Глава 10. Самое худшее не лишиться ухажера, а вовсе его не иметь

Самое худшее не лишиться ухажера, а вовсе его не иметь.

Старая Нора из Лох-Ломонда – трём своим маленьким внучкам в холодный зимний вечер

– Вы не согласны со мной, мисс Уэст? – громко спросила мисс Платт.

Венеция растерянно моргнула несколько раз, сообразив, что не обратила на что-то внимания, и поспешила ответить:

– М-м… да. Конечно, согласна.

Мисс Платт наклонила голову набок и с некоторым удивлением в блеклых голубых глазах задала новый вопрос:

– Что-нибудь случилось?

Венеция покраснела.

– Нет, ничего не случилось. Я просто задумалась.

О Грегоре. Со вчерашнего утра, когда он еще раз поцеловал ее… вернее, она его поцеловала, Венеция не переставала думать о нем.

Это было достаточно тяжело в течение дня, когда маленькая гостиница казалась слишком маленькой для них двоих, но уж ночью… ночью Венеция не спала ни минуты. Храп мисс Хиггинботем был гораздо меньшей проблемой, чем мысли, которые одолевали Венецию, – воспоминания о поцелуе и еще более интимных ласках, которые ей рисовало воображение. Когда под утро она наконец задремала, ее неуправляемый разум повел себя еще более фривольно. Во сне Венеция страстно и неодолимо желала Грегора, и каждое невольное движение еще сильнее разжигало это желание.

После этого поцелуя Венеция остерегалась оставаться с Грегором наедине, что оказалось нетрудным благодаря мисс Платт и мисс Хиггинботем. Обе буквально липли к ней, и она ни на минуту не оставалась в одиночестве. Рейвенскрофт продолжал оказывать знаки внимания мисс Платт, и это разозлило Грегора до такой степени, что он в повелительном тоне предложил молодому человеку отправиться после обеда вместе с ним в конюшню, якобы для того, чтобы осмотреть лошадей. Рейвенскрофт, не понимая, что им манипулируют, охотно согласился. Уводя Рейвенскрофта с собой, Грегор посмотрел на Венецию с торжествующей ухмылкой.

Венеция сердито фыркнула. Грегор стал невыносим. Он обращается с окружающими так, словно все они у него в услужении. Она ничуть не сожалела о своем вчерашнем поступке. Грегор заслужил удар по голове крепким снежком, даже если бы это вызвало снегопад еще часа на два.

– Погода просто ужасная, – сказала мисс Платт. – Снегу со вчерашнего дня прибавилось на целый фут, не меньше.

Это все из-за Грегора, чтоб ему провалиться! У него могло появиться желание порицать ее, но он… он сам отвратительно высокомерный и деспотичный.

Мисс Платт достала шитье из рабочей корзинки, которую принесла с собой.

– Погода такая странная для апреля, она удерживает здесь всех нас, как в западне, иначе не скажешь.

– Вы верите в неотвратимость судьбы?

– Начинаю верить, – серьезным тоном ответила мисс Платт, ловко продевая нитку в иголку. – Гадаю, не привела ли меня моя судьба в эту гостиницу в то же время, что и мистера Уэста, потому что… – Она спохватилась и покраснела. – О Господи, я не должна была говорить вам об этом, ведь мистер Уэст – ваш брат, но я просто подумала… прошу вас, не обращайте внимания!

Венеция удивилась.

Могла ли мисс Платт воспылать подлинным чувством к Рейвенскрофту за столь короткое время? Прошло всего два дня, да и Рейвенскрофт отнюдь не обладал таким обаянием, чтобы сразить женщину наповал с первого взгляда. Разумеется, мисс Платт нельзя назвать женщиной ординарной, но все же…

– Я знаю, о чем вы подумали, – продолжала мисс Платт, втыкая иголку в материю. – Мы с мистером Уэстом очень недолго знакомы.

– Нуда, и…

– Но как только я познакомилась с мистером Уэстом, сразу поняла, что это настоящая любовь.

Венеция подняла брови:

– Но ведь сначала вы увлеклись лордом Маклейном.

– Разве? – Мисс Платт сделала несколько аккуратных стежков. – Не помню.

– Мисс Платт, я терпеть не могу говорить об отрицательных качествах людей, но Ра… то бишь мистер Уэст еще очень молод, характер у него не устоялся. Он пока не в состоянии подняться до уровня эмоций, необходимых для продолжительных отношений, – сказала Венеция (и это было печальной правдой!). – Когда он повзрослеет, то, вероятно, сможет полюбить кого-то по-настоящему, но не теперь.

