Видения мертвых. Лама Нгаванг: «Вы такие же цивилизованные люди, как и мы»

Лама Нгаванг: «Вы такие же цивилизованные люди, как и мы»

Киримце – крошечная деревушка, лежащая на том же плато, что и Пемоганг. Но в Пемоганге храм бона, а в Киримце прекрасный буддийский храм, принадлежащей школе Ньингма («древние»). Можно было ожидать, что между двумя деревнями будет некоторая вражда, но я не смог заметить ни следа ее, во всяком случае на поверхности. Жители Киримце говорят, что жители Пемоганга придерживаются бона между делом, так же как жители итальянской деревни сказали бы о своих соседях, что они лозоискатели, или умеют прививать деревья, или что-нибудь в этом роде. Иными словами, они говорят о них как о соседях, которые случайно имеют некоторые особенности, но в принципе ничем не отличаются от них.

Только один человек слегка поморщился, когда я сказал ему, что иду в Пемоганг; это лама Нгаванг из Киримце. Но лама Нгаванг – человек особый и сам себе указ. Это старый ворчун, невероятно старый и с невероятно редкой бороденкой, которую даже сложно так назвать. У него всегда наготове свое мнение, ясное и четкое, и он всегда говорит напрямик.

Мне будет трудно забыть нашу первую встречу. Я спустился с гор, окружающих Киримце на западе. Погода в тот день из плохой стала кошмарной. Помню, как тучи становились все серее и серее, горы поднимались бесконечно, пока не исчезали в облаках, и наконец полился дождь, накрыв всю округу серой пеленой. В конце концов я понял, что заблудился. К счастью, я набрел на чортен. Остановился, услышал голоса и обнаружил, что неподалеку деревня. Я вышел прямо к монастырю-храму. Это было большое, прочное, беленое здание с высокими стенами вокруг двора, куда можно было попасть через деревянную дверь. Во дворе было пусто. Я промок, замерз, проголодался и устал. Я позвал кого-нибудь. На деревянном балконе появилась пожилая женщина.

– Входите! – сказала она. – Тут огонь.

Я поднялся по скрипучим ступенькам и оказался в дымной комнате, наполовину кухне, наполовину ризнице. Старый лама сидел в углу у окна. Его очки висели на кончике носа, и он вслух читал молитвы. То и дело он замолкал, чтобы отпить чаю, но не отвлекался. И даже не взглянул на меня.

– Лама Нгаванг читает писание, – прошептала женщина с большим и явным почтением. – Не отвлекайте его! Садитесь у огня и обсохните. Но откуда вы взялись? Что вы делали в горах в такое время? Разве вы не знаете, что там риигомпо (горные демоны), которые высасывают жизнь и оставляют человека пустым? Выпейте чаю! Лама скоро освободится.

Ее муж-лама – ламам в школе Ньингма разрешено жениться – продолжал бесстрастно читать. От моей одежды пошел пар, она высыхала, и с каждой минутой я чувствовал себя все лучше. Темнело, и кухня-ризница наполнилась тенями. Это была комната неправильной формы, черная от сажи. У одной стены стояли горшки и сковороды, четыре мешка, стопка поленьев, миски, седла, тибетские тапочки, чашки, статуэтки, маленький барабан, лампы, ручки из павлиньих перьев, масляные приношения, бронзовое дордже – короче говоря, все, что нужно благочестивому ламе для исполнения его обязанностей.

Вскоре, сжимая в руках чашку с чаем, чтобы согреть пальцы, я почувствовал на плече руку и услышал низкий, почти пещерный голос:

– Оэ! Оэ! Откуда же вы явились?

Это был лама Нгаванг, который встал и босиком подошел к очагу. Потом я узнал, что он практически каждое предложение начинал с «оэ, оэ!» таким тоном, каким говорят «Господи боже, да послушай же ты меня, наконец!». В первый раз, когда я его услышал, он показался мне грубым, и это на минуту внушило мне неприязнь к нему. Но вскоре я понял, что ошибся; лама был очаровательный старичок. Один из тех людей великой веры и великой прямоты, которые точно знают, чего хотят, а хотят этого потому, что это отражает их непоколебимое представление о том, что правильно и хорошо.

