Annotation 5 page

С коробком в зубах песня вышла на ура. – Интересно, где его Афганистан расположен? – лицо Шамиля пошло пятнами. – Видел я таких «афганцев». Еще когда в Добровольную народную дружину ходил. Случалось, по дюжине за вечер в подрайон притаскивали. – Сижу я цельный день в хала… халате,
На йом сплошные рукава,
Фуражка новая на вате,
Щоб не промёрз… промёрзла голова…

Охранник Вася остался дежурить возле певца. Охранник Стас вместе с хозяином направился к гостям. Артур шел впереди, ступал широко, полной стопой. Взгляд прятал, смотрел то на землю, то на носки модных туфель. – Глупый я, Сан Петрович, – вздохнул Чисоев-старший. – Полтинник прожил, а ума не нажил. Пистолет надо было брать. Говорили мне мои ребята, пускать одного не хотели… Младший брат услышал или почувствовал. Остановился, скривил рот. Шаг, еще шаг… – Хотел бы го… голыми руками
Я цепь железную порвать,
Да жаль, братишечки, я с кандалами,
Мне всё одно не убежать!

Псих умолк. – Весело живем, да? – оскалился Артур. Оскал, судя по клыкам, был семейный, наследственный. – Хватит играть, Шамиль! Что ты хотел – увидел, что надо – услышал. Все я тебе рассказал, ничего не скрыл. Как брата, прошу, умоляю: оставь меня по-доброму! Дай дело закончить. Не за себя, за тебя боюсь. И за уважаемого Александра Петровича боюсь. Не хочу, чтобы пострадал кто-то… Чисоев-старший набычился, сжал крепкие кулаки. Учитель махнул рукой: – Минуточку! Позвольте пару слов… – Не слухай його! – донеслось от забора. – Не слухай! Перевэртэнь! Александр Петрович нашел в себе силы улыбнуться. – Забавный титул! Артур Рустамович! Подготовка и проведение языческого обряда – дело неподсудное. Можно, конечно, упрекнуть вас в том, что вы забыли о семье, причем очень некстати… – Мое дело! – рыкнул Артур. Шамиль подался вперед, но учитель встал между братьями: – Ваше, не спорю. Кажется, религиозные искания дорого стоили вашей дочери… – Мое дело!.. – Ваше, ваше. Успехов! Но давайте еще разок сложим все вместе. Вы обиделись на Бога. Не на судьбу, не на Провидение, а лично на Творца… У Шамиля заклокотало в глотке. – Именно так мы вас поняли. Да и вы с этим не спорите. Итак, первый кирпичик – обида. Остальные кирпичи мы видим: валун и бревно. Как я догадываюсь, жертвенник и кумир… – Это дядя! – взорвался старший брат. – Дядя Расул! Он муллой хотел стать, в медресе учился. Выгнали его, коньяку много пил. Обиделся он на Аллаха – прямо как ты сейчас, брат. Обиделся и сказал: Аллах не наш бог, не аварский. У нас – свои боги, правильные, старые. За аулом капище нашел, жертвы приносил… – Каменным ножом, – подхватил учитель. – Нож, как я понимаю, вам еще не подвезли. Иначе бы мы бедного Колю уже не увидели… – Не слухай! Перевэртэнь! Гэть його! Александр Петрович пристукнул клюкой: – Ваш наивный жертвенный баран, Артур Рустамович, кое-что почуял. Правда, ошибся адресом. Я-то его резать не собираюсь. Ты еще не понял, Шамиль? Шамиль нахмурился: – Понял? Нет, не понял. Он же псих, а не баран! – Баран. Натуральный баран. Говоря современным языком, Артур Рустамович желает выйти из-под юрисдикции Творца. «Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться?» Псалом Давидов за номером 26. Считают, что более точный перевод: «Господь – крепость души моей». Твой брат, Шамиль, желает эту крепость разрушить. Выйти душой, видишь ли, на свободу. Крепость души, не жизни. Самоубийство – не выход… – Самоубийство? – прохрипел Артур. – Ну уж нет! Себя убью, к Нему попаду. Тепленьким. Ни оружия, ни друзей… Не хочу! – Отречение – не выход. Всевышний либо внимания не обратит, либо… – Похули Бога та помри! – подсказали от забора. Учитель кивнул: – Спасибо, Коля! Иов, глава 2. «Похули Бога и умри». Тоже не выход. – А Бечеду-мечеду жертвы приносить – выход? – возмутился Шамиль. – Ладно, брат, решил ты, что Аллах плохо с тобой поступает. Чем бревно против Аллаха поможет? – Мое дело! – хмуро повторил младший. – Каждый сам за себя решает! – За себя! – подхватил Александр Петрович. – Вы сказали, не я. Дело в том, Шамиль, что всякий бог требует платы. «Даю, чтобы Ты дал» – это не римляне первыми придумали. Артур Рустамович желает, чтобы аварский громовержец защитил его от Бога. – Чужого бога! – взревел Артур. – Жесткого, подлого… – За такую услугу барашка мало. Целого стада мало! Тут нужна настоящая жертва. Твой брат, Шамиль, вспомнил, что в селе Хитцы есть славный парень Коля. Всем хорош: псих, вероятно, с судимостями. Родственники померли… – Меня заме… заметят часовые,
И крикнут раз, и крикнут два,
Взведут курки они, они стальные,
Наверное, убьют меня!..