Мисс Платт рассмеялась:

– Мисс Уэст, вы рассуждаете, как и должно старшей сестре. Я предполагаю, что вам трудно смотреть на вашего брата как на взрослого мужчину. У меня то же самое с Бертраном. Но уверяю вас, мистер Уэст вполне способен на глубокое чувство. – Она уронила шитье на коленки прижала обе руки к сердцу. – Я видела его душу в его глазах.

Венеция потерла висок кончиками пальцев – у нее разболелась голова. Этого нельзя допускать; она должна немедленно поговорить с Рейвенскрофтом. Интересно, как он отнесется к соображению, что мисс Платт влюбится в него всерьез? Может, самое лучшее – не слишком задумываться над этим сейчас? Но где-то в самой глубине ее сознания отчетливо звучал глубокий голос Грегора, который просил ее не вмешиваться в чужие дела, ибо это весьма опасно. Со всей решительностью Венеция отмела это предостережение. Она скорее согласилась бы влезть в мешок и броситься в Темзу в разгар зимы, чем стать такой же твердолобой и бесчувственной, как Грегор.

– Мисс Уэст, – вернул ее к действительности мягкий голос мисс Платт, – у такой красивой женщины, как вы, должно быть множество поклонников.

– Я бы этого не сказала.

Венеция могла бы пересчитать их по пальцам одной руки, потому что большинству знакомых ей мужчин чего-то недоставало, они как бы «недотягивали» до некоего воображаемого образца.

Мисс Платт покачала головой:

– Смею заметить, что у вас наверняка были сотни обожателей. Возможно, даже тысячи.

Венеция не удержалась от смеха.

– У меня было всего несколько поклонников, это чистая правда. Просто я не отношусь к Тому типу женщин, которыми восхищается высший свет. – Она бросила взгляд на свои достаточно округлые формы: – Как ни стараюсь, не могу удержаться от пирожных. С точки зрения нынешней моды я недостаточно стройная и грациозная.

– Не могу с вами согласиться, – возразила мисс Платт.

– Спасибо на добром слове. Но я не жалуюсь. Если бы я чувствовала себя не слишком здоровой или не могла двигаться достаточно активно, постаралась бы похудеть. Но меня вполне устраивает моя комплекция.

Мисс Платт бросила на Венецию неуверенный взгляд, потом, наклонив голову, присмотрелась к собственной фигуре.

– Я охотно позаимствовала бы у вас немножко вашей полноты. Мужчины меня почти не замечают, потому что у меня плоская грудь.

– Этот недостаток нетрудно скрыть умелым выбором платья, – сказала Венеция. – Право же…

Дверь отворилась, и на пороге возникла мисс Хиггинботем. Ее золотистые кудри были зачесаны наверх и заколоты сапфировыми шпильками, а утреннее неглиже отделано дорогим французским кружевом.

Она сделала драматическую паузу, заслонив рукой глаза, словно дневной свет был для нее слишком ярок.

Венеция подумала, что ее мама могла бы встретить аплодисментами столь эффектный выход.

Но мисс Платт всполошилась:

– Мисс Хиггинботем, что с вами? Вам что-то попало в глаз?

Мисс Хиггинботем опустила руку. Окинув взглядом комнату, она проговорила:

– О, я вижу, вас только двое. Я считала, что мой отец и лорд Маклейн все еще здесь.

– Лорд Маклейн? – В глазах у мисс Платт вспыхнуло любопытство. – Позвольте спросить, почему вы хотели увидеть именно его?

Мисс Хиггинботем пожала плечами, но не удержалась от легкой улыбки:

– Я, конечно, всем сердцем предана моему Генри, но…

Улыбка ее стала шире.

Мисс Платт хихикнула и заговорила с жаром:

– Дорогая моя мисс Хиггинботем, я вас прекрасно понимаю! Если бы не обаятельнейший мистер Уэст, я сама влюбилась бы в лорда Маклейна.

Мисс Хиггинботем распахнула небесно-голубые глаза и вздохнула.

– Он почти прекрасен, несмотря на свой шрам. – Она восхитительно вздрогнула. – Я хочу спросить его сегодня перед обедом, не был ли он ранен на дуэли. Просто ошеломительно, если так оно и есть!

Странное чувство возникло в сердце у Венеции. Какое отношение это дитя может иметь к Грегору? Он не обратит ни малейшего внимания на подобное существо, и чем скорее маленькая кокетка поймет это, тем лучше.

