Правомочия собственника в романогерманской правовой системе

Анализ различных источников показывает, что содержание субъективного права собственности принято характеризовать через составляющие его полномочия. В п. 1 ст. 209 ГК РФ правомочия собственника раскрываются с помощью традиционной для русского гражданского права «триады» полномочий: владения, пользования, распоряжения, охватывающего в своей совокупности все возможности собственника. «Триада правомочий «владение, пользование, распоряжение» воспроизводится во всех легальных определениях права собственности и является одной из наиболее устойчивых вербальных формул, применяемых в российском законодательстве» - пишет Р.Б. Позднякова[1].

Впервые она была законодательно закреплена в ст. 420 т.Х ч. 1 Свода законов Российской империи, устанавливающей. Что право собственности имеет тот, «кто, быв первым приобретателем имущества по законному укреплению его в частную принадлежность получил власть в порядке, гражданскими законами установленном, исключительно и независимо от лица постороннего владеть, пользоваться и распоряжаться оным...»[2].

Затем триада полномочий нашла закрепление в Гражданском кодексе 1922 года и 1964 года (ст. 92). П. 2 ст. 1 Закона о собственности в СССР был посвящен правомочиям собственника, и следующий, принятый до нового ГК нормативно-правовой акт: Основы Гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 года в п. 71 ст. 45 говорил:

«Собственнику принадлежат права владения, пользования и распоряжения своим имуществом».

Зарубежное законодательство дает иную трактовку правомочий собственника. Так, например по ст. 903 Германского гражданского уложения собственник распоряжается вещью по своему усмотрению; в соответствии со ст. 544 ГК Франции, собственник пользуется и распоряжается вещами наиболее абсолютным образом[3].

В российском праве имеются различные взгляды на существо и значение триады. В юридической литературе рассматривается множество вопросов, главными из которых являются: а) универсальность триады для раскрытия содержания права собственности; б) полнота объема триады по отношению к объему права собственности; в) историческое место, «привязанность» триады к определенной эпохе, а следовательно, к особой концепции права собственности. Ответы на эти вопросы сильно различаются между собой.

В частности, А.В. Венедиктов считал, что триада характеризует то общее, что свойственно праву собственности во всех формациях[4]. К. Скловский указывает на то, что доказать возможность включения в право собственности правомочия, не отождествляемого ни с одним из элементов триады, практически невозможно, так как аргументация, даже если она и будет изощренной, все равно останется более или менее уязвимой. Такие же проблемы характерны и для попыток доказать возможность наличия права собственности помимо триады. Но в то же время триада им оценивается как некая форма, которая не в состоянии стать средством выявления сути собственности, и это несмотря на ее практическое удобство[5].

На наш взгляд, здесь следует учесть специфику подхода А.А. Рубанова к оценке места и роли триады. Его основной задачей было выделение существенных элементов и конструирование теоретической модели права собственности, преимущественно основываясь на исследовании специфики легального определения[6]. С позиции автора появление триады в российском законодательстве носило в определенной степени случайный характер: в Гражданском кодексе Наполеона с целью преодоления средневекового дробления собственности было одновременно употреблено указание и на право собственности, и на абсолютность этого права с упором на последнее, а в дальнейшем М. Сперанский, желая позаимствовать либеральную модель ФГК для российского законодательства, воспроизвел ее, для маскировки подчеркнув право собственности (триаду)[7].

Ученые-цивилисты приходят к мнению о том, что в легальном определении права собственности можно выделить несколько ключевых элементов и триада - только один из них, хотя и достаточно значимый. А отсутствие упоминания в законе конкретных правомочий собственника «владение, пользование, распоряжение» вряд ли сильно нарушит стабильность правопорядка и снизит эффективность законодательного регулирования отношений собственности.

По нашему мнению, для построения теории права собственности факт отодвигания триады на второй план или умаление ее роли для понятия права собственности само по себе не ведет к сильным теоретическим прорывам или прогрессу правовой науки. Триада имеет большую традицию существования в законодательстве и в теории права и, как отмечают многие исследователи, выступает неотъемлемым элементом минимум двух концепций - права разделенной (расщепленной) собственности и права абсолютной собственности, существовавших в две разные исторические эпохи - феодальную и капиталистическую.

Лаконизм и кажущаяся ограниченность триады правомочий собственника наделе подразумевают содержание гораздо более широкое, нежели просто словесную форму «владение, пользование, распоряжение», так как в различное время любое проявление собственности подстраивалось под одно из известных правомочий (которому оно было ближе), и как следствие - расширялись сами понятия, входящие в триаду.

В связи с этим не совсем оправданно утверждение, что проблема триады - проблема истории права. Происхождение триады действительно имеет глубокие исторические корни и правомерно выводится из эпохи средневековья, становления феодальных отношений. Но древность правовой конструкции отнюдь не умаляет ее значения для теории права и того понятия права собственности, содержание которого она была призвана демонстрировать на протяжении более чем пятисот лет[8].

Связь триады правомочий собственника (равно как иных определений, построенных по принципу перечисления правомочий) с понятием права собственности как отношения лица к вещи или как отношения между лицами неоднозначна. Привязывание триады к одному или к другому будет означать существенную ошибку, которая способна привести к потере той или иной части правового ее содержания[9].

Достаточно интересную и до сих пор сохранившую свою актуальность для государств романо-германской правовой системы классификацию правомочий, образующих право собственности, в конце XIX в. выдвинул М. Планиоль[10]. В соответствии с ней право собственности делятся на две части: а) на материальные акты пользования и потребления; б) на юридические акты. Разновидностью подобной классификации выступает так называемое бипатридное разделение правомочий собственника на: а) правомочия пользования и потребления; б) правомочия распоряжения. Акцент в такой классификации, как правило, делается на правомочия распоряжения, поскольку именно распоряжение связывается с правомочиями собственника на юридические акты, и именно оно отражает понимание права собственности, определяющего характер связей между участниками общественных и правовых отношений. Правомочие распоряжения поэтому нередко характеризуется как наиболее важное в составе права собственности. Подчас подчеркивается, что это правомочие в своем чистом и первичном виде является исключительным, не составляющим в своем полном объеме содержание никакого иного вещного права, кроме права собственности (например, именно в таком виде оно фиксируется в законодательстве ряда государств Латинской Америки)[11].

Изъятие какого-либо элемента из триады нецелесообразно и что именно в совокупности они позволяют понять право собственности, но следует иметь в виду, что каждое из трех правомочий имеет самостоятельное значение. Также как и нецелесообразно добавление какого-либо правомочия в содержание права собственности. При разработке нового ГК РФ было предложено расширить триаду полномочий за счет правомочия по управлению имуществом, но «разработчики кодекса не пошли по этому пути, предложенному многими с учетом всяких модных веяний по части раскрытия права собственности». Доказывалось, что знаменитая триада не охватывает такое правомочие как управление. В конечном счете, ученые пришли к мнению, что «управление может рассматриваться, как составная часть право собственности распоряжаться имуществом, то есть как способ реализации уже имеющегося у него правомочия по распоряжению[12].

Таким образом, мы можем сделать вывод, что содержание триады гораздо более универсально, чем это представляют себе некоторые из упомянутых ученых цивилистов. Ее значение подтверждают: 1) практическая незаменимость, которая проявляется в безусловно неограниченном наборе юридических и фактических возможностей, предполагаемых триадой; 2) отсутствие каких-либо правомочий, которые не могли бы быть подведены под формулу триады; 3) соответствие двум основным формам понятия права собственности. Все это дает основание утверждать, что триада сохранит свои позиции и в теории, и в законодательстве России еще в течение длительного периода времени.