– Именно! Односельчанам будет достаточно узнать, что бедного Колю пристроили в психбольницу. Документы оформить – плевое дело. Или они уже оформлены, Артур Рустамович? Одного не пойму: что вы ему про меня наплели? Педагог по определению – злодей, учеников ест, кровь их пьет. С этим соглашусь. Но почему – оборотень? – Ничего не говорил! – отрезал Чисоев-младший. – Зачем? Я и не знал, что вы сюда приедете. А ты, Шамиль, не верь ему, не верь Александру Петровичу! Хороший он человек, мудрый, но старый. Все перепутал, все наизнанку вывернул. Доказательства где? Бревно есть, камень есть, Коля-афганец есть. Живой! И все живы: никого не режу, не убиваю. Да, обиделся я на Творца. Не хочу под Его рукой ходить, на ниточках висеть. А больше ничего и нет. Не докажете! Александр Петрович еле удержался от привычного: «Не ври!» Дети выросли… Куда больше его беспокоило то, что речь Артура стремительно теряла былую гладкость. Акцент прорезался сильней, чем у Шамиля, звуки выходили гортанными, цокающими. Не речь – клекот орла, стук копыт. Кожа на лице Чисоева-младшего потемнела, заострился орлиный нос… – Я, Артур, ничего доказывать не собираюсь. Сегодня утром ваш брат сказал мне: «Не понимаю, что происходит!» Я, как мог, объяснил. Конец урока. Он повернулся к Шамилю, но чемпион лишь сдвинул густые брови. Артур тоже промолчал. Псих, и тот оборвал песню. Поставил канистру на землю, коробок выплюнул. – А теперь слушай меня, брат, – сипло начал Шамиль. – Внимательно слушай! Младший зыркнул исподлобья: – Дун гiенеккун вуго! – Слушай! Учителя не обвиняй. Я его попросил, я к нему приехал. Сан Петрович увидел – и сказал. И ты тоже, брат, сказал. Разное вы сказали. Ты сказал, что резать никого не станешь. Ни Колю, ни Ваню, ни Хасана. Дида мун битiун вичiчiанищ? А если сказал, то объясни. Гьа-б щи-б? Что это все значит? Бичiчiуларо, Артур! Нет, не докажи. Я тебе, брату, и так поверю. Объясни! – Извините, что вмешиваюсь! Лысый художник, никем не ждан, заглянул через плечо Чисоева-старшего. – Я, собственно, хотел насчет заказа уточнить, но краем уха услышал. Опять-таки извините… – А? – дернулся Артур. – Вы… Вы работайте, Валентин Иванович… Художник вытер потную лысину платком: – Работать? Хотел бы уточнить, над чем именно. Вырезать в дрянной сосне собственную статью УК? То, что вы сейчас наговорили, тянет на 93-ю, пункты «б» и «е». Не удивляйтесь, Александр Петрович. Это вы у нас правильный и заслуженный, а меня по жизни изрядно ребрами повозило. Неуплата алиментов – одно дело, а умышленное убийство при отягчающих – иное. Так что? – Что? – озверел Чисоев-младший. – Деньги не заплачу, вот что! Я вас, Валентин Иванович, уважаю, но и вы меня уважьте. До темноты должны закончить кровь из носу… Лысый отрицательно мотнул головой. – Сговорились, да? За спиной моей шептались?! – Артур набычился. – Не хотел! Мамой клянусь, не хотел!.. Рука скользнула к поясу, к кожаной кобуре. – Брат! – крикнул Шамиль. – Не надо!.. Опоздал. Пистолет был в руке – «Browning BDAO Compact», подарок на сорокалетие. – Меня слушайте! Меня! Вы, Валентин, идите работать. Тебя, брат, очень прошу: оставь мой дом. На твой вопрос отвечу, обязательно отвечу. Потом! Старший глянул младшему в глаза. Вдохнул. Выдохнул… – Чисоевы!!! Прекратить! Не велит наука педагогика голос повышать, но много гитик имеет она. Иногда собакой Баскервильской взвоешь. Вот, польза несомненная. Шамиль обмяк, из стальной пружины сделался человеком. Артур повертел в руке пистолет, в кобуру спрятал. Моргнул виновато: – Извините! Учитель взял депутата и чемпиона за руку, потянул к воротам. Клюка путалась в ногах, вырывалась, била тугой кривулей в ладонь. – Гэть! Гэть! – ликовал контуженный Коля. – Браму за нымы затворыты, колом пидперты! Охранники ждали возле открытой калитки. – Был у меня брат! – прохрипел Шамиль. Учитель хотел возразить – не успел. В уши ударила милицейская сирена. Пока еще не рядом, в конце улицы. Шкаф по имени Стас нетерпеливо махал рукой: – Проходите, проходите!.. – Калитку заприте! – кричал вслед Артур. – Не пускайте никого! Никого!.. 15:32