Венеция поспешила выбросить из головы немилосердные мысли. Наверное, она и вправду сходит с ума. Во-первых, позволила Грегору поцеловать себя, и это пришлось ей по вкусу, а теперь вот позволяет чувству, похожему на ревность, поднять свою уродливую голову. Не хватало только писать «леди Маклейн» на всех попадающихся под руку клочках бумаги и сочинять выдуманные приглашения на свадьбу.

Не ведая о сердечном беспокойстве, которое породили в груди у Венеции ее слова, мисс Хиггинботем закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

– Я так рада видеть вас обеих! – сказала она. – Не знаете, где сейчас мой отец?

– В конюшне, – сообщила Венеция. – Ваш грум считает, что передняя лошадь вашей кареты не сломала ногу, а только растянула сухожилие.

– С какой стати он так заботится о лошади в то время, как его родная дочь в таком тяжелом состоянии?

Мисс Хиггинботем уселась напротив Венеции и мисс Платт. Последняя ласково похлопала девушку по руке:

– Глядя на вас, не скажешь, что вы в тяжелом состоянии. Мисс Тредуэлл утверждает, что вы скушали все, что она вам подала, и попросили добавки.

– Что она может знать о боли и душевных страданиях, да и любой из тех, кто здесь находится?

Мисс Платт слегка порозовела.

– Я точно не знаю, потому что моя любовная жизнь в последнее время доставляет мне только наслаждение.

– Мисс Платт! – произнесла мисс Хиггинботем задушевным тоном и сжала в ладонях руку старой девы. – Как видно, я заблуждалась на ваш счет. Так вы тоже испытали порывы истинной любви?

Вместо того чтобы смутиться при столь экстравагантных словах, мисс Платт просияла:

– О да, я знаю все об истинной любви. Я как раз говорила об этом мисс Уэст перед тем, как вы вошли.

Господи помилуй, надо бы предостеречь мисс Платт от излишней откровенности. Что правда, то правда, Рейвенскрофт с ней весьма любезен, но только на людях, под бдительным оком миссис Блум и самой Венеции. И он, разумеется, не переходил границ дозволенного приличием.

– Быть может, я помешала вашему разговору? – спросила мисс Хиггинботем.

– О нет! – живо откликнулась мисс Платт. – Мы с мисс Уэст просто обсуждали мужчин.

– Я считаю всех мужчин неуправляемыми, – заявила мисс Хиггинботем. – Я не попала бы в такое ужасное положение, если бы мой любимый Генри прислушался ко мне. Я предупреждала его о том, что будет, если папа узнает о наших отношениях, но Генри отказался убежать со мной. И вот я здесь, буквально вырванная из его объятий!

На мисс Платт это явно произвело впечатление, чего не скажешь о Венеции.

– Мисс Хиггинботем… – начала Венеция, но юная леди ее перебила:

– Называйте меня просто Элизабет.

– Очень хорошо. А вы называйте меня Венецией.

– А меня Далилой, – поспешила вставить мисс Платт.

Элизабет и Венеция удивленно уставились на нее, услышав это имя. Мисс Платт покраснела и пояснила:

– Моя мама считала, что с Далилой обошлись несправедливо. Все думали, как ужасно она поступила, когда обрезала волосы Самсону и тем самым лишила его силы, но, вероятно, ее заставили это сделать!

Элизабет кивнула:

– Я об этом никогда не думала, но смею сказать, что вы правы. Мужчины вечно ругают женщин за все, что те делают.

Голова у Венеции буквально разламывалась.

– Я знаю о мужчинах все! – с неподражаемой важностью произнесла Элизабет. – Я трижды была помолвлена.

– Трижды?! – Мисс Платт растерянно моргнула. – Не может быть!

– Все это были, разумеется, тайные помолвки, потому что папа очень строгий. Но настоящие. Генри даже подарил мне кольцо.

– Элизабет, – обратилась к ней Венеция. – Ведь вам всего шестнадцать лет!

– Некоторые говорят, что я выгляжу гораздо старше.

– Сколько же вам было, когда состоялась ваша первая помолвка?

– Четырнадцать. Может, и не стоило о ней упоминать, он был всего лишь наш младший лакей. Продолжалось это недолго, всего две недели, но является: доказательством того, что я понимаю мужчин.

– Только мужчина может понять мужчину, – заявила Венеция.

