Разговор с Мастером

-Гляди, три белых полосы,

Что сходятся вдали за горизонтом,

Три кактуса

В одном горшочке на балконе –

Приходит знак о Единении всего,

Что ранее казалось параллельным.

Три стороны и три дороги,

3-Д Земля – родная alma mater.

-Ну до чего ж мы стали разными –

Как лебедь, рак и щука –

Общение слепых с глухонемыми!

-Не торопись, мой друг,

Судить этапы созреванья.

В иной проекции

Мы просто запрягаем тройку лошадей.

Одна из них – «Кто Я?»-

Душа небесная – исток от Бога – Сущий/Сущая –

Дается нам чрез состоянье Радости в Любви.

Любовь – незримая пульсация даренья и принятья.

Лишь из нее мы оживляем все вокруг.

Вторая лошадь – «Что и Как Я?» -

Сознанье Человека в Бытии –

В Миру Существование –

Дается в Красоте земного формовоплощения

Через усилья Воли.

И третья лошадь, что на связи между ними, –

«Зачем и Почему Я?» - Логос-Свет от Ангельского Духа –

Внутренний мотив и внешняя причина –

Закон и проявленья Сущность –

Дается в Вере нам чрез Истины чутье.

В санях у этой тройки –

Живое Существо – душа- психе и ум природный вместе с телом –

Твой якорь в Бытии –

Посредник в восприятьи-построеньи Мира.

-Теперь понятно мне:

Здесь каждый спец свою поет дуду

И на своей лошадке скачет –

Вот почему «наш воз и ныне там».

-Спецам трудней всего.

Они свое тянули направление,

Порой за счет других,

И уводили вас.

Вот почему так важно

Запрягать всю тройку самому.

И у тебя, конечно,

Есть конек любимый,

Но он один, поверь,

Тебя не сдвинет даже с места.

Ты приглянись к другим и приласкай.

Их и обуздывать не надо.

Они уже стоят и ждут

Тебя за тем забором.

Открой им сердце-ворота

И собирайся в Путь

Во имя Отца,

И Сына,

И Святаго Духа. Аминь.

Чтобы глубже проникнуться идеей триединства, да и вообще всего, что я здесь пытаюсь высказать, попробуйте «въехать» в «Философские начала цельного знания» Владимира Соловьева[15]. На этой работе и еще на «Кризисе западной философии» выросла знаменитая русская интеллигенция ХХ столетия. Когда я впервые читал «Кризис западной философии», то поражался, насколько у Соловьева яснее, честнее и логичнее выражена мысль по сравнению с тем абстрактно-политическим туманом, которым пичкали нас в университете. Надо признаться, что и сейчас, через сорок лет, ничего принципиально не изменилось и вузовские преподаватели философии все еще стараются его не замечать: мол, да, был такой «религиозный идеалист».

Отвлекусь немного, чтобы вспомнить, как я дошел до Владимира Соловьева. Летом 1989 года во время хорошо запомнившегося советским людям Съезда Советов мы с Натальей были в Москве и решили позвонить Юлию Анатольевичу Шрейдеру. Хотели показать ему Натальину диссертацию и попросить помочь напечататься в серьезном журнале. Телефон нашли по справке. Юлий Анатольевич сразу ответил: «Приезжайте». (Недавно на сайте памяти Шрейдера вычитали, что он с удовольствием принимал подобных «чудиков» с периферии.) Его пятиэтажка недалеко от стадиона «Динамо». Пришли, сидим на лавочке у подъезда с тортиком и большой сумкой (перед этим купили сервиз для Гомеля), прикидываем, на каком этаже квартира. Навстречу к нам подходит человек с авоськой, видно, из магазина, – с большим лбом и шевелюрой, лет шестидесяти, очень напомнивший мне Александра Меня (священник Мень в тот год вел духовные беседы по вечерам после программы «Время»). Хотели спросить у него про Шрейдера, но не успели, – «Это вы Наталья и Саша из Гомеля?» – «Да-да, мы так рады встретиться с Вами!» Я еще до разговора почувствовал, что это он: тебя как облаком обволакивает доброта достоинство, строгость, уверенность и открытость. Пробыли мы в гостях часа два. Попили чайку. Рассказали про наши чернобыльские страсти. Рядом с хозяином разлегся огромный черный кот. Юлий Анатольевич закурил трубку, просмотрел диссертацию. Дал добро на публикацию. Расспрашивал о научных интересах. Я рассказал о себе, что с детства нравится размышлять о развитии всего живого, искать общность в этих процессах, проводить аналогии между социальными и биологическими явлениями. Вспомнил, кто меня особенно впечатлил: М.С. Каган «Человеческая деятельность», Б.Ф. Поршнев «О начале человеческой истории», С.Л. Рубинштейн «Человек и мир», Э. В. Ильенков, Б.А. Ласточкин «Снятие исторического противоречия логическим». Оказалось, с Борисом Анатольевичем он хорошо знаком, тут же позвонил ему. Договорились, что на следующий день я заеду пообщаться. Под занавес дали Юлию Анатольевичу книгу «Системы и модели» для автографа. Извинялись, что она такая замусоленная (я ее часто читал в поездах, а в последний раз даже чаем с Натальей облили). Но Шрейдер, когда ее увидел, неожиданно обрадовался, видно не ожидал, что научными книгами можно зачитываться как Библией. Кстати, он был весьма продвинутым советским католиком, даже встречался с Папой Римским Павлом Вторым. О духовности, правда, речи при нашей встрече не шло. Возможно, он сразу почувствовал, какие мы в этом плане зеленые. Поговорили о Съезде Советов: выступлении Сахарова, региональной группе, агрессивно-послушном большинстве. Тогда мы все жили ощущением чего-то очень важного и переломного. Казалось, что наконец-то люди услышат правду с высокой трибуны и окончательно отвернутся от всей этой командно-административной системы[16].

