел раму.

– Задвижка открыта, – повернулся он ко мне, покрутил ручку, отворил окно и выглянул вниз. – Здесь невысоко, вполне можно и залезть, и вылезти.

– Есть следы на подоконнике? – спросил я, поднимаясь на ноги. Всё, на теле жертвы больше ничего достаточно интересного или наводящего на след преступника не обнаружилось.

Я подошёл к окну и тоже посмотрел вниз. Действительно, невысоко. Надо будет проверить подходы сюда со всех сторон. Кусты под окном на первый взгляд были нетронуты, но девушка вполне могла и не поломать ветки, перелезая через них на подоконник. С другой стороны, на платье у неё не было ни зелёных пятен от листьев, ни мелких разрывов. Возможно, стоит учитывать действия преступника не проникшего в дом, а сбежавшего из дома…

– Надо будет ещё раз проверить наличие следов под окном.

– Сейчас. – Капрал бросился исполнять.

– Нет, утром, сейчас нет смысла, ты только сам там наследишь.

– Обижаешь, я всё‑таки профессионал, – надулся Флевретти, но тут же начал насвистывать какую‑то весёлую мелодию и продолжил общий осмотр.

Я тем временем набрал номер окружного управления и вызвал криминалистов. Они обещали подъехать к десяти утра. По идее нужно было бы сначала позвонить шефу, но мне было жалко его будить. Ладно, отчитаюсь утром. В этот момент послышались лёгкие шаги служанки.

– Амалия, что вас так задержало? – строго поинтересовался домовой у высокой пышногрудой чертовки с химической завивкой и ярким макияжем.

– Гладила ваше бельё, месье. Вы же сами велели мне перегладить все ваши рейтузы.

– Могли бы и завтра, – прошипел пристыженный Бобёрский. – Эти господа хотят с вами поговорить. Они из полиции.

– A‑а, сержант Брадзинский! Я сразу вас узнала. Эльвира мне много про вас рассказывала. – Служанка многозначительно понизила голос и, приложив ладонь к губам, пояснила, говоря чуть в сторону: – Мы с ней школьные подруги. Я Амалия Гонкур. А‑ма‑ли‑я! Вы меня поняли? Подруга Эльвиры. Близкая. Настолько, что… ну вы понимаете, да?

– Да, очень приятно.

– Это я попросила Элви связаться с вами. Я зашла протереть пыль, увидела тело и сообщила господину Бобёрскому. А потом мы сразу решили, что будет лучше, если это дело не получит громкой огласки, ведь мы её не убивали, она здесь по ошибке. И я, с позволения господина Бобёрского, позвонила Эльвире, зная о её влиянии на вас… Хм, извините, о вашем благородстве и тактичности.

– Спасибо, я действительно сделаю всё, что в моих силах, о чём бы меня ни попросила мадемуазель Фурье, – густо покраснел я. – Но когда дело касается закона… Я его преданный слуга, мадемуазель Гонкур, и…

– Амалия, – напомнила она, зачем‑то поправляя и без того чрезмерно открытое декольте.

– Да, Амалия, надеюсь, вы ничего здесь не трогали? – построжел я, чтобы вернуть разговор в рабочее русло. Что‑то оно ушло куда‑то не туда, по‑моему…

– Конечно нет, я ведь тоже читаю детективы, знаю, что улики трогать нельзя. Когда я вошла, ещё смеркалось. Только‑только взялась за тряпку, и вдруг вижу – лежит! Вся из себя такая…

– А вы всегда вытираете пыль вечером? Кажется, это обычно делают с утра или днём, когда освещение хорошее.

– Обычно да, но с утра было слишком много дел.

– Это только отговорки, – зачем‑то влез покрасневший круче меня месье Жофрей. – Она всё делает, только когда ей хочется, как будто она тут хозяйка, а это не так. Совсем не так, спешу напомнить!

Горничная всего лишь глянула на него искоса, хмуря бровь, и, судя по мгновенно сморщившемуся домовому, уничтожила его этим взглядом на месте, после чего с милой улыбкой повернулась ко мне.

– Так вот, я, конечно, сразу увидела эту девицу и, уж разумеется, должна была посмотреть, жива ли она, сердце‑то у меня есть. Поэтому я к ней прикасалась, но, поняв, что бедняжка уже отдала дьяволу душу, поспешила сообщить о случившемся хозяину.

– А где вы были в это время? – обратился я к подозрительно мявшемуся Бобёрскому.

Лицо хозяина по‑прежнему оставалось раздражённым и нервно подёргивающимся. Казалось, он только и ждёт, когда мы наконец заберём труп и свалим отсюда, оставив его светлость в покое. Что, с одной стороны, было вполне естественно, но с другой… Не у меня же в доме нашли задушенную незнакомку? Значит, сделай лицо попроще и терпи, сам виноват. Да если и не виноват, всё равно терпи, пока активно трезвеющие профессионалы выполняют свою работу. Ох, он что‑то сказал?

– Повторите, пожалуйста, я не расслышал.

– Вы спросили, где я был в это время? В шкафу.

– Где?!! – не поверили ни я, ни Флевретти.

– В шкафу, – сопя, повторил хозяин замка. – Шкаф большой, я выбирал там галстук для вечернего выхода в свет.

– Да, но ведь мадемуазель Амалия обнаружила тело не раньше чем в девять. Куда же вы собирались так поздно? У нас все рестораны и клубы в десять закрываются.

– Это не ваше дело. Я что, подозреваемый? Но я уже говорил, что в первый раз её вижу!

