Илья Новгородцев 2 page

Аяврик, налопавшись, стал тереться о ноги хозяина, а потом отправился вместе с ним в спальню. Илья, приняв душ, повалился на кровать и включил телевизор. По местному каналу шли новости – разумеется, докладывали об аресте дяди Крюка. Затем последовал комментарий «эксперта» – на экране возникла круглая физиономия Ларисы Бормотухиной. И журналистка, на чьей необъятной груди сверкала замысловатая брошь огромных размеров, принялась потчевать зрителей жареными фактами, призывая их начать сбор подписей за смертную казнь в отношении Борщевского.

– Мерзкий убийца не должен коптить небо! – призывала она, басовито подвывая и сверкая неестественно белыми зубами. – Подумайте только, он ведь вполне может еще протянуть и двадцать, и тридцать лет, причем жить‑то будет на деньги налогоплательщиков! Почему мы должны терпеть это? Прежнего дядю Крюка непременно казнили бы, если бы он не покончил с собой, и та же участь должна постигнуть его жалкого подражателя…

Зевнув, Илья выключил телевизор. Комната погрузилась во тьму. Аяврик, посвистывая и фырча, лежал в ногах и мирно дремал. Хоть Илья и чувствовал себя уставшим, заснуть он не мог. Ворочаясь с боку на бок, все думал о том, что произошло в Заволжске в последние дни.

Борщевский виновен, это было абсолютно точно. Тогда почему его терзают непонятные сомнения? Илья и сам не мог сказать, в чем дело. Однако Новгородцев не мог отделаться от ощущения, что и он сам, и Михаил Федорович Пономарев что‑то просмотрели. В голове стали всплывать обрывки фраз. И вдруг Илье примерещилось что‑то очень важное, позволявшее увидеть происходящее в совершенно новом свете… однако именно в ту секунду он заснул.

Разбудил его телефонный звонок. Новгородцев раскрыл глаза и уставился в потолок, думая о том, что дядя Крюк, наверное, совершил новое убийство, поэтому ему и звонят в такую рань. И только мгновением позже сообразил: дядя Крюк ведь уже пойман!

– Илюша, дело приняло новый оборот! – услышал он в трубке голос Михаила Федоровича. – Борщевский умер. Официальная версия – самоубийство. А неофициальная… Ну, ты лучше ко мне сейчас подъезжай. Несмотря на субботний день, я у себя.

Михаил Федорович был в своем кабинете – ходил из угла в угол и курил. Илья удивился: Пономарев бросил курить много лет назад, пропагандировал здоровый образ жизни, и вот на тебе! Значит, произошло что‑то из ряда вон выходящее, раз он снова потянулся к сигарете.

– Проходи, садись, – кивнул удовлетворенно Пономарев, увидев ученика. – Кофе хочешь?

И, не дожидаясь ответа Ильи, пододвинул ему чашку. Затем, затушив сигарету, виноватым тоном произнес:

– Да, знаю, сорвался. Самому неприятно. Но это последняя!

И, смяв пачку, швырнул ее в ведро. А потом, запустив в чуб пятерню, заговорил о деле:

– В общем, Борщевского обнаружили повешенным в камере. Сидел он там не один, его специально запихнули не в одиночку – я надеялся, он будет перед сокамерниками хвастаться своими «подвигами» и, не исключено, скажет им, куда отрезанные головы дел. Потому что не верю я ему, будто он их в Волгу выбросил, наверняка схоронил в тайнике. Ты же знаешь, что настоящий дядя Крюк, то есть Онойко, тоже куда‑то задевал головы своих жертв, и куда именно, мы до сих пор не знаем. И тело своей последней жертвы, Насти Панченко, непосредственно перед арестом успел надежно спрятать. Причем для родителей, конечно же, это был ужасный удар – мало того, что дочку потеряли, так ведь даже и проститься не с кем! Вот я и надеялся, что Борщевский будет бахвалиться. А вышло иначе.

