Вера, знание и истина

Вопрос о соотношении веры и знания неразрывно связан с вопросом о соотношении знания и истины, ибо истина есть характеристика, измерение знания. Но эти вопросы обладают и относительной самостоятельностью.

В литературе природа веры традиционно раскрывалась через соотнесение ее со знанием. В истории европейской философской мысли по этому вопросу сложилось, по крайней мере, три подхода. Одни мыслители признавали только знание, а веру фактически отрицали. Так, например, многие мыслители (П. Бейль, М. Монтень, П. Гассенди и др.) считали, что разумно обоснованное знание и вера исключают друг друга. Вера не есть недостаток знания: где есть знание, там вера не может существовать. Поэтому вера в сверхъестественное, чудеса, чудотворные иконы – вымысел, рожденный невежеством. Французский философ П. Бейль (1647 – 1706) писал: «...всякая отдельная догма, выдвигается ли она как содержащаяся в Писании или как-нибудь иначе, ложна, если ее опровергают ясные и отчетливые понятия естественного света разума».

Другие мыслители исходили из приоритета, верховенства веры, а знание или отрицали вообще или его роль явно принижали. Так, например, представители религиозного антиинтеллектуализма исходили из того, что разум на пути к Богу является помехой. Чтобы прийти к Богу – нужно забыть все, что знал, даже забыть, что знание может быть. Тем самым вера сводится к чисто иррациональной вере. «Вера зовет все на свой суд. Вера есть новое измерение мышления, открывающее путь к творцу. Вера есть непостижимая творческая сила, великий, даже величайший, ни с чем не сравнимый дар Божий. Вера не может и не хочет превращаться в знание... и там, где вера трактуется в линиях «Самоочевидных истин», там надо видеть указание на то, что вы уже потеряли веру» (Л.И. Шестов, русский философ. 1866 – 1938).

Представители же религиозного интеллектуализма исходили из необходимости выработать у человека сознательное восприятие религиозного вероучения, опирающегося не только на авторитет, на слепую и бездумную веру, но и на доводы разума. Так, например, Августин Блаженный требовал признания двух путей приобщения людей к религии: понятийно-рационального (логическое мышление, достижения науки и философии) и нерационального (авторитет «священного писания» и церкви, чувства). Но эти пути неравноценны. Бесспорный приоритет Августин Блаженный отдает нерациональным средствам, вере, откровению. «Что я понимаю, – утверждал он, – тому и верю, но не все, чему я верю, я понимаю. Все, что я понимаю, то и знаю, но не все то знаю, чему верю... Поэтому, хотя многие предметы я не могу знать, я все же знаю как полезно им верить».

Третий подход к пониманию соотношения веры и знания фактически связан с признанием одинаковой их значимости. Но в одном случае вера и знание противопоставляются, а в другом понимаются как своеобразное единство противоположностей.

Вера человека, веровательное отношение его к миру – сложное отношение. И каждый из перечисленных выше подходов, на наш взгляд, отражает какую-то из граней этого отношения.

Действительно, если, например, веру вообще отождествлять со слепой верой и соотносить ее с истинным знанием, которым обосновывается тот или иной проект или идея, то в этом случае отрицание слепой веры является естественным, оправданным. Но вера вообще не сводится к слепой вере. Существует также вера, имеющая определенное логическое основание. Поэтому не удивительно, что даже деятельность ученого, которая строится прежде всего на рациональных, логических основаниях без веры не может обойтись в принципе. Почему? Во-первых, потому, что всякое доказательство любых, сколько-нибудь значимых идей, теорий всегда относительно, не полно. «...Как бы ни была совершенная теория, она только приближение к истине» (А.М. Бутлеров, русский ученый – химик. 1828 – 1886). А поскольку теория заключает в себя момент неопределенности, то она, независимо от сознания ученого, включает и момент веры в эту теорию, в ее истинность. Во-вторых, проблема, решением которой занят ученый, это – знание о незнании. И самое заветное желание ученого – превратить незнание в знание, решить проблему. Но как достигнуть этого? Здесь ситуация полной неопределенности. Разные подходы к ее решению желаемого результата могут не давать. И если ученый не будет верить в возможность решения проблемы, то он ее действительно может не решить. «Надежда открыть закономерность в хаотичности так обыкновенна у людей науки, что для наиболее выдающихся из них она становится верованием» (Г. Бокль, английский историк, социолог-позитивист. 1821 – 1862).