…у вас дети есть? Беспокоюсь, знаете ли…

«Беркуты» встретили их у третьего дома, возле гнилого тына. Сначала запахом: табак с ружейным маслом и гуталином, потом – автоматными стволами в упор. – Стоять на месте! Руки! Двое слева, двое справа. Еще двое за спину заходят. – Руки!!! – Руки? – Шамиль махнул депутатскими корочками. – Оторвать? Могу! Становись в очередь! Птица-беркут острым глазом славится, суслика из-под облаков замечает. А тут не суслик – красный сафьян с золотыми буквами. Отступили на шаг, другой: – Документы, гражданин! Гражданин учитель, порадовавшись, что догадался захватить паспорт, скользнул ладонью к внутреннему карману куртки. Ближайший «беркут» хищно щелкнул клювом: – Не двигаться! Сами достанем! На плечо Александра Петровича упала могучая ручища. Словно дубиной с маху огрели. Бывший классный руководитель просел под ударом, согнул колени, ища равновесие, взмахнул клюкой… – Ой! Йё-ё-ё-ё!.. Когда старик распрямился, решил, что пора удивляться. Правая рука ноет, будто ведро цемента таскал, поясницу иголками колет, под веками желтизной плеснуло… И три автоматных ствола в лицо. – Не трогайте учителя! – запоздало крикнул Шамиль. – Не смейте! Гордые птицы переглянулись. – Так это ваш учитель, Шамиль Рустамович? Предупреждать надо! Международного класса старичок… Двухметроворостый блондин-нибелунг, кряхтя и постанывая, держался за ушибленную промежность. Наскоро вернув себе товарный вид, взял поданный коллегами АКСУ, шагнул ближе. Учитель спрятал клюку за спину: – У вас дети есть? Беспокоюсь, знаете ли… – Ага! – щелкнул клюв. – Близнецы! Вы это… Простите, пожалуйста! 15:42
…ябеда, ябеда, кислая капуста!..

– Ордера у вас нет? Нет! Документы показали? Не показали! Голос депутата Чисоева звучал с проникновенной мягкостью. Скромно ожидая в сторонке, бывший классный руководитель оценил и даже возгордился. Пузатый «полкан» при двух орденских планках тоже проникся. Слушал, не перебивая, кивал в нужных местах. – Идем мы с уважаемым человеком, заслуженным учителем республики, по улице. Откуда идем? От брата моего идем, уважаемого человека. Трезвые идем, без оружия… – Так был же сигнал! Служивый прокашлялся, набирая куражу. – Вы, Шамиль Рустамович, человек государственный, понимать должны. Имел место телефонный звонок от гражданина Непейвода Василия Владиленовича, служащего охранного агентства… – Васёк-холуёк звонил, – шевельнул губами Чисоев. – …который сообщил о факте нападения на дачный участок вашего брата, гражданина Чисоева Артура Рустамовича. Что мы могли подумать, Шамиль Рустамович? Особенно после того, что на вашего брата, извиняюсь, свалилось? Депутат открыл было рот, дабы основательно разъяснить вопрос, но Александр Петрович опередил Шамиля. Самое время наябедничать! …ябеда, ябеда, кислая капуста! – Вы, товарищ полковник, и сами видите, что налицо явное недоразумение. Ничего страшного, оформите, как боевую учебу… На круглом полковничьем лице обозначилось тяжкое раздумье. – Кстати, Артур Рустамович хотел вам звонить. Псих к нему ворвался – сосед контуженный. Коньяку требовал. А когда Артур Рустамович отказал, бензином себя облил. Представляете? Схватил спички… Артур, знаете ли, очень желал бы психа этого прибрать и… э-э-э… оформить куда-нибудь. Я ничего не перепутал, товарищ депутат?