Пономарев вздохнул, уселся в кресло, взялся за чашку, в которой плескался холодный кофе, потом махнул рукой и извлек из ящика стола початую бутылку коньяка. Разлив по двум стопкам, протянул одну Илье и продолжил:

– Да, все вышло иначе. Просчитался я! Потому что сокамерники, видимо, настропаленные дешевыми фразочками неугомонной Бормотухиной, решили устроить самосуд. Ну, и вздернули Борщевского. Конечно, будет расследование, ведь уже сейчас понятно, что никакого суицида не было, а произошло убийство. Однако я вот думаю… – Он залпом опрокинул в себя коньяк. – Да, я вот что думаю… Стоит ли в этом случае усиленно разбираться? Собственно, Борщевский получил то, чего заслуживал. Причем по полной программе. А то ведь еще попытался бы, как и Онойко, прикинуться психом, и его бы отправили на излечение в клинику вместо того, чтобы к стенке поставить или хотя бы приговорить к пожизненному.

Илья молчал, понимая, что Михаилу Федоровичу в первую очередь требуется не совет, а возможность выговориться.

– Кот мне уже звонил, – вздохнул Пономарев. – Наш толстопуз, естественно, рвет и мечет. Ему же хотелось блистать на грандиозном судебном процессе, а тут такое… Все его честолюбивые планы накрылись медным тазом! Так что следствие все‑таки будет, я не сомневаюсь. И, если что, именно мне придется отвечать за смерть Борщевского…

За разговорами начальник и подчиненный просидели часа два, после чего Илья отправился домой. Уже рассвело, но с учетом того, что наступила суббота, на улицах практически не было людей. Только изредка следователю попадались на пути фанаты утренней пробежки, да несколько человек выгуливали собак.

Илья мучительно пытался вспомнить то, о чем он думал непосредственно перед тем, как провалился в сон. Что‑то ведь было важное, связанное с дядей Крюком и Борщевским. Но, как он ни старался, ничего не выходило.

Вернувшись домой, Илья снова завалился спать и продрых без задних ног до самого вечера. Разбудил его Аяврик – кот, желавший закусить, нежно покусывал хозяина за ухо. Пришлось встать и плестись на кухню. Он как раз доставал из холодильника еду для кота, как зазвонил телефон. На сей раз на проводе был Аарон Исаакович Кацнельсон, ушедший на пенсию легендарный судмедэксперт.

– Как хорошо, Илья Евгеньевич, – произнес старик нараспев, – что я вас застал! А то пытался связаться с Михаилом Федоровичем, но его супруга сказала, что он уехал на рыбалку и вернется не раньше вечера воскресенья. Причем мобильный с собой не взял. Понимаю, что мешаю отдыхать, однако я был бы чрезвычайно вам признателен, если бы вы подъехали сейчас в морг. Да, я здесь. У меня имеются сведения, которые, как я предполагаю, могут вас заинтересовать.

Илья знал, что Аарон Исаакович просто так никогда не стал бы звонить и заявлять, что у него имеются важные сведения. Но если Кацнельсон все же побеспокоил в выходной, значит, он обладает поистине сенсационной информацией.

Морг располагался недалеко от большого больничного комплекса, некогда гордости Заволжска, однако в последние годы пришедшего в запустение. Илья подошел к двухэтажному зданию из красного кирпича, нажал кнопку звонка и услышал трезвон, разнесшийся по пустому зданию. Дверь ему через несколько секунд отворил молодой патологоанатом. Парень был одет по‑летнему, а на плече у него висел рюкзак. Пропуская Илью внутрь, он вежливо попрощался со стариком‑экспертом, который тоже возник на пороге – в светло‑зеленом рабочем комбинезоне. Руки Кацнельсона облегали резиновые перчатки в кровавых разводах.

– И вам всего наилучшего, Димочка! – пропел Аарон Исаакович. – Передавайте от меня сердечный привет вашей супруге!

