Цивилизация

Неолитическая революция рубежа плейстоцена – голоцена (11 700 календарных лет назад) не сразу преобразила ближневосточное общество. Поначалу ростки производящего хозяйства сосуществовали в нем с охотой и собирательством предшествующей мезолитической эпохи, а социальная структура оставалась первобытной.

Несмотря на признаки индивидуального разделения труда, мезолитическое общество (например, у бушменов пустыни Калахари) является глубоко однородным, эгалитарным [457]. Роли индивидов в подобном социуме обусловлены биологически. Они зависят от половозрастного фактора, физических и умственных задатков, что характерно, в принципе, для всех сообществ высших коллективных животных. Иными словами, естественный отбор на ранних стадиях развития производящего хозяйства не позволял ему сказаться на структуре первобытного общества.

Причина такого консерватизма вытекает из природы социума. Фигурально выражаясь, он жив до тех пор, пока нерушима его целостность. С точки зрения слепого социума, все, что угрожает ей, ничуть не лучше физической гибели. Сам социум, разумеется, ничего не решает. Однако нормы общественной жизни, выработанные за тысячелетия его истории, автоматически противятся всему, что расчленяет общество. Люди, подчиненные подобным нормам, подвержены мощным коллективным эмоциям. Это впечатление подчеркивает непреодолимость ситуации.

Между тем теоретически прогресс мыслим и здесь. Человеческое общество издавна находится в состоянии непрерывного демографического роста (см. разд. 2.4). Пока население отдельных сообществ не превышает 2,5 тыс. человек, они являются совокупностями объектов, в которых не действует статистический закон больших чисел. Точнее, он выполняется, но в том смысле, что поведение этих сообществ не отвечает своему математическому ожиданию, т. е. выглядит непредсказуемым.

Говоря отвлеченно, положение дел выглядит так. Допустим, мы имеем группу из сотни человек и, исходя из человеческой природы, знаем, каких поступков ждать от любого индивида. Мы в состоянии предсказать, как часто каждый из них будет делать одно, как часто другое и т. д. В результате появляется возможность предсказать, в каком усредненном состоянии будет пребывать группа в очередной момент времени, т. е. мы предскажем вероятность ее состояний, или определим их математическое ожидание.

Однако эта относительно небольшая группа никогда не оправдает наших ожиданий. По сугубо статистическим причинам она будет вести себя не усредненно, а, наоборот, ориентированно то в одну, то в другую крайность, как монета, которую подбрасывают десять раз, ожидая по пять «орлов» и «решек», но получая перекосы в пользу одного из вариантов. Однако, если подбросить монету 10 тыс. раз, результат совпадет с ожиданием почти идеально. Так выразится закон больших чисел (см. разд. 1.8).

Сообщество, состоящее из 10 тыс. индивидов, тоже выглядит предсказуемым. Понятно, отдельные люди станут вести себя произвольно, но, поскольку набор их реакций не бесконечен, среднее состояние сообщества раз от раза окажется относительно одинаковым, т. е. предсказуемым. Когда исход испытания представим и его математическое ожидание известно, в простых случаях вероятность пропорциональна квадратному корню из числа опытов или численности испытываемой совокупности объектов. Поэтому предсказуемость поведения сообществ численностью от 1 тыс. до 10 тыс. индивидов будет колебаться где-то от 31,6% до приблизительно 100% и составит около 50% для сообщества с численностью 2,5 тыс. человек. Проще говоря, после этого «демографического Рубикона» плотность населения будет скорее способствовать проявлению закона больших чисел, нежели наоборот.

Неолитический социум придирчиво «следил» за поведением своих членов и «констатировал», что оно непредсказуемо в силу первобытной малочисленности. Поэтому предсказуемость навязывалась этому социуму искусственно, путем поддержания его первобытной однородности, несмотря на то что возникшее производящее хозяйство создавало очевидные предпосылки для дифференциации неолитического общества по профессиональному признаку. Специализированные профессионалы присутствовали, но профессионально специализированные слои населения пресекались, благо малочисленность тогдашнего общества сама по себе не создавала условий для его крупномасштабного расслоения.

Затем в одном из ближневосточных регионов численность населения перевалила «демографический Рубикон» в 2,5 тыс. человек на сообщество. Теперь с довольно высокой вероятностью 50% общее поведение подобного сообщества становилось предсказуемым, независимо от сохранения или несохранения им своей однородности. Ввиду этого обстоятельства социум снимал ограничения на дифференциацию. Сообщество исторически немедленно принималось расслаиваться на профессиональные страты, объединяемые в четыре традиционные группы. Границы между ними еще долгое время оставались условными, и все же с известными оговорками их можно определить.

Группа производителей пищи, строго говоря, не была монополистом в своем занятии. Например, в раннем Шумере сельским хозяйством занимались и ремесленники, не говоря о том, что сохранялись охота с рыболовством и собирательством. Однако с определенной вероятностью можно сказать, что в нашем 2,5-тысячном сообществе наметился слой земледельцев и скотоводов, профессия которых заявила о себе в ходе неолитической революции.

Выделение тружеников сельского хозяйства создало предпосылки для обособления ремесла и торговли, о прогрессе которых свидетельствовало международное распространение ближневосточных торговых «жетонов» в раннем голоцене (см. разд. 3.2). Наконец, еще с первобытных времен общество располагало администраторами и служителями культа (вождями и колдунами), которые не преминули образовать подразделение умственного труда. Сформировалась отчетливо иерархическая структура общества.

Казалось бы, вслед за неолитической технологической революцией пришла социальная революция общественно разделенного труда (т. е. разделенного по общественным слоям). Однако 2,5-тысячное сообщество балансировало на хрупкой грани населенности, отвечающей 50%-ному проявлению закона больших чисел. Колебания биопродуктивности среды и социальные коллизии легко могли нарушить его равновесие, снизить плотность населения и уничтожить статистические условия для общественного разделения труда. Поэтому 2,5-тысячное сообщество являлось эфемерным.

Относительная стабильность могла наметиться в сообществе с населением 5625 человек, которое подчинялось закону больших чисел с вероятностью 75%. В подобном сообществе разделение труда утвердилось бы надолго и стало бы прогрессировать. Последнее обстоятельство содержало в себе и социальную угрозу.