Возле подъехавшего микроавтобуса выстроилась очередная мебельная выставка. Три шифоньера – один другого краше. Тот, что повыше, припустил грузной трусцой, но Шамилева длань остановила искренний порыв. – При ребятах не хочу, – вздохнул Шамиль. – Вопрос у меня к вам, Сан Петрович. Клюка ударила в пыльную землю: – Только не спрашивайте, как я этого бойца одолел. Сам не понимаю. Чисоев-старший удивленно моргнул: – А что такого? Грамотно палкой ткнули. Дуриком подставился – дуриком согнулся. О другом речь, Сан Петрович. Все вы сделали, что обещали. Спасибо! Сейчас скомандую, чтобы домой вас отвезли… Умолк, ковырнул туфлей пыль. Наверное, думал: ловко ли будет денег предложить. Услуги нынче платные; тем паче, эксклюзивные, с цитатами из Корана. – Всю нужную медицину я с собой захватил, – Александр Петрович запрокинул голову. Небесные бездны молчали с отменным равнодушием. – Чисоев, я в твоем полном распоряжении. Мне бы только часа полтора полежать – после лекарств. Такая вот я старая кляча… – Э-э! Почему кляча? Совсем не кляча! Полежать – не вопрос. Тут, в трех километрах, дом отдыха. Снимем этаж, отдохнем. Отдохнем – делами займемся. С вами, учитель, мне спокойнее. Быстрее думаю, правильно решаю… – «С песней шагает простой человек, Сталин и Мао слушают нас, – с выражением продекламировал старик. – Москва – Пекин, Москва – Пекин! Идут, идут вперёд народы…» Чисоев, я же просил не разводить культ личности на пустом месте!.. 17:53
…прыгай, обезьянка!..

На этот раз хлебное поле раскинулось далеко внизу – желтое пятно в обрамлении зеленых потеков. Ни проселка, ни наглеца в кепке с козырьком. Высота! Спускаться было ни к чему. В теплой податливой синеве думалось спокойнее. Мелочи сгинули, все нужное приобрело истинный масштаб – даже собственные ошибки. Наглеца не стоило ни пугать, ни уговаривать. Опасно! Сотворенные по Образу и Подобию начинают мнить себя равными, меряться ростом. Даже этот, с двумя инфарктами. Камешек, понимаешь, при горе! Видел бы он эту Гору! Горизонт потемнел, взялся серой пеленой. Воздух колыхнулся, затвердел, ударил грозным ветром. Гордецы! Возомнили о себе, приматы! Ветер стал вихрем, закрутился воронкой. Потянулся жадным хоботом к далекой земле. …Я забуду вас вовсе и оставлю вас, и город сей, который Я дал вам и отцам вашим, отвергну от лица Моего! И положу на вас поношение вечное и бесславие вечное… Но гнев уже стих. Слишком малы, слишком мелки образы-подобия. И гордыня их – не больше горчичного зерна. Главное же – предсказуемы до последнего знака. Не надо за ниточки дергать, сами побегут, сами все сделают. И ты, гордец в синей кепке! Прыгай, обезьянка! 20:57
…мне бы ваши проблемы…

– На город сей обрушится кара, – задумчиво сказал Александр Петрович, прихлебывая кофе. – Несправедливостью он переполнен… Насколько я помню, это из Иеремии. Вопрос: почему я это помню? Чисоев-старший поставил невесомую чашку на блюдце. Вздохнул: – Эх! Мне бы ваши проблемы, Сан Петрович! – Проблемы? Учитель поглядел в окошко. Темнеет! Долгонько же он спал. И не разбудили, хотя просил. Немудрено, что снилась какая-то околесица. – Выкладывай, Шамиль! – Э-э-э… Бывший ученик потер лоб, словно решая в уме трудную задачку. – С чего бы?.. А! Не голова, карусель с конями. Виктория на борту, скоро взлетят. Кличевский вылет задержал: анализ ждал, результат, да. Дождался. Сказал: состояние стабильное. Как в Бен-Гурионе сядут, позвонят. Лившиц ждет, на цырлах ходит… Это не новость, это, считай, по плану. Да, Ксению