Когда дверь за молодым патологоанатомом закрылась, Кацнельсон профессиональным жестом снял резиновые перчатки, бросил их в ведро и, качая головой, произнес:

– Вот, лето сейчас, пора отпусков, и у нас катастрофически не хватает сотрудников. Поэтому пришлось мне тряхнуть стариной.

Впрочем, он явно кокетничал – Аарон Исаакович жить не мог без своей работы и наверняка был рад тому, что его попросили на время вернуться.

– Не хотите ли перекусить, уважаемый Илья Евгеньевич? – спросил Кацнельсон. – Здесь имеется своя небольшая кухня.

Илья отказался – он никак не мог понять, как работающие в морге медики могли спокойно пить и жевать, когда в паре метров от них лежали покойники.

– Благодарю, что вы смогли так быстро приехать! – сказал Кацнельсон и повел Новгородцева в прозекторскую. – Да, я обещал вам кое‑что занятное. Сейчас, сейчас…

В нос ударил застарелый запах разложения, и Илья поморщился. А Кацнельсон даже и бровью не повел – видимо, уже давно привык.

На оцинкованных столах лежало несколько мертвецов, прикрытых зеленой клеенкой. Аарон Исаакович сдернул покрывало с одного из них, и Илья увидел тело Борщевского.

– Это тот, кого в средствах массовой информации называют «новым дядей Крюком», – неодобрительно качая головой, сказал Кацнельсон. – Впрочем, понимаю, людям всегда требуются сенсации – что во времена Нерона, что во времена Интернета. И сейчас, не исключено, больше, чем тогда. Сомнений быть не может – Борщевского убили. Сначала оглушили при помощи тупого предмета, нанеся не меньше трех ударов по затылку, а затем повесили, инсценировав самоубийство. Я сообщил свои выводы и Михаилу Федоровичу, и Вениамину Юлиановичу, и теперь уже их дело – ловить убийц, тем более что сделать это очень легко, поскольку на тот свет Борщевского отправили сокамерники. Но я попросил вас приехать по иному поводу…

Эксперт сбросил клеенку с другого тела, и Илья понял, что перед ним последняя жертва новоявленного дяди Крюка. Он отвел взгляд, не желая смотреть на обезглавленную женщину.

– Личность уже установлена, это Померанцева Лидия Аркадьевна, сорока семи лет, – сказал Кацнельсон.

Он шагнул к другим столам и поочередно снял с них клеенки. Там тоже покоились обезглавленные тела – еще три жертвы Борщевского.

– Отмечу, что Онойко убивал исключительно детей, подростков и молодых женщин, – заявил он. – В нашем случае под эту схему попадает только первая жертва, Оксана Полторацкая. Ведь нынешний маньяк убил даже взрослого мужчину, а двум умерщвленным им женщинам было далеко за сорок. Обычно для серийных убийц не свойственно менять привычки, однако в данном случае речь идет, конечно же, не об одном и том же маньяке, а о двух разных. Новый дядя Крюк выбирает себе жертв по иному критерию, нежели его легендарный предшественник Роман Андреевич Онойко.

Кацнельсон подошел к рабочему столу и вынул из ящика сверкающий стальной крюк.

– Именно этот крюк была найден около последней жертвы. Согласно показаниям свидетеля, убийца потерял его, стараясь отбиться от напавшей на него овчарки. И вот что я хочу сказать… Как только я увидел сие орудие, то немедленно заподозрил неладное.

Старик замолчал и, подойдя к одному из тел, указал на раны, нанесенные убийцей при помощи крюка.

– Как я уже объяснял вам, Илья Евгеньевич, как, впрочем, и Михаилу Федоровичу, раны нанесены при помощи того же крюка, что и раньше, во времена Онойко. Вернее, при помощи одного из крюков, потому что у Онойко их имелось целых три. Один был обнаружен во время обыска в часовне, два других бесследно исчезли.

Илья прекрасно помнил историю двадцатипятилетней давности, однако не понимал, к чему клонит Кацнельсон.

