Глава 39. Берлинский вокзал встретил нас слякотью и унынием

Pov Билл

Берлинский вокзал встретил нас слякотью и унынием. И без того печальное настроение омрачил противнейший дождь и бесцветное небо. Мало того, в столице стоял жуткий холод и дул колючий ветер.

Я напоминал зомби из фильма “Я легенда”, с той лишь разницей, что мне не хотелось кого-нибудь сожрать. Аппетита, кстати, не было совсем, и все мои мечты сводились к тому, чтобы по мне проехался грузовик, желательно несколько раз, и размазал по асфальту. А все из-за того, что я жутко истосковался по одному чуваку, который вынес мне мозг и продолжает это делать даже находясь на расстоянии.

Что-то вокруг меня происходило, кто-то со мной разговаривал, я куда-то шел и что-то делал. Мой мозг был окутан вакуумом, полностью потеряв связь с реальностью. Единственное, что держало мой разум на грешной земле, не давая покоя, так это воспоминания о дурацком свидании под моим окном, когда я обветрил губы из-за тупого Дредастика и лишился сотни нервных клеток.

Я сошел с ума. Меня преследовал Трюмпер, я видел его в каждом прохожем, мало-мальски напоминающем его. И это еще не самое страшное. У меня появился твердый шершавый комок в груди, от которого хотелось избавиться, прокашлявшись. Он давил изнутри и с каждым моим вздохом как будто становился больше. Я закрывал глаза и видел лицо этого мудилочного Трюмпера, и на какое-то время становилось легче. Стоило услышать имя «Том», и сердце начинало скакать в груди, словно баскетбольный мяч. Хотелось долбиться головой о стену, потому что такое неадекватное состояние неимоверно бесило. Я понимал всю странность происходящего, и от этого становилось еще хуже. Ведь я, мать вашу, согласился на отношения! С мужиком! Который, о Боже, мне нравится! Я до сих пор в шоке и не понимаю, как такое могло произойти.

Видения и мысли о Томе не давали мне покоя, и собираться на выставку пришлось с большим трудом, так как руки и колени тряслись. Послать глубоко в задницу все это оказалось не просто, но к знаменательному вечеру я был чертовски хладнокровен и невозмутим.

***

Спасибо, мама, что любезно заставила надеть омерзительный, тесный гламурный смокинг. Мне довелось одевать его один раз в жизни, на свадьбу родителей. Тогда я пообещал себе, что никогда больше не напялю подобный прикид, но в жизни не все так просто, как хотелось бы. Очень хочется закатать рукава и расстегнуть верхние пуговицы на рубашке, которые сдавили глотку, но моя озабоченная родительница пришибет меня, если я буду выглядеть “как оборванец с улицы”. Блин, как все это вынести…

Взяв очередной бокал шампанского, я, быстро прошел мимо картин какого-то долбанутого на всю голову художника, стараясь не смотреть в ту сторону. Эти картины поистине жуткие. Женщина с двумя головами вместо груди, огромная кастрюля, в которой варятся части тела, уродливые лица с злыми глазами… Кошмар. Точнее, «абстракционизм», вот как этот бред называется. Меня охватывает нереальное чувство гордости за маму, потому как ее картины, в отличие от некоторых, добрые, эмоциональные и написаны не менее профессионально. Для меня было большим сюрпризом увидеть несколько ее работ, о существовании которых я до выставки даже не знал. И, кстати говоря, я успел заметить, что картины моей матери и еще двух магдебургских художников пришлись по вкусу здешней публике. А видеть счастливо улыбающуюся маму – огромное удовольствие, и мне кажется в такие моменты, что жизнь не так ужасна.

Оказавшись в другом конце зала, я облегченно выдохнул и осушил половину бокала. На самом деле мероприятие весьма серьезное. У меня, как сына талантливой и подающей надежды художницы, даже взяли небольшое интервью для какого-то канала искусств. Я улыбался и тупо моргал, в красках расписывая, какая у меня замечательная мама и как она много времени проводит в своей студии. Но все эти серьезные лица вокруг адски напрягают.

Очень много людей. И почти каждый является весьма важным гостем. Гордон даже показал мне ведущего какой-то передачи про культуру. При этом он делал забавные комментарии, чем вызывал у меня неподдельную улыбку.

Я очень надеялся, что отчим пробудет со мной до самого конца, хоть как-то развлекая шуточками, но мама конфисковала его, сказав, что ей необходима моральная поддержка. Вот так я остался один. Покурить бы…

Печально оглядев наполненный людьми зал, я отправился на поиски тайных выходов. Должен же быть хоть один? Наверняка тут где-то балкон или какой-нибудь коридор, ведущий на улицу.

- Эй, парень! – неожиданно окликнул меня кто-то, когда я уже хотел идти на поиски свежего воздуха.

Оглянувшись, я увидел нечто весьма странное, но любопытное. Ко мне шел тип довольно интересной наружности: в отличие от всех присутствующих, на нем были джинсы, свитер с пальмами, шею украшал пестрый пидорский шарф, а обут он был в обычные кроссовки. Тип выглядел странно настолько, что у меня приоткрылся рот. Выбритые виски, отрастающая щетина, куча пирсинга в ушах, волосы, пережженные белой краской и … подкуренная сигарета в руке. Он не просто выделялся на фоне остальных, он был взрывом, лучом мощного прожектора, затмевающим всех вокруг.

- Не в курсе, где здесь туалет? Я, кажется, сейчас обосрусь.

Мне стало и смешно, и жутко неловко одновременно. Я понятия не имею, где здесь может быть туалет, и всей душой испытал жалость к этому бедному человеку.

- Даже не знаю… Может там, где гардероб? – сконфуженно залепетал я.

Странный тип махнул рукой, затянулся и выпустил дым изо рта. Он хотел что-то сказать, но его прервал удивленный вопль:

- О Боже, Билли, это ты?! - кажется, это была мама...

Происходящее заставило меня усомниться в моем психическом состоянии, ибо она накинулась на этого фрика, крепко обняв. Тот выкатил глаза, вопросительно глядя то на меня, то на рыжую макушку, которая прижималась к нему. Я лишь пожал плечами.

- Симона? Какого черта? Это правда ты?!

