Афера № 18752

Возвращаясь на Круазетт, я лавирую по узеньким боковым улочкам, внимательно приглядываясь ко всему на своем пути, выжигая в мозгу несмываемые отпечатки планировки города. Я оцениваю меховые манто, как очень опытный фермер на Инглистонском Королевском Шоу Хайленда оценивает породистый скот. Я слышу кудахтанье девочек на сексуальной ярмарке, и мне достаточно одного взгляда, чтобы дать им исчерпывающую оценку и прикинуть их стоимость. Пиар просачивается в мобильные телефоны сквозь улыбки, похожие на парализованные гримасы, хозяева дорогих магазинов и разносчики, преисполненные надежд, все они – только предмет для жадного «небрежного» взгляда.

Вся эта постановочная игра – это просто кусок дерьма. Зачем останавливаться на порно, почему бы не сделать нормальный фильм? Достать какие‑нибудь случайные деньги – и вперед. Все так и делают. Каждый крупный бандит понимает, что лучший преступник – это бывший преступник. Вкладывай деньги в дело и становись законопослушным гражданином, при первой же возможности. Надо работать по‑крупному, а тюрьма – это для таких, как Бегби, которые, несмотря на все их понты, все равно жертвы и неудачники. А человек с головой, даже если он и попадет в тюрягу, так, на полгодика, за какую‑нибудь ерунду, по молодости, так ему этого полугода вполне достаточно. В общем‑то невысокая плата за то, чтоб научиться уму‑разуму.

А если после полугода отсидки ты так и не понял, что это не для тебя, тогда у тебя и вправду нелады с мозгами. Никто не любит тюрьму, но некоторые мудаки не любят ее недостаточно сильно. Канны – вот это для меня. Это – олицетворение реализованных возможностей. Но дело даже не в том, что это не Лейт и не Хакни, дело не в положении в пространстве, дело во мне. Теперь я не просто отчаявшийся жулик, ничего не имеющий на продажу. Я вполне понимаю, что вне зависимости от того, сколько я заплатил за все это в прошлом, я никогда бы не смог избавиться от этой легкой предсказуемости, на грани отчаяния. И раньше я ничего не мог, потому что, когда доходило до дела, все это было простой показухой – мне было не с чем выйти на рынок. И вот, по прошествии многих лет, собрав несколько тел в потную кучу и засняв результаты на пленку, я получил готовый продукт – что‑то, что можно продать. Что‑то, что я сделал сам. У Саймона Уильямсона есть продукт, и Саймон Уильямсон – это уже не Псих. Это бизнес, тут ничего личного. Я рекламирую фильм Саймона Дэвида Уильямсона.

Я возвращаюсь в отель, намереваясь позагорать и вообще отдохнуть, может быть, пообщаться с какими‑нибудь симпатичными цыпочками. У нас не так много времени, а этот шут гороховый из отеля меня просто взбесил: четыре сотни за ночь, так еще надо платить пятнашку в день за пользование частным пляжем перед отелем – так же, как и не проживающему в отеле плебсу, которых по‑любому надо бы держать подальше отсюда.

Никки уже проснулась, но поскольку у нас мало времени, мы обедаем прямо в отеле. Она, в общем, не особенно напрягается – после того как застала меня онанирующим на нее. Мне вроде как удалось убедить ее, что это не оскорбление ее достоинства, а вовсе даже наоборот. После обеда мы заезжаем за Мел и Кертисом, чтобы всем вместе ехать на показ «Семи раз для семи братьев».

Кинотеатр, в котором его показывают, – это маленький, но модный зальчик на одной из боковых улочек. Ходили слухи, что на показе должны появиться Ларе Лэвиш, Бен Доувер, Линей Дрю и Нина Хартли (кумир Никки), но я не вижу ни одного знакомого лица. Народу собралось довольно много, где‑то с ползала, и еще несколько человек проскользнули в зал уже после того, как погасили свет. Я внимательно изучаю аудиторию, пытаясь оценить реакцию публики.

Я так возбужден, что мне сейчас никакой кокс не нужен, но я все равно втягиваю чуток. Мел и Кертис следуют моему примеру. Я не могу удержаться и издаю тихий стон.