– Вас ещё никто не подозревает, месье, но я должен задавать интересующие следствие вопросы. Как долго вы и ваша служанка не заходили в эту комнату? Мне нужно установить, в какие сроки примерно произошло убийство.

– Не знаю, видимо, с обеда? – сказала мадемуазель Гонкур и бросила вопросительный взгляд на Бобёрского. Тот пожал плечами:

– Я тоже примерно с обеда. Заходил за книгой, если я должен докладывать, что делал в собственном доме…

– Спасибо. – Я записал всё в блокнот. Пока что информации было маловато.

Я попросил ключ, мы вышли, а капрал под моим руководством запер дверь и запечатал бумагой для заклеивания окон, которую по его просьбе принесла служанка. После чего собственноручно поставил на ней дату, время и подпись.

– Значит, тело увезут только утром? – спросил Флевретти.

– Да, но мы тоже не можем покинуть место преступления. Комнату до этого времени кто‑то должен охранять. Что‑то подсказывает мне не особо доверять этому Жофрею Бобёрскому, – честно признался я Флевретти, постаравшись говорить потише, чтобы не услышал хозяин, нетерпеливо поджидающий нас у следующего зала на пути к выходу.

– Ага, это тот ещё хмырь! О нём у нас много разговоров ходит. Говорят, между прочим, что он здесь оргии устраивает, – громко прошептал в ответ Флевретти, правда, в его тоне слышалась скорее зависть, чем осуждение.

– Эй, скоро вы там? Могу я наконец остаться в своём доме один? Не считая вас конечно же, Амалия. От вас я, кажется, никогда не избавлюсь, – пробурчал он себе под нос.

Но горничная и ухом не повела, только пояснила нам с невозмутимой улыбкой:

– Когда‑то этот замок принадлежал моим предкам. А предок месье Бобёрского служил у нас поломойщиком.

– Это чушь! – вспыхнул домовой. – Старая глупая легенда, не подтверждённая никакими архивными документами!

– Конечно, месье, я как раз хотела добавить, что это всего лишь семейная легенда. Одна из многих, многих легенд этого замка. – Она подмигнула мне и, выпрямив спину и выставив грудь как напоказ, пошла вперёд походкой королевы, выделывая бёдрами идеальные восьмёрки.

– Вот это самочка‑а‑а, – присвистнул Флевретти, похотливо уставившись на её филейную часть, хотя уже окончательно протрезвел к этому моменту.

Известие о том, что мы остаёмся, ни капли не обрадовало хозяина, но выгнать нас он тоже не посмел. Нам разрешили расположиться в маленькой курительной комнате по соседству с библиотекой. Флевретти прилёг на диване, а я заступил на дежурство, попросив у Амалии большую кружку кофе с дёгтем покрепче. Усевшись в кресло напротив старинного камина, я увидел вырезанный в камне герб – держащего щит воинственного бобра в рыцарском шлеме, грозно взмахивающего коротким мечом. Учитывая относительную новизну резьбы, герб явно был добавлен года два‑три назад. Через пять минут подруга Эльвиры принесла мне целый кофейник и заботливо поставила у горящего камина.

– Так он дольше будет горячим, – с улыбкой поклонилась она. – Ещё что‑нибудь, месье Брадзинский, пока я не ушла?

И, приопустив ресницы, многозначительно провела рукой по вырезу декольте. Я невольно покраснел и закашлялся:

– Нет, ничего, спасибо. Думаю, раньше утра вы нам не понадобитесь. Покойной ночи, мадемуазель Гонкур.

– Покойной ночи, – невозмутимо глядя мне в глаза, сказала она и с лёгкой усмешкой на губах удалилась, качая бёдрами. Я не смотрел, конечно, ей вслед, но всё хорошо представил.

– Горячая штучка, а? – подал голос капрал, кутаясь в тёплый плед. – И она на тебя запала, точняк! Я б на твоём месте не упускал момента, дружище.

– Ты ещё не спишь?

– Позови её, а я сделаю вид, что сплю!

– Лучше честно спи, твоё дежурство через четыре часа.

– Знаю, знаю, наверняка просто боишься рогов своей журналисточки, – добродушно проворчал Флевретти, поправляя подушку и укладываясь поудобнее.

Через пару минут он уже вовсю храпел, а я уткнулся в дешёвый детективчик, который выбрал из стопки книг, предназначенных для растопки. А хозяин заметно увлекался историями о расследованиях знаменитой лейтенантши Коломбины, прославившейся тем, что не снимая носила один и тот же свитер и не выпускала изо рта сигары, даже целуя «Оскара». Написанием детективов, где убийца известен с самого начала, зарабатывало на жизнь уже не одно поколение одомашненных драконов‑литераторов. На протяжении двадцати пяти лет у нас в стране это самая популярная серия романов для поездов и бессонных ночей.

Не помню, сколько времени прошло, признаться, я слишком углубился в историю о череде таинственных убийств, где у каждой жертвы оставалось только одно ухо и один глаз, и мне было уже интересно, кто тот идиот‑маньяк‑энтузиаст, которому не лень так однообразно обрабатывать трупы.

Цикады стрекотали за окном, со стороны ближайшего перелеска выли адские белки, в камине потрескивал газовый огонь, и за всеми этими звуками мне послышался подозрительный скрип, я прислушался – скрипнули один раз, второй, третий. Конечно, это вполне могла скрипеть и осина, но звуки были слишком уж характерные – скрипели половицы.

