I. В роли бога отказать

Итак, посылка первая: человек и человеческие ценности объективно выше холодных законов Истории. А значит, можно надеяться не только прожить в доставшемся тебе мире «соглядатаем» при Истории, но и воздействовать на нее. В литературном новоязе братьев Стругацких эта надежда выражается переходным глаголом «прогрессировать»: герои пытаются прогрессировать человечество. (Заметим: реальное человечество, более того, средневековое – а не идеальное сообщество коммунаров «мира Полудня».)

Опыт, поставленный в повести «Трудно быть богом», жестко показал: формула посылки не просто неверна – на самом деле все в точности наоборот. К тому же субъект и объект Эксперимента в какой‑то момент меняются местами: «Уедем отсюда… Это Эксперимент надо мной, а не над ними…» Перенос из идеального мира земного «Полудня» в живую среду оказывается столь сильным воздействием, что в коммунаре просыпается вовсе не бог (да и откуда ему взяться в человеке из плоти и крови), а благородный подонок: «…Вот так бог! Озверел…»

Вообще‑то, ничего удивительного в новой расстановке фигур нет. Это ведь только сам благородный дон Румата наивно полагал, будто направлен в Арканар, чтобы кого‑то прогрессировать. В действительности же эксперимент авторы ставили именно над ним. А точнее – над неким идеализированным интеллигентом начала шестидесятых, которому «в порядке фантастики» предлагаются народнические идеи, возрожденные к жизни короткой оттепелью, опробовать, так сказать, в полевых условиях. Результат – дважды отрицательный. Прогрессорское воздействие на средневековый мир не состоялось. Зато более чем удался обратный процесс: Арканар заставил дона Румату регрессировать. Это – обратное – всегда дается в сто раз проще: под тонким слоем коммунарского воспитания можно пробудить даже зверя. А вот на каких таких глубинах в душе серого обывателя искать коммунара?.. Да и вообще, весь ход времен, все базовые законы истории, все примитивные рефлексы толпы – за серых. А за коммунара – только его разум, да и то не весь, а лишь видимая, не так давно появившаяся часть айсберга…

Как известно, отрицательный результат – тоже результат. Однако где же во всем этом источник хоть малой доли авторского оптимизма? Во всяком случае, не в народнических иллюзиях теоретиков, направивших Антона‑Румату в серое болото – сеять разумное. Нет, этот источник – в мизерных искорках истинно человеческого, которые обнаруживаются даже в этом болоте. Несмотря на то, что их, как известно, затаптывали сапогами.

Иначе говоря, оптимизм этого писателя – не в красивых общегуманистических формулах самовнушения, но лишь в конкретных людях. И именно на них, на те тысячные доли процента, которые составляют в нашем Арканаре такие, как Кира и Будах, и работают действующие Прогрессоры – Аркадий и Борис Стругацкие.

Поэтому у интеллектуала, не читавшего в юности «Трудно быть богом», – прореха в образовании, более того – в воспитании. Притом невосполнимая.

И еще. Тот, кто прочел эту книгу один раз и «все понял», – столь же наивен, как пресловутые слепцы, на ощупь составлявшие представление о слоне…

* * *

В заключение – и вне рассматриваемой темы – один фрагмент. Не упомянуть его никак невозможно.

«– Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.

– Сердце мое полно жалости, – медленно сказал Румата. Я не могу этого сделать.

И тут он увидел глаза Киры. Кира глядела на него с ужасом и надеждой».

С ужасом и надеждой. В этих словах – определение взгляда на мир думающего, видящего и слышащего, но и не теряющего последней веры интеллигента. Будь то Мастер, с ужасом и надеждой приоткрывающий окно в Будущее, или его читатель, вглядывающийся из‑за плеча автора в неведомые миры, порой апокалиптически мрачные, порой утопически прекрасные, но всякий раз завораживающие непонятностью и новизной. (Все это, разумеется, при условии, что Мастер – настоящий.)

Каждый, кто хоть раз в жизни обращал свой взор чуть выше обыденности, знает, сколько горького пессимизма и вместе с тем возвышающей дух веры в светлое будущее таится в этом словосочетании – с ужасом и надеждой.

В окончании диалога Руматы с Будахом заключена и иная аллегория. Перед нами – художник, Мастер, Учитель, наконец, сердце которого полно жалости, и потому он не в силах оставить паству и позволить ей идти своей дорогой, ибо есть те немногие – из слышащих, – кто верит и чьи глаза, полные ужаса и надежды, не позволяют ему умыть руки, отказаться от такой трудной миссии – быть для них богом.