– То, что раны на телах жертв новой серии убийств нанесены при помощи того же крюка, что и раны на телах жертв старой серии, означает одно – новый дядя Крюк каким‑то невероятным образом стал обладателем одного из крюков своего предшественника. Как такое произошло, сказать не могу, да и выяснение этого в мою компетенцию не входит. Однако я могу со стопроцентной уверенностью утверждать следующее… – Медэксперт многозначительно постучал костяшками пальцев по оцинкованной поверхности стола, на котором лежал труп. – Раны всем четырем жертвам нанесены вовсе не тем крюком, который имелся у Борщевского. Его крюк не имеет никакого отношения к орудиям Онойко! Это – жалкая подделка!

Илье понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем ведет речь Кацнельсон.

– Аарон Исаакович, вы хотите сказать… хотите сказать, что у Борщевского имелся другой крюк?

– Этого я не исключаю, – кивнул Кацнельсон, – однако как бы там ни было, Борщевский не является убийцей. Хотя нет, сформулирую по‑иному: возможно, он и убийца, однако в любом случае вовсе не Борщевский наносил раны и отрезал головы новым жертвам. То есть все четверо точно убиты не при помощи того крюка, который у него имелся.

Увидев изумление на лице Ильи, Кацнельсон усмехнулся:

– Можете мне поверить, я ведь все‑таки медик, а не шарлатан. Характер ранений показывает – они нанесены правшой. А Борщевский, если вам это до сих пор неизвестно, был левшой!

– Возможно, он владел левой рукой так же, как и правой? – выдвинул гипотезу Илья.

– Я тоже так сначала думал, – кивнул Кацнельсон. – Однако нет, подобный вариант полностью исключен. На правой руке у Борщевского имелось застарелое повреждение суставной капсулы пястно‑фалангового сустава, и он никогда бы не смог нанести правой рукой столь глубокие раны, какие наблюдаются на телах жертв.

– Вы уверены? – потрясенно спросил Новгородцев. На что Аарон Исаакович сухо ответил:

– Илья Евгеньевич, если бы я не был уверен, то не стал бы беспокоить вас. Кстати, я подготовил соответствующий отчет.

Старик снова подошел к столу и положил руку на толстую папку.

– Значит ли это, что Борщевский не является убийцей? – спросил Илья. И тотчас сам себе возразил: – Нет, не может быть! Его квартира – настоящий храм умалишенного садиста!

– Да, Борщевский был помешан на дяде Крюке, – согласился Кацнельсон. – Так же, как некоторые помешаны на Наполеоне Бонапарте, Элвисе Пресли или Майкле Джексоне. И, вне всяких сомнений, Борщевский был человеком отнюдь не нормальным – мне удалось выяснить, что он в течение последних двадцати лет четыре раза находился на излечении в психиатрической больнице. Однако это вовсе не значит, что он является дядей Крюком. Более того, с учетом характера ранений я могу это исключить. Тот, кто наносил раны и отрезал головы, физически намного сильнее, является правшой и, что немаловажно, ниже Борщевского как минимум сантиметров на десять. Так что, уважаемый Илья Евгеньевич, должен вас разочаровать – дядя Крюк все еще гуляет на свободе! А арестованный вами и убитый сокамерниками человек никак не может являться убийцей.

И с этими словами старик накрыл тело Борщевского клеенкой.

Домой Илья возвращался уже поздно ночью. В течение нескольких часов он беседовал с Аароном Исааковичем и в конце концов убедился – да, опытный патологоанатом не ошибается. Борщевский был сумасшедшим, садистом, извращенцем – но он не был убийцей. Во всяком случае, не являлся дядей Крюком…

А ведь все так складно получалось! Облаченный в черный балахон и с самодельным крюком в руке, Борщевский рыскал по ночному городу… С какой целью, точно сказать нельзя – возможно, потому, что дядя Крюк был для него кумиром, возможно, потому, что действительно хотел напасть на кого‑нибудь и совершить убийство. Однако сделать это ему не удалось.