Я встал, на цыпочках подкрался к двери и резко распахнул её. Никого. Я снова застыл на месте и прислушался, как вдруг по всему коридору погас свет. Я выхватил пистолет, но остался стоять, где стоял, не двигаясь. Тишина. А потом половицы заскрипели так, словно кто‑то дал дёру, и в дальнем конце раздался топот убегающих ног. Я рванулся в том же направлении, надеясь только на превосходство в скорости. В темноте черти видят, как оборотни, и свет мне был не нужен, преступник, если это был преступник, не учёл этого.

Коридор вывел меня к входной двери, она была приоткрыта, я осторожно толкнул её ногой и шагнул на крыльцо. Конечно, здесь я был как на ладони, с головы до ног залитый лунным светом и отлично видимый со всех сторон. Однако на меня никто не бросился, не попытался метнуть нож или выстрелить из лука, как можно было бы ожидать в обычных средневековых замках. Небольшой старый сад, куда выводила дверь, переливался холодным хрустальным сиянием и выглядел очень романтично: чёрные силуэты засохших деревьев, прореженный кустарник, лужи и камни, высокая кованая ограда в виде хаотичных нагромождений паутины. Это и восхищало и настораживало…

Но если убегающий спрятался здесь, то ему не уйти от меня на таком маленьком пространстве. Вроде бы на первый взгляд никакого чужеродного движения я не уловил, хотя внимательно обшарил сад взглядом. Потом, так же бдительно глядя по сторонам, прошёлся до ограды и повернул назад. Никого. Варианта два: либо я ошибся, и убегающий спрятался за какой‑нибудь портьерой в коридоре, либо у него есть крылья и он улетел. Второе вероятнее всего…

Пришлось вернуться в дом. Флевретти спал как убитый, впрочем, вампиры именно так и спят, а у капрала, как я уже упоминал, присутствовала некая доля вампирской крови, и, судя по клыкам и пристрастию к томатному соку с перцем, довольно приличная. Будить его я не стал, бесполезное дело, сам проснётся ко времени своего дежурства. «Печать» из бумаги для заклейки окон была на месте, так что в библиотеку никто не входил, значит, всё в порядке. Конечно, можно было вскрыть её, проверить, не проник ли кто в комнату через окно, но, пожалуй, достаточного повода для этого пока нет. Бегать по дому могла и крыса, но, конечно, очень крупная, или какое‑нибудь другое домашнее животное. Надо будет утром уточнить на этот счёт у месье Бобёрского. Но и читать дальше я тоже уже не смог, потому что… потому что… потому…

Я проснулся от того, что меня кто‑то с силой тормошил за плечо.

– Эй, ты заснул на посту. – В голосе Флевретти звучало насмешливое возмущение.

Дьявол, я сам не мог поверить, но это была правда. Видимо, сказалось выпитое за вчерашний день, а выпил я вчера слишком много для того, кто пьёт достаточно редко и умеренно. Случай с польской самогонкой на лайнере вампиров – не в счёт, это редкое исключение. Хорошо ещё качество алкоголя там, куда привёл меня капрал, было довольно сомнительным, чем по праву гордился хозяин заведения. Если бы кто‑то попробовал его обвинить, что он поит клиентов качественным алкоголем, он бы разорился на штрафах от санэпидстанции.

Я вскочил на ноги, выпрыгнул из комнаты и посмотрел на дверь. Печать была сорвана! Флевретти уставился в ту же сторону и хрипло выругался.

– Чтоб мне хвост на эскалаторе зажевало! Глазам не верю! Что случилось? Я так старался аккуратно приклеить эту ленту, а теперь она…

– Сама отклеилась, – огрызнулся я, бросаясь вперёд.

Кажется, проспал не я один, потому что за окном было уже светло и настенные часы показывали почти восемь часов утра. То есть смена капрала тоже давно прошла, а он меня не разбудил. Почему? Да потому что сам расслабился и задрых! Но сейчас нам было не до взаимных попрёков…

Мы наперегонки кинулись в библиотеку, но юркий Флевретти успел на секунду раньше и загородил дверь спиной.

– Не подходи, вдруг она заминирована!

– Что за глупости! – Я попытался его отодвинуть, но капрал стоял как скала.

– Никакие не глупости, я много раз видел такое в кино! Международные террористы вечно всё минируют, чтобы скрыть следы преступления.

– Здесь нет международных террористов!

– Откуда ты знаешь? Они могут быть везде! Или забыл, как в прошлый раз вас с Чмунком взорвал обычный карлик?!

– Он был псих, а не настоящий террорист.

– Очень может быть, – упёрся наш младший сотрудник. – Но взрыв‑то был настоящий!

Спорить можно было до бесконечности, поэтому я хлопнул себя ладонью по лбу и сдался:

– Хорошо, хорошо. Давай осмотрим всё медленно и осторожно.

Мы дружно отступили назад, после чего без спешки обследовали оборванную ленту, поискали необычные отпечатки пальцев у косяка, обнюхали всё вокруг, а Флевретти даже не побрезговал лизнуть дверную ручку. Причём сделал это с таким изощрённым смаком, что я наконец‑то понял, за что его любят женщины!

– Хм… сладенько, вроде как кокосово‑шоколадная конфетка?

Я недоумённо покачал головой, а потом мы всё‑таки вошли внутрь…

Первым бросилось в глаза, что тело жертвы изменило положение. Не само, естественно, покойницу явно обыскивали. То, что пропало, было тоже видно сразу: серёжка в виде черной погребальной гвоздики с одного уха. Я проверил, она не закатилась под тело или ковёр на полу и не затерялась в складках платья. Окно было распахнуто, похоже, преступника спугнуло что‑то в доме, раз он решил скрыться таким образом.