На следующий день я поехал к Б.Ф.Ласточкину. Он жил один в однокомнатной квартире. Разговаривали до позднего вечера. Я слушал с открытым ртом. Это сейчас в интернете можешь найти все, что захочешь, а тогда – только крохи в программе «Взгляд» и в толстых журналах. Борис Анатольевич рассказывал о себе, о своем учителе Эвальде Васильевиче Ильенкове[17], о системе зажима свободомыслия в Институте Философии АН СССР, что его уже несколько лет не печатают, о своем революционном происхождении (дед у Бориса Анатольевича был известным большевиком, за что и расстреляли). По ходу разговора пошли на кухню поужинать. Правда, хозяин в это время из-за сердечных проблем сидел на диете, и мы перекусили недокисшим молоком с хлебом. Допивая стакан, я подумал: наверное, в этом есть что-то полезное. Сейчас, конечно, уже не так важно, о чем мы разговаривали. Главное было почувствовать душевное родство и общность устремлений. Мне кажется, я уловил его тягу к чистоте и глубине логического мышления, желание донести до людей смысл понятия «информация». С этой темой он даже выступал в каком-то избирательном клубе, зачитывал манифест об «информационном самоочищении общества». Под конец встречи я спросил, кого из философов в первую очередь стоит прочесть. «Начни обязательно с Лейбница и Владимира Соловьева, а там уже сам разберешься»[18].

Может, в этом тексте вы и не схватите все нюансы, но общую тональность обязательно почувствуете. Понятно, что «первоначальный ум, обусловленный абсолютным Логосом» – это примерно то же, что я здесь мог бы назвать агентом или субъектом взаиморазличения и взаимоположения в системе Коллективного и Индивидуальных Сознаний. Соответственно, бытие Сознания есть параллельное со-бытие ума, воли и чувства (ощущения) в их триединстве.

Возвращаюсь к теме сухости и безжизненности современных научных текстов. Ничего не имею против собственно процессов развития устоявшейся научной дисциплины, аккумулирующей в себе одни стандартные формы, а затем на их основе выстраивающей новые, более обобщенные формы. Если специалист, отвечающий за рост в «кроне дерева», каждый раз будет вынужден «спускаться вниз для перепроверки состояния корней», то ему некогда будет заниматься своим делом. На этом держится любой прогресс, в частности, столь бурному совершенствованию компьютерных технологий во многом способствовала сформированная в свое время единая открытая международная система выработки и утверждения стандартов. Здесь каждый новый специалист опирается на разработки своих предшественников и не обязан «изобретать велосипед». Точно так же, как мы пользуемся естественным выстраиванием фраз, не занимаясь обдумыванием происхождения используемых слов. Однако, всему свое место и своя мера.[19] За всей этой научной индустрией Человек как-то отошёл в сторону. Появление действительно новых научных школ – крайняя редкость, а ведь каждая из них – это целая жизнь ее основателя вместе с соратниками и учениками, со своей философией, страстями и откровениями. Пока всё еще кое-как катится и не разваливается, людям у власти не хочется думать, что Человек – это не винтик в задуманной кем-то механической системе, а самостоятельная Душа, равноценная всему Человечеству и неотъемлемая его составляющая. Через индивидуальные Сознания, в конце концов, выстраивается весь окружающий нас Мир. Погоня за искусственной красивостью, ошеломляющим прогрессом, «сильным» государством и другими эгрегориальными псевдоценностями подтачивает здоровые корни Сознания Человечества. К сожалению, официальная наука подмята этими псевдоценностями и вряд ли согласится на пересмотр своих «незыблемых» установок в отношении природы Человека. Надежда только на самоорганизацию независимых гражданских сообществ. Только они, порожденные потребностями реализации индивидуальных миссий, в состоянии остановить этот поток науки ради науки, производства ради производства, денег ради денег, искусства ради искусства и т.д. Такое ощущение, что под ударами всевозможных эгрегориальных псевдоинтересов изначальная организующая общность Сознания Человечества опрокинулась и никак не может «подняться с колен». Это чувство живет во мне всю сознательную жизнь. Ещё в колмогоровском спец-интернате №18 при МГУ (1972г.) я впервые попытался выразить его в стихотворных строчках. Тогда для меня свет в конце тоннеля вообще не просматривался. Пару лет назад решил переписать их заново.