Из сказанного напрашивается следующий вывод: так как реальный мир в содержательном плане неисчерпаем и человеческое познание его не имеет конца, то и поиск истины и само произведенное знание всегда будут заключать момент неопределенности. А неопределенность, как отмечалось, это базис веры. Поэтому отрицание веры на основе гипертрофии роли знания несостоятельно.

Столь же односторонен и подход, в котором на первое место ставится вера, а разуму отводится роль вспомогательная или даже вообще отрицается. Но гипертрофия веры и принижение знания также несостоятельны, как несостоятельна и гипертрофия знания и попытка «упразднения» веры. Гипертрофированная вера – это всегда слепая, стихийная, иррациональная вера. Суть этой веры французский писатель Поль Бурже (1852 – 1932) выразил следующими словами «Верить – значит отказываться понимать». Слепая вера – это сфера чувств. И со сказанным выше можно было бы даже согласиться, если бы чувства были гарантом истины. Но чувства таковыми не являются: они могут быть и истинными, и ложными.

Теперь о равноправности веры и знания и их единстве. Те, кто подходит к пониманию веры и знания с точки зрения их противоположности обычно акцентируют внимание на существенных различиях этих явлений. Так, например, П.С. Гуревич в книге «Человек» (М., 1995) различие веры и знания видит в том, что знание – принудительно, а вера – свободна. Знание – это истина, которая существует без меня. Вера не общезначима, но безусловна, чтобы оправдать веру, мученик готов взойти на костер, как это сделал, например, Джордано Бруно.

Но как быть в этом случае с единством веры и знания? Ведь во внутреннем мире человека все взаимосвязано, а значит друг в друга проникает. Не являются исключением из этого правила и вера, и знание. Французский философ Дени Дидро (1711 – 1784) писал, что скептик «Это – философ, который усомнился во всем, во что он верит, и который верит в то, к чему он пришел с помощью законного употребления своего разума и своих органов чувств». «По существу вера и знание – одно; вера должна быть знающей, а знание – верующим». И.А. Ильин, русский философ. 1882 – 1954). «Знание, лишенное рвения в религиозной вере – это не знание, но и рвение, лишенное знания, – это всего лишь огонь пожирающий» (Дж. Коттон).

Единство веры и знания выражается в следующем. Вера всегда нуждается хоть в каком-то осмыслении, обосновании, так как без этого она является верой слепой и определить самою себя с точки зрения истинности или ложности не в состоянии. Вера в этом отношении сходна с интуицией. Результатом работы, например, интеллектуальной интуиции является определенное знание. Но то, каким является это знание с точки зрения истинности и ложности можно определить только прибегнув к логическому мышлению, к доказательству. В свою очередь, получение нового знания, решение не только научной, но и любой жизненной проблемы предполагает и невозможно без веры в возможность этого решения. «Человек должен верить, что непонятное можно понять, иначе он не станет о нем размышлять» (И. Гете).

Говоря о соотношении веры и знания, следует отметить некоторую его некорректность. Вера – это всегда определенное состояние души, переживание, чувство. А что такое знание? В «Философском словаре» (М., 1986) читаем: «Знание – продукт общественной материальной и духовной деятельности людей; идеальное выражение в знаковой форме объективных свойств и связей мира, природного и человеческого». Но если знание рассматривать только как продукт деятельности людей, который существует прежде всего в предметных формах духовной культуры, то в таком виде соотнести его с верой как определенным переживанием человека просто невозможно. Соотносить знания с верой возможно только в процессе его производства или использования в живой человеческой деятельности, т.е. когда знание выступает как определенное состояние нашего сознания, как проявление субъективности.

Далее. Знание – есть способ существования интеллекта, мышления, разума, а вера есть проявление, составляющая мира человеческих чувств. Но интеллект и чувства – силы души и духа человека, его субъективные способности. В свете сказанного, не корректнее ли в исходном пункте соотносить веру не со знанием, а с интеллектом. И только после этого и на этом основании соотносить веру со знанием.