– Наверное, он услышал меня, – виновато сказал Флевретти. – Я слишком громко тебя будил, он услышал и напугался. Но если сейчас ещё не поздно попытаться его догнать…

Кивнув друг другу, мы едва ли не одновременно выпрыгнули в окно.

– Я налево, ты направо, – скомандовал я.

Капрал яростно что‑то прорычал и припустил, словно олень, высоко вскидывая ноги и делая гигантские прыжки. Понимаю его энтузиазм, всё‑таки первая погоня за преступником. Когда‑то и я был таким, но теперь знаю, что гнаться за кем бы то ни было надо всегда осторожно – никто не даст гарантии, что он не ждёт вас с ножом в руке за ближайшим поворотом…

Но нам не повезло. И когда мы встретились за поворотом у парадного входа, оба были абсолютно невредимые, но никого не догнавшие. Обежав весь дом, мы ни с преступником не столкнулись, ни на след не напали, ни улики не обнаружили. Ну разве что сама пробежка всегда полезна для здоровья, но пользы для следствия в ней оказалось ноль!

Единственно, что задержало на секунду внимание, это тяжёлая старинная водосточная труба. Она была в полуметре от окна библиотеки, и по ней, наверное, можно было забраться наверх. Тем более учитывая, что стены с этой стороны дома почти сплошь покрывали ветви дикого винограда, вполне способные выдержать вес взрослого чёрта. Только в реальности подобные трюки выглядели бы слишком надуманно.

– Ну что? – спросил я.

– Ничего, – пропыхтел Флевретти, опустив голову и держась за дрожащие колени. Похоже, он давненько не практиковался в беге.

– Ты осмотрел весь участок со своей стороны?

– Да, парк там как на ладони, никого нет. – Он с трудом выпрямился, кряхтя и обеими руками выпрямляя поясницу.

Мне повезло не больше.

– Я тоже не увидел никого и ничего.

– Проверим ещё раз, – отдышавшись, предложил Флевретти, в глазах которого поигрывал охотничий азарт. – Может быть, увидим какие‑то следы!

– Хорошо, – без особой уверенности согласился я, – но только теперь ты иди моим маршрутом, а я твоим.

– Свежий взгляд, – понятливо кивнул капрал.

Мы козырнули друг другу и вновь бросились в разные стороны. Увы, ничего интересного на маршруте капрала мне не попалось. Разве что его чёткие следы, отпечатавшиеся на мокрой от росы земле. В этот момент я пожалел, что Чунгачмунк теперь не с нами, а занимается установлением порядка в Порксе. То есть он, конечно, вернётся, по крайней мере, я очень на это надеюсь. Но в любом случае это будет не скоро. Именно воспоминания о краснокожем друге и натолкнули меня на мысль, заставившую ускорить шаг. Кажется, я понял, в чём проблема…

Чисто по времени Флевретти опередил меня буквально на минуту. Он уже стоял, зевая, около окна в библиотеку, и по его лицу было видно, что никаких улик и зацепок он опять не отыскал.

– Ничего нет, сержант.

– Я знаю.

– Знаешь?!

– Да. Более того, я уверен: там ничего и не должно быть. Смотри сюда. – Я указал пальцем ему под ноги.

– А что не так? – смутился он. – Это форменные ботинки, я ношу их очень аккуратно уже, наверное, восьмой год.

– Следы. На мокрой земле очень чётко видны следы. Вот это – твои, а это – мои. Где же следы того, кого мы догоняем?

Флевретти впервые посмотрел на меня таким взглядом, как будто я самый великий криминалист всех времён, основатель паризуанской полиции огр Мегре.

– А раз следов нет, значит, он и не прыгал на землю?

– Верно, – согласился я, пробуя рукой прочность водосточной трубы. – Он просто обманул нас, а сам залез наверх и сбежал через крышу.

– А если он не скрылся?

– В каком смысле? – не понял я.

– Ну в смысле не покинул дом, а всё ещё в доме?

Я вздрогнул. Капрал вполне мог оказаться прав. Нужно было вернуться и срочно допросить хозяина и горничную, не видели ли они кого‑то из посторонних. Если нет, то наш преступник действительно мог всё ещё прятаться в доме.

Мы дружно подошли к парадному входу, пришлось долго звонить, пока заспанный хозяин в ночном колпаке не открыл нам дверь.

– Месье, у нас к вам несколько вопросов, – сурово начал я.

– Охотно отвечу вам после завтрака, – продирая глаза, буркнул домовой. – Без кофе я ничего не соображаю. Пройдите в столовую, все, должно быть, уже там.

– Все? – удивлённо уставился на меня Флевретти.

– Что значит «все»? – Я тоже ничего не понял.

В большой гостиной, напоминающей малый зал для заседаний муниципалитета, вокруг овального стола сидели трое: сухощавый чёрт в штатском, с манерами отставного военного, толстенький домовой в халате, очень похожий на самого хозяина, только помоложе, и стройная эффектная чертовка в строгом деловом костюме. Улыбчивая Амалия де Гонкур разливала всем кофе из начищенного до блеска медного кофейника. Она же, подмигнув, указала нам на два свободных стула.

– Присаживайтесь, офицеры. Жидкий кофе? Густой чай? Прокисший апельсиновый сок? А вы что такие встрёпанные с утра? Ловили преступника? – На последних словах глаза её восхищённо округлились.