Подразделения труда представляли собой заметные совокупности лиц со своими интересами и целями, которые во многом не совпадали между собой. Это противоречие было способно расколоть и уничтожить общество разделенного труда. Слепой, но чуткий социум допустить этого не мог. Стихийным образом он «запер» общества разделенного труда в города, окружил их крепостными стенами и таким искусственным, принудительным путем уберег от распада и краха. Появилось городское общество, цивилизация, которую можно определить как предметную форму структуры общества разделенного труда, призванную уберечь его от распада [51, с. 143]. Подразделения труда вещественно привязаны к структуре цивилизованного города (собственно, иных городов и не бывает) (рис. 10), а потому город объединяет их, словно архитектурный обруч. Изложенная модель генезиса цивилизации отвечает фактам.

Неолитическая революция произошла в субтропиках Ближнего Востока не случайно, поскольку там биопродуктивность среды оптимальна для земледелия. В тропиках она еще выше, однако тропический круговорот веществ настолько мощен, что не оставляет земледелию плодородных почв. В умеренном поясе круговорот вял – он позволяет формироваться богатым, плодородным почвам (черноземам), однако там не высока общая биопродуктивность среды [20, с. 154–159]. В субтропических долинах рек сочетание уровня биопродуктивности с темпами круговорота веществ наиболее выгодно для природопользования.

В начале голоценового подъема биопродуктивности среды (11 700 лет назад) продолжающийся позднемезолитический демографический взрыв спровоцировал возникновение производящего хозяйства, отмеченного в Шанидаре и Зави-Чеми-Шанидаре, северо-восточный Ирак, протонеолит, 12 170 календарных, или 10 600 радиоуглеродных лет назад; в Гандж-Дарехе, западный Иран, докерамический неолит, 11 940 календарных, или 10 400 ± 150 радиоуглеродных лет назад; в Иерихоне, Иордания, докерамический неолит А, 11 830–10 010 календарных, или 10 300–8720 радиоуглеродных лет назад.

За это время ближневосточное население выросло десятикратно. В поселении Абу Хурейра, Сирия, поздний натуф, 12800 календарных, или 11150 радиоуглеродных лет назад, население составляло 250 ± 50 человек (всего 15,8% проявления закона больших чисел). В докерамическом неолите В того же поселения, 10 790–9190 календарных, или 9400–8000 радиоуглеродных лет назад, население достигало 2500 ± 500 человек [62; 503] (50% проявления закона больших чисел, т. е. «демографический Рубикон»).

При таких плотностях населения социум уже позволил бы общественное разделение труда и городскую цивилизацию. Это осуществилось в первом ближневосточном (и мировом) городе Иерихоне докерамического неолита А, созданном по фортификационной модели урбанизации (см. ниже) и отмеченном высокой каменной башней (7,75 м), фланкированной видной стеной (5,75 м), которые прикрывали гражданскую застройку из круглых, обычно однокомнатных домов из сырцового кирпича [500, с. 531]. Эта строительная техника ведет начало из натуфийской культуры поселения Бейда в Иордании, где открыто сооружение из сырцового кирпича [500, с. 115]. Как видим, и в области архитектуры социум придерживался методов оживления дремлющих достижений под влиянием демографического всплеска (см. разд. 3.1).

Рис. 10. Обобщенная схема цивилизованного города, отражающая типичную структуру человеческих городов на протяжении последних 11 700 лет. Обычно значительный город окружен фортификационной системой, состоящей из крепостных стен и башен # (сейчас это системы противовоздушной обороны). В центре города находятся административные здания (резиденции правителей) + и святилища ×. Пространство между административным центром и фортификационными сооружениями занято жилыми постройками О, мастерскими (ныне предприятиями) & и торговыми местами (рынками, торговыми и меняльными лавками – ныне рынками, магазинами и банками) $. Город погружен в неразрывно связанные с ним сельскохозяйственные угодья ∞. Первый город нашей планеты Иерихон (в современной Иордании) 11 700 календарных лет назад имел стену с башней. Второй по времени город Чатал-Хююк (в современной Турции) группировался вокруг святилищ «квартала жрецов» 9420 календарных лет назад. Современные города соответствуют их модели

Ближневосточный пример следует типичной модели демографического взрыва (см. разд. 2.4). Первоначальный подъем населения (16 тыс. лет назад) вызвал значительные миграции прашумеров, сино-кавказцев и ностратов из Леванта во все стороны света. Затем прирост населения стал обгонять темпы убыли мигрантов, и популяционная плотность подскочила вдесятеро за 2 тыс. лет (12,8–10,8 тыс. лет назад в Абу Хурейра). Демографический удар вызвал неолитическую и городскую революции.

В эпоху первогорода Иерихона население балансировало на грани «демографического Рубикона». Любые неблагоприятные изменения обстановки могли оборвать локальную урбанизацию. Поэтому городская эпоха в Иерихоне продлилась 11,8–10,0 тыс. лет назад и прекратилась. В окружающем регионе продолжалось углубление разделения труда и начал урбанизации.

В иорданском поселении Бейда на стадии среднего докерамического неолита В, 10160–9820 календарных, или 8850–8550 радиоуглеродных лет назад, появились пекарня, лавка мясника и мастерские. В турецком Хаджиларе эпохи керамического неолита, 8250–8030 календарных, или 7170–6990 радиоуглеродных лет назад, возникла гончарная мастерская. В турецком Мерсине 16, среднего халколита эпохи Амук D, 7410–6950 календарных, или 6450–6050 радиоуглеродных лет назад, отмечены начала фортификации.

Второй по времени город, Чатал-Хююк, Конья, Турция, ранний керамический неолит, 9420–8440 календарных, или 8200–7350 радиоуглеродных лет назад, строился по храмовой модели урбанизации (см. ниже), о чем говорит «квартал жрецов» с украшенными зданиями-святилищами, прототипами храмов, в отсутствиe фортификации. Отмечено орошаемое сельское хозяйство. Население оценивается в 5000 человек [500, с. 197–198] (70,7% проявления закона больших чисел). Просуществовав 980 лет в течение фазы Амук А, город прекратил свое существование, оставив по себе смежное поселение Чатал-Хююк-Запад. Оно продолжило последовательность обитания в течение фазы Амук В, 8670–7980 календарных, или 7550–6950 радиоуглеродных лет назад, продлив жизнь на равнине Конья до общей продолжительности в 1440 лет, т. е. несколько меньше, чем в Иерихоне, поскольку исторический процесс ускорялся с течением времени ([90, с. 26-37]; cp. разд. 3.1), и сроки сжимались.

