Глава тридцать четвертая

И как все прошло? – спрашивает Томас, когда Джастин возвращается в машину после доклада.

– Я видел вас в дальней части зала. Вот вы мне и скажите.

– Ну, я мало разбираюсь в искусстве, а вы здорово сумели рассказать о «Женщине, пишущей письмо».

Джастин улыбается и тянется за очередной бутылкой воды. Он не хочет пить, но вода-то под рукой, и к тому же бесплатная. – Там впереди сидела одна заноза. – Томас внимательно взглянул на него в зеркало.

– О! Это была вовсе не заноза, а милая пожилая дама. – Джастин улыбнулся, но складка на лбу не разгладилась. – Хотя она мне кого-то напомнила, я даже хотел спросить, нет ли у нее дочери.

– Дочь сидела рядом с ней, разве нет?

– Да, но вспомнилась мне не она. – Он с силой потер лоб. – Все это было так давно… Я не уверен, что узнал бы ее в уличной толпе.

Томас смотрит на него в зеркало внимательно, но с какой-то неловкостью.

Джастин улыбается и качает головой:

– Неважно. Если бы я вам об этом рассказал, вы бы решили, что я сумасшедший.

– Ну и что ты думаешь? – спрашиваю я Кейт – мы гуляем по площади Меррион, и она рассказывает мне о лекции Джастина.

– Что я думаю? – повторяет она, медленно шагая рядом со мной за коляской, где спит Сэм. – Я думаю, что не имеет значения, ел он вчера карпаччо и фенхель или нет, потому что он кажется прекрасным человеком. Я думаю, что вне зависимости от того, по каким причинам ты чувствуешь связь с ним или влечение к нему – это не имеет значения, – ты должна перестать ходить вокруг да около и просто представиться.

Я качаю головой:

– Я не могу этого сделать.

– Почему? Он ведь казался весьма заинтересованным, когда бежал за твоим автобусом или когда увидел тебя на балете. Что изменилось-то?

– Ему теперь не до меня.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Откуда? И не ссылайся на гадания по чаинкам на дне твоей чашки.

– Я теперь пью кофе.

– Ты же ненавидишь кофе!

– А он, очевидно, нет.

Она изо всех сил сдерживается, чтобы не сказать резкость, даже в сторону отворачивается.

– Он слишком занят поисками женщины, чью жизнь он спас, я его больше не интересую. У него был записан мой телефон, Кейт, а он так и не позвонил. Ни разу. Ему до такой степени нет до меня дела, что он выбросил листок с моим номером в мусорный контейнер. И не спрашивай, как я об этом узнала!

– Зная тебя, могу предположить, что ты затаилась на дне мусоросборника.

Я молчу. Кейт вздыхает:

– Долго ты еще собираешься дурью мучиться? Я пожимаю плечами:

– Не очень.

– А что с работой? Что с Конором?

– Между мной и Конором все кончено. Больше не о чем говорить. Четыре года раздельного проживания, после чего нас разведут. Что до работы, то я уже сообщила, что выйду на следующей неделе, мой ежедневник заполнен встречами, а насчет нашего дома… Черт! – Я поднимаю руку и смотрю на часы. – Мне нужно возвращаться. Через час я показываю дом.

– Чмокаю ее в щеку и бегу к ближайшей автобусной остановке.

– Остановите здесь, пожалуйста. – Джастин смотрит из окна машины вверх, на второй этаж, который занимает Центр переливания крови.

– Вы собираетесь сдать кровь? – спрашивает Томас.

– Ни в коем случае! Просто хочу кое-кого навестить. Я недолго. Если вы увидите, что подъезжают полицейские машины, заводите мотор. – Джастин улыбается, но улыбка выглядит довольно жалкой.

В приемной он нервно спрашивает о Саре, и его просят подождать. Вокруг него сидят мужчины и женщины в деловых костюмах, отлучившиеся с работы на обеденный перерыв, читают газеты, ожидая, когда их позовут сдавать кровь.

Джастин придвигается ближе к женщине, листающей журнал рядом с ним, наклоняется, и, когда задает шепотом вопрос, она подпрыгивает от неожиданности.

– Вы уверены, что хотите это сделать?