– Задайте мне какой-нибудь вопрос о мужчинах, – попросила Элизабет. – И я вам докажу.

Мисс Платт хлопнула в ладоши.

– Отлично! У меня есть вопрос. Предположим, мужчина, молодой человек е определенным положением…

Неужели мисс Платт может считать Рейвенскрофта человеком с положением? Господи, да он едва сводит концы с концами!

– Мужчина, – продолжала между тем мисс Платт, – который оказывает женщине определенное внимание. Спустя какое время можно считать, что его интерес нечто большее, чем флирт?

Элизабет надула губки и, подумав с минуту, ответила с полной уверенностью.

– Спустя неделю.

Мисс Платт явно приуныла:

– Целую неделю?

– Чепуха! – отрезала Венеция. – Всего за неделю невозможно полюбить всерьез.

Элизабет пожала плечами:

– Я полюбила. И Генри тоже.

– И вы уверены, что это любовь? – спросила мисс Платт.

– Вы не можете быть вполне уверены в чувстве мужчины, пока он не посмотрит на вас особенным взглядом.

– Каким? – с величайшим интересом задала вопрос мисс Платт.

– Вот таким.

Элизабет очень пристально посмотрела в глаза мисс Платт.

Венеция в жизни не видела ничего более глупого. Мисс Платт зажмурилась.

– Надеюсь, вы извините меня, Элизабет, но я не понимаю, как можно отличить такой взгляд от самого обычного.

– Приглядитесь поближе, – потребовала Элизабет, положила руки на плечи мисс Платт, приблизила свое лицо к ее лицу так, что они едва не соприкоснулись носами. – Теперь видите? Видите, как мои глаза буквально впиваются в ваши?

– О да! – только и могла произнести мисс Платт.

Элизабет откинулась на стуле.

– Вот так! Теперь вы можете понять, как велика сила взгляда.

– Я понимаю. О если бы мистер Уэ… – Она взглянула на Венецию и покраснела. – Я хочу сказать, что надеюсь когда-нибудь встретить такой взгляд мужчины.

Венеция вздохнула, ей вдруг до боли захотелось побыть одной.

– Если вы решите, что любой мужчина, который просто смотрит на вас, влюблен, то ни один из них не поднимет на вас глаза.

– Не все мужчины такие черствые. Некоторые просто обожают возбуждать в женщинах интерес к себе, – возразила Элизабет, тряхнув кудрями. – Благодаря этому они чувствуют себя более мужественными.

Мисс Платт быстро кивнула:

– Поскольку вы были трижды помолвлены, я думаю, вы в этом разбираетесь.

– Да, – согласилась Элизабет. – К сожалению, у меня богатый опыт, потому что очень трудно быть романтичной, в то время как кто-то другой совершенно лишен воображения.

– Бедняжка! – промурлыкала мисс Платт и погладила Элизабет по коленке.

Не в силах больше выносить этот бред, Венеция, извинившись, удалилась. Надо поскорее сообщить Рейвенскрофту, чтобы прекратил любезничать с мисс Платт, иначе влипнет в историю.

Венеция поднялась к себе в комнату и поморщилась при виде беспорядка, оставленного там Элизабет. Выглядело все так, словно битком набитый чемодан взорвался и его содержимое разлетелось во все стороны. В воздухе висел густой запах лаванды.

Венеция освободила кресло, свалив платья Элизабет на кровать. Девица не принадлежала к числу аккуратных, но ведь у нее имеется горничная, которой надлежало наводить хотя бы относительный порядок. Ботинки и туфли разбросаны по полу. Возле рукомойника оставлены три головные щетки. Через спинку стула перекинуты две мантильи и легкий плащ, а поверх всего этого брошена перепутанная связка лент для волос.

Венеция не была уверена, что удержится на уровне благопристойного лексикона, если проведет еще несколько дней в столь неряшливой обстановке, да плюс еще ночей, озвученных громким храпом и сонным бормотанием Элизабет. В гостинице очень мало комнат, к тому же не очень просторных.

Венеция пробралась к окну и отодвинула занавески, впустив в комнату дневной свет. К счастью, погода улучшилась. Венеция приоткрыла окно, и в него ворвался дивно пахнущий свежим снегом чистый воздух, развеявший запах лаванды.

Опершись о подоконник, Венеция вдыхала холодный воздух, озирая рассеянным взглядом гостиничный двор. Снег таял. У конюшни он лежал таким тонким слоем, что из него торчали стебельки зеленой травы, слежавшиеся кучи грязи во дворе тоже были перемешаны со снегом.