Сравнение сроков жизни первогородов Иерихона (1820 лет) и Чатал-Хююка (1440 лет) не избавляет от впечатления, что они пресеклись автоматически, в силу статистических флюктуаций под влиянием каких-то конкретных пусковых факторов. Первой стабильной цивилизацией с известной демографией стал Шумер. Население Архаического Ура (ранне-династический период I, 2750–2615 до н. э.) составляло ок. 6000 человек по всей округе. Оно предполагало 77,5% проявления закона больших чисел, что переваливало за спасительный для цивилизации рубеж относительной стабильности в 75% (см. выше). Население округи Шуруппака, раннединастический период II, 2615–2500 до н. э., уже превышало 15–20 тыс. человек, что предусматривало свыше 100% выражения закона больших чисел. В Нгирсу, столице Лагаша, ~ 2340–2318 до н. э., обитало 17 500 ± 2500 жителей. В Мохенджо-Даро, Пакистан, 4710–4250 лет назад насчитывалось 40 тыс. жителей. Кносс, cтолица о. Крита, Греция, 1700–1580 до н. э., вмещал 100 тыс. человек [14; 45, с. 167, 174, 203]. За вычетом Мохенджо-Даро, пришедшего в упадок не без участия вторгнувшихся арийцев, остальные цивилизации дошли до исторической эпохи, не проявляя признаков внутренней нестабильности.

Рассуждая более общо, отметим, что прочные статистические основы цивилизации позволили ей дойти до наших дней без существенных перемен в предназначении и внешней форме. Современный цивилизованный человек полностью ангажирован цивилизацией. Он просыпается поутру не тогда, когда выспался, проголодался или по иному своему усмотрению, а тогда, когда будильник призовет его на работу или службу. Он отправится туда не собственным путем, а на общественном или личном транспорте, пользуясь дорогами, проложенными не им.

Рабочий день он посвятит занятиям, разработанным, как правило, до его рождения, подкрепляя силы в установленные не им перерывы. После трудового дня он отдыхает и развлекается не по велению души, а сообразно принятому цивилизацией распорядку часов досуга. Соответствующие зрелища, увеселения и забавы предлагаются специальными людьми тоже не по своему усмотрению, а в соответствии с принятыми традициями. Намаявшись, цивилизованный человек отходит ко сну не с заходом солнца, а по расписанию, приличествующему послушному члену общества. Ночью он мирится лишь с очерченным кругом снов, а при его расширении отправляется на прием к психоаналитику.

Подобный образ жизни, по существу, напоминает распорядок тюрьмы или зоопарка, а вовсе не крейсирование «хозяина жизни». Между тем переносимые ограничения нивелируют цивилизованных людей, превращая их в винтики слаженного механизма, далекого от разлада, невзирая на чрезвычайно углубившееся разделение труда. Нетрудно догадаться, что мы наблюдаем социально-интегративные функции цивилизации в действии. Сама она все та же, что на заре своих времен. В центре городов господствуют административные здания и храмы. В положенных местах учреждены торговые точки и производственные предприятия. Города прикрыты системами обороны и окружены сельскохозяйственными угодьями. Подобная инфраструктура ведет свое начало из эпохи ранней цивилизации. Устройство цивилизации и ее образ жизни весьма жизнеспособны, выгодны человеку и переносятся им с полным основанием в собственных интересах.

Отличительная черта цивилизованных обществ состоит в непременной иерархической стратификации патриархального характера, когда все социально значимые посты пирамидально подчинены друг другу и принадлежат мужчинам. Происхождение этой универсальной особенности объясняется действием этологического закона Крука (см. разд. 3.1). Цивилизованные люди, оказавшись запертыми в городах, подсознательно чувствовали себя, как все приматы в неволе. В зоопарке автоматически складывается патрилинейная иерархия (господство самцов в пирамидально устроенном сообществе) [840]. Это происходит потому, что, невзирая на регулярную и достаточную кормежку, животные драматически переживают отсутствие свободного доступа к пище, что инстинктивно воспринимается ими как пребывание в скудном, пустынном биотопе. В соответствии с законом Крука у них складывается патрилинейная иерархия. С людьми в городах происходит то же самое.

Формирование ранних цивилизаций подчинялось определенным закономерностям. К становлению городов привело самодвижение средств коллективного производительного потребления. Проще говоря, стихийное развитие человеческих технологий в подходящей демографической обстановке спровоцировало общественное разделение труда, с дезинтегративным влиянием которого социуму пришлось бороться путем формирования городов. Совершенствование технологий обусловлено стихийным развитием коллективных орудий, т. е. самодвижением средств коллективного производительного потребления.

Поскольку к общественному разделению труда и его угрозе для целостности социума привели средства коллективного производительного потребления, борьба с этими негативными последствиями тоже должна была осуществляться средствами коллективного, но непроизводительного потребления, поскольку производительная деятельность заинтересована в безусловном приросте технологий.

Из числа средств коллективного непроизводительного потребления самыми древними и органичными для людей являются жилища и их ансамбли, поскольку человеческие стоянки устроены наподобие таковых у шимпанзе [384]. В структуре поселения к числу наименее производительных относятся культовые и фортификационные сооружения, поскольку ни те, ни другие не предназначены для созидательного труда. Ожидалось бы, что они станут системообразующими началами цивилизации.

Инфраструктура цивилизации (например хараппанской) отражает и опредмечивает структуру общества разделенного труда: в раннем городе мы видим кварталы ремесленников, торговые места, административные и культовые здания [16, с. 5, 7; 119, с. 191–192]. Они материально увековечивают устройство общества и тем самым оберегают его единство. Однако сооружения, связанные с ремесленной, торговой или административной деятельностью, являются преимущественным достоянием соответствующих профессиональных групп. Только святилища и крепости одинаково принадлежат обществу в целом. Поэтому ранние цивилизации складывались внутри крепостных стен или вокруг храмов.

Фортификационная модель урбанизации присуща, как мы показали выше, иорданским Иерихону и Мерсину, а также древнейшим столицам древнеегипетстких номов (поначалу – малых царств, потом – областей Нижне– и Верхнеегипетского царств). Храмовая модель урбанизации свойственна Чатал-Хююку, древнейшим центрам шумерских округ, центрам древнеиндийской, хараппанской цивилизации (чья государственность отрицается вообще [119, с. 182–205]) и даже центрам мегалитической протоцивилизации Британских островов, где монументальные постройки ограничивались кругом культово-астрономических сооружений.