нашли с Володькой! – Дочь Артура? – обрадовался Александр Петрович. – Ага! Только не нашли, сама приехала. В больницу. Где мама, говорит? Увидеть хочу, поцеловать хочу. Хорошо, что увезли ее, бедную Вику. А вдруг бы глаза открыла? Ксюха, дура еловая, голову обрила, брови сбрила… Хорошо, ресницы оставила. Александр Петрович невольно сглотнул. – В штору какую-то завернулась. Лиловую!.. Эх, Артур, Артур! Куда смотрел, как воспитывал? Ну, ее там придержали вежливо. Сашу, Джахарлал который… Кофе плеснул на скатерть. – …вызвонили, из рук в руки передали. Раз он ее джахарлает, пусть и в ум-разум приводит. – Молодец, Шамиль! Депутат и чемпион отмахнулся: – Какой молодец, Сан Петрович! За забором у Артура тоже все по плану, понимаешь. Только без Коли-психа. Каменюку вкопали, песочком обсыпали. Жираф уехал, по дороге в столб въе… врезался. Валентин-художник плохо ругается. Совсем плохо, но работает. Артур с ним в один голос ругается… – Когда ты успел жучка поставить? – Зачем – поставить? Пусть бегает, жучок. Стаса-охранника помните? У него, мерзавца, две семьи и любовница. Никаких денег не хватает. Кстати, это не Васёк-холуёк ментам звонил. Проверили уже… – Паяльником? – Александр Петрович вспомнил лихие 90-е. Шамиль закашлялся и предпочел не углубляться. – Хочу уточнить одну важную вещь, Чисоев, – бывший классный руководитель стер улыбку с лица. – Не знаю, что ты там задумал… Имей в виду, ни в каких боевых операциях я участвовать не собираюсь. И тебе не советую. Взрывать ворота, крушить забор бульдозером – на это «Беркут» есть. А тебя, случись что, просто посадят. «Корочки» не помогут, не тот случай. Был бы ты, к примеру, министром… Шамиль помрачнел, набычился: – А если… Если брат и вправду резать станет? Человека резать? – Тогда я сам позвоню в милицию. Шамиль сверкнул темными глазами, привстал. Александр Петрович убрал подальше чашку, погрозил пальцем: – Чи-со-ев! Депутат и чемпион грузно рухнул на стул. – Обо всем рассказал? – как ни в чем не бывало, поинтересовался учитель. Ответа пришлось ждать долго, словно у доски, когда урок не выучен. Шамиль сопел, шмыгал носом, затем принялся тереть лоб, как Аладдин – волшебную лампу. «Читал я, Сан Петрович! Честное слово! Два раза прочитал! Только ничего не понял. Плохо написано, наверное…» Наконец ладонь оставила лоб в покое. – Э-э-э, учитель! Вы прямо экстрасенс. Насквозь смотрите. – Экстраскунс, – уточнил Александр Петрович. – Ты не тяни, сразу кайся! Тр-р-р-ресь! Мебель делали на совесть. Стул даже после попадания в стену умудрился уцелеть. Полюбовавшись его полетом, старик кивнул на образовавшуюся возле сахарницы бумагу – вчетверо сложенный лист формата А4. – Можно посмотреть? Или ты сначала стол оприходуешь? Шамиль зарычал, никого, однако, не испугав. Стулу было уже все равно, а бывший классный руководитель слыхал всякое. Привык! – Смотрите, пожалуйста, – выдохнул Чисоев-старший, багровея. – Все равно скоро все узнают. Пословица у нас есть: беда одна не приходит, деток приносит. Беда? Старик развернул бумагу. Так и есть, принтер постарался. Письмо? Нет, страничка из Фейсбука. Фейс-бук… Стало быть, мордокнижие. …Чисоев Артур Рустамович. Ага! – Брата страница, – глядя в темное окно, буркнул Шамиль. – Помните, Сан Петрович, я вам про самозванцев говорил? Они теперь не просто личные письма уважаемым людям пишут. Они, суки болтливые, эти письма в интернете выставляют. Извините… Учитель кивнул: – Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла —
Царевич я.