- Конечно, я! Рад меня видеть? Тебя все-таки пригласили? И работы одобрили? Поздравляю! – у мамы было такое выражение лица, будто перед ней ожившая культовая личность вроде Элвиса Пресли.

Далее последовали объятья, улыбки, любезности под ревнивым взглядом Гордона, высматривавшего нас из-за какой-то стремной скульптуры.

- Сын, познакомься, - мама за руку подвела ко мне этого “Билли”. – Это Билл Шмидт, мой давний друг и бывший однокурсник. Так неожиданно… Представляешь?

Я смотрел на этих двоих, находясь в полнейшем неадеквате, и молча кивал головой.

- Как насчет выпить за встречу? – предложил блондин. – Я не видел тебя лет пятнадцать. Этот Каулитц отобрал луч солнца в моей жизни.

- А давай! – согласилась моя матушка, счастливо рассмеявшись, которая, кстати говоря, ранее не была замечена в компании пьянствующих фриков.

- Ээээ… Мам? – неловко окликнул ее я. – Ты и так уже много выпила. И Гордон…

Смахнув упругую кудряшку с глаз, она одарила нас расстроенным взглядом.

- Ох, мне же еще интервью давать… Билл, а ты долго будешь в Берлине? Может, встретимся на днях? Сходим в ресторан или увидимся где-то…

Незнакомец, не убирая руку с талии моей мамы, сделал озадаченное лицо.

- Окей, уговорила. В каком отеле вы остановились?

- Hotel Domus. Знаешь, где это?

- Я зайду к вам завтра после обеда, сразу, как перестанет болеть голова. Я планирую сегодня неплохо выпить, - кивнув, заключил блондин. – Отлично. Познакомишь меня поближе с этим очаровательным юношей. И со своим… Этот тип который за нами следит, твой спонсор?

- Мой новый муж! – с гордостью заявила мама, заставив Билли удивленно открыть рот.

Слушая этот диалог, я явственно ощутил, как у меня похолодел мозг от неожиданно посетившей его догадки. Неужели мама потащит и меня на встречу с этим стремным типом? Нет, он, конечно, классный, неординарный, но, как я понял, тут что-то не чисто. Почему меня не удивляет тот факт, что меня зовут так же, как и его? И почему его лицо кажется мне знакомым?

Гордон важно подошел к нашей скромной компании, хмуро оглядывая Билли. Тот радостно заулыбался, пожимая его руку, когда мама представила их. Могу поспорить, что моему отчиму он не особо понравился.

Далее последовал обмен номерами телефона, восторженные оглядывания друг друга, попытки за десять секунд задавать сотню вопросов, неловкие улыбки, при этом с маминого лица не сходило выражение глубочайшего шока и неимоверной радости.

Тепло попрощавшись, фрик убежал, видимо, в туалет, а мои предки отправились на растерзание папарацци, наплыв которых заметно увеличился. ись, а с маминого лица не сходило выражение глубокого шока.

Решив не следовать примеру Билла, я не стал курить прямо в зале и все-таки нашел выход из этой цитадели творческого ажиотажа, и, оказавшись на улице, с блаженством затянулся.

По асфальту шелестели струйки воды, которые щедро вылил на город дождь. Шумели машины, гигантские неоновые вывески с рекламными щитами делали улицу искусственной, и мне казалось, будто я попал в будущее. Голубые, сиреневые, кислотно-зеленые цвета смешались, окутывая своими бликами лица прохожих и серый тротуар. Я затягивался, оглядывая незнакомые места, слушал звук чужого города, а в голову настойчиво лезла мысль-паразит, которая заставляла думать о том, о чем думать было очень странно. Чем сейчас занимается Трюмпер, где он вообще и какие у него в данную минуту глаза: потухшие, с отсутствующим выражением или мечтательные, с дебильным огоньком? Он слушает музыку или гоняет по темным дорогам?

Надо что-то делать, что-то решать. Прошла неделя. Семь долгих дней, наполненных бессонными часами, унынием, депрессией и приступами тоски.

Мне очень хотелось поделиться, просто поговорить с кем-нибудь, чтобы рассказать, как мне сейчас хреново. Меня разрывает пополам. Все еще не дает покоя та ситуация, которая произошла в марте, этот нежеланный секс с Трюмпером, который казался мне тогда ужасным, вранье лучшему другу, признания… Все это перемешалось и тянет меня в разные стороны. Стоит мне вспомнить что-то хорошее, например, то, как Том очень аккуратно и до безумия нежно гладил меня по волосам и целовал, то я ощущаю, как покалывает пальцы на ногах, как странно начинает биться сердце, словно его тыкают тончайшими иглами. Но потом всплывает момент, в котором Трюмпер жестко хватает меня, как кричит на ухо, что я должен слушаться и выполнять его долбанутые прихоти. И тогда становится так горько, что хочется утопиться. Я растерян, я не могу принять все это. Мне слишком непонятно собственное состояние.

***

Противный дождь не заканчивался. Следующим днем, когда я еле-еле разлепил глаза к полудню, жизнь показалась мне полным дерьмом. Все было не так. И горничная, которая приперлась убирать номер, и шампунь с экстрактом шиповника, который противно пах, и шнурок на штанах, который постоянно развязывался. В общем, я валялся без дела, пялился в телевизор и ждал, когда же у меня пройдет это дурацкое раздражение.

Вечером, когда я спокойно дремал на раскуроченной кровати, ко мне ввалились родители и потребовали, чтобы я пошел с ними и Билли гулять по городу. Предложение повергло меня в ужас, но пришлось сдаться, когда отчим принялся щекотать пятки.

С горем пополам я выполз на улицу, помятый, сонный, хмурый, дико желая закурить. И тут же получил приветствующий удар по ребрам – Билли очень мило со мной поздоровался.

- Привет, малой, - улыбнулся он, становясь напротив меня.

- Здравствуйте, я тоже вас рад видеть. Очень, - осипшим от неожиданного удара голосом пробормотал я.

Фрик выглядел так же странно, как и вчера, то есть, понятное дело, что его волосы не стали нормального цвета, а пирсинг все так же поблескивал в ушах, но его прикид меня порадовал. На нем была надета белая куртка, бархатистые черные штаны, перчатки без пальцев, леопардовый шарф и стремные огромные ботинки. Как ни странно, образ получился экстравагантный, но не безвкусный, а очень даже интересный.

- Льстишь, с*чонок.