Вопрос о соотношении веры и знания органически связан с вопросом о соотношении веры и истины, лжи и заблуждения, так как последние представляют собой характеристики знания. Поэтому мы говорим истинное знание, ложное знание, знание – заблуждение.

В вере выражается полное и безоговорочное принятие чего-либо. Но так мы можем принимать только то, что считаем истинным. «Вера, – утверждал русский философ В. Соловьев (1853 – 1900), – признание чего-либо истинным с такой решительностью, которая превышает силу внешних фактических и формально-логических доказательств: это не значит, что истины веры не подлежат никаким доказательствам, а значит только, что сила веры зависит от особого самостоятельного психического акта, не определяемого всецело эмпирическими и логическими основаниями». Из сказанного следует, что то, во что мы верим, то считаем и истинным, и, наоборот, то, что мы считаем истинным, в то и верим.

Но вера и истина в гносеологическом плане не только тождественны, но во многом и не совпадают. Так, например, так называемые абсолютные истины в виде таблицы умножения, географических данных, действительных событий нашей собственной жизни, в вере как таковой не нуждаются, так как, они однозначны, закончены, характеризуются полной определенностью. Вера же – это утверждение чего-либо истинным без достаточных к тому оснований, так как сопряжена с элементом неопределенности. Вера «убивается» знанием постольку, поскольку верить в то, что налично существует, присутствует, в то, что уже проверено в определенном отношении смысла не имеет. Но из сказанного не следует, что так называемые абсолютные истины к вере вообще не имеют никакого отношения. Так, к примеру, все знания о фактах («истины факта»), которые приобретаются человеком вне сферы своей непосредственной жизни, вне своего опыта, им ведь не проверяются. Я, скажем, знаю, что на Земле существует Антарктида, но на этом континенте я никогда не был. Поэтому признание мною факта существования Антарктиды предполагает мою веру тем людям, которые ее видели, фотографировали, снимали на кинопленку.

Говоря о соотношении веры и истины, следует иметь в виду и то, что термин «истина» может употребляться в объективном и субъективном смысле. Истина в объективном смысле – это то знание, та информация, которая истиною является для всех, независимо от того, признается она кем-либо или не признается. Возьмем, к примеру, так называемые абсолютные истины. Все они – истины объективные. Объективное содержание заключает и многочисленные истины относительные, неполные. Таковыми, например, сегодня являются наши знания о Солнце, об атоме, о способностях человека и др. Когда объективно-истинное знание человеком добывается или усваивается, то оно становится истиной субъективной, истиной для меня. Но это такая субъективная истина, которая имеет объективное содержание. Но наряду с этим существуют и такие субъективные истины, которые не имеют объективного содержания, но человек относится к ним так, как будто они имеют это содержание.

Так, например, человек может вполне сознательно принимать, как он считает, вполне обоснованное решение, но которое в своем основании является ошибочным. И до тех пор, пока он не начнет их реализовать, он будет верить, что находится на истинном пути.

Вследствие того, что вера опирается не только на объективную истину, но и на истину субъективную, она, в принципе, обладает неограниченной сферой действия. Человек может верить во что угодно: в бога, черта, что земля покоится на трех китах, что жизнь есть и на Марсе и т.д. «Но верования, объективного содержания не имеющие, со временем отвергаются наукой и практикой. Верования, которые мы теперь называем ложными, некогда считались истинными» (Р. Эмерсон).

Так как вера всегда базируется на определенных ценностях, а ориентация на те или иные ценности определяет, конституирует смысл жизни, то вера органически связана и с последним. «Каков кто сам, таков и бог его. Вот почему смешным бывает божество» (И. Гете). «Вера – утверждал Л.Н. Толстой, – есть понимание смысла жизни и признание вытекающих из этого понимания обязанностей». «Сущность всякой веры состоит в том, что она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью».

Проблема отношения веры и смысла жизни является своеобразной интеграцией проблем отношения веры и знания и веры и истины.