– Царевич-королевич, – шагнув к поверженному стулу, чемпион рывком поднял его и со стуком приземлил на все четыре ноги. – Я тоже, Сан Петрович, Пушкина вспомнил. «Сказку о Салтане». Родила царица в ночь… У вас хоть Димитрий: красивое имя, громкое. А тут Алик какой-то! У нас «аликами» алканавтов называли. Алик, пфе!.. Александр Петрович зацепил взглядом первые строчки: «Меня зовут Оксана Демченко. Мы незнакомы. Точнее, я вас знаю, а вы обо мне никогда не слышали. В феврале умер мой отец. Я все собиралась вам написать и откладывала. Боялась. Вот, собралась. Мама не знает, что я пишу вам…» «Пришлите, пожалуйста, тысячу гривень. А лучше – долларов,» – мысленно продолжил опытный педагог, само собой, не подав и виду. Вспомнилась история с коллегой-химиком. Тот, в прошлом бравый артиллерист, несколько лет отбивался от самозваного фронтового потомства. Трое «деток» претендовали не только на жилплощадь, но и на алименты для лечения тяжких последствий сиротства. На свою беду химик был членом партии. «Персональное дело» стоило ему инфаркта и легкого заикания. «Нашему сыну Алику полтора года. Если мы уедем на два-три месяца, его возьмет к себе бабушка. Мы еще не знаем, какая. Обе бабушки просто дерутся за внука. Третья фотография – его…» – Что тебя смутило, Шамиль? – Александр Петрович отложил бумагу в сторону. – В суд не подают, денег не требуют. Твой брат сам разберется. – Не разберется, Сан Петрович! – простонал Чисоев-старший. – 1988-й год, Днепропетровск, Кубок профсоюзов. Второе место – Чисоев Артур. Первое – наша олимпийская надежда Чисоев Александр. Ваш, значит, тезка. Алик, понимаешь!.. – Кто? – ахнул старик. – Сан Петрович, дорогой… Скажите, это заразное? Я что, от брата вирус подхватил?! В глазах Шамиля плескался ужас: – Ленинская национальная политика, да? Все нации, конечно, равны, но почему за сборную Украинской Советской республики выступает какой-то подозрительный Шамиль? Зачем – Шамиль? Сегодня Шамиль, завтра кто? Абрам? Нет, комсомолец Чисоев, мы мировой империализм дразнить не будем. Александр Чисоев – разве плохо? Искандер Зулькарнайн, покоривший оба рога Земли! Молодой, красивый, горячий! И с девушками удобно, да? Приехал в гостиницу на улице Карла Маркса, горничной подмигнул, фотографию подписал: «Люблю тебя вечно! А. Чисоев». А потом… Алик? Какой-такой Алик? Шамиль Рустамович, тут мимо Алик не пробегал? Вай, пробегал – внук мой, через двадцать пять лет… Сел верхом на жалобно скрипнувший стул и подытожил: – Жена узнает – убьет! 23:06
…доставил на объект двух баранов…

…Ночь, улица, фонарь, аптека. Считай, по классику, только вместо аптеки – заброшенный сельмаг. Двери забиты крест-накрест, и не досками, а ржавым железом. Зато крыльцо с фонарем в комплекте. Чем не место для полевого штаба? Даже мебель завезли. – Куртку бы нормальную надели, Александр Петрович, – наставительно посоветовал многоуважаемый шкаф. – Прозябнете, а? Ваш-то куртячок дохлый… Шкаф был солиден, седат и хмур. С таким не поспоришь – взглядом в землю впечатает. Предлагаемая же новая куртка была всем хороша: камуфляж с меховым воротником и сотней карманов. Учитель представил себя в подобном облачении… – Обойдусь, – он зябко передернул плечами. – Я лучше чаю. Шкаф шевельнул подбородком. Мебель помоложе, вынырнув из темноты, зашустрила, кинулась к термосу. – …Не понял, повторите! Ага, зафиксировал. Пауза. – А номер? Вас понял, отбой! Справа от крыльца обосновался блок связи, тоже шкаф, но размерами скромнее. В каждом кармане – по телефону, ноутбук у ноги, писклявая и мигающая мелочь при поясе. – На объект проследовал грузовой автомобиль, – сообщил он голосом синоптика из телевизора. – Доставил двух баранов. Отбыл. – Б-баранов? – гоготнул главный шкаф. – Так и сказали? Мебель отозвалась бодрым хихиканьем. – Настоящих баранов, – уточнил блок связи. – Которые для шашлыка. Хихиканье сменилось завистливым вздохом. Александр Петрович хлебнул чаю и мысленно сделал очередную зарубку. Час назад на «объект» проследовала машина с городскими номерами. «Блок связи», перезвонив куда надо, уточнил: автомобиль