Илья шел через городской парк. На аллеях не было ни души, а фонари, конечно же, не работали. Внезапно молодой следователь почувствовал на себе чей‑то пристальный взгляд. И, резко обернувшись, заметил фигуру, притаившуюся за корявым деревом. Новгородцев окликнул этого типа, но тот, конечно же, не отозвался. Тогда он бросился к нему – однако фигура уже растворилась во мраке.

Между прочим, Илья мог поклясться, что видел человека в черном балахоне с капюшоном. Или то была игра его воспаленного воображения и теперь ему на каждом шагу чудится дядя Крюк, маньяк, который до сих пор на свободе и в любой момент может снова приняться за жестокие убийства?

Михаил Федорович был все еще на рыбалке, поэтому Илья позвонил прокурору Коту. Тот звонку не обрадовался – в трубке Илья слышал отдаленный раскатистый женский хохот и визг и вспомнил, что супруга Вениамина Юлиановича (которая старше прокурора почти на десять лет) находится сейчас на лечении где‑то за границей. А сам прокурор, пользуясь ее отсутствием, явно предавался сейчас любовным утехам с молодыми девицами.

– Что значит – не того взяли? – спросил злобно Кот, едва услышав первые слова Ильи. – Ты что несешь, Новгородцев? Пьян ты, что ли? Конечно, Борщевский маньяк! Но теперь он помер, и вся эпопея закончилась.

И все же Илье удалось убедить прокурора, что тот не прав. Однако реакция Кота была более чем странной. Хрюкнув, он заявил:

– Никому об этом не говори! А я сам побеседую с Кацнельсоном. Скажу тебе по секрету, Аарон Исаакович в последнее время очень сильно сдал. Говорят, у него Альцгеймер. Так что стоит ли верить россказням старого хрыча? И запомни, Новгородцев: если то, что тебе стало известно, вдруг просочится в прессу, головы тебе не сносить! И оторвет ее вовсе не дядя Крюк, а я лично!

– Венчик, пупсик, ну чего ты так долго треплешься по телефону? – донеслись до Ильи из трубки обольстительные голоса. – Мы устали тебя ждать! Давай, вешай трубочку и займемся кое‑чем гораздо более приятным…

Кот быстро распрощался, а Новгородцев крепко задумался. Прокурор явно не намерен признать свою ошибку и не хочет ставить общественность в известность о том, что Борщевский не был новым дядей Крюком. Оставалась одна надежда – на Михаила Федоровича. Однако тот, как назло, отправился на свою дурацкую рыбалку…

Все воскресенье Илья провел в бездействии, а под вечер ему позвонила жена Пономарева и сказала, что ее супруг только что вернулся домой – со знатным уловом и в прекрасном расположении духа. Илья тотчас отправился к Михаилу Федоровичу.

Завидев своего ученика и верного помощника, тот ничуть не удивился его визиту и стал демонстрировать больших рыбин. Однако быстро смекнул, что гостя занимает что‑то иное. Поэтому, оставив жену на кухне чистить рыбу, Михаил Федорович провел молодого следователя в свой кабинет, запер дверь и, нахмурив брови, произнес:

– Ну, Илюша, давай, выкладывай. Я же вижу: тебя что‑то гложет! И подозреваю, это связано с дядей Крюком, будь он неладен!

Илья поведал Пономареву все, что ему стало известно. По мере того, как он излагал факты, лицо Михаила Федоровича темнело. Наконец, когда Новгородцев замолчал, его шеф, запустив руку в волосы, расстроенно протянул:

– Да, ты принес мне занятную новость, Илья Евгеньевич…

Подчиненный вздрогнул. Если Михаил Федорович обращался к нему по имени‑отчеству, это значило, что он далеко не в самом лучшем расположении духа. Несколько минут Пономарев ходил по кабинету, о чем‑то размышляя, а затем сказал:

– Я чрезвычайно уважаю Аарона Исааковича и, конечно же, доверяю его мнению эксперта, однако, как говорится, и на старуху бывает проруха. Он уже давно на пенсии, и я не исключаю, что старику хочется былого внимания и всеобщего признания. К тому же, скажу тебе по секрету, Кацнельсон серьезно болен.