– О‑о‑ох, – когда обнаженная Мелани в первый раз появляется на экране. Мел игриво тычет меня под ребра. Но уж кто производит фурор – так это Никки. С того момента, как она стягивает с себя узкий топ из лайкры и тонкие трусики, выставляя на всеобщее обозрение выбритую промежность, и высокомерно глядит с экрана, в воздухе собираются электрические разряды. В зале раздается несколько громких одобрительных возгласов, и я смотрю на нее и вижу, что она робеет. Я ободряюще сжимаю ее руку. Потом следует настоящий удар – это Кертис, вернее, член Кертиса. Стоило зрителям только увидеть эту могучую дуру, как в зале опять раздались восхищенные восклицания, и я вижу, как наш мальчик улыбается во все свои тридцать два зуба.

После показа мы все получаем положенную порцию поздравлений и рукопожатий, происходит непременный обмен визитками, но нам надо спешить, чтобы успеть на тусовки. Я знаю одну, куда мне очень охота попасть, на вечеринку в клубе «Марке» на Круазетт. Все, кто снимается в порно, буквально рвутся туда, и это вроде как полузакрытое мероприятие, но мне удалось достать четыре пригласительных – и вот мы внутри.

После нескольких бокалов Никки развозит, и она начинает действовать мне на нервы.

– Почему у тебя такой голос смешной, а, Саймон? – встревает она в мой разговор с этой пиздатой куколкой с длинными и прямыми светлыми волосами, которая, несомненно, является большой фигурой в «Фокс Серчлайт». – Он всегда мне пеняет, что у меня идиотский акцент, а сам, едва вышел из самолета, тоже заговорил совершенно по‑идиотски.

Девочка из «Фокса» приподнимает бровь, а я изображаю вымученную улыбку.

– Какой акцент, Николя? Я так всегда разговариваю, – медленно говорю я.

Никки пихает Мел локтем и говорит:

– Я так ражговариваю, Никола. Мя жовут Уильямшон. Шаймон Дэфид Уильямшон.

– Или попросту Псих! – гогочет Мел, и эти ебливые, испорченные, ревнивые мегеры, не умеющие себя вести в приличном обществе, скалят зубы, как, блядь, ведьмы в «Макбете», и тут к нам подходит какой‑то противный пидор, берет «Фокс Серчлайт» под ручку и уводит ее прочь.

Я просто киплю от злости.

– Так мы вряд ли чего‑то добьемся, если тут под меня будут подкапываться, когда я стараюсь наладить связи и продать этот блядский фильм, на который мы все угробили полгода жизни, – цежу я сквозь зубы, глядя на эту лисичку из «Фокса». В общем, охота сорвалась.

Я иду в туалет и уже собираюсь втянуть в себя кокс, но тут входят какие‑то парни и заходят в кабинку, а я увязываюсь за ними и разживаюсь у них парой дорожек на шару. Возвращаюсь уже подзаряженным, осматриваюсь и вижу, что Никки и Мел как‑то слишком уж увлеклись флиртом с какими‑то ублюдочными козлами. Кертис, похоже, куда‑то пропал. Я направляюсь к девушкам. Один из парней, тот, который трепался с Никки, видит, как я подхожу, и заносчиво спрашивает:

– А ты кто такой?

Я подступаю к нему вплотную.

– Я тот мудак, который сейчас тебе нос сломает. За то, что ты мою птичку разводишь, – говорю я, приобнимая Никки за талию. Этот задрот что‑то вякает, но как‑то сразу сникает и быстренько ретируется. К сожалению, Никки с Мел тоже уходят, делая вид, что идут за напитками, и я понимаю, что мое выступление не произвело на них ни малейшего впечатления.

Я возвращаюсь обратно в сортир, и один из парней, у которых я разжился коксом, подходит ко мне и смотрит с надеждой.

– Прошу прощения, приятель, частная вечеринка, – говорю я.

– Так не честно… – жалобно тянет он.

– Постдемократия, приятель. А теперь отъебись. – Я захлопываю дверь кабинки у него перед носом и закидываюсь порошком.

И вот я опять наверху, плыву белым лебедем в своей стихии, и тут мое плавное продвижение прерывает этот певучий акцент прямо над ухом:

– Са‑аймон! Как дела, дружище?

Это тот отвратительный пидор, Миз, и я уже собираюсь проявить по отношению к нему вопиющую бесцеремонность, если не откровенную грубость, поскольку теперь он уже исчерпал для меня всю свою полезность, но он вдруг говорит:

– Хочу тебя кое с кем познакомить. – Он кивает на высокого парня с усами, который стоит у него за спиной. И вид у него смутно знакомый. – Это Ларе Лэвиш.

