Притча о правде и лжи

Булату Окуджаве

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых, блаженных, калек, –

Грубая Ложь эту Правду к себе заманила:

Мол, оставайся‑ка ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,

Слюни пустила и разулыбалась во сне, –

Грубая Ложь на себя одеяло стянула,

В Правду впилась – и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:

Баба как баба, и что ее ради радеть?! –

Разницы нет никакой между Правдой и Ложью, –

Если, конечно, и ту и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты

И прихватила одежды, примерив на глаз;

Деньги взяла, и часы, и еще документы, –

Сплюнула, грязно ругнулась – и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу –

И подивилась, себя оглядев делово:

Кто‑то уже, раздобыв где‑то черную сажу,

Вымазал чистую Правду, а так – ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:

«Ложь это всё, и на Лжи одеянье мое…»

Двое блаженных калек протокол составляли

И обзывали дурными словами ее.

Стервой ругали ее, и похуже чем стервой,

Мазали глиной, спустили дворового пса…

«Духу чтоб не было, – на километр сто первый

Выселить, выслать за двадцать четыре часа!»

Тот протокол заключался обидной тирадой

(Кстати, навесили Правде чужие дела):

Дескать, какая‑то мразь называется Правдой,

Ну а сама – пропилась, проспалась догола.

Чистая Правда божилась, клялась и рыдала,

Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах, –

Грязная Ложь чистокровную лошадь украла –

И ускакала на длинных и тонких ногах.

Некий чудак и поныне за Правду воюет, –

Правда, в речах его правды – на ломаный грош:

«Чистая Правда со временем восторжествует!..»

Если проделает то же, что явная Ложь!

Часто, разлив по сту семьдесят граммов на брата,

Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.

Могут раздеть, – это чистая правда, ребята, –

Глядь – а штаны твои носит коварная Ложь.

Глядь – на часы твои смотрит коварная Ложь.

Глядь – а конем твоим правит коварная Ложь.

19 77

«Мне судьба – до последней черты, до креста…»

Мне судьба – до последней черты, до креста

Спорить до хрипоты (а за ней – немота),

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что – не то это вовсе, не тот и не та!

Что – лабазники врут про ошибки Христа,

Что – пока еще в грунт не влежалась плита, –

Триста лет под татарами – жизнь еще та:

Маета трехсотлетняя и нищета.

Но под властью татар жил Иван Калита,

И уж был не один, кто один против ста.

<Пот> намерений добрых и бунтов тщета,

Пугачевщина, кровь и опять – нищета…

Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, –

Повторю даже в образе злого шута, –

Но не сто́ит предмет, да и тема не та, –

Суета всех сует – все равно суета.

Только чашу испить – не успеть на бегу,

Даже если разлить – всё равно не смогу;

Или выплеснуть в наглую рожу врагу –

Не ломаюсь, не лгу – всё равно не могу!

На вертящемся гладком и скользком кругу

Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!

Что же с чашею делать?! Разбить – не могу!

Потерплю – и достойного подстерегу:

Передам – и не надо держаться в кругу

И в кромешную тьму, и в неясную згу, –

Другу передоверивши чашу, сбегу!

Смог ли он ее выпить – узнать не смогу.

Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,

Я о чаше невыпитой здесь ни гугу –

Никому не скажу, при себе сберегу, –

А сказать – и затопчут меня на лугу.

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!

Может, кто‑то когда‑то поставит свечу

Мне за голый мой нерв, на котором кричу,

И веселый манер, на котором шучу…

Даже если сулят золотую парчу

Или порчу грозят напустить – не хочу, –

На ослабленном нерве я не зазвучу –

Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!

Лучше я загуляю, запью, заторчу,

Всё, что ночью кропаю, – в чаду растопчу,

Лучше голову песне своей откручу, –

Но не буду скользить словно пыль по лучу!

…Если все‑таки чашу испить мне судьба,

Если музыка с песней не слишком груба,

Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, –

Я умру и скажу, что не всё суета!

19 78