– Так что же теперь, его словам нельзя доверять, если он болен? – возразил Илья. – Нет, Михаил Федорович, подлинный дядя Крюк действительно еще не пойман. И по‑прежнему представляет опасность для жителей нашего города.

– А вот и нет, бабушка надвое сказала! – повысил голос Пономарев. – Илья, ты же знаешь, я как никто другой желаю, чтобы эпопея с возобновлением серии убийств завершилась, причем как можно быстрее, к тому же раз и навсегда. Однако строить предположения на основании весьма сомнительных сведений, предоставленных Кацнельсоном…

Илья удивился:

– Михаил Федорович, вы что, не верите ему? А по‑моему, эксперт вполне логично все объяснил. На мой взгляд все именно так: Борщевский не может являться дядей Крюком. Это подстава, как раньше со слесарем Коровкиным.

– Может или не может, не твоего ума дело! – воскликнул уже раздраженно Пономарев. – Официально дело закрыто, потому что убийца мертв. Ты понимаешь, что произойдет, если я сейчас созову пресс‑конференцию и объявлю, мол, дядя Крюк, оказывается, живее всех живых и все еще бродит по городу в поисках новой жертвы? Разразится же грандиозный скандал! Нет, Кот этого ни за что не допустит. И наша императрица Екатерина Третья тоже.

– А мне кажется, и прокурор, и госпожа мэр поймут, – возразил Илья. – Потому что только представьте себе: завтра или послезавтра случится новое убийство… И что тогда? Все шишки посыплются на вас! Именно вам, Михаил Федорович, придется отвечать за этот прокол! Или, вы думаете, вину на себя возьмет Кот?

Пономарев тяжело вздохнул.

– Конечно, Илюша, я так не думаю. Но руки у меня пока связаны. Ну все, дядя Крюк покончил с собой, и точка. Жители Заволжска только‑только стали приходить в себя! Ты слышал, мэрша объявила о проведении народных гуляний по случаю избавления Заволжска от упыря? А тут вылезу на сцену я и объявлю, что монстр еще рыщет по городу и желает оттяпать голову новым жертвам… Да меня же сожрут с потрохами! И тебя, кстати, тоже. В особенности если никаких новых убийств не произойдет.

– Надо лучше подумать, что случится, если убийства все же возобновятся, – заявил Илья упрямо.

Несколько минут Михаил Федорович крепко о чем‑то размышлял, а потом наконец изрек:

– Да, в былые времена, когда я был простым участковым, все было гораздо проще. А теперь надо заботиться и о большой политике! Ты прав, Илюша, надо думать о том, что случится, если через пару дней обнаружат новую жертву с отрезанной головой и следами от стального крюка на теле. Поэтому предлагаю следующее – пока ничего подобного не произошло, нечего сеять панику среди населения, все равно ни к чему хорошему это не приведет. Однако я поручаю тебе провести специальное расследование. Только тебе одному, Илья! Учти, о твоем задании никто не должен знать! А ты обязан как можно быстрее вычислить настоящего дядю Крюка. Если повезет, мы его сцапаем прежде, чем он снова убьет кого‑нибудь. Хотя… Может, он уже и город покинул? Потому что двадцать пять лет назад Онойко именно так и планировал – презентовать общественности фальшивого маньяка, а самому смыться из Заволжска.

– Даже если дядя Крюк покинет Заволжск навсегда, это будет значить, что он начнет убивать где‑то в другом месте! – произнес Илья. – Разве мы можем допустить такое?

– За всем миром не уследишь… – заметил философски Пономарев. Но тут же поддержал подчиненного: – Однако именно по этой причине и приступай к расследованию, сынок. Никто тебе палки в колеса вставлять не будет, я позабочусь. Только пообещай мне, что ты никому ничего не скажешь!

Илья пообещал. Мужчины решили, что Илья начнет негласное расследование и постарается в ближайшие дни выйти на след маньяка. Михаил Федорович повеселел, в свою очередь пообещал молодому следователю всемерную поддержку и пригласил Илью отведать жареного леща.