В следующий раз, когда я пошел навестить его, погода стояла прекрасная. Двор храма заливали теплые, яркие лучи. Везде вокруг я видел растущие в старых жбанах из-под бензина цветы. Кто знает, как они сюда попали? Двор, естественно, служил и молотильней, и там сохли разложенные травы и бобы.

Я поднялся к ламе Нгавангу. Он встретил меня широкой улыбкой, которая идет от сердца. Он не поверил мне в прошлый раз, когда я сказал, что вернусь. Но вот я вернулся. Он пришел в восторг.

– Не хотите чаю? Оэ! Оэ! Дролма! Принеси чаю для чилинг-па (иностранца). Но вы сошли с ума, что пришли так поздно, да еще в дождь! Кто знает, что встретишь в горах ночью! Вы читали «Ом мани»?

Лама твердо посмотрел на меня.

– Да, да, конечно, читал.

Ответить ему «нет» было бы невозможно. У кого хватило бы духу разочаровать старика с такой твердой и неуязвимой верой? Для ламы Нгаванга все было очевидно, ясно, бесспорно. Скоро он спросил меня о моей стране.

– Есть монастыри в тех местах, откуда вы родом? – спросил он. – Оэ! Оэ! Вы же не из варварской страны, правда?

– Нет, я не из варварской страны, лама Нгаванг, – ответил я. – В моей стране много монастырей.

– И много лам?

– Много лам.

– И вы читаете писания?

– Мы читаем писания.

– Молодцы, молодцы, тогда вы такие же, как мы, вы тоже культурные люди! Оэ! Дролма! Ты слыхала? Они такие же, как мы! Они тоже культурные люди!

Наверное, мне надо было объяснить разницу между нашими странами в религии и многих других вещах, но мне не хватило смелости. Счастье ламы от моих слов наполнило его лицо светом и теплотой. Я подумал, как, наверное, смотрелись христиане прошлых веков, когда торговцы из Центральной Азии рассказывали им о разрозненных общинах верных несториан в империи монголов. Лама Нгаванг – простой и прямой человек, который прожил в изолированной горной деревне больше семидесяти лет, и лишать его иллюзий было бы бессмысленно и жестоко.

Потом мы пошли вниз посмотреть на храм. На ступеньках нас остановила старая женщина из деревни, которая привела маленькую девочку. Старуха быстро заговорила с ламой. Дослушав, он повернулся ко мне.

– Оэ! Девочка больна, вы должны ее вылечить, – сказал он.

Я попытался объяснить, что не могу, потому что я не врач.

– Что? Вы не врач? Но вы же, чилинг-па, все врачи! Когда надо, мы тоже все врачи… А у вас столько необычайных лекарств! Оэ! Оэ! Посмотрите же на девочку и выпишите ей хорошее лекарство!

Мне пришлось сдаться и попробовать по-своему выяснить, что с девочкой не так. Увы, больших медицинских знаний не потребовалось. Она была тоненькая, бледная, с чахоточным румянцем и сказала, что у нее болит в груди. Я попросил ее плюнуть на листок бумаги, и она выплюнула кровь, яркую, багровую кровь. Бедняжка! Что можно было сделать для нее? Трудно найти воздух лучше, чем в Киримце. Я сказал, что она должна отдыхать и хорошо питаться.

– Я знаю, что с ней, – объявил лама Нгаванг. – Демон хочет ей зла. Я его изгоню. Дролма! Оэ! Дролма! Принеси мне дамару (маленький барабан)!

Экзорцизм продолжался какое-то время. Когда старуха и девочка ушли, лама Нгаванг встал у двери храма, расставив ноги, похожий на старое дерево, пережившее страшные бури. С угрожающим жестом он сказал что-то насчет «проклятых демонов, которые никогда не оставляют нас в покое». Из его слов всем на земле и на небе должно было стать ясно, что он, лама Нгаванг, и они, демоны, непримиримые враги.