«Дай Бог нам поскорее уехать отсюда».

Дверь конюшни отворилась, и Венеции стало слышно, как Грегор разговаривает со сквайром о лошадях. Она наклонилась вперед и наблюдала затем, как мужчины не спеша идут к гостинице, обсуждая качества лошадей.

Сквайр сказал Грегору что-то о недостатках наемных лошадей, и Грегор рассмеялся. Ветер трепал его темные волосы, сбившиеся на лоб.

Мужчины подошли ко входу в гостиницу, и Грегор открыл дверь. Когда он отступил в сторону, пропуская вперед сквайра, то посмотрел вверх и увидел Венецию. Глаза их встретились.

Примерно с минуту они смотрели друг на друга, потом Грегор улыбнулся, поднял руку и дружески помахал Венеции. Это было настолько в духе прежнего Грегора, что Венеция улыбнулась в ответ и сердце у нее радостно забилось. Может, все осталось по-прежнему? Теперь она особенно ясно осознала, насколько ее тревожила вероятность утратить дружбу, которой она так дорожила.

Она услышала шаги Грегора, когда он вошел в общий зал и присоединился к тем, кто там находился. Мисс Платт, без сомнения, даже сейчас гадает, имеет ли приветливый взгляд Грегора особое значение. Голова мисс Элизабет Хиггинботем набита всевозможной чепухой, но Венеция готова держать пари на пару своих лучших туфель, что взбалмошная девица не избегала бы Грегора после случайного поцелуя. Она радовалась бы его объятиям, обсуждала бы происшедшее со своими друзьями и смело пошла бы на большее.

Горячая волна решимости окатила ее. Венеция закрыла окно, вышла из комнаты и, громко топая по ступенькам лестницы, сбежала вниз.

– Вот вы где!

Грегор стоял у нижней ступеньки, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Это просто несправедливо, что он так хорошо выглядит!

Он был, можно сказать, при полном параде. Галстук идеально завязан, хорошо сшитое пальто сидит на нем отменно.

Он отошел от стены и приблизился к Венеции.

– Венеция, нам надо поговорить.

Он заметил ее смущение, заметил, что какая-то тень скользнула по ее лицу. Но она тотчас выпрямилась и, спустившись с последних нескольких ступенек, остановилась перед Грегором.

– Да, – сказала она, – нам есть о чем поговорить.

И подняла на Грегора ясный, уверенный взгляд. Грегор неохотно улыбнулся. Ни одна женщина не смотрела ему в глаза так, как эта, – без малейшего кокетства или притворства. После того как она запустила в него снежком, Грегор полагал, что увидит ее пристыженной, что она будет просить у него прощения, дорожа его добрым мнением. Однако он не заметил в ее взгляде ни малейшего намека на признание вины.

Тем не менее в груди у него немного потеплело. Отчужденное поведение Венеции в этот день подействовало на Грегора сильнее, чем он хотел бы признать. Он привык полагаться на Венецию во многих отношениях, и попасть к ней в немилость ему не хотелось, такое положение его не устраивало. Она знала его лучше, чем кто бы то ни было, лучше, чем его родные. Знала его пристрастия и предубеждения, горести и радости его семьи, знала и об их семейном проклятии. И как верный друг принимала его таким, какой он есть. Как и он принимал ее, ценя по достоинству ее неординарность.

Вот почему прошедшей ночью, не в состоянии уснуть, он решил, что не может просто так отказаться от тех искр, которые пробежали между ними. Не может.

Венеция нервно облизнула губы и проговорила так, словно бы ей с трудом давалось каждое слово:

– Грегор, мы должны забыть о том, что случилось вчера, и вернуться к прежним отношениям. – Она взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. – Уверена, вы с этим согласны.

– Согласен, что это было бы наилучшей линией поведения… если бы она оказалась возможной.

Ее плечи поникли.

– Мы не можем отступить?

– Венеция, я не уверен, что вы разбираетесь в том, как действуют эти вещи.

– Какие?

– Желание. Страсть. Влечение.

– О, эти, – еле слышно отозвалась она.

– Я не могу держаться безразлично по отношению к вам только потому, что вы этого хотите, или потому, что это удобнее дня нас обоих. Можно было бы сделать вид, будто случившееся не имеет особого значения, только вряд ли это удастся.

Он посмотрел на ее волосы и улыбнулся.

День ото дня он обнаруживал все меньше шпилек в ее обычно строгой и аккуратной прическе, которая теперь стала более свободной. Шелковистые завитки спускались на уши и красивую, изящную шею.