Домой Новгородцев вернулся поздно, принеся с собой несколько мелких рыбешек в качестве съедобного презента для Аяврика. Тот, с порога почуяв гостинец, сразу бросился к Илье и, утробно мурча, стал тереться о его ноги.

Поставив рыбу вариться, Илья уселся за кухонный стол, положил перед собой чистый лист бумаги, взял несколько цветных фломастеров и стал составлять схему. Итак, ему поручено найти дядю Крюка как можно быстрее. А что ему на данный момент известно?

Во‑первых, Борщевский дядей Крюком не являлся. Не исключено, что на совести преподавателя ПТУ были тяжелые грехи, в том числе и убийство, или даже несколько, однако маньяк, отрезающий головы, вовсе не он.

Во‑вторых, что‑то подсказывало Илье: дядя Крюк не пришлый в городе, а родился и вырос в Заволжске. Спрашивается – отчего он начал убивать именно сейчас, ровно через двадцать пять лет после кончины Онойко? Может, кто‑то решился отметить столь кошмарным образом кровавый юбилей? Но опять же, почему только сейчас? Почему не пять, не десять лет назад? Нынешний дядя Крюк сидел долгие годы в тюрьме? Или жил в другом городе и только недавно вернулся в Заволжск? Илья чувствовал, что, узнав ответ на этот вопрос, приблизится к разгадке личности дяди Крюка.

В‑третьих, жертвы. От большого красного кружка, изображенного в центре листа, с инициалами «д. К.», Илья провел линии к четырем зеленым кружкам поменьше, расположенным вокруг него. В прошлом дядя Крюк убивал часто, но все же с достаточно большими интервалами. Теперь же в течение пары недель обнаружено целых четыре трупа. Значит ли это что‑нибудь? По всей видимости, да! Только Новгородцев пока не мог правильно истолковать эту торопливость маньяка.

Жертвы новой серии разительно отличались от жертв старой. Онойко убивал детей и подростков. В основном, конечно, женского пола, однако были и жертвы‑мальчики или юноши. Однако Онойко только пытал их, а затем отрезал головы и никогда не совершал над ними актов сексуального насилия. Ему не требовался половой акт, чтобы самоутвердиться, Онойко достигал власти над жертвами при помощи иных средств. Прежний дядя Крюк никогда не нападал на мужчин. И на женщин старше двадцати пяти – самой старшей жертве было двадцать четыре.

А вот новый дядя Крюк изменил стратегию. Сначала он лишил жизни Оксану Полторацкую, девушку семнадцати лет, что, в общем‑то, полностью укладывалось в привычную схему. Следов сексуального насилия над школьницей не обнаружено. А вот затем начались чудеса.

Далее дядя Крюк убил некую Зою Драгунову сорока девяти лет, работавшую в одной из городских больниц санитаркой. После этого жертвой впервые стал взрослый мужчина – Сергей Круглов сорока лет, безработный. И, наконец, последняя жертва – Людмила Абраменко, временно не работающая, без постоянного места жительства, возраст – сорок два года.

Почему дядя Крюк перешел теперь на взрослых и напал даже на мужчину? Кстати, Сергей Круглов был очень полный субъект, а все равно дядя Крюк с ним справился. Хотя, конечно, он, Круглов, наверняка не ожидал нападения, а дядя Крюк действовал молниеносно.

Первая жертва, Оксана Полторацкая, стала жертвой случайно, сделал вывод Илья. Если бы школьники не заявились в ту ночь на заброшенное кладбище, не потревожили дядю Крюка, находившегося в подземельях под часовней, он бы и не преследовал их.

А вот другие жертвы явно были выбраны дядей Крюком с умыслом. Значит, между жертвами и самим маньяком имеется некая взаимосвязь. И требовалось как можно быстрее выяснить, какая именно.