На этих словах я шокировано выпучил глаза, а Билли невозмутимо закурил.

– Где родители?

- Сейчас спустятся, они заходили в номер.

Билл кивнул. Растрепанная челка лезла ему в глаза, отчего он щурился. Я рискнул представить, что в данную минуту у меня на голове, и пришел в ужас, ведь после душа я не укладывал волосы утюжком! Подняв воротник у пальто, я мрачно уставился перед собой.

- Видишь вон ту женщину на плакате? – обратился ко мне блондин, тыкая зажатой в пальцах сигаретой куда-то в сторону.

Я посмотрел в указанном направлении и увидел огромный постер, висящий над дорогой и подсвеченный огнями. На нем была изображена симпатичная девушка в вечернем платье, а в руках она держала раскрытую коробочку с кольцом. Реклама какого-то ювелирного магазина.

- Моя третья жена, - пояснил Билл.

- Оу, - я оценивающе поджал губы. – Красивая.

- Да. Все они красивые, - с философским выражением лица изрек он.

Шататься по городу в такую мерзкую погоду у меня не было никакого желания, но почему-то этот белобрысый фрик расположил к себе, и захотелось с ним еще пообщаться. Просто о чем-нибудь потрещать. Нечто во мне уловило родственную душу или что-то такое. Какие пустые взгляды Билл бросал на прохожих, как элегантно подносил сигарету к губам, как сплевывал на землю, громко при этом харкнув – он весь был необычный, сотканный из самых разных лоскутков. Я даже забыл, что хотел покурить, желание узнать его побольше затмило мой мозг.

Вчетвером мы шли по улицам мимо различных магазинов и ресторанов. Иногда останавливались, чтобы сфотографироваться возле какой-нибудь местной достопримечательности. Билл очень дружелюбно общался с Гордоном, улыбался моей матери, когда они вспоминали какие-то моменты из прошлого. Но когда задавали вопрос ему, начиналось настоящее шоу. Харизматичность этого человека захватывала меня, я слушал его, раскрыв рот. Слюна стекала по подбородку и капала вниз, я не мог слышать какие-либо звуки, кроме его прокуренного голоса. Я ловил каждое слово, что произносил он, молча офигевая, сколько общего было между нами.

Билл говорил “не люблю, когда люди делают вид, что внимательно тебя слушают” или “не переношу, когда меня просят приехать в незнакомое место, зная, что я плохо ориентируюсь”, и я понимающе и упоенно тряс головой. А еще я в какой-то степени был рад, потому что совершенно никакие тоскливые мысли в голову не пробирались. Билли просто не позволял думать о чем-то тягостном, от его шуток мы смеялись до слез.

Через два часа мы все проголодались. Свежий воздух пробудил в нас зверский аппетит, и наши глаза радостно заискрились, когда на пути показался Макдоналдс.

- Да здравствует нездоровая, жирная и охр*ненно вкусная пища! – крикнул Билли, таща нас следом за собой в царство высоких калорий, ожирения и гастрита.

Посетителей оказалось не так много, мы заняли свободный столик, расположенный возле большого окна. Атмосфера уюта и предвкушение того, что сейчас я буду поглощать что-то очень вкусное, улучшило мое настроение в сто раз.

Чтобы не толпится всем в очереди, родители взяли ужин на себя и оставили нас вдвоем дожидаться еды.

Стягивая с себя шарф, я невольно оглядел Шмидта, который чесал уголком своего телефона затылок. И тут я решил высказать то, что давно поселилось в голове, не давая покоя.

- Странно, что нас зовут одинаково, да?

Неожиданно Билл свел брови и серьезно взглянул на меня.

- Куда более странно то, что мать ничего тебе не рассказывала.

- Не рассказывала про что?

Сердце как-то само учащенно забилось. Я начал испытывать огромнейшее любопытство. И по глазам Билла я понял, что тут действительно не все так просто.

- Знаешь, если Симона не рассказывала тебе столько лет про меня, на то были причины. И я как бы не в праве лезть…

- Но в чем дело? – перебил я, небрежно кинув шарф на стол – Моя мама не будет против! Она же видит, как мы хорошо общаемся!

Мужчина усмехнулся, посмотрел в сторону моей мамы и отчима, очередь которых уже почти подошла к кассе. Он медленно покачал головой, и я не понял, что это значит – отрицание или что-то свое?

- Ну, пожалуйста, расскажите! Такие дела… А я не в курсе.

Шмидт иронично на меня взглянул, и я отметил про себя, что его глаза очень добрые, несмотря на то, что он часто отпускает колкие шутки, ведет себя высокомерно и весьма грубо отзывается о неприятных ему людях.

- Твой отец — мой кузен. Так что получается, я — в некотором роде твой дядя. И я — идиот, который решил познакомить свою девушку с Йоргом, а он в свою очередь поступил как настоящая свинья и стал ухлестывать за ней.

Мои глаза округлились.

- Вы и моя мама встречались?

- О да, - жеманно протянул Билл, удобней развалившись на стуле. – Мы учились в одном потоке и, знаешь, мне крупно повезло – Симона вообще была привередлива в выборе парней. Ума не приложу, что она во мне нашла.

Переварить полученную информацию было сложно. Всплывали какие-то глупые выводы, возникали предположения. И я решил развить тему, чтобы стало понятней:

- И вы сильно любили маму?

- Чертовски сильно, - ухмыльнулся он, задумчиво откинув голову назад.

- Но… Я не понимаю. Папа увел ее? Но как же…

- Мой брат, - недовольно сказал Билл. – Воспользовался тем, что в наших отношениях были кое-какие трудности. Нам было хорошо с Симоной, это я знаю точно. А этот упырь просто захапал ее, навешал какой-то херни и увез в Магдебург после окончания учебы. А я не мог вмешаться. Гордость, знаешь ли, то еще дерьмо, которое липнет к ногам и не позволяет сделать шаг навстречу.

В голову вообще перестало что-либо укладываться, разве что стало понятней, почему мои родители были несчастливы в браке, почему часто ругались, почему мама так поощряла мои нестандартные наклонности в моде и прочие заскоки. Просто она и этот странный человек, который сидит напротив меня, упустили свою судьбу. Мне вдруг стало жутко страшно от осознания того, что, не зная, что тебя ждет, можно порушить свое счастливое будущее в пух и прах. О, черт…

Когда мы вышли из Макдоналдса, на улице уже было темно. Множество горящих фонарей делали улицу теплой и волшебной, и это почему-то напомнило мне Рождество.