Принимая во внимание возраст и географическое положение Иерихона, Чатал-Хююка и других памятников ранней цивилизации, можно сказать, что фортификационная модель урбанизации тяготела к центру раннего цивилизованного мира, а храмовая – к его окраинам. Это объясняется тем, что в центре всякого популяционного ареала плотность населения выше, чем на периферии. Высокая плотность населения у людей издавна чревата территориальными конфликтами, что обусловливало нужду в фортификациях. По той же причине государственная власть «центральных» цивилизаций являлась военизированной, что отличало древнеегипетских фараонов и номархов. Напротив, власть у периферийных цивилизаций несла оттенок сакральности, что было не чуждо шумерскому, хараппанскому, минойскому (древнекритскому) и микенскому (доантичному древнегреческому) обществам, а также мегалитической протоцивилизации Британских островов.

В силу тех же отношений древнего центра и молодой периферии раннего цивилизованного мира хронологический примат цивилизованности и государственности принадлежит иорданскому Иерихону (ок. 11 700 календарных лет назад) и Нижнеегипетскому царству, датируемому изображением нижнеегипетской короны на сосуде амратской эпохи Нагада I (6600–6400 календарных, или 5744 ± 300–5577 ± 300 радиоуглеродных лет назад), против сакрального Чатал-Хююка (9420–8440 календарных, или 8200–7350 радиоуглеродных лет назад) и I династии Киша в Шумере (ок. 4900 календарных лет назад).

Цивилизация явилась закономерным итогом развития человечества. Как мы помним, в основе эволюции человека лежала неотения (см. разд. 2.4), которая в общем и целом побуждала людей к малоподвижному образу жизни. Исключения составляли эпизоды акселерации, когда люди активно расселялись по свету и даже устремлялись в космос (как сейчас). Однако тяга к перемене мест всегда являлась только лаком на эволюционно заложенной в нас тяге к малоподвижности (многие люди это знают по себе, в особенности женщины). Цивилизация сообщила нашим предкам глубоко оседлый, «принайтованный» образ жизни и тем самым «угодила» их глубинной эволюционной сути. Понятно, они об этом не знали – зато охотно повиновались воле социума и своим эволюционным задаткам, возводя города.

Анализ основ ранней человеческой цивилизации приводит к недвусмысленному выводу, что весь ход ее становления носил естественно-исторический, автоматический характер. Для уяснения закономерностей ее генезиса и раннего функционирования нам не потребовалось обращаться к сознательному человеческому фактору. Правда, нам постоянно приходилось апеллировать к социуму как сверхорганизму, однако это надчеловеческое образование всегда действовало слепо и стихийно.

Равнодушие к сознательно действующему человеку следует рассматривать как положительный момент исследования. В самом деле, поиск объективных закономерностей организации человеческой жизни позволяет лучше понять природу человека, в то время как гуманистический пилотаж предмета в интересах его ценностей обычно ведет к элементарной тавтологии. Например, на вопрос: как человеку удалось создать культуру и цивилизацию? – люди подсознательно отвечают: в силу того, что человек был умным. А как он стал умным? Потому что его воспитали культура и цивилизация. Подобные результаты не представляют научного интереса. Таким образом, нам удалось показать на фактах, что начальные формы культуры и цивилизации сложились сугубо стихийно и, лишь состоявшись, подтянули человека до уровня разумного существа. Став таковым и высокомерно забыв о своем происхождении (что для людей вообще типично), он, само собой, утверждает, что «сделал себя» сам. К таким убеждениям следует относиться с осторожностью.

Не претендуя на удачность данного конкретного исследования, отметим, что его замысел содержал известный положительный заряд. Попытка широкого охвата феноменов ранней цивилизации, предпринятая с объективистских позиций, способна не просто принести некий результат из сферы гуманитарного знания. Имеется определенная возможность получить сведения о закономерностях становления и развития цивилизации, сопоставимые с данными о живой, но внечеловеческой природе, и широком мире в целом.

В частности, мы нашли, что цивилизация, помимо общеизвестных антропных свойств, отличается рядом статистических особенностей, роднящих ее с физическим миром. На наш взгляд, она подчинена действию объединительных начал, что тоже универсально для обширного мира. Можно добавить, что цивилизация являет собой пример иерархически устроенного объекта, в чем она также совпадает с объективным миром (см. разд. 1.8).

Заключение

Рассмотрев физические, астрофизические, геологические, климатические, биологические и социальные основы нашего мира, мы находим, что его устройство повсеместно пронизано закономерностями различной степени общности. Это свидетельствует об универсальном распространении закона причинности в соответствии с версией о его происхождении на заре Вселенной (см. разд. 1.6). Лишь в первые мгновения бытия Вселенной однотипные закономерности могли охватить ее всю. Затем она стремительно раздулась в инфляционной фазе, и различные ее области потеряли «оперативную», взаимообразную связь между собой спустя 10-32 с после Большого Взрыва (см. разд. 1.2). С этого момента обмен законами природы между различными уголками Вселенной сделался проблематичным. Отсюда следует, что основополагающие закономерности нашего мира родились, едва он вышел из состояния сингулярности. Это позволяет понять, почему законы природы повсюду так однотипны и слажены (это называется принципом относительности Галилея (1564–1642), согласно которому все движущиеся системы – в данном случае различные области расширяющейся Вселенной – подчиняются одним и тем же законам природы) (см. разд. 1.8). В противном случае Вселенная давно бы развалилась на куски, и мы ничего бы не знали о ее удаленных частях. Дело не ограничивается затронутыми сферами бытия.

К примеру, мы не имели подходящего случая подробнее коснуться проблематики природы информации (см. разд. 3.2), тогда как она напрашивается сама собой в связи с обстоятельствами рождения причинно-следственного закона. Напомним, что он возник в результате сочетания законов сохранения с принципом неубывания энтропии, а последняя существенна для самого понятия информации. Согласно количественной теории информации [116], определенное количество информации содержится в сведениях, снижающих неопределенность выбора образа действия.

Если нам предстоит выбор из двух вариантов поведения, а полученное сообщение позволяет предпочесть один из них, мы получили 1 бит информации. Информация в более сложных случаях также поддается переводу в биты (байты).