Все присутствующие опускают газеты и журналы, чтобы взглянуть на него. Он кашляет и смотрит в сторону, делая вид, что говорил не он. На стенах висят плакаты, убеждающие сдавать кровь, фотографии маленьких детей, выживших после лейкемии и других заболеваний.

Он уже прождал полчаса и каждую минуту, нервничая, смотрит на часы: ему нужно успеть на самолет. Когда уходит последний человек, в дверях появляется Сара:

– Джастин!

Она не холодна и не рассержена. Молчалива. Обижена. Это хуже. Он бы предпочел, чтобы она сердилась.

– Сара. – Он встает ей навстречу, неловко приобнимает, целует в одну щеку, в другую, затем почти касается ее губ.

Она отстраняется, обрывая этот фарс.

– Я ненадолго, мне нужно успеть на самолет, но я хотел зайти повидаться с тобой. Мы можем поговорить несколько минут?

– Да, конечно. – Она выходит в приемную, садится, руки скрещены на груди.

Он озирается по сторонам:

– А у тебя нет кабинета или чего-то в этом роде?

– Здесь приятно и тихо.

– Где твой кабинет?

Она прищуривается, и он прекращает расспросы и быстро садится рядом с ней.

– Я здесь, чтобы извиниться за свое поведение во время нашей последней встречи и за все, что произошло после. Мне правда очень жаль.

Она кивает, ожидая продолжения.

Черт! Это все, что я заготовил! Думай, думай! Тебе очень жаль и…

– Я не хотел тебя обидеть. В тот день мои мысли были заняты всеми этими сумасшедшими викингами. На самом деле можно сказать, что мои мысли были заняты ими почти каждый день в течение последнего месяца или двух, и м-м… – Думай! – Можно мне сходить в туалет? Если ты не против. Пожалуйста.

Она выглядит немного сбитой с толку, но говорит:

– Конечно. Прямо по коридору в самом конце.

Стоя рядом с домом, перед которым совсем недавно установили табличку «Продастся», Линда и ее муж Джо прижимаются носами к окну и заглядывают в гостиную. Меня внезапно охватывает желание защитить дом. И так же внезапно исчезает.

– Джойс? Это ты? – Линда медленно снимает темные очки.

Я широко улыбаюсь им дрожащими губами и лезу в карман за связкой ключей.

– Твои волосы… Ты выглядишь другим человеком!

– Привет, Линда, привет Джо. – Я протягиваю руку, чтобы поздороваться с ними.

Но у Линды другие намерения, она желает обнять меня, крепко обнять. Очень мило, конечно, но все наше знакомство ограничивается тем, что более месяца назад я показала ей три дома, и уже тогда она меня удивила: потрогала мой практически плоский живот, узнав, что я беременна. Это было неприятно – мое тело перестало принадлежать только мне, стало собственностью чужого человека. Меня это ужасно раздражало весь месяц.

Я поворачиваю ключ в замке, пропускаю их вперед.

– О! – радостно выдыхает она, а ее муж улыбается и берет ее за руку.

Я вспоминаю, как мы с Конором десять лет назад приехали посмотреть этот дом, который только что освободила пожилая женщина, обитавшая здесь в одиночестве двадцать лет. Я все вспоминаю, и неожиданно прошлое будто становится настоящим, а я сама – привидением.

В доме тогда стоял ужасный запах старых ковров. Полы скрипели. Мы увидели гниющие оконные рамы и такие старые обои, что они успели не один раз выйти из моды, снова войти в нее и опять выйти. Было понятно, что на ремонт уйдет прорва денег, но мы полюбили этот дом, как только очутились там, где сейчас стоят Линда и ее муж.

Тогда у нас все было впереди, Конор был Конором, которого я любила, а я была прежней – идеальная пара. Потом Конор превратился в того, кем он является сейчас, а я стала той Джойс, которую он больше не любит. По мере того как дом делался все комфортабельнее и красивее, наши отношения становились все хуже и хуже. Первую ночь в нашем доме мы провели на ковре, покрытом кошачьей шерстью, и были совершенно счастливы. Позже каждый изъян нашего брака мы пытались исправить, покупая новый диван, заменяя двери и щелястые рамы. Если бы мы потратили столько же времени и сил на поддержание наших отношений, вместо того чтобы украшать дом! Никто из нас не подумал о том, как избавиться от холодных ветров, разрушающих наш брак. Они свистели сквозь расширяющиеся щели, но мы не обращали на это внимания, пока однажды утром оба не проснулись в ледяном холоде.