– Да, мадемуазель, – в один голос подтвердили мы. Я согласился на сок, Флевретти потребовал два кофе.

– Они что, все приехали ночью? – тихо спросил я у девушки, пока в мой бокал лилась мутная оранжевая струя пенного сока.

– Что вы, Ирджи, я ведь могу вас так называть? Они живут у нас уже больше недели.

– Та‑а‑ак… – Я мысленно поставил себе галочку срочно разобраться с хозяином, заявившим мне, что в доме нет посторонних.

Между тем господин Бобёрский прошествовал к своему креслу, безмятежно усевшись во главе стола. Он уже успел умыться, расчесать бороду и переодеться.

– Думаю, я должен представить вас друг другу, дамы и господа.

– Да уж, пожалуйста, – подал голос Флевретти. – Особенно меня представьте, вон той милой мадемуазель с высокой причёской.

Чертовка метнула на него пренебрежительный взгляд, размазывающий мужчин по стенке, но улыбчивого капрала такие мелочи никогда не останавливали.

– Итак, друзья мои, я вынужден иметь честь познакомить вас с сержантом Ирджи Брадзинским. Не прошу любить и жаловать, но, по крайней мере, мы можем быть с ним вежливыми. Вы что‑то хотите сказать, сержант?

– Да, – сдерживая естественное раздражение, начал я. – Вчера вы заявили, что в доме нет посторонних. А их тут сразу трое! Вы намеренно вводили в заблуждение полицию?

– Помилуй сатана, за что такие подозрения? – издевательски фыркнул хозяин. – Вы спрашивали о посторонних, а здесь только мои родственники и старые друзья. Вот этот милый домовой с отвисшим брюшком, хи‑хи, мой кузен по маминой линии. Как я мог назвать его посторонним?

Молодой кузен Бобёрского виновато улыбнулся мне, подняв чашку кофе.

– А это мой старый армейский друг майор Гаубицкий. Спецназ, десант, бледно‑зелёные береты. Вьетнямнямская кампания. Он дважды спасал мне жизнь, хотя я был простым интендантом.

– Но благодаря вам мой взвод всегда был обеспечен алкоголем и наркотиками, – напомнил офицер, не удостаивая меня даже взглядом.

– Это мой долг, был рад помочь, – по‑военному козырнул хозяин замка. – А также хочу представить вам мадемуазель Флиртонс, секретаршу и верную подругу моего кузена. Как вы убедились, сержант, они никак не входят в разряд посторонних, не правда ли?

Я с трудом воздержался от нецензурных комментариев и приподнял стакан сока, приветствуя мадемуазель Флиртонс. Впрочем, она ответила мне таким же убийственным взглядом, каким ранее приветствовала и Флевретти. Что ж, я пытался быть благородным…

– А теперь, дамы и господа, мы с капралом вынуждены просить вас не покидать этот дом до соответствующего распоряжения властей.

– Почему? – разом возмутились все.

– Потому что здесь произошло убийство.

– А мы‑то здесь при чём?

– Пока не знаю, но именно это мне и предстоит выяснить. И в свою очередь позвольте представить всем вам капрала Флевретти, который хоть и имеет невысокий чин, но тем не менее является полноценным сотрудником полиции и моим помощником в этом деле.

Тощий любитель женщин и томатного сока гордо вскинул подбородок и победно уставился на хозяина. Тот скорчил презрительную мину, но возражать не рискнул.

– Итак, позвольте мне прояснить ситуацию. В этом доме произошло убийство, и, судя по вашей реакции, вы все уже в курсе.

– Ну да, – подал голос толстяк Жофрей. – Я всем рассказал вчера перед сном.

– Как страшную сказку на ночь? – мстительно поддел капрал.

– Да как вы смеете диктовать мне, что говорить, а что нет?! Это мой замок, это мои гости, и мне никто не…

– Помолчите. – Я довольно невежливо прервал его, обратившись к остальным: – Мадам и месье, мне необходимо знать, где вы находились вчера с восьми до десяти вечера и сегодня с трёх ночи и до завтрака?

– Может быть, сначала мы всё‑таки поедим? – язвительно откликнулась секретарша.

– Ничего не имею против, – согласился я. – Кстати, я так понял, что гостевые комнаты находятся на верхних этажах?

– Да, – ответил хозяин дома, невозмутимо намазывая хлеб маслом. – Они все на втором этаже. Внизу вообще спален нет.

Я кивнул, внимательно наблюдая за реакцией остальных. Все, вы не поверите, все изображали степень крайнего равнодушия и непричастности. Якобы их вовсе не интересовало, что рядом с ними кто‑то убит, зачем убит, с какой целью. Даже Флевретти это отметил, шёпотом предлагая арестовать их всех чохом, а уж разбираться в отделении. Кстати, не то чтобы я был резко против, на мой взгляд, все эти снобы лучшего и не заслуживали…

Но в это время подали холодную яичницу с листиками полыни, вчерашние яйца – пашот с душком серы, самый вонючий сыр в плесени, просроченный абрикосовый джем на дне банки, а на десерт – сладкое тирамису, политое керосином и подожжённое до синего пламени. Последнее было просто восхитительным! Я даже на секунду подумал попробовать переманить к себе кулинарную кудесницу Амалию Гонкур. Хотя и прекрасно понимал, что зарплаты полицейского на оплату таких талантов нипочём не хватит, но ведь можно хотя бы помечтать, правда?