Когда мы пребываем в состоянии неопределенности выбора образа действия, мы обречены на слепые, «броуновские» поступки, характеризующиеся высокой энтропией (беспорядочностью). Информация позволяет привнести в нее порядок. Его степень обратно пропорциональна свободе выбора и в идеале стремится к состоянию, присущему древней сингулярности (см. разд. 1.3). Следовательно, информация – это один из негэнтропийных реликтов сингулярности в свободно расширяющейся Вселенной. Эти негэнтропийные реликты сингулярности ответственны за нетипичные для Вселенной начала: формирование небесных тел и их систем, биогенез в невыясненных условиях (см. разд. 2.1), целесообразность живых организмов и разумных существ (людей). Мы называем эти феномены нетипичными для Вселенной потому, что в основе ее жизни лежит тенденция к общему расширению, а оно способствует росту отнюдь не упорядоченности, а, наоборот, общевселенской энтропии (см. разд. 1.4).

В силу своего количественного и качественного превосходства над животными в интеллекте (см. разд. 3.2) люди воспринимают как информацию сведения из различных (не только биологически значимых) областей действительности, поэтому массив целесообразности у них также незауряден. Эта особенность помогает ориентироваться в сложных условиях цивилизации, что создает иллюзию ее сознательного созидания.

Можно предсказать достижимую сложность человеческой цивилизации в земных условиях. В настоящее время планету населяют 30 ± 20 млн видов живых существ [555, с. 1447]. Каждый вид занимает особенную экологическую нишу, так что их численности эквивалентны. Размножающееся человечество стоит на пути абсолютного овладения планетой. Составной частью подобной задачи является освоение земных экониш. Для этой цели цивилизация со временем изыщет технические средства, которые когда-нибудь определят ее технологическую сложность, заведомо превосходящую 30 млн операций – того минимума сложности цивилизации, необходимого для освоения 30 млн земных экониш (заметим также, что прямолинейное истолкование демографо-технологической зависимости позволяет предполагать, что степень сложности человеческой технологии количественно близка численности человечества, так что уже сейчас при численности человечества в 6,5 млрд мы располагаем общепланетной технологией, состоящей из порядка 6,5 млрд операций, т. е. отдельных действий, необходимых для производства наличных инструментов, – действий, помноженных на число разновидностей этих инструментов).

Оседлая цивилизация вкупе с производящим хозяйством явились логичным результатом отбора, породившего в свое время маломобильных и прожорливых гоминин (см. разд. 2.4). В обоих случаях итоги предусматривали малоподвижность и обильное питание. Естественный отбор представляет собой воплощение причинно-следственного закона, способствующего удержанию повторяющихся явлений и схожих сущностей в ущерб спорадическим и неповторимым, которые хуже отвечают его природе. Благосклонность к шаблонам со стороны закона каузальности обусловила повторяемость лидирующих форм в биологической эволюции нашей планеты, чередующихся в поколениях высокомобильных и менее подвижных существ (см. разд. 2.3). Ввиду этого мы вправе ожидать, что и у человечества предпочтительным правом на существование пользовались прежде всего повторяющиеся явления. Это отражает не ограниченность нашего вида, а его выгодное соответствие требованиям закона причинности, обещающее долгую жизнь.

От таких медлительных существ, как наши предки, не следовало бы ждать тех эпизодов взрывной экспансии, о которых мы подробно говорили (см. разд. 2.4 и 3.1). Неотеничная природа не могла запретить гомининам тяги к обычным для живых организмов миграциям (пример – степенное распространение неотеничного Homo heidelbergensis по Евразии). Однако мгновенные (по историческим меркам) броски через континенты настораживают. Их причина состоит в том, что они совершались гомининами в состоянии акселерации, которая временно затушевывала их неторопливую неотеничную природу. Это хорошо видно в наше время, когда современный акселерированный человек мечтает об экспансии в космических масштабах и делает в этом направлении первые успешные шаги.

Другое воспроизведение архетипов былых эпох заметно в сфере социальной психологии. Акселерированные гоминины достигали зрелости поспешно, а потому не могли избежать психологической инфантилизации. Она помогла им отказаться от психологических стереотипов и произвести серию технологических революций. Современная эпоха позволяет рассмотреть процесс социальной инфантилизации детальнее.

Подобно прошлым стадиям акселерации, мы переживаем бурную научно-техническую революцию с агрессивной ломкой стереотипов, объясняющейся инфантилизмом участников, которым не жаль вековых традиций. Духовно омолаживающемуся человечеству эта научно-техническая сторона дела выгодна. Более спорна психологическая инфантилизация современной массовой культуры. Мы переживаем как бы второе детство человечества, визитной карточкой которого является вал однообразных небылиц, составляющих основу голливудской кинопродукции.

Если говорить о прошлом, то что-то подобное можно усмотреть в кощунственном появлении светского искусства после неолитической революции (до неолита исскуство было преимущественно религиозным, мифологическим). Акселерированные кроманьонцы Западной Европы отличились в верхнем палеолите тем, что перенесли свои святилища в глубокие, порой глубочайшие пещеры, что говорит скорее не о здравомыслии, а о юношеском задоре. Можно надеяться, что и современное упрощение художественного творчества выльется во что-то перспективное.

В своем исследовании мы позволили себе достаточно вольно обращаться с некоторыми устоявшимися мировоззренческими постулатами. Это происходило не только потому, что открылись какие-то новейшие сведения, революционизирующие науку, но и вследствие того, что иные мировоззренческие постулаты не во всем до конца осмыслены. Скажем, в астрономической науке и философии прочно утвердилось представление об изотропности, повсеместной однородности Вселенной. При всем удобстве такого подхода трудно не увидеть, что он плохо гармонирует с элементарными следствиями теории Большого Взрыва. Если когда-то произошел Большой Взрыв, то он имел определенный эпицентр, пусть и незаметный сейчас в силу большой давности. Это нехитрое умозаключение, на первый взгляд, ни к чему не обязывает. Однако совпадение расчетного расстояния Земли до центра Вселенной с эмпирическим расстоянием до Великого Аттрактора ставит все на свои места (см. разд. 1.2). При этом анизотропность Вселенной представляется не результатом совпадений, а следствием теории Большого Взрыва – следствием, до сих пор недооцененным.