– Я покажу вам первый этаж, но… э-э… – Я смотрю на дверь детской, больше не пульсирующей как в тот день, когда я вернулась домой. Теперь это просто дверь, безмолвная и неподвижная. Выполняющая свою функцию. И все. – А второй этаж вы осмотрите сами.

– Хозяева все еще живут здесь? – спрашивает Линда.

Я смотрю по сторонам:

– Нет. Нет, они давно уехали.

Пока Джастин идет по коридору в туалет, он читает таблички на каждой двери в поисках кабинета Сары. Он не знает, с чего начать, но, может быть, если он найдет папку, в которой находятся документы, касающиеся сдачи крови в Тринити-колледже в начале осени, он будет ближе к разгадке.

Он видит ее имя на двери и осторожно стучит. Не получив ответа, он входит и тихо закрывает ее за собой. Быстро оглядывается по сторонам: на полках лежат стопки папок. Он бросается к ним и лихорадочно перебирает, пытаясь найти нужную. Через несколько секунд ручка двери поворачивается. Он бросает папку и замирает. На него смотрит изумленная Сара:

– Джастин? Что ты делаешь в моем кабинете?

Ты умный человек, придумай что-нибудь!

– Я заблудился.

Она скрещивает руки на груди:

– Почему бы тебе не сказать мне правду?

– Я шел обратно, увидел твое имя на двери и подумал: дай-ка зайду и посмотрю, как выглядит ее кабинет. Понимаешь, у меня есть такой пунктик – я верю, что кабинет отражает личность своего хозяина. И я подумал, что, если у нас есть будущ…

– У нас нет будущего.

– О, понимаю. Но если бы мы были вмест…

– Нет.

Он рассматривает ее стол и замечает фотографию, на которой Сара обнимает маленькую светловолосую девочку и мужчину. Они радостно позируют все вместе на пляже.

Она следует за его взглядом:

– Это моя дочь Молли. – И сжимает губы, злясь на себя: зачем сказала?

– У тебя есть дочь? – Джастин тянется к рамке, замирает перед тем, как дотронуться до нее, и взглядом спрашивает у Сары разрешения.

Она кивает, и он берет рамку в руки:

– Красивая девочка.

– Да.

– Сколько ей лет?

– Шесть.

– Не знал, что у тебя есть дочь.

– Ты многого обо мне не знаешь. На свиданиях тебе никогда не хватало времени поговорить о чем-нибудь, кроме себя самого.

Джастин внутренне сжимается:

– Сара, мне так жаль.

– Ты это уже сказал, и очень искренне, прямо перед тем, как пришел в мой кабинет и начал что-то вынюхивать.

– Я не вынюх…

Взглядом она пресекает его вранье, осторожно берет фотографию у него из рук. Ее переполняет разочарование, но это не первый раз, когда ее ожидания обманывает идиот вроде Джастина.

– А мужчина на фотографии?

Она выглядит печальной, когда рассматривает снимок, потом ставит его на стол и тихо говорит:

– Раньше я была бы рада рассказать тебе о нем. По крайней мере два раза я пыталась это сделать.

– Мне очень жаль, – в который уже раз повторяет он, чувствуя себя полным ничтожеством. – Теперь я слушаю.

– Кажется, ты говорил, что тебе нужно успеть на самолет, – бросает она.

– Верно. – Он кивает и идет к двери. – Мне очень, очень жаль и ужасно стыдно, я сам себе противен. – И Джастин вдруг понимает, что говорит это от чистого сердца. – Со мной сейчас происходят очень странные вещи.

– А ты знаешь хоть одного человека без проблем? Мы все время от времени вынуждены окунаться в дерьмо, Джастин.

Только, пожалуйста, не надо погружать меня в свое.

– Все правильно. – Он снова кивает и еще раз смотрит на нее с извиняющейся и смущенной улыбкой, затем выходит из ее кабинета и бежит вниз по лестнице к машине, продолжая ощущать собственное ничтожество.