Ларе Лэвиш – один из первых европейских порнозвезд, ставших продюсерами. О его способности к эрекции ходят легенды, и он известен как крестный отец эксцентричного порно – он знакомился с девушками на улицах Парижа, Копенгагена и Амстердама и заманивал их к себе в студию, где они с ним снимались в порноимпровизациях. У мужика – поразительная способность уламывать и уговаривать. С упором на личное обаяние, ну и, конечно же, с привлечением денежных и половых интересов. Недавно он заключил крупную сделку с одним из ведущих кинопрокатчиков, и теперь сам делает все, что хочет, а также имеет полный режиссерский контроль. Другими словами, я перед ним благоговею. Это мой герой, мой наставник. У меня в голове все плывет, я и думать‑то не могу толком, не говоря уж о том, чтобы что‑то сказать.

Ларе Лэвиш.

– Ларе. – Я пожимаю его руку и даже не обращаю внимания на то, что свободной рукой он обнимает Никки.

– Рад с тобой познакомиться, Саймон, – усмехается он, посматривая на Никки. – Эта девочка – просто супер. Она – самая‑самая! «Семь раз», парень, это действительно классно! Я думаю, что нам надо бы обсудить прокат этого фильма. Я даже думаю, что можно будет устроить ограниченный показ в кинотеатрах.

Я, наверное, умер и попал на небеса.

– В любое время, Ларе, в любое время, приятель.

– Вот моя визитка. Пожалуйста, позвони мне, – говорит он, потом чмокает Никки в щечку и уходит в толпу вместе с Мизом, который оглядывается на меня и удовлетворенно кивает головой.

У нас с Никки выходит какой‑то странный разговор, который немного меня напрягает.

– Почему это все эти мужские журналы типа Loaded, FHM, Maxim так похожи на порнографические, вроде Mayfair, Penthouse и Playboy, строгая обложка, а внутри – снимки ню? Потому что мужские журналы – они для мужчин, которые любят дрочить, то есть для всех мужчин, просто некоторые мужчины никогда не признаются в том, что они дрочат. Если ты нормальный мужик, с воображением, и с половым влечением у тебя все в порядке, то как же тебе не дрочить? Все это дерьмо, которое там несет Рентой, ну, что у него встает при одной только мысли об определенных вещах, и тогда он идет и начинает приятный, взрослый разговор со своей приятной и взрослой девушкой, и они обсуждают чувственность, и разыгрывают свои фантазии, морально поддерживая друг друга, питая при этом взаимное уважение и стремясь сделать друг другу приятное…

– Но…

– ВСЕ ЭТО ХУЙНЯ! Нет, нам нужны сиськи и задница, и они должны быть доступны для нас всегда, чтобы их можно было облапать, выебать, подрочить на них. Потому что мы мужчины? Нет. Потому что мы – потребители. Потому что нам это нравится, в нас это природой заложено. Нам надо чувствовать себя полноценными. Нам нужна самореализация, удовлетворение. И есть вещи, которые помогают нам это почувствовать. Мы их ценим, и нам нужна по крайней мере иллюзия их доступности. Вместо сисек и задницы может быть кокс, деньги, катера, машины, дома, компьютеры, лэйблы дизайнеров, модельные рубашки. Вот почему реклама и порнография – это одно и то же; они продают иллюзию доступности и не отвечают за потребление.

– Твои рассуждения меня утомляют, – говорит Никки и уходит.

Ну и пошла ты на хуй. Я парю в вышине, блядь, и все вокруг, все, что меня окружает, оно будет со мной считаться. Будет, блядь. Можете не сомневаться.

74. «…начало убийственного цистита…»

Ларе Лэвиш пытается залезть ко мне в трусы. Эти мужики из порно, они напористые и тупые – прут напролом. Это скучно, но все‑таки поинтереснее, чем общество Саймона. Саймон – он словно заноза в заднице, причем заноза, насквозь пропитанная кокаином. Я не хочу быть с ним слишком жесткой, потому что это действительно его звездный момент, и пусть он им насладится, чтобы удовлетворить свое самолюбие по самое нехочу, и все в таком духе. Но он просто невыносим. Он хочет выебать все, что движется и попадается на глаза, совсем как Кертис, который и в самом деле ебет все, что движется. Шикарные девочки, болезненные, нервные и изнеженные, чуть ли не в очередь выстраиваются за этим хуем, весть о котором уже разлетелась по залу. И его важный вид явно указывает на то, что в конце концов этот молоденький парень станет просто одним большим членом. Из дешевой закусочной – в порнозвезды.