Аналогичным образом обстоит дело с предложенными нами представлениями о направленности биологической эволюции. Дарвинизм исходит из того, что облик живых существ является не результатом претворения какого-то целенаправленного проекта, а делом случая, продуктом воздействия слепого естественного отбора. Мы исходим из того, что в изначально случайной Вселенной естественный отбор должен был истребить случайные, нестойкие формы организации материи и оставить в живых лишь устойчивые, неслучайные. Именно поэтому Вселенная состоит не из какой-то массы случайных форм, а из повторяющихся образцов в виде галактик, звезд, планет и их обитателей. В результате естественного отбора выжили не какие попало биологические виды, а только те, что отвечали колебаниям среды. Если колебания среды повторялись, то биологические виды, следуя тенденции, принимали принципиально подобные формы, конвергентные не только внешне, но и внутренне. Поэтому мы не видим расхождений с дарвинизмом в изложенной нами идее направленности биоэволюции.

Наши предки тоже возникли как результат определенной направленности развития живого. Нам глубоко чужда антропофильная («человеко-предвзятая») идея о том, что человек возник для воплощения высшего разума. На наш взгляд, она не отвечает не только научным фактам, но и здравому смыслу. Будь разум человеческого типа биологически выгодным, он давно утвердился бы у других животных, например у по-человечески двуногих динозавров, имевших хватательные верхние конечности с отстоящим «большим» пальцем, пригодным для развития точного захвата. Разум выгоден лишь социуму, притом не всякому, а именно человеческому (см. разд. 3.2). В то же время человек закономерен, однако происхождение его физической и психологической организации лежит не в сфере духа, а в области эволюционной экологии. Человек телеологичен (целесообразен) лишь в том смысле, что играет по правилам биосферы, а вовсе не парит над ней. На наш взгляд, его интеллектуальные победы в таком контексте впечатляют еще больше.

История человечества шла неравномерно. Она не просто ускорялась, но убыстрялась отчетливыми рывками во время технологических и интеллектуальных революций. Природа этого явления в свете изложенного (см. разд. 2.4 и 3.1) видится нам таким образом. В силу демографо-технологической зависимости в периоды демографических взрывов у людей усложнялись технологии и наступала акселерация. Последняя сопровождалась инфантилизацией психики и готовностью к отказу от традиций. Это не просто давало зеленый свет технологическим новшествам, но способствовало переработке на их основе социальной психологии.

В подобную модель укладываются узловые точки интеллектуальной и технологической истории человечества. Это позволяет понять происхождение культурной окраски человеческого прогресса. Нынешний его этап пронизан особенностями западной культуры. Причина этого заключена не в расово-культурных обстоятельствах, как могло бы показаться, а в более существенной подоплеке.

Западноевропейский демографический взрыв XI – сер. XVI вв. и его современное продолжение позволили очагу технологической революции разместиться в Западной Европе. Одновременно с началом промышленной революции (c XIV в.) открылась культурная революция эпохи Возрождения (с XIV в.), однако совершенно очевидно, что между этими событиями нет никакой причинно-следственной связи. Первые мануфактуры едва ли влияли на литературу и искусство Ренессанса, а Ренессанс вряд ли заглядывал на производство. Их связь была опосредована демографо-технологической зависимостью. Рост плотности населения вызвал к жизни сложные технологии, а зарождающаяся акселерация омолодила психику, что, собственно, и выразилось в Ренессансе. С тех пор Западная Европа испытала множество скачков в технологии и социальной психологии. Дело дошло до того, что революции в культуре вошли в моду и породили свои имитации: различные формы модернизма, которые ничего не революционизируют, а лишь по-детски разыгрывают взрыв новых форм. Различные манифесты модернистов – это естественное побуждение здоровой инфантильной психики, крепнущей в Западной Европе с конца XIX в.

Меньшими темпами, но по той же схеме технологическая и культурная революции разворачивались на Ближнем Востоке с начала голоцена (11 700 лет назад). Сначала произошел демографический взрыв (16 тыс. лет назад), затем возникли производящее хозяйство, цивилизация и непрагматическая наука. То обстоятельство, что цивилизованные люди старательно развивали систему во многом непрагматических знаний, выдает глубоко инфантильную природу их психики.

Древняя Греция находилась на периферии тогдашнего цивилизованного мира. Зародившаяся было Микенская цивилизация рухнула в ходе двухступенчатого движения «народов моря» (ок. 1200 до н. э.), разбросавшего участников по Восточному и Центральному Средиземноморью (от Палестины до Италии). Оправившаяся после «темных веков» Греция дала свою классическую культуру, и в ее рамках развернулось «греческое чудо». Непрагматичная ближневосточная наука была поднята на щит и дала такую игру ума, как философия. Ее рождение было верхом непрактичного инфантилизма, что давало повод хорошеньким и остроумным служанкам высмеивать первого философа Фалеса [104, с. 107, № 9]. Позже выяснилось, что в результате его отрешенных занятий произошел прорыв в сущность вещей.

В Индии и Восточной Азии ситуация выглядела сложнее. Демографический подъем и предпосылки производящего хозяйства имели там местное значение. Но в результате ближневосточного демографического взрыва туда устремились мигранты с запада: ностратические дравиды – в Индию, а синокавказцы (синотибетцы) – в Китай. Существуй в те времена оперативная связь между народами, тогдашняя эпоха прошла бы под эгидой Ближнего Востока от Средиземноморья до Тихого океана.

Верхнепалеолитическая технологическая революция ограничилась Европой (как основой) и Ближним Востоком (как периферией). В ней практически одновременно участвовали два вида гоминин: сапиенсы (50 тыс. лет назад, возраст ориньякской культуры) и неандертальцы (37 тыс. лет назад, возраст перигордийской культуры). Это доказывает, что расовые (здесь – видовые) различия не имели значения в деле прогресса. Неандертальцам не повезло потому, что они начали свою часть технологической революции позже сапиенсов.

Инфантилизм верхнепалеолитических сапиенсов состоял в том, что они с ненормальным энтузиазмом предавались непрагматичной духовной культуре, о чем свидетельствует размах их монументального наскального искусства, когда украшалось по одному святилищу за каждые 80 лет (см. приложение 4). Украшенные пещеры служили святилищами, поэтому их расцвет говорит не только о революции в художественном творчестве (отмеченной и в портативном, мобильном искусстве), но и о взрывном подъеме в мифологии, культе, религиозном церемониальном исполнительском искусстве (музыка, вокал, танец) и вообще в религиозной жизни. Сочетаясь с календарной арифметикой, т. е. с зачатками математики и астрономии, сакральный художественный подъем ознаменовал собой интеллектуальный расцвет в целом. Необходимая для этих успехов социальная сплоченность косвенно указывает на благоприятное положение дел в нравственной сфере духовной жизни. По совокупности признаков мы получаем культурную революцию с поправкой на примитивность времен.