- Я не понял, так где вы познакомились? – спросил отчима Шмидт.

- Не поверишь – на улице, - усмехнулся тот.

- О, какая романтика, - заметил Билл, в десятый раз чиркая зажигалкой, огонь которой постоянно гасил ветер.

- Гордон выступал со своей группой на улицах, они собирали средства для благотворительного фонда. Как-то раз они играли возле моей галереи. Ужасный был звук, как сейчас помню, и я вышла ругаться с ними, потому что это мешало работать, - мама прижалась к плечу Гордона, и тот тепло ей улыбнулся.

Я шел рядом с Биллом, поэтому мне хорошо было видно, как его глаза становятся все холодней и мрачней, словно у них убавляют яркость. Не скрылось от меня и то, как он нервно затягивался сигаретой. Я невольно заметил, что мой новоиспеченный дядя курит Мальборо, и мне вдруг тоже стало грустно, потому как вспомнился противный Трюмпер... Которого так хотелось увидеть, хотя бы одним глазком, на полминуты. О Боже, это странное желание не поддается объяснению.

Мы шли вдоль набережной Шпрее*. От воды веяло сыростью и холодом. Я достал перчатки из карманов и с благоговением их надел.

- Почему хмурый такой, а? – полюбопытствовал Билли, выбрасывая сигарету в реку.

- Культурность так и прет, - заметил я вместо ответа, слегка улыбнувшись.

Дядя махнул рукой и слегка подтолкнул меня плечом в сторону.

- Мы тут пошепчемся, а вы пока сходите, посмотрите вон на ту хр*нь, - Билл махнул куда-то, и мои родители обернулись. – Домский собор, типа достопримечательность.

Мама и Гордон пожали плечами и последовали совету. Я заметил, что мама стала тревожно поглядывать на меня после того, как Билл признался, что все мне рассказал. Я же с ним чувствовал себя превосходно.

- А вы будете выставлять что-нибудь на продажу? – спросил я, глядя под ноги.

- Да, как и Симона. Как думаешь, найдутся покупатели?

- Я не видел ваши картины, - с сожалением сказал я.

- Ты вообще на этой выставке что-нибудь видел? Когда я к тебе подошел, у тебя был такой вид, словно тебя туда силой затащили и, вдобавок, обкололи наркотой, - хмыкнул Билл.

- Можно и так сказать, - я вздохнул. – Просто мне все было по барабану. Кроме мамы, конечно, но почти все ее творения я видел раньше.

- В чем тогда дело?

Остановившись возле каменного ограждения, мы смотрели на темную гладь воды, в которой отражались желтое свечение окон и фонариков, украшавших различные кафе на набережной.

Если я расскажу ему про Трюмпера, он сможет дать совет? Мама и отчим точно нет, потому что для них будет неожиданностью то, что их сын запал на парня. Они примут этот факт рано или поздно, но сейчас я не готов объяснять всю ситуацию, ведь я сам ничего до конца не понял.

- В Магдебурге есть человек, который мне нравится, - тихо сказал я, рисуя в воображении лицо Трюмпера.

- Та-а-ак, - оживился Билл. – И кто это?

Самый безмозглый человек в мире, - честно ответил я и опустил голову, пряча лицо за упавшими на него волосами.

Не сказать же, что мне нравится парень! Исключено. Я пока не готов в этом признаться даже себе. Меня все еще бросает в дрожь, когда вспоминаю, как целовался с Дредастиком словно сумасшедший.

- Могу я узнать, в чем твоя проблема, или, думаешь, я читаю мысли? Нет, я, конечно, обладаю некими способностями…

- Я просто не уверен, стоит ли нам начинать отношения, - задумчиво проговорил я.

Билли тяжело на меня взглянул, а потом облокотился на ограждение, переводя взгляд в темную даль, которую местами освещали огни лодочек и катеров.

- Скажу так, парень: все эти мысли, разговоры с самим собой, выбор приоритетов – это полное дерьмо. Нельзя сомневаться. Делай то, что хочешь, и увидишь, как жизнь прекрасна. Твоя мать тоже сомневалась тогда, двадцать лет назад. И что в итоге? Назвала сына в мою честь. Нормально, по твоему? А если бы она тогда отбросила свои рассуждения типа “а что, если мы не подходим друг другу”, или “вдруг у нас ничего не выйдет”, тебе бы сейчас шел третий десяток.

Я в шоке уставился на своего дядю.

- Не все так просто, - очнувшись, пробубнил я.

- Давай, удиви меня, - Билл развел руками. – Скажи, что у тебя куча проблем, что ты не уверен в себе…

- Я не уверен в своих чувствах. Я не знаю точно, есть они или нет. Как это вообще понять?

- Обычно, если человек тебе нравится, то хочется проводить с ним больше времени. Его слова, действия не выходят из головы, и ты постоянно о нем думаешь. Разве нет? – мягко улыбнулся Билл, взглянув на меня.

Я попытался прикинуть, хочу ли я, скажем, прямо сейчас увидеть Тома. Думать долго не пришлось, внутри потянуло, заболело, стоило представить знакомую фигуру в мешковатой одежде, стоящую рядом. И, черт побери, я ведь каждую минуту думаю о нем! Даже когда ем или иду в туалет. О Господи, я здоров вообще? Это помешательство. Дурацкий Трюмпер сожрал мой мозг!

- А что еще? – уныло спросил я, ковыряя небольшую дырку на большом пальце перчатки.

- Слушай, у каждого по-разному, - хмыкнул Билл и покачал головой. – Когда я был чуть постарше тебя, мне хотелось что-нибудь сделать для Симоны. Чтобы показать, как она мне дорога. Где я только не подрабатывал, пахал в две смены. А летом, сразу после экзаменов, пригласил ее в Дюссельдорф, в свой родной город. Там мы сняли яхту, простенькую, конечно, но твоя мама была просто в восторге. Мы катались всю ночь. И я был счастлив видеть, как она улыбается. Вот так. Я считаю, если ты правда что-то испытываешь к человеку, то это заставит преодолеть трудности. Заставит быть сильным и уверенным. Ведь тебя нечего больше не будет волновать, кроме того, кто тебе поистине дорог. Может, тебе тяжело меня понять, Билл, поэтому скажу так: если ты готов сделать ради человека что-то, то это серьезно.