После завтрака, прошедшего в гробовом молчании, первым подал голос ветеран вьетнямнямской войны.

– Итак, офицер, на сколько дней вы намерены задержать нас здесь без предъявления обвинений?

– Согласно закону, не больше месяца! – торопливо выкрикнул Флевретти, опережая меня. – В течение этого времени вы имеете право на молчание, вызов адвоката, отказ от адвоката, чистосердечное признание, нечистосердечное признание, чистосердечное непризнание, написание трёх жалоб, обвинение сотрудников полиции в предубеждении, давлении, рукоприкладстве, извинение за свои беспочвенные обвинения, уплату штрафа за эти обвинения и подписание соглашения на добровольное сотрудничество с полицией. Все всё запомнили или повторить?

– Не надо, – кисло ответил хозяин дома. – Что вы от нас хотите?

– Правды и только правды, – строго сказал я. – Раз уж мы все сейчас собрались за одним столом, может быть, стоит раскрыть карты?

Все мгновенно уставились в свои чашки, делая вид, что ничего не слышали. В это время у меня в кармане зазвонил сотовый.

– Прошу прощения, господа. Это начальство. – Я быстро вышел из столовой. – Да, шеф, слушаю.

– Злобное утро, сержант Брадзинский!

– И вам.

– Что у нас на месте преступления?

– Э‑э, – не сразу сориентировался я. – Пока ничего. Я хотел вам позвонить, но решил, что это подождет хотя бы до десяти утра. Есть пара подозрений, гипотез, но без окружных медицинских экспертов, увы…

– Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, – после секундного молчания вздохнул шеф. – Бюрократы округа отказали вам в вызове экспертной группы. От них я и узнал, что в замке Бобёрского обнаружено тело девушки в открытом вечернем платье. Видите ли, они только на бензин туда‑сюда потратят бешеные деньги. Пока они не получат чётких обоснований, что это убийство, вам ничего не светит.

– Но, шеф, это несерьёзно. Без экспертизы я даже не могу установить, от чего точно умерла несчастная. На шее множественные отпечатки пальцев, а вдруг перед этим она ещё была отравлена?

– Ирджи, – по‑отечески вздохнул Жерар, – поверьте моему опыту, она прекрасно могла задушиться сама. Я такое видел. А множественные отпечатки говорят только о том, что у неё это получилось не с первого раза.

– Шеф, вы снова пытаетесь всё списать на самоубийство?!

– Я очень сожалею, но пока мы не докажем, что это убийство, экспертов не будет. Действуйте и не подводите меня. Да, вот ещё…

– Что, шеф? – буркнул я.

– Если вам не очень нужен капрал, верните его побыстрее. Мне как‑то скучно одному в участке…

– Так арестуйте кого‑нибудь, вам будет веселее! – воскликнул я и отключил связь.

Конечно, не стоило резко так с начальством, это неправильно, но нервы не выдержали. Чёртовы бюрократы, как можно доказать, что девушка убита, если само решение о том, убийство это или самоубийство, как раз и выносят медэксперты?!

Я вернулся в столовую не в лучшем расположении духа.

– А теперь, если вы все уже поели, прошу следовать за капралом. Флевретти, сопроводите мадемуазель и месье для опознания и допроса, я встречу вас там.

И, не дожидаясь ответа, быстрыми шагами двинулся к библиотеке. Убрал уже бесполезную ленту и ещё раз оглядел тело несчастной. Что ж, вторая серёжка всё ещё была на месте. Я лишний раз тщательно осмотрел ковёр в надежде при свете дня найти хоть какие‑то улики. Ковёр был чистый, явно пылесосили только вчера: Амалия Гонкур была прилежной служанкой, но кое‑что всё‑таки попалось взгляду – мелкие белые стружки, присыпанные чёрным порошком. Я не был таким уж тонким экспертом, чтобы понять, что это, просто заметил в вазочке на столе конфеты. Я лизнул палец и поднял одну стружку с пола. Точно, кокос с чёрным углем, им обсыпаны любимые конфеты большинства женщин, круглые с миндальным орешком внутри, «Азраэлло».

В дверь библиотеки деловито сунулся Флевретти.

– Все здесь, – доложил он. – Запускать по одному?

– Да, – кивнул я, привычным жестом доставая из внутреннего кармана пиджака блокнот и авторучку.

Первым вошёл хозяин. Ничего не понимаю.

– Я не вызывал вас.

– Но я хочу сделать добровольное признание. В прошлый раз я был неискренен с вами, офицер, – опустил голову толстый домовой. – Дело в том, что я знаю её. Это мадемуазель Манон. Её фамилия мне неизвестна. Все обращались к ней только по имени. Я видел её несколько раз в компании моего старого друга майора Гаубицкого.

– Почему же вы не сказали сразу? – строго заметил я.

– Дьявол, это же очевидно. Не хотел подставлять друга.

– А теперь захотели?

– Я выполняю свой гражданский долг, – возвысил голос месье Бобёрский.

– А теперь будьте добры, объяснитесь, каким образом она попала в ваш дом и оказалась убитой?

– Я здесь ни при чём, – поспешил отмазаться хозяин. – Все мои гости имеют свои ключи. И майор вполне мог впустить в дом кого угодно. И вообще, вчерашний вечер я не собирался проводить в своих покоях.

– И куда вы намеревались пойти?

– Я уже говорил вам, это не ваше дело. Я дорожу своей репутацией.