Homo ergaster заслуживает тех же умозаключений. У него произошли демографический взрыв (ок. 1,9 млн лет назад) и ашельская технологическая революция (ок. 1,6 млн лет назад). В промежутке между этими событиями наступила акселерация (св. 1,81 млн лет назад, возраст акселерированного ребенка из Моджокерто), а вместе с ней и инфантилизация. Она выразилась в учреждении основ непрагматической духовной культуры, биологические предпосылки которой вышли из обезьяньего прошлого, а оформление в человеческих архетипах (речь – интеллект, магия – религия, нравственность и, отдельно, искусство) состоялось в эпоху «человека-мастера».

Kenyanthropus rudolfensis отличился тем же. Наши знания об этом гоминине довольно скромны. Обобщенно можно сказать следующее. Его предок, произошедший от гоминина Kenyanthropus platyops, под влиянием демографического роста сперва перешел в разряд хищников, а потом снова испытал демографический подъем и отозвался на это событие освоением средств коллективного производительного потребления, коллективных орудий, которые первоначально уступали индивидуальным в эффективности.

Подобное нерасчетливое достижение также могло быть следствием инфантилизма. Приблизительно 2,2 млн лет назад «кениец» пережил демографический взрыв и выплеснулся из Африки в Евразию. Сопутствующая акселерация вызвала увеличение его размеров, инфантилизацию и, возможно, усвоение такой непрагматичной формы общения, как язык жестов, обслуживающий другое не вполне выгодное достижение – коллективную орудийность.

Разумеется, духовная культура служила интересам выживания социума и в этом была выгодной. Однако развивающие ее гоминины не могли этого знать и предавались духовной жизни не из выгоды, а от души, т. е. на манер игры, по причине инфантильности. Аналогичным образом коллективные орудия в перспективе также являлись выгодным приобретением, так как после стадии усложнения и специализации (технологической революции) приобретали повышенную эффективность и становились выгодными. Однако «кениец» тоже не мог этого знать и погружался в орудийную деятельность с долей опрометчивости, т. е с той же инфантильностью.

Обрисованная нами модель человеческого прогресса во все времена подчинялась однотипным правилам, что выдает их дочеловеческую и догомининную древность. В сущности, история наших предков выглядела так. Неторопливые, неотеничные гоминины вели себя выдержанно и пользовались традиционными достижениями предшествующих эпох, не стремясь их совершенствовать специально (о чем свидетельствуют «спящие открытия», см. разд. 3.1). Затем их постигал демографический взрыв, популяция претерпевала акселерацию, и акселерированные гоминины производили в силу инфантильности технологическую и культурную революции. Плоды их трудов наследовали застойные неотеники, и ситуация повторялась на очередном уровне. Если говорить формально, прогрессивные акселераты в силу детской исторической наивности работали во благо исторически медлительным, т. е. примитивным, неотеникам. В итоге примитивные существа наследовали социум, обновленный по-детски бесхитростными акселератами.

Данный тезис напоминает положение вещей в эволюционной биологии (см. разд. 2.3): «примитивные наследуют Землю». Точнее говоря, прогрессивные, специализированные организмы виртуозно и необратимо приспосабливались к наличной среде, спаивались с ней навечно, а потом гибли при наступлении крупномасштабных перемен. Живущие в их тени менее конкретно приспособленные к обстановке, генерализированные организмы попадали под эволюционный удар в меньшей степени и поэтому автоматически наследовали изменившуюся среду. Оказавшись там «вне конкуренции», они выходили на оперативный простор, осваивали биоту, узко приспосабливались к ней и гибли при очередных крупномасштабных переменах. Их место доставалось более примитивным существам, до сих пор пребывавшим на задворках экосистем. Подобные чередования флор и фаун сопровождались массовыми вымираниями и повторялись неоднократно.

По этой причине общая типология развития биосферы тоже обнаруживает признаки наследования каких-то более широких принципов существования бытия, подобно тому как социальная жизнь унаследовала типологические основы развития биосферы для организации собственного мира. Источник принципов движения биосферы лежал в физическом мире, где своего рода примитивные объекты тоже наследовали Вселенную.

На заре Вселенной ее жаркое пространство было наполнено энергичными, преобладающими суперчастицами и вялыми, примитивными частицами современного типа. По мере остывания Вселенной дистанции характерных взаимодействий суперструн выросли, что стало губительным обстоятельством для массивных, близко взаимодействующих частиц. Их пул прекратил существование. С уходом суперчастиц Вселенная досталась скромным суперструнам современного типа, которые могут рассматриваться как примитивные объекты ввиду небольших масс и энергий, размах которых определял внутреннюю сложность суперструн (см. разд. 1.1). С известной условностью можно сказать, что примитивные формы суперструн унаследовали расширяющуюся Вселенную.

В области астрофизики происходило то же самое. При распаде единого взаимодействия суперструн в эмбриональной Вселенной первой обособилась гравитационная сила, которую по причине ее максимальной древности среди взаимодействий можно считать примитивной по определению. Ее фактическая примитивность вытекает из генерализованности. Гравитации подвержена вся материя Вселенной без исключения, даже таинственное «темное вещество» (см. разд. 1.1 и 1.2). Поэтому сила тяготения никак не специализирована, примитивна. Другие силы более специализированы. Сильное взаимодействие ориентировано на кварки. Электромагнетизм специализируется на заряженных частицах, кварках и электроноподобных лептонах. Слабое, милли– и сверхслабое взаимодействия тоже ограничиваются в основном узкой жизнью кварков. Вместе с сильным взаимодействием оно вообще ограничено микромиром. Проще говоря, негравитационные силы специализированы, а гравитация генерализована, примитивна.

Между тем, основные астрофизические объекты – планетные и звездные системы, галактики и их скопления, сама Вселенная, сохраняемая как целое тяготением, – все это зиждется на примитивных гравитационных полях и, следовательно, наследует Вселенную в силу собственной примитивности. Получается, что физический макромир, как и микромир, тоже подчиняется принципу «примитивное наследует Вселенную».