От рассказа Билли я почувствовал себя странно. Я представил его молодым вместе с такой же юной мамой, и вдруг на душе сделалось так печально из-за того, что их роман столь тупо закончился. Не знаю, может, и правда, все, что ни делается – к лучшему, но ведь обидно, что у любящих друг друга людей не сложилось будущее. А что, если и я так пролечу? Что, если не замечу свое счастье?

Сейчас я не знаю, смог бы совершить ради Тома какой-либо поступок. Но если бы он попросил меня о помощи, я бы ни за что не отказал. Ведь когда встала проблема с его отцом, я совершенно бескорыстно ему помог. Это показатель того, что я испытываю что-то к Дредастику, или еще нет?

По моим горестным вздохам Билли, видимо, понял, что дела у меня обстоят совсем хр*ново, поэтому попытался меня приободрить:

- Не надо так убиваться, ради Бога. Ты молод, черт тебя дери, и можешь совершать ошибки направо и налево. Ты имеешь право пробовать и выбирать. Дай тому человеку шанс. Вдруг у вас сложится? О, на днях где-то прочитал, что около половины семейных пар встречают свою половину как раз в этом возрасте. Так что подумай.

Я почесал нос, задаваясь вопросом: оставить в тайне, что этот загадочный человек из Магдебурга мужского пола, или же пусть все останется как есть? И вообще, есть какая-нибудь разница, кого любить?

- А вы много совершали ошибок? – спросил я, чтобы плавно перевести тему.

- Да дохр*на! – громко рассмеялся Шмидт. – Но единственное, о чем я жалею в своей жизни, так это то, что позволил тому долбаному парикмахеру сделать из меня цыпленка! У меня был нормальный цвет волос, пока они не встретились с его креативными идеями.

Я жизнерадостно подхватил смех, но потом вновь задал интересующий вопрос:

- А как же мама? Разве вы не хотели на ней жениться?

Билл не перестал улыбаться, что по истине восхитило меня, ведь еще недавно я видел, какие печальные у него были глаза.

- Твоя мама счастлива, и я тоже счастлив. Какой смысл жалеть? Да, все могло бы сложиться по-другому. И мне становится тяжело, не спорю, когда я начинаю думать об этом. Но то, как сейчас, ведь тоже не плохо, правда?

Он подмигнул мне, и вдруг все внутри устаканилось. Как будто резиновые мячики перестали скакать, а стали не спеша перекатываться из одного угла в другой. Правильная дорога всегда просится в сердце, и люди сами виноваты, когда отвергают ее. И почему нельзя попробовать? Почему нельзя сказать: “Да пошло оно все к черту, я выбираю то, что хочу!”? И если я дам согласие Тому, что я потеряю? Моя ориентация останется под большим вопросом, ну и черт с ней. Может, это только начало. Может, судьбе угодно, чтобы я стал геем, а я тут противоборствую. Я, конечно, все еще в шоке от того, какие мысли меня посещают насчет Трюмпера, но пора бы принять этот факт. Со мной что-то не в порядке, и какая-то частичка души подсказывает, что кто-кто, а Дредастик может помочь найти успокоение. Только верно ли это?

- Мы замерзли!

Мы с Биллом обернулись и увидели приближающихся родителей. Цоканье маминых каблуков становилось все громче, и через минуту они оказались рядом.

- Ма, прекрати, – стал отмахиваться я, когда мама решила поправить мне шарф.

- Что значит “прекрати”? Заболеешь же! Смотри, все горло открыто, я тебе говорила, одень нормальный свитер. А вот это тряпочка тебя должна согреть? Ты наивный, сынок.

Мельком я заметил, как Билли наблюдал за нами с легкой полуулыбкой. И я запретил себе жалеть его, но заставил убедиться в том, что этот человек по-настоящему счастлив. Ведь всем иногда бывает немного грустно...

* http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B5

***

Никогда не думал, что одиночество – такая стремная штука. Мама и Гордон ушли на аукцион, Билли тоже там, а я проспал, как обычно, до обеда и теперь совершенно не знал, чем себя занять.

После вчерашнего разговора с дядей в моем мозгу случился апокалипсис, и теперь в голове полная неразбериха. Не знаю, может, Билл внушил мне что-то с помощью гипноза, или еще каким-нибудь магическим способом, но мне все меньше и меньше кажется странным, что мне нравится особь мужского пола. И не просто какая-то особь, а сам Трюмпер.

От нечего делать я решил сходить в кафе возле гостиницы. Я его еще вчера приметил, по яркой психоделической вывеске, на которой изображена танцующая сосиска. Перспектива съесть чего-нибудь вкусного внушила надежду на то, что жизнь наладится.

Быстро одевшись и взяв сумку, я отправился в путь. Мир предстал передо мной еще мрачнее, чем вчера. Дождь не успокаивался ни на минуту, и мне было всем сердцем жаль кроссовки, потому что я провалиться в лужу сразу же, как оказался на улице. С кроссовком, полным воды, я зашел в помещение, ненавидя все вокруг. Но когда в нос ударил божественный аромат корицы, шоколада и еще какой-то вкусной дряни, жизнь внезапно приобрела краски радости и веселья.

Я заказал двойную порцию горячего шоколада, пряник в форме свинки и кусок пирога с капустой. Не то, чтобы мне сильно хотелось есть, просто я верил, что вкусная еда в силе поднять настроение. Но когда принесли мой заказ, у меня вдруг резко пропал аппетит. Вот просто взял и пропал. Я вспомнил проклятого Трюмпера и чуть не разнылся в голос, потому что почувствовал, как безжалостная тоска рвет меня изнутри. Мне вдруг до такой степени захотелось, чтобы Дредастик был сейчас рядом, чтобы он пялился на меня, улыбался. Чтобы бесил меня, и я мог наорать на него или пнуть. Черт, как же мне этого всего не хватает!

Лежащий рядом с салфетницей телефон вдруг пикнул стандартным гудком, и я перевел на него взгляд. Отлично, села батарейка. А я хотел музыку послушать. Все не в радость.