Илья улегся в постель, но не мог никак заснуть, думая о том, что сейчас по ночному Заволжску, возможно, рыщет дядя Крюк, ищущий новую жертву.

На следующее утро Новгородцев ознакомился с материалами следствия (Пономарев сделал так, чтобы никто не задавал ему ненужных вопросов). В течение одного дня Илья посетил три семьи – Драгуновых, Кругловых и Абраменко. И установил, что жертвы, по всей видимости, знакомы друг с другом не были. Зоя Драгунова работала в больнице санитаркой, а ранее трудилась в других медицинских учреждениях Заволжска. У нее остались взрослая дочь и малолетний внук. Сергей Круглов (у которого, оказывается, имелось прозвище «Жирняк Серега») был в разводе, и его бывшая половина не скрывала, что не особенно горюет по поводу кончины экс‑супруга: Круглов, оказывается, обладал вспыльчивым темпераментом, и рука у него была тяжелая. У Людмилы Абраменко имелись престарелые родители и сын‑подросток: некогда она работала в психиатрической больнице Заволжска, однако начала пить, ее уволили, и женщина в итоге превратилась в бомжиху.

Поняв, что пока дело с мертвой точки не движется, Илья попытался собрать сведения об убийце. Вне всяких сомнений, он мужчина, причем, как установил Аарон Исаакович, правша. Наверняка не старик, но и не молодой человек. И достаточно развит физически.

Илья попытался представить себе, отчего кто‑то вдруг решил копировать убийства дяди Крюка. Хотя… Вот ведь, тот же Борщевский был в восторге от местного маньяка, собирал посвященные тому газетные и журнальные статьи, книги, был буквально пленен личностью дяди Крюка. Спрашивается только, почему? Вопрос явно риторический – у каждого свои интересы, стремления и желания. А Борщевского занимали насилие и деяния знаменитых маньяков. В его квартире имелись книги и о других серийных убийцах, как живших в России, так и за рубежом, но девяносто процентов информации из архива Борщевского было посвящено именно дяде Крюку. По какой‑то неведомой причине Борщевский был в восторге именно от него!

Мать Борщевского, когда Илья посетил ее, не смогла дать внятного ответа на вопрос, отчего ее сын проявлял особый интерес к серийным убийцам. Сгорбленная старушка, облаченная во все черное, постоянно всхлипывала и качала седой головой. С отпрыском она уже давно не общалась, однако его кончина стала для нее страшным ударом. Но, конечно же, гораздо большим ударом была для нее весть, что ее сын являлся новым дядей Крюком.

Илью так и подмывало сказать ей правду, заявить, что Николай Васильевич Борщевский, вероятно, был убийцей, однако отнюдь не серийным. И уж точно не новым дядей Крюком. Но, вспомнив об обещании, данном Пономареву, Новгородцев сдержался.

– А ведь с детства у него такие наклонности были, с детства! – твердила мать Борщевского, теребя кончики черного платка, криво сидевшего на ее голове. – И это несмотря на то, что и муж мой покойный, и я воспитывали Колю как настоящего советского человека. Вот теперь твердят – воспитание не то, родители были дурные и безалаберные. Ничего подобного! Я же образованный человек! И очень старалась сына в люди вывести! Но – гены… Наверное, был у нас в роду ирод, вот Коля в него и пошел. Иначе как объяснить? Не зря же Коля четыре раза в психушке сидел, болезнь его терзала.

Илье было известно – Борщевский четыре раза находился на излечении в психиатрической больнице. Однако ничего нового данная информация вроде не сулила.

– И вот помню: когда вернулся он из психушки, после второго курса лечения, то так и завел шарманку о дяде Крюке. Все уши мне о нем прожужжал! Сын, конечно, и раньше увлекался подобной мерзостью, то есть историей громких убийств. Но я думала – блажь, с возрастом пройдет. А оно не прошло, только усилилось. И пришлось Коле серьезно лечиться. А в больнице с ним, как и с другими пациентами, особенно не церемонились. Но что поделать! А тут он еще вообразил, будто с дядей Крюком в психушке виделся…