Он опять ненадолго исчезает, понятно, что не в одиночестве, и вот они снова здесь.

– Как ощущения, Кертис?

– Классно, – говорит он, таща за собой эту девушку. У нее выпучены глаза, и она с трудом может идти. – Никогда в жизни так не отрывался!

И мне трудно с ним поспорить.

Я притягиваю его к себе и шепчу ему на ухо:

– Помнишь, что ты говорил о тех парнях? Ну, с которыми ты ходил в школу? Как они над тобой насмехались, говорили, что ты урод? Ну, и кто оказался прав, а кто нет?

– Они ошибались, а я был прав, – говорит он. – Но… жалко только, что здесь нет Дэнни, и Филиппа, и остальных. Им бы тут точно понравилось.

Саймон слышит эти слова и вмешивается в разговор:

– Это как лондонское метро, приятель. Они там заранее для себя решили, что все пассажиры – тупое стадо. Знаешь, что там нет урн для мусора, так что ты типа должен с ним таскаться. А я вот не таскаюсь, я просто бросаю его, где придется. Но большинство‑то как раз и таскается, вот и выходит, что их стараниями получается, что там и не нужно ставить эти урны.

– Я тя не понял…

– Я вот о чем, друг: ты просто бросаешь мусор, ты никогда не таскаешь его с собой и прекрасно себя чувствуешь, – говорит он важно.

Псих, Боже мой. Это все из‑за Ронни, той девушки, ну, которая, как он говорит, из «Фокс Серчлайт».

– Ронни пригласила нас всех на вечеринку в «Фокс Серчлайт», завтра, – сияет он лучезарной улыбкой.

Я отвожу его в сторонку:

– Найди ее, Саймон, и выеби прямо сейчас, она явно против не будет. Или у вас чисто назальный роман?

– Не глупи, Никки. Я ее и обхаживал только затем, чтобы попасть на эту гулянку.

Он просто куча дерьма. Вечеринка заканчивается, и мы идем в клуб, но там столько народу, что не протолкнуться, и мы решаем пойти к нам в отель.

– Круто, – говорит Кертис, явно под впечатлением от роскоши этого места.

Нашу маленькую вечеринку прерывает швейцар, который надменно интересуется:

– Вы гости этого отеля?

– Нет, даже если очень сильно напрячь воображение, я все равно не смогу утверждать, что мы гости, – церемонно отвечает Саймон. А когда одетый в униформу чинуша уже собирается вышвырнуть всех нас вон, он достает ключ от номера. – Положение гостя предполагает некоторую долю гостеприимства со стороны хозяев, ну, хотя бы элементарную вежливость. Да, мы остановились в этом отеле, но нет, повторюсь, я бы не стал утверждать, что мы гости.

Швейцар собирается что‑то сказать, но Саймон проходит в отель, заканчивая обсуждение раздраженным взмахом руки, как будто отмахиваясь от неприятного запаха. Я иду следом, изображая что‑то вроде извиняющейся улыбки. Мел с Кертисом тоже слегка смущены. Мы поднимаемся в наш номер и опустошаем бар досуха, Саймон меня раздражает, так и вьется вокруг этой мисс «Фокс Серчлайт». Меня просто пугает, как они убирают кокаин на пару.

– Порнографический фильм… и вот этот Кертис – звезда? – спрашивает она, тупо глядя на Кертиса. Тот лежит на диване, а Мел качает головой.

– Ага, Кертис, и Мел, и Никки тоже, конечно же. – Псих снисходит до разъяснений. – В порно девушки всегда главные. Но у Кертиса есть кое‑что, достояние, так сказать… что сразу его поднимает над толпой порноактеров, которые по пятачку за пучок. Конечно же, у меня тоже есть роль…

– Ой, и правда‑а… – говорит мисс «Серчлайт» и гладит его по руке, и они пожирают друг друга глазами.

От их жаркого флирта меня подташнивает, как будто я объелась сахарной ваты. Какое‑то время я еще слушаю Саймоновские разглагольствования, а потом чувствую, что засыпаю. В общем, я ухожу в спальню и заваливаюсь на кровать. А ночью я просыпаюсь, потому что мне очень хочется писать, и я, шатаясь, иду в туалет и там долго, мучительно писаю, как сквозь битое стекло, что предвещает начало убийственного цистита. Мини‑бар пуст, Саймон с «Фокс Серчлайт» ушли, а Кертис и Мел спят, обнявшись, в шезлонге, полностью одетые.

Я сижу в туалете