Ал‑ый Мариинский театр[cccxvi] «Театр и искусство», 1917, 5 февраля

После бесконечных откладываний «Каменный гость» Даргомыжского наконец поставлен на сцене Мариинского театра (первое представление 27 января). Впервые опера поставлена здесь вскоре после смерти автора — в 1872 году и с небольшими перерывами давалась до 1876 года, когда окончательно исчезла из репертуара, встретив крайне недоброжелательное и даже насмешливое отношение публики. Своим появлением на свет «речитативная» опера Даргомыжского произвела на современную публику впечатление «грома среди ясного неба». Воспитанные на операх с широкими мелодиями, ариями, дуэтами и ансамблями, слушатели 70‑х годов не могли легко воспринять блещущий новизной труд автора «Русалки», резко порвавшего с установившимися традициями.

{342} К постановке «Каменного гостя» были привлечены следующие силы: дирижер г. Малько, режиссер г. Мейерхольд и художник г. Головин (декорации и костюмы). Этот артистический триумвират подошел к опере Даргомыжского не как к реалистической музыкальной иллюстрации гениально ясной и простой драмы Пушкина, а как к произведению, требующему «стилизации». Нарочито подчеркнут мистицизм «Гостя», едва намеченный у Пушкина и Даргомыжского; на первое место выдвинуты какие-то мрачные, могильные тона… Траурное настроение сразу получаешь уже при входе в зрительный зал. Занавес поднят, и на сцене красуется особое сооружение, которое является как бы рамой для всех четырех картин. На сцене устроена громадная усыпальница, с боковыми колоннадами, со ступеньками, ведущими с крошечной сцены на просцениум (сцена закрыта черной занавесью), с симметрично расположенными статуями, со свешивающимися сверху мрачными полотнищами, в которых переплетаются мрачные черно-фиолетовые краски с серебром. На этом траурном фоне разыгрывается и действие драмы, тоже в мрачных, блеклых, унылых тонах. Соответственно с этим и музыкальное исполнение — тонкое, изящное, но тоже лишенное жизни. Не сделано в этом смысле отступления даже в полной жизни сцене у Лауры, где намеренно, по-видимому, сдержан темперамент артистов, темперамент дирижера… В сценической постановке много обычных для В. Э. Мейерхольда трюков, так не идущих к Пушкину, много ненужных деталей, какая-то нарочитая искусственность, обращающая живых людей в манекенов. Декорации г. Головина ярки и красивы, но в достаточной степени «ирреальны». Костюмы, сделанные по рисункам того же художника, тоже красочны, но имеют какой-то маскарадный характер. Этнографическая правда вообще отсутствует в постановке «Каменного гостя» на Мариинской сцене: ничто не говорит о том, что действие происходит в Испании. Впрочем, испанского почти нет и в музыке Даргомыжского, кроме разве двух песенок Лауры.

Музыкальное исполнение оперы, как я уже сказал выше, в соответствии с общим духом трактовки драмы Пушкина лишено жизни, но в общем г. Малько передал партитуру Даргомыжского прекрасно, выделив ее многочисленные интересные подробности, с изяществом, тонкими нюансами. Особенно сильное впечатление в передаче г. Малько произвела музыка двух последних картин оперы, где на первый план выдвигается мрачный, суровый образ мертвого Командора…

Артисты старались по мере возможности следовать указке г. Мейерхольда и изображать кукол вместо живых людей, но иногда {343} темперамент их прорывался, и тогда, право, было интереснее. Дон Жуана выразительно спел г. Алчевский, умный артист и прекрасный декламатор, ярким Лепорелло был г. Курзнер, обращавший на себя внимание живой игрой и отчетливой дикцией; мрачный Дон Карлос интересно воплощен Тартаковым. Внушительной «статуей командора» был г. Белянин. Женский персонал был послабее: г‑же Черкасской пришлось сдерживать свой большой голос, и фразировка ее не отличалась должной выразительностью, а у г‑жи Павлиновой партия Лауры почти совсем пропала. Виновата ли в этом, впрочем, сама артистка, в общем недурная певица, или руководители постановки?

Успех премьеры — несколько неопределенный.