– Напоминаю вам, вы находитесь на официальном допросе у сержанта полиции, и если я не буду удовлетворён вашими ответами, то вас уже будет допрашивать комиссар Базиликус.

– Но моя репутация?!

– Она будет погублена навеки, – хладнокровно добил я. – Всего один звонок моей знакомой журналистке мадемуазель Фурье, которая имеет такое значительное влияние на комиссара, что он разрешает ей присутствовать на допросах, и уже сегодня вечером весь город будет знать о вашем подозрительном нежелании оказывать помощь в раскрытии убийства бедной девушки…

– Вы умеете быть убедительным, сержант, – злобно фыркнул Жофрей, имя какое‑то литературное, то ли поменял, то ли это следствие увлечения его родительницы женскими романами. – Хорошо, я вам скажу. Вчера вечером, услышав крик, я бегом спустился вниз и увидел эту даму, лежащую на полу. Всё!

– Она была мёртвой? – Я сделал пометку в блокноте.

– Не знаю. Не проверял. Но рядом с ней валялись тапочки моего брата…

– Интересный поворот… И что было дальше?

– Я подобрал их, нельзя было их там оставлять.

– Понятно, – кивнул я. – Вы пытались защитить от подозрений вашего брата?

– Я лишь не хотел, чтобы потом трепали наше доброе имя, – выпятив грудь, подтвердил домовой. – И мне больше нечего вам сказать, сержант.

– Хорошо, – кивнул я, делая последнюю запись в блокноте. – Вы свободны.

– Ура! – подпрыгнул домовой.

– В пределах данного дома, разумеется.

– Дьявол вас раздери, – злобно прошипел он и вышел из комнаты.

Следующим был отставной майор. Он вошёл в комнату робко, чуть ли не на цыпочках и почти сразу увидел тело. Его затрясло мелкой дрожью, и он в ужасе закрыл лицо руками.

– Что с вами? Вы никогда не видели мёртвое тело?

– Видел… я же воевал, – прошептал он, не сводя с трупа девушки наполнившихся страхом и болью глаз.

– Вот это и удивительно. Похоже, что вас не нужно спрашивать, видели ли вы жертву раньше. Ваша реакция говорит сама за себя.

– Да, я видел её. Я думал, что смогу сдержаться. Но напряжение оказалось слишком велико для моих нервов, расшатанных ужасами вьетнямнямской войны. Это было невыносимо, но я…

– Продолжайте.

Он, кажется, уже жалел о своей откровенности, но, собравшись с духом, сжал кулаки и очертя голову ринулся в бой. Словно всё ещё был на той последней войне, откуда он так и не смог вернуться в нормальную жизнь…

– Я никогда не праздновал труса, месье. Не буду врать, что я храбрец, но война научила меня управлять своими страхами. Однако вчера я столкнулся с тем ужасом, который отравлял мне жизнь в последние годы. Боюсь, вам никогда не понять меня…

– Почему же? – Я оторвал взгляд от записей. – Уверен, что мадемуазель Манон банально шантажировала вас.

– Как вы догадались?! – ахнул он, бледнея и краснея попеременно.

– По вашему лицу. Обычно, увидев труп, любой законопослушный гражданин вздрагивает, это понятно, вас же буквально затрясло. Странная реакция для бывшего военного, повидавшего кровь и смерть на фронтах. Значит, вы знали эту женщину и, более того, испытывали к ней сильные чувства. Если бы вы любили её, то, наверное, уж хотя бы пустили слезу. Но нет, вы ненавидели её. Почему? Причин могло быть несколько. Я предположил шантаж… и вижу, что угадал?

– Да, она шантажировала меня. Вы позволите закурить?

Не дожидаясь моего согласия, майор опустился в кресло и достал из кармана портсигар. Затянувшись с третьей попытки, он с наслаждением выдохнул дым ноздрями и начал:

– Мы познакомились во время моего короткого отпуска. Она казалась такой невинной девушкой и очень интересовалась, ну, как бы это… ритуалами сексуальных игр разных народов и стран. Она говорила, что ей это нужно для научной работы.

– Что же такое вы ей показали? – невольно заинтересовался я, отложив блокнот.

– Нечто вьетнямнямское, – засмущался Гаубицкий. – Я и не предполагал, что она снимает это на видеокамеру…

– Чуть подробнее.

– Ну то есть по крайней мере пока не получил пакет с фотографиями и вежливым предложением немножко поддержать её финансово.

– Насколько немножко? – уточнил я.

– О, да её аппетиты были вполне умеренны. Но, к сожалению, только в том, что касалось денег. Время от времени она требовала от меня «повторения пройденного материала». Причём со своими коррективами.

– Хлыст? – подумав, предположил я.

– Не только. – Он опустил голову, перечисляя: – Цепи, наручники, шипы, ёршик для посуды, семихвостая плеть с крючьями, перья страуса, огурец, уздечка, седло, зелёные ананасы, лёд, зубная щётка, швабра, шпоры…

– Достаточно, – теперь уже я, покраснев, поднял руку. – Спасибо, думаю, это будет интереснее суду, чем мне.

– Я хотел, чтобы вы поняли, почему я… почему я сделал это…

– Сделали что?

– Убил её.

Я пристально посмотрел на него:

– Вы уверены?

– Конечно, уверен! – гордо вскинув подбородок, выпрямился бывший военный.

