Пропаганда войны и захватов

События мировой политики конца XIX — начала XX в. от­ражали две противоположные тенденции в развитии междуна­родных отношений. С одной стороны, борьба крупнейших го­сударств за колониальный и территориальный раздел мира вела к росту международной напряженности. Об этом свидетельст­вовали конфликты и войны, непрерывно сотрясавшие колони­альную периферию Европы. Но с другой стороны, все эти бу­шующие в мире конфликты не смогли ни сокрушить, ни даже поколебать европейское равновесие. Более того, сознание на­висшей над миром опасности побуждало правительства к ос­мотрительности, а общественное мнение — к борьбе за укреп­ление мира между народами. Кроме уже упомянутых выше Гаагских конференций, вспомним в этой связи о конгрессах Второго Интернационала, объединения социалистических и социал-демократических партий всего мира, которые прини­мали антивоенные резолюции и могли вывести на улицы де­сятки тысяч людей во всех странах под лозунгами защиты мира¹.

Да и сама Европа никогда прежде не выглядела столь спло­ченной в экономическом и политико-идеологическом отноше­нии, как в начале XX века. Со времени последней крупной войны (франко-прусской 1870—1871 гг.) ее покрьша густая сеть железных дорог, функционировавших как единый организм. Само существование этой транспортной сети, от которой зави­сели нормальная работа экономики и жизнь людей во всех странах, по мнению многих современников, исключало воз­можность затяжных международных конфликтов. В начале XX в. фактически стерлись или находились на пути к исчезно­вению старинные политико-идеологические различия и проти­воречия между народами Европы. В большинстве стран свет­ская культура и светское мировоззрение возобладали над рели­гиозным. Повсеместно складывались институты либеральной демократии, предполагавшие такие принципы устройства госу­дарства, как разделение властей, демократическое избиратель-

¹ Например, Штутгартский и Копенгагенский конгрессы II Интерна­ционала 1907 и 1910 годов.

ное право, широкие политические свободы и права граждан и т.д. Границы между государствами стали прозрачными и по су­ществу номинальными. Рост благосостояния населения откры­вал перед обществом новые возможности удовлетворения своих потребностей и запросов в мирных, взаимоприемлемых фор­мах.

Поэтому в европейских странах широко распространилось убеждение, что кровопролитные и разрушительные войны не только не являются нормальным способом разрешения проти­воречий между государствами, но что именно в начале XX в. впервые возникла реальная возможность вообще исключить такие войны из жизни европейских народов.

Нельзя сказать, что это мнение было полностью ошибоч­ным, но следует признать и то, что люди, разделявшие его, в общем, предавались иллюзиям. В Европе начала XX в. сохра­нялись очаги территориальных и национальных конфликтов. Достаточно упомянуть в этой связи о французских провинциях Эльзасе и Лотарингии, отторгнутых Германией в 1871 г., о Польше, которая уже свыше столетия томилась под иностран­ным господством, о неутоленных национальных чаяниях мно­гих народов Австро-Венгрии и России, о проблемах многочис­ленных национальных меньшинств, оставшихся по ту сторону границ своего национального государства, наконец, о стремле­нии обрести свободу народов Балканского полуострова, все еще находившихся под османским господством.

Некоторые из этих болезненных проблем правительства и общественность стран Европы были готовы предать забвению. Так, например, во Франции идея реванша над Германией за поражение в войне 1870—1871 гг. находила постепенно все меньше и меньше отклика. Италия, вставшая на путь тайных сделок с Францией, фактически примирилась с утратой в сере­дине минувшего столетия Савойи и Ниццы. Да, и в России идеи славянского единства и особой исторической миссии Рос­сии как страны-освободительницы славян, пропагандировав­шиеся во второй половине XIX в. славянофилами, заметно по­тускнели.

Тем не менее, в большинстве европейских стран в конце XIX — начале XX в. сложились влиятельные общественные силы, которые частью искренне (во имя справедливости), час­тью в корыстных целях (погоня за голосами избирателей) сис­тематически эксплуатировали тему «исторической несправед­ливости», постигшей их соотечественников, и коварных проис­ков «заграницы». Речь идет о многоликом националистическом движении. Это движение зародилось в европейских странах в первой половине XIX в., на волне патриотического подъема, вызванного освободительными войнами и революциями того

т 203

времени. Однако во второй половине XIX в. националистичес­кое движение приобрело ярко выраженный консервативный оттенок. Его сторонники демонстрировали приверженность традиционным устоям жизни и ценностям, таким как армия, церковь, сильная исполнительная власть и пр. Они проповедо­вали не столько любовь к своей родине, сколько неприязнь к другим народам и государствам. В условиях «великой депрес­сии» последней трети XIX в., вызвавшей в обществе разочаро­вание либерально-демократическими ценностями, подобные взгляды получили широкое распространение.

Именно националистическое движение выступало с пропо­ведью «жизненной» необходимости колониальных захватов и внешней экспансии. В Германии националисты в 1891 г. обра­зовали Пангерманский союз, членами которого были видные деятели мира политики, деловых кругов, дворянства. Они вы­нашивали планы перераспределения колоний в пользу Герма­нии, присоединения к ней германоязычных народов и созда­ния во главе с ней «Срединной Европы». Во Франции нацио­налисты делали главный упор на подготовку войны с Герма­нией за возвращение Эльзаса и Лотарингии. Итальянские на­ционалисты обосновывали претензии на территории соседних государств, где имелось итальянское меньшинство. Русские на­ционалисты требовали аннексии Черноморских проливов. На­ционалисты в странах Балканского полуострова мечтали о перекройке государственных в пользу своих стран.

Правительства большинства европейских государств офици­ально не разделяли планы националистических организаций и движений. Но и не боролись с националистической агитацией. Учитывая, что в правительственных кругах большинства стран националисты пользовались огромным влиянием, грань, отде­лявшая «частное мнение граждан» от официальной политики государства была тонкой. И сами европейцы не заметили, как в один прекрасный момент она исчезла совсем.