Так вот что изменилось! Он увидел Венецию такой, какая она есть, а не такой, к которой давно привык и особо не приглядывался. В Лондоне она оставалась для него все той же маленькой девочкой, с которой он познакомился много лет назад, бунтующей против своих родителей и очень-смешливой. С течением времени она изменялась, но он оставался слеп к этим переменам.

Теперь он не мог на нее наглядеться. Прошлой ночью, ворочаясь с боку на бок на узкой, жесткой постели, он непрестанно думал о Венеции под аккомпанемент заливистого храпа сквайра и сонного бормотания Рейвенскрофта. Он повторял себе раз за разом, что она не для него, что его влечение угаснет, как только они вернутся в Лондон, но какая-то часть души нашептывала Грегору, что это будет большой потерей. Что любовное безумие может принести благо им обоим, если не сказать больше.

Он пытался прогнать эту мысль, уверяя себя, что Венеция не из тех женщин, для которых подобные вещи что-то значат, но не мог отрицать, что в ее поцелуе, в том, как вздрагивали ее губы под его губами, таилась подлинная страсть, как и в том неосознанном движении, которым она теснее прижала его к себе.

К утру он принял твердое решение поговорить с Венецией. Единственный способ избавиться от этого безумия заключается в том, чтобы предаться ему, довести до логического конца, каким бы он ни был. Сопротивление безумию страсти только сделает ее более сильной, и помогай им Бог, если такое произойдет.

Он взял руки Венеции в свои и заговорил как можно мягче:

– Венеция, хоть мы и не можем вернуться к тому, что было прежде, зато можем сделать шаг вперед.

Он погладил Венецию по щеке.

Она вздрогнула и на секунду закрыла глаза.

– Ты чувствуешь? – хрипло спросил Грегор. – Чувствуешь, как дрожишь от моего прикосновения?

Она кивнула и прикусила губу.

– Венеция, мы можем оставаться друзьями, но можем и…

– Нет!

– Но ты хотя бы выслушай…

– Грегор, мы не должны преувеличивать важность этого влечения.

Он подошел к ней так близко, что его ноги прижались к ней, а его дыхание обожгло ей щеку, когда он сказал ей на ухо:

– Вот сейчас, в эту минуту, я охвачен желанием ласкать и целовать тебя. Как мне удержаться? Скажи, ты хочешь меня?

Венеция задрожала всем телом. Грегор положил руку ей на плечо и медленно провел ладонью вниз, до самых кончиков пальцев Венеции.

– Я хочу распустить твои волосы и увидеть, как они рассыпаются по обнаженным плечам. Но я не могу. Не здесь. – Он уронил руку и отступил от Венеции. – Но в Лондоне… когда никого не будет рядом…

Венеция качнулась вперед, словно хотела последовать за ним, но тотчас овладела собой и скрестила руки на груди.

Грегор наблюдал за ней с удовлетворением. Желание затуманило взгляд Венеции, лицо ее горело. Она тоже не в силах подавить свои эмоции, несмотря на слова, которые произносит.

– Венеция, мы поступили бы глупо, отказавшись от такой возможности.

Помолчав, Венеция ответила:

– Грегор, что бы ни послужило причиной: снег, наше тесное общение или просто возбуждение как таковое… одним словом, чем бы оно ни было вызвано, мне все равно, но повторения я не желаю.

Грегор понимал, что одним-единственным прикосновением мог бы доказать ей, что она ошибается.

Когда их взгляды встретились, он догадался, что и она это понимает. Понимает и все же борется сама с собой во имя того, что ей дорого.

Он шагнул к ней, кровь его кипела, желание снедало, но Венеция увернулась и почти бегом устремилась к двери в общий зал. Она только раз обернулась и бросила ему взгляд через плечо, затем проскользнула в дверь и захлопнула ее за собой. Грегор хотел последовать за ней, однако его остановил хор радостных женских голосов, приветствующих появление Венеции. Черт побери, она там не одна.

Он простоял довольно долго, тупо уставившись на закрытую дверь. Все тело ныло. Чтоб ей пусто было за то, что она отказывается от физической близости! Эти мучения никогда не кончатся, если они не отдадутся друг другу.

Никогда.

В конце концов Грегор вышел во двор. Холодный воздух остудил его пыл. Теперь Венеция может его не опасаться, но настанет время, придет час, когда они окажутся наедине.

И тогда все переменится.