записан на служащего ритуальной конторы «Факел», род занятий – каменотес. Не иначе, каменный нож привезли. Итак, что мы имеем? Минус Коля, плюс нож, плюс бараны. Неужели Артур одумался? Бараны у жертвенника – все-таки не труп с перерезанным горлом. Не факт, не факт… «Исаак, не зная, кого отец должен был принести в жертву, спросил его: «Отец мой!.. Вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» Вот ведь беда! Лезет и лезет в голову! Откуда? Библию в последний раз открывал хорошо если в прошлом году. Но ведь помню! Бытие, глава 22… «Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца…» Чай горчил. Бывший классный руководитель посетовал на собственную мягкотелость, вырвавшую его из привычного, устоявшегося бытия, из тихого мира лекарств, воспоминаний и приглушенной боли. Там, куда он попал, на людей наставляют оружие, обливают себя бензином, спорят с самим Творцом. А ведь день еще не кончился! Зло хмыкнув, Александр Петрович поднес руку к призраку – давно истлевшей синей кепке с длинным козырьком, сдвинул ее на ухо. Дрожишь, скелет? Ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя поведу! – Чай да чай! – ни к кому не обращаясь, вздохнул многоуважаемый шкаф. – Ешь вода, пей вода, шея наедай, да… По коньячку, Александр Петрович? А? У меня фляга в заначке… – Шеф не одобрит, – пискнуло рядом. Шкаф соизволил пояснить: – Ради пьянства проклятого – не одобрит. И правильно, между прочим. Для профилактики – дело иное. Простудим мы товарища заслуженного учителя. Так что, капнуть граммульку? Александр Петрович едва не выронил клюку. Сглотнул. Дожил, педагог! Уговаривать на коньяк – и кого? Еще бы лет пять назад… А уж десять!.. «Арарат», «Дагвино», «Три звездочки», «Пять звездочек», «Ангара», «Камю» из валютного магазина, «Курвуазье» на защите у однокурсника… А коктейли с коньяком? «Огни Москвы»! «Белый медведь»! «Русский флаг»!.. Были когда-то и мы крысаками! – Спасибо, но я воздержусь… Какой у вас коньяк? Нет-нет, не говорите! Хорошо, ночь скрыла предательский румянец. – Шамиль Рустамович скоро обещался? – Здесь я! – глухо ответила темнота. 23:17
…не разрулишь – прости…

– Знаете, Сан Петрович, как шулера поездные работают? Карты сдают, игру начинают, а потом по ходу правила меняют. Во мраке депутат и чемпион походил уже не на сейф. Куда там сейфу! Гора – не гора, но утесу подстать. – С практикой не знаком, – осторожно ответил учитель. – Слыхать приходилось. Кто правила поменял? Совсем близко загудел мотор. Звук был серьезный. Не грузовик, но и не затрапезная легковушка. – Мэнты! – разбойничьим басом сообщил Шамиль. – Наряд из города с каким-то майором-шмайором. Вы меня уму-разуму учите, а кто-то за нас всех решает. Меняет, понимаешь, правила… Выдохнул – тяжело, с хрипом: – С майором Дорфман приехал, секретарь горсовета. Я – простой депутат, а он – очень не простой. Большой человек, со связями. Он мне сейчас так сказал: «Уважаю я тебя, Шамиль! Поэтому даю тебе час, чтобы ты с братом все ваше говно разрулил. Не разрулишь – прости, я уж своими методами. У меня тоже братья есть. На хера мне твои проблемы?» Извиниться за грубость Шамиль забыл. Или решил, что мат большого человека Дорфмана извинений не требует. – Такие вот дела. Понимаете, Сан Петрович? – Нет, – честно признался старик. – Но это и не нужно. Чего мы здесь стоим, Чисоев? Вперед! 23:25
…или изрек запретное…

Шагалось быстро, легко. Клюка мешала, путалась в ногах – не глядя, он швырнул глупую палку на самое дно хлебного моря, расступившегося в обе стороны, открывшего дорогу из рабства. Солнце припекало, жгло синюю ткань кепки. Серая пыль занавесом стояла на пути. Сверху, из глубины небес, он казался точкой: бесцветной, почти неподвижной. Слишком длинна была дорога, слишком широким казалось поле. Но всякий путь однажды кончается, особенно если идти, никуда не сворачивая и без остановок. – ТЫ ВСТАЛ И ПОШЕЛ. СДЕЛАЙ ЖЕ, ЧТО ВЕЛЕНО! Точка в центре желтой нивы на миг замерла. Не иначе, гордец в кепке показал Небу язык. Или кулаком погрозил. Или изрек запретное. Или все вместе. Люди-человеки, как же вы предсказуемы!.. Беги, обезьянка! 23:31