Грустно уставившись на покрытого разноцветной глазурью поросенка, я пытался осознать, как же я докатился до такой жизни? Пряник все-таки съел, потому как от сладкого я ни в коем случае не могу отказаться. А потом запил горе горячим шоколадом. Это клиника. Я окончательно сбрендил. Иначе как еще можно объяснить то, что я абсолютно все простил Трюмперу? Все, что он тогда сделал, вдруг стало казаться не таким страшным и мерзким. Ведь всему можно дать объяснение. Да, Том вел себя как скотина, но он прав, черт возьми! Я дал слабину, позволив собой воспользоваться. И если сейчас пораскинуть мозгами, то Трюмперу даже спасибо можно сказать, ведь он, правда, был со мной довольно обходителен, хотя мог бездушно поиметь и все. И, если копнуть еще глубже, то меня с самого начала устраивала вся эта ситуация с отработкой долга. Кто мне мешал проломить череп этому похотливому Дредастику? Кто мешал рассказать все родителям? Я первоклассное тряпочное чмо, как вообще Том мог влюбиться в меня?

Билл говорит, что нельзя упускать свой шанс. Но, Боже мой, неужели Трюмпер и есть тот человек, который мне нужен? Дайте кто-нибудь ответ на этот вопрос, иначе моя голова просто взорвется!

Спустя час я выполз из кафе. Возможно, во мне проснулся романтик, или же это было желание заболеть и сдохнуть уже наконец – не знаю точно, но я остановился посередине проспекта, задрав голову, позволяя холодным каплям хлестать по лицу и спускаться под воротник пальто. Я чувствовал, как намокают волосы, они прилипли ко лбу и щекам, противно щекоча. Чувствовал, что замерзаю, но не мог сдвинуться с места.

Не думать ни о чем. Перестать бояться. Верить в хорошее. Научится слушать свое сердце. Мать вашу, я уже окончательно стал психом?! На какой стадии сумасшествия я сейчас?!

Я хочу попробовать. Что-то внутри меня простится в крепкие объятья Дредастика, и я не могу этому сопротивляться. Любовь вообще объяснима? Могу ли я запретить себе не думать о Томе и его тупых красивых глазах? Нет, черт возьми! Сегодня последний день в Берлине, завтра я смогу позвонить Тому и сказать, что я приехал, потому что действительно хочу это сделать. Услышать его голос и почувствовать дрожь в руках, потому как я уверен, что психовать буду жестко. Это необъяснимо. Сейчас представляю, как мы вновь поцелуемся, и кровь начинает кипеть. Неужели это – любовь?

В памяти вновь всплыли обрывки из вчерашнего разговора с дядей, и что-то в мозгу резко щелкнуло. Я почувствовал жар, словно у меня поднялась температура. Невероятно, просто дикое желание позвонить Тому прямо сейчас стало рвать волю на части. Нужно позвонить и все рассказать. О том, как я соскучился, как хочу его поскорей увидеть, и что я готов все забыть. Пожаловаться на то, что обжег язык горячим шоколадом, что промок насквозь. Хочу услышать в ответ что-нибудь приятное, ведь я чувствую - Том обязательно сможет найти правильные слова, которые согреют. Хочу слышать его хрипловатый голос, представляя, как он улыбается. Хочу, хочу, Боже, я хочу этого!

Гигантские лужи и сколький асфальт не были для меня помехой. Я кинулся к гостинице, словно началась атомная война, а там было единственное убежище. Откуда-то появилось тревожное чувство, что я могу опоздать, и я побежал изо всех сил, не обращая внимания на прохожих, которые преграждали мне путь. Зачет по физкультуре не шел ни в какое сравнение – моя скорость зашкаливала, я мчался до колик в низу живота. Распахнув тяжелые двери, словно картонные листы, я влетел внутрь гостиницы и стремительно направился к лестнице, потому как умер бы от ожидания лифта. Сердце билось словно сумасшедшее, адреналин разрывал сосуды и вены. Подъем на шестой этаж я преодолел, как мне показалось, за десять секунд.

Сейчас, еще одна минута. Трюмпер ведь возьмет трубку? Он должен сделать это сразу же, иначе я не выдержу! Я куплю билет на авиарейс и полечу в Магдебург. Нет, лучше угнать самолет и долететь сразу до его дома. Билл говорил, что ради любимого человека можно совершить поступок любой сложности. Да, мать вашу, я готов пойти на преступление, чтобы сказать Тому, что я тоже хочу быть с ним, чтобы услышать его радостный голос, ведь он наверняка будет рад услышать от меня признание! Он ведь все еще хочет быть со мной, правда? Только бы это было по-прежнему так! Надеюсь, у него не случится сердечный приступ? Нельзя, чтобы с ним что-то случилось, он нужен мне здоровым и счастливым!

Дрожащими руками я достал из сумки карточку и открыл номер. Не обращая внимания на кроссовки, которые оставили мокрые следы на ковре, я ввалился в спальню и стал искать зарядку. Нервы сдавали. Я боялся, что меня сейчас отпустит, и вернутся те ужасные мысли, которые не давали покоя раньше. К черту все! Я решил. Нет других вариантов. Я и Том должны быть вместе.

Не боясь, что меня может шибануть током – руки все еще были мокрыми – я поставил телефон на зарядку, а сам рухнул рядом прямо на пол.

- Давай, давай же… - словно молясь, шептал я телефону, который радостно приветствовал меня, когда я нажал на кнопку включения.

Это не шутки. Вот то, что происходит сейчас, далеко ушло от адекватности. Я звоню Трюмперу, потому что хочу сказать ему, что у меня замерзли ноги и что я сдохну сейчас, потому как жутко хочу его увидеть! Да плевал я, что все это смахивает на бред!

Мои руки тряслись, когда я искал среди контактов нужный номер, а сердце начало долбиться о ребра мощными ударами, когда из динамика послышались гудки. Казалось, что все вокруг - не реально. Эти бежевые стены гостиничного номера, разбросанные вещи по полу, перевернутый чемодан… Мне точно все это не снится?

- Алло? – прозвучало так волнующе и крышесносно, что я чуть не выронил телефон.

- Том? Привет, Том! Э… Ты не занят? – взволнованно спросил я, теребя пуговицу на пальто.- Нет. Ты откуда звонишь? Ты приехал? – голос Трюмпера слышался немного приглушенно, но это был его голос, такой, каким я его представлял.