– И как это случилось? Вы придушили её во время…

– Да! То есть нет. Я придушил её, потому что просто больше не мог этого терпеть! Того, как она издевалась надо мной! Такого ада и на войне не было, поверьте мне. Никто там не испытывал подобных мук, даже наши в плену у вьетнямнямцев. Как я мечтал все эти годы, чтобы война снова началась, и меня призвали на службу, и я бы смог вырваться из её садистских когтей, но увы…

– Продолжайте.

Я бы, конечно, поторопил его, столь натуралистичные подробности вряд ли были нужны следствию, но преступники любят рассказывать всем подряд о своей несчастной жизни. К тому же я боялся, что он может замкнуться и мы никогда не узнаем какой‑нибудь важной детали дела, которую он сейчас может выдать среди прочей болтовни. Хотя меня несколько и напрягал тот факт, что убийц, возможно, уже двое? Нельзя же забывать о молодом кузене хозяина замка, которого мне только что он сам, хозяин, и сдал…

– Ну вот, собственно, и всё, что я могу вам сообщить, офицер. – Гаубицкий опомнился, прервал разговор и вытянул руки вперёд. – Арестуйте меня.

– Непременно, – честно пообещал я. – Только сначала поставьте вот здесь свою подпись и подождите за дверью. Спасибо.

– Был рад помочь правосудию.

– Тогда ещё маленькая просьба, будьте добры, пригласите ко мне капрала.

– Разумеется, сержант. – Майор козырнул и строевым шагом покинул библиотеку.

– Как успехи? – сунулся ко мне секундой позже радостный Фурфур. – Ну и кто из них преступник? Или сразу оба?!

– Не шути так, – простонал я, боясь, что он может быть очень недалёк от истины. – Зови следующего и проследи там, чтобы они не разбежались и не болтали друг с другом.

– Бу сделано, мой генерал, – дурашливо хохотнул он и выскользнул за дверь.

Вы не поверите, что было дальше…

Мои худшие опасения оправдались: двоюродный брат хозяина замка безропотно признался в убийстве, которое совершил в припадке лунатизма. То есть он шёл по коридору сонный (обычно он ложится спать в восемь), с закрытыми глазами, вытянув вперёд руки, пока не натолкнулся на кого‑то. Придя в себя от чьего‑то крика, он обнаружил, что его руки сомкнулись на шее незнакомой девушки. Бедняга кое‑как сумел разжать пальцы, только когда она начала падать. После чего в полном испуге сбежал с места преступления, забыв около тела свои тапочки, по которым, как он предполагал, мы его и «раскрыли». Отметьте, я сам не сделал даже намёка! Простодушный домовой, терзаемый мучительными угрызениями совести, всё выболтал сам.

Обещая учесть его добровольное раскаяние, я попросил вызвать ко мне секретаршу. Одного строгого взгляда было достаточно, чтобы она с гордым видом тоже призналась в убийстве. Я тихо застонал, закусив блокнот зубами…

Сурово настроенная женщина честно заявила, что выходила на балкон покурить и, услышав крик, выглянула в коридор, заметив рыдающего месье Бобёрского‑младшего, взбегающего вверх по лестнице. Будучи особой решительной и нетрусливой, она не побоялась спуститься вниз, дабы чисто из любопытства выяснить, что там произошло. Её взгляду предстала распущенная молодая девица со смазанным макияжем, в порочном кожаном белье, пытающаяся подняться с пола. Естественно, мадам Флиртонс сразу всё поняла и, сорвав пояс со своего халата, бросилась её душить!

Прямо какое‑то «Убийство в дальневосточном экспрессе» получается, если вы читали, конечно…

– Но почему, почему, почему?! – недоумевая, взвыл я.

– Потому что эта тварь довела до слёз, а может быть, и пыталась развратить мою мечту, мою любовь, моего могучего демона, моего страстного жеребца… Не прощу её! И будь у меня возможность, с радостью бы убила второй раз! И в третий! И вообще… арестуйте меня!

Я даже как‑то не сразу понял, что она имеет в виду младшего брата хозяина. То есть того самого кузена‑лунатика, своего начальника и работодателя, о котором давно и тайно вожделеет! О Люцифер в пижаме, да с моей точки зрения, он был последним, к кому бы я применил вышеописанные эпитеты. Но кто поймёт душу женщины‑чертовки…

– Вы сказали, она была в кожаном белье?

– Именно. Кто‑то её явно переодел, видимо, не хотел, чтобы её нашли в этом доме в столь непристойном виде.

Ага, вот и прозвучало «в этом доме». Круг замкнулся. И если секретарша не успела её додушить, потому что услышала шаги хозяина дома, через минуту обнаружившего у дверей тапочки брата и решившего хоть на время, но прикрыть «семейный позор», то кто же тогда убийца? Бобёрский‑старший? Быть может, он всё‑таки закончил дело? И кому, как не ему, важно было переодеть труп опять‑таки из опасений «позора»? Или мстительная секретарша вернулась? Или майор пришёл повторить свою месть? Или руки сонного кузена оказались сильней, чем он тут рассказывал? Сплошные «или, или, или»…

Впрочем, подобные вопросы лучше выяснять уже в отделении – с криминалистами, медицинскими экспертами, психологами и прочими специалистами. Благо теперь мне есть что представить окружному управлению и комиссару лично.

Но сначала я позвонил нашим ребятам в морг, чтобы те забрали тело. Когда я вышел из библиотеки, все подозреваемые сидели в гостиной по углам, надутые, скорбные и хмурящиеся друг на друга. Каждый считал себя мучеником! Фигуристая Амалия в коротком платье разносила желающим повторный утренний кофе.

– Мадемуазель Гон