Более того, если справедливы изложенные представления (см. разд. 1.2) относительно уже начавшегося 605 млн лет назад коллапса Вселенной, то главенствующую роль в этом фатальном для нас процессе играет как раз гравитация, и, следовательно, именно она «задернет занавес» нашего мира, т. е. ненадолго унаследует его всецело. Можно спросить: откуда гравитация знала, что она примитивна и должна «закрыть» Вселенную? Она, конечно же, ничего о своей судьбе не знала. Просто в силу собственной примитивности тяготение меньше других взаимодействий пострадало от расширения Вселенной (в противоположность чему сильное и слабое взаимодействия замкнулись в микромире, а электромагнетизм сохранил силу только для 10% вещества Вселенной, оказавшись выдворенным за порог «темного вещества»). Поскольку тяготение пострадало меньше других взаимодействий, оно в соответствии со своей живучестью принялось дирижировать концом Вселенной. Здесь мы излагаем философское видение проблемы – для астрофизика здесь вообще нет проблемы, поскольку возможное гравитационное сжатие Вселенной является органичным положением теории пульсирующей Вселенной, в которой за расширением следует коллапс.

Это правило («примитивность наследует Вселенную»), универсальное для физического, биологического и социального миров, возникло в результате действия причинно-следственного закона. Он поощряет повторяющиеся явления и сущности и отбраковывает неповторимые. Прогрессивные, специализированные явления и сущности тонко организованы, индивидуальны. Поэтому закон причинности воспринимает их отрицательно и периодически «выпалывает» из бытия. Напротив, примитивные, неспециализированные явления и сущности больше похожи друг на друга в силу своей обобщенности, генерализированности. Закон каузальности воспринимает их с симпатией. Поэтому, к нашему удивлению и негодованию, именно они наследуют Вселенную и ее уголки после очередных ревизий со стороны причинности, хотя нам бы хотелось, чтобы прогрессивное прогрессировало дальше, а не гибло непонятно почему. Примеры бесчисленны. Так, великолепную Римскую империю, разложившуюся без видимых причин, унаследовали отталкивающие варвары, а некоторые их этнонимы (вандалы, гунны) стали для нас скверно нарицательными…

Биологический принцип естественного отбора и выживания объектов, наиболее приспособленных к условиям среды, можно переформулировать и распространить более широко, нежели это принято. Селекция со стороны закона каузальности сохраняет повторяющиеся явления и устраняет неповторимые, случайные. Объекты, отвечающие окружению, например биологической среде, вместе с обстановкой образуют повторяющуюся систему, а потому благополучно переносят естественный отбор, пока среда не изменится. Это происходит потому, что естественный отбор удовлетворяется их сиюминутной серийностью. Столь глубокая подоплека объясняет, почему физический, биологический и социальный миры подчиняются единым в своей основе законам.

Возможно, сфера их выполнения простирается еще дальше. Причинно-следственный закон возник вместе со Вселенной. Поэтому он мог столкнуться с наследием гипотетического досингулярного Мироздания.

Мы предположительно рассматривали сингулярность как результат столкновения доменов умозрительного Вечно Изменяющегося Мира (см. разд. 1.7). Один из этих доменов характеризовался бесконечной дробностью, а другой – неограниченными скоростями взаимодействий.

Свойства этих доменов могли достаться начальной Вселенной и тут же подпасть под селективное действие причинно-следственного закона. Такие крайности, как бесконечная дробность материи и неограниченные скорости ее взаимодействия, являются исключительными, беспрецедентными свойствами, которые ни в чем не найдут аналога, т. е. окажутся неповторимыми. Закон каузальности не мог этого принять. Поэтому от родительских доменов в нашей Вселенной утвердились средние нормы дробности материи и скоростей ее взаимодействия.

Средняя дробность в нашем мире претворилась в виде кванта действия (постоянной Планка) ħ = h /(2π). Средняя скорость взаимодействий отпечаталась на свойствах Вселенной как фиксированная скорость света c. Поперечник контакта родительских доменов (наша сингулярность) дал предельную Планковскую длину l Pl. Первое же фундаментальное физическое событие – обособление гравитационной силы – обзавелось своей гравитационной постоянной G, которая определяется из формулы, связывающей три более ранние постоянные (G = l Pl 2 c 3/ ħ). Иными словами, гипотеза происхождения нашей Вселенной из Вечно Изменяющегося Мира способна объяснить связь наших фундаментальных физических констант при условии, что их размерности определились под давлением причинно-следственного закона.

В этом случае он отсек неповторимые физические крайности точно так же, как отсекал их в микро– и макромире, создавая современную картину физической действительности. Аналогичным образом был разработан биологический естественный отбор и создана направленность земной биоэволюции. То же самое произошло с миром предков человека, сообщив ему определенный, закономерный ход истории с неотенией, акселерацией, технологическими и культурными революциями. Возможность увязать фундаментальные законы природы и общества в зависимость, основанную на действии причинно-следственного закона, представляется нам косвенным признаком небеспочвенности понимания их генезиса, представленного в нашей работе.

Конечно, мировоззренчески для человека существеннее другое: происхождение и природа нашего общества. Изложенная версия развития живой природы и социума наглядно демонстрирует цепочку причинно-следственной связи, выводящей человеческую цивилизацию из недр животного царства, а закономерности жизни последнего – из динамики неживой природы.

В самом деле, геологический суперконтинентальный цикл управляет земным климатом, колеблющимся между крайностями оледенений и межледниковий. Эти климатические состояния регулируют уровень биопродуктивности экосреды, а от нее зависит живое «лицо» планеты: мобильные или маломобильные организмы как преобладающие формы биосферы. В одно из потеплений на эволюционной сцене закономерно появились наши двуногие предки гоминины. Предавшись неотеничному развитию, они попали на конвейер демографического роста и экологических угроз, попытались спастись хищничеством, но остановились на коллективном применении орудий, невиданном в животном мире. Коллективные орудия зажили собственной жизнью и потянули человечество за собой по пути технологического прогресса. Его результатом стало опасное для социальности праздное время, которое пришлось заполнять непроизводственным общением, положившим начало духовной жизни. Технический прогресс и общественное разделение труда подвергли испытанию единство общества, и спасением послужил цивилизованный образ жизни, пришедший к нам закономерно.

Таким образом, от цивилизации к суперконтинентальному циклу действительно тянется нить причинности. Ее дальнейшие зримые истоки пока не просматриваются, поскольку материалы по планетогенезу ограничиваются Землей и Солнечной системой. Понятно, что в основе развития земной природы лежит причинно-следственный закон. Однако мы пока не имеем сравнительного материала, позволяющего выявить закономерности формирования планет земной группы и зарождения жизни на их поверхности. Поэтому любая современная картина мира окажется далека от законченности.