- Нет, я еще в Берлине, но… Ты знаешь, я тут думал… Я очень долго думал обо всем, да. И… Ты должен меня выслушать. Это важно!

Я сходил с ума, потому что слышал дыхание Тома в трубке. Это просто взрывало мозг. Брать себя в руки было бесполезно.

- Подожди, я сяду, - несколько секунд было тихо, но я понял, что Том куда-то идет. – Ты принял какое-то решение? Или в чем дело? Билл! Что-то случилось?

Я шмыгнул носом и вжал телефон в ухо до боли.

- Здесь дождь. Знаешь, мне страшно, он не проходит с того дня, как мы приехали. Я постоянно хожу мокрый и поскальзываюсь на гребаных ступеньках. И солнца вообще нет. Мне хр*ново, Том. Без тебя очень хр*ново. И из-за дождя. Я, кажется, соскучился. И у меня промокли ноги. Я простужусь. Я боюсь, что заболею, и мы не увидимся еще дольше.

- Подожди, - его шальной голос заставила меня нервничать еще сильней. – Ты скучал? По мне?

- Да! – страдальчески выкрикнул я.

- Билл… - я, подобно ясновидящему, словно увидел, как Том недоуменно моргает и держится за голову. – Я в шоке. Ты же завтра приезжаешь? И я, знаешь, все время о тебе думаю…

- Ты не понимаешь! – у меня из носа вовсю текли сопли, и я постоянно с громким звуком втягивал их. – Я все осознал. Меня будто по голове вдруг ударили. Не могу так больше. Ты, сволочь, я тебя люблю!

Я оглох. Наступившая тишина казалась зловещей, густой и тяжелой. Она давила со всех сторон, и я смотрел на заляпанные грязью носки кроссовок, боясь шевельнуться, боясь поднять глаза.

Из динамика раздавалась та же тишина, изредка прерываемая еле слышными вздохами.

- Не молчи, - умирая от неизвестности, попросил я.

Ему что, нечего сказать? Мать вашу, он проглотил язык? Я, конечно, все понимаю, он испытал шок, как и я, впрочем, но я сейчас просто скончаюсь!

- Я не думал, что услышу это от тебя, - выдавил наконец Том. – Приезжай скорее, пожалуйста. Черт, я… Я тоже люблю тебя.

Мир закружился. Мое больное воображение нарисовало распускающиеся цветы сакуры за окном и теплые лучи солнца. Я тупо моргал, пытаясь придти в себя. Во мне расцвело что-то огромное. Я улыбался как дебил, жизнерадостно шмыгая носом. Так и должно быть? Вот так просто. Всего лишь три слова, и я чувствую себя самым счастливым человеком.

- Вот и все, да? – хихикнул я, машинально наматывая на палец прядь волос.

- Да уж, - послышался задумчивый голос. – Прости, но мне нужно придти в себя. Ты умеешь делать сюрпризы.

- Мы теперь что, типа парочка? – уточнил я на всякий случай, продолжая находиться в прострации.

- Именно так, Каулитц, - уверенно подтвердил Том, заставив меня растянуть улыбку еще шире. - Теперь все. Начинается новая эра. И никаких отмазок больше. Подожди… А скажи еще раз? Я должен быть уверен, что это не галлюцинация.

- Том, ну нафига? – недовольно и одновременно смущенно пробормотал я.

- Говорю же, мне нужна стопроцентная гарантия. Ты ничего не курил? И не выпивал? А то будет, как в прошлый раз…

- Нет, - решительно перебил я Тома. – Я в трезвом уме и светлой памяти официально заявляю: я люблю тебя, Томас Трюмпер!

Дредастик жизнерадостно заржал, что заставило мое сердце сменить ритм на более спокойный и умиротворенный.

- Не могу поверить! Как ты это понял? – вопрос заставил меня из последних сил напрячь заплывшие голубыми облаками мозги.

- Потом расскажу. Это долгая история.

- Я не прочь выслушать.

- А я не прочь рассказать. Я позвоню тебе сразу, как приеду.

- Тебя встретить?

- Как хочешь. А вообще было бы круто.

- Тогда назови время и номер платформы.

- Окей.

- Может, сходим в кино, как приедешь?

- Я за. А что сейчас идет?

И что-то подсказывало мне, что мы можем разговаривать вот так целые сутки. Сидеть в мокрых пальто и кроссовках на полу, путаясь в проводе от зарядки и вытирая сопли рукавом – все это стоит того, чтобы слышать человека, который вдруг резко стал для меня значить очень и очень много. Я не думал, что когда-нибудь полюблю вот так. И не какую-нибудь милую девушку с натуральным цветом волос и хорошей фигурой, а парня с дурацкой прической, который, бывает, тупит и выносит мозг. Который любит меня. Так и должно быть? Не знаю. Важно то, что я чувствую это немыслимое удовлетворение. И, может быть, впереди нам будет сложно. Но я готов открывать для себя что-то новое, ведь рядом будет тот, кто несет сейчас полный бред про какой-то новый боевик. А я что? Я увлеченно поддакиваю, хотя совершенно ничего не понимаю. Ведь я, кажется, бесконечно влюблен...

Спустя три месяца

Pov Билл

Ты про*ебал это лето, если не посидел на газоне возле колледжа, попивая холодную минералку или спрайт. После занятий или между парами самое то расположиться на мягкой травке и отдохнуть от учебной суеты, ведь сессия отнимает много сил. Здесь всегда много людей, пространство наполнено смехом и шипением открывающихся банок ледяной кока-колы.

Опустив на глаза солнечные очки, я с удовольствием подставил лицо жаркому солнцу.

Георг сидел рядом, также по-царски развалившись на собственной сумке. Он вертел в руках травинку и сосредоточенно гипнотизировал раскрытую зачетную книжку. Сегодня нам предстояло сдать последний в этом учебном году экзамен.

- Бухгалтерский учет, - с угрюмой интонацией прочитал он в зачетке. – Что-то подсказывает мне, что я нихр*на не сдам.

- Брось, - лениво отозвался Трюмпер, так же, как и я, принимая солнечную ванну. – Билл знает меньше тебя и не нервничает. Все путем. Сдадим.

Гео горестно вздохнул, видимо, не поверив в трюмперовские предсказания.

- Ладно, парни, - решительно сказал он, поднимаясь с травы. – Пойду готовиться в библиотеку. Там хоть не так жарко. Не понимаю, как вы вообще это терпите?

- Я хочу загореть, у меня слишком бледное лицо, - отозвался я.

Друг пожал плечами и, закинув сумку на плечо, махнул нам рукой.

- Увидимся перед экзаменом.

- Ага, - мы с Томом кивнули, не отвлекаясь от нашего занятия.

Георгу я, наконец, все рассказал. Теперь он член нашего тайного общества, ибо только он знает, что я и Том не просто двое лучших друзей. Как я и предполагал когда-то давно, осуждения или еще чего-то наподобие не было. Георг, конечно же, был в шоке, ему потребовался не один день и не одна курица-гриль, чтобы осознать, что теперь он друг двух геев, которые просто обожают его. Мы общаемся так же, как и раньше, и тусуемся вместе не реже обычного.

- Ты шпоры не забыл? – через некоторое время спросил я.

Трюмпер поправил прилипший к шее воротник футболки и ответил.

- Нет, не забыл. У меня, в отличие от некоторых, с памятью все в порядке.

- Это ты виноват. Звонил мне каждый вечер. Когда я должен был писать шпоры?

- Никто не заставлял тебя болтать со мной всю ночь. Я звонил, чтобы пожелать спокойной ночи, и не более.

Поборов в себе желание оттаскать его за дреды, я смахнул ползущего по моей ноге муравья и посмотрел на Тома. Но его невозмутимое и довольное лицо, как будто его спину сейчас массирует сексапильная мулатка, меня ни капли не взбесило. Меня вообще Том перестал бесить. Бывает, вспыхнет что-то, злость или раздражение, но это буквально на полминуты. Стоит мне взглянуть на милого Дредастика, и все проходит. Чудеса.

- Пойду куплю воды, - я поднялся с травы, отряхивая джинсы. – Есть мелочь?

С видом, как будто делает великое одолжение, Том стал ковыряться в карманах.

- Держи, - сказал он, протягивая мне монеты. – Кстати, ты мне еще не вернул долг за чупа-чупс и сигареты.

- Но не сейчас же! – недоуменно воскликнул я.

Трюмпер поиграл бровями и потянул меня за руку на себя, чем привел меня в ужас.

- Всего лишь один поцелуй, ты согласился на это правило.

Мне захотелось удариться головой о дерево, но я лишь глубоко вздохнул и угрожающе посмотрел в игривые глаза напротив.

- Я не могу поцеловать тебя при всех, - пробормотал я, задавая вопрос, через сколько у меня заболит спина, если я так и буду стоять, согнувшись пополам?

- А вчера ты сделал это прямо на парковке, - не сдавался Том.

- Вчера у нас три часа шла консультация по бухучету. Я был невменяем, - неубедительно сказал я в свое оправдание. – Пусти.

Том покачал головой, нахально улыбнувшись. Недовольно цокнув языком, я все же приблизился к его лицу и быстро чмокнул гладкую щеку.

- Вернусь через три минуты!

- Билл это не честно! Что это вообще? Этот поцелуй не тянет на три евро! – обиженно закричал Том мне в спину.

Попросив Бога о том, чтобы никто из студентов, пасущихся рядом, не услышал этого, я быстрым шагом направился к корпусу, в котором находится столовая, а в ней автоматы с газировкой.

Иногда я сам себя хочу спросить: что, черт возьми, происходит? После того, как я вернулся из Берлина, жизнь конкретно изменилось. Мир разделился на до и после. “Мы вместе” - звучит так странно, но правильно одновременно.

Каждый раз я узнаю о Томе все больше и больше. Он не такая задница, каким казался раньше. Он вообще другой. Нет больше пафоса, сволочизма как по отношению ко мне, так и к другим. Том даже обзавелся несколькими приятелями из игрового салона, куда его регулярно таскает Георг. Возможно, он раскрылся благодаря тому, что ушел из дома. Его отец устроил настоящий дебош, когда Том признался ему, что встречается со мной. Это было рискованно, но необходимо. Наши отношения нельзя было бы назвать нормальными, если бы мы жили зажиманиями в машине после пар.

Я бы на его месте тоже свалил. В конце-концов, жизнь одна, и почему я и Том не можем быть просто счастливы, ведь нам правда хорошо вдвоем! Теперь Том подрабатывает помощником бармена в каком-то стремном баре, зато почти ни от кого не зависит. Знаю, что его мама присылает ему деньги, но он тратит их лишь на оплату квартиры.

Я не ожидал, что Дредастик окажется таким романтиком. Мы часто устаиваем так называемые свидания. Берем ноутбук, чипсы с пивом и поднимаемся на крышу дома, в котором Том снимает квартиру. Просмотр блокбастеров и мультиков под закидывание друг друга едой не тянет, конечно, на романтику, зато у меня еще не было таких сумасшедших свиданий. Это совершенно новые эмоции.

А еще у нас был ужин при свечах. В доме Тома сгорела проводка, и света не было до самого утра. Он позвонил и попросил привезти ему свечки, потому как вообще ничерта не видно. Взяв набор свечей, которые мне подарила когда-то очень давно моя одноклассница, я направился к нему с четким убеждением, что совершаю добро. Но кто знал, что ароматизированные свечи испускают такой отвратительный запах? Особенно когда их горит несколько штук одновременно. Лично я не учуял запах дикой розы, зато расчихался на славу. Но это было весело, потому что рядом был Том, который точно так же чихал, матерился и бегал, открывая все окна.

Впереди нас ждет еще очень и очень многое. Мы собираемся после экзаменов съездить в Дюссельдорф к Биллу. Он пригласил нас в гости, чем поверг меня в радостный шок. И я уверен, что нас ожидает увлекательное приключение. Ведь с Томом не бывает иначе. Каждый момент, проведенный рядом с ним, особенный и неповторимый.

Я обернулся и счастливо посмотрел на причину моего идиотского неадеквата. Том обмахивался кепкой и смотрел куда-то в сторону. И от вида его красивого профиля мои печень и сердце весело зашевелились. Вот такая дибильная и больная реакция у меня на этого человека, который заставляет наслаждаться каждой прожитой минутой, который дарит такое удовольствие, о котором я не имел ни малейшего понятия. Любить которого – мой сладкий долг.

Конец.