…в ритуальных, понимаешь, целях…

Дневной мент-полковник был толст. Ночной майор походил на жердь, на швабру, наряженную в мундир. Зато голосистый, хоть в хор Пятницкого бери. – Артур Рустамович! Сегодня, в ходе оперативного мероприятия, сотрудниками «Беркута» на вашем дачном участке был замечен гражданин Пашин Валентин Иванович, что зафиксировано в протоколе… За забором молчали. Майора это совершенно не смущало. – Мы получили сведения, что гражданин Пашин удерживается вами насильно. Более того, ему угрожает опасность… – Друг у него есть, у художника, – гулко шепнул Шамиль. – А у друга брат – советник губернатора. Позвонили, сказали: резать лысого будут. В ритуальных, понимаешь, целях… – Предлагаю недоразумение разрешить. Сейчас вы отпустите гражданина Пашина, а все прочее будет зависеть от его показаний. Молчание. Жердь качнулась к Чисоеву-старшему: – Попробуйте вы, Шамиль Рустамович. Если и вас не пустят, буду решать вопрос радикально. Депутат и чемпион шагнул к калитке. Внезапно ночь пахнула бензином. Бесформенная тень, похожая на пятно, вставшее ребром, заступила путь: – Видкрыють! Видкрыють зараз! Тень плясала, требовала: – Тилькы пэрэвэртня не беры! Без нёго разбэрэмося!.. Александр Петрович улыбнулся: – Я на твою должность не претендую, Коля. Кстати, – в глазах старика сиял отсвет спелых колосьев, – когда в следующий раз станешь в милицию звонить, чужим именем не прикрывайся. Скверно это. И люди могут ни за что пострадать. В ответ зашипели: тихо, но выразительно. Тем временем Чисоев-старший уже стоял у ворот. Костяшки пальцев сухо ударили в металл: – Эй! Это я, Шамиль! Не время показывать характер, брат! Мне не откроешь, ворота взорвут. О себе не думаешь, об отце вспомни. Род наш вспомни! Разве Чисоевы разбойники? Убийцы? Магiарулаз кидаго кiудиязул хiурмат гьабулаан! Или ты уже не аварец? – Цодагьалъ лъалхъе, – откликнулась темнота. – Заходи, брат. Калитка открылась без скрипа, словно ночь растворила металл. 23:40
…и баран жив-здоров…

– Вы, Александр Петрович, прямо Красная армия из «Мальчиша Кибальчиша», – художник поморщился, растирая запястье. – Хреново, знаете ли, когда проводами вяжут. Он оглянулся, скользнул взглядом по бревну – вкопанному на треть, еле заметному в густом мраке. – Кстати, будет возможность, полюбуйтесь. Один в один рожа получилась. Громовержец Бечед, чтоб он пропал! Хоть сейчас в Эрмитаж… Нет, заявление писать не стану. Почему? Из пошлых меркантильных соображений. Заплатили отменно, а под суд наш горный орел все равно не попадет. Откупится – и меня вспомнит. Одернул мятую штормовку, наклонился к самому уху: – В сарае у них парень связанный, охранник. Меня-то освободить обещали, как все кончится, а его, Васю, чуть ли не съесть собираются. Блин, народные обычаи! Во двор пустили троих – старшего Чисоева, учителя и майора. Коля-псих, просочившись непрошенным, со всех ног устремился к валуну, утонувшему во тьме. Взвизгнул отчаянно, вернулся, врезал пяткой по равнодушному бревну: – Идолы! Кумиры! Горе вам, гришныкы! Психа трясло: – Зныщыть, спалыть! Инакше вас пэрэвэртэнь визьме! – Что делать будем, Сан Петрович? – Шамиль не слушал Колю. Стоял растерянный, поникший. – С ментами я договорился, уедут. Если, конечно, уважаемый Валентин Иванович… Лысый художник, фыркнув, отвернулся. – Эх, нехорошо вышло, совсем нехорошо. Но, вроде, не пострадал никто, да? Все живые, все здоровые… Из темноты донеслось возмущенное «бе-е-е-е!». – И баран жив-здоров. Уходим, Сан Петрович, дорогой? Учитель глянул вверх, в синюю бездну неба. Напоролся на солнечный луч, зажмурился. Бывает так, что ночью солнце видишь. Когда старый, всякое бывает. «Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца…» – Позови брата, Шамиль.
С высоты идол-кумир казался вкопанной в землю спичкой. Жертвенник-валун походил на стертую пемзу. Люди же, едва заметные, оставались самими собой – упрямыми, своевольными грешниками. Таких ничего не стоит раздавить, вмять в сухую землю, смешать кровь с пылью. Убедить – труднее. 23:45
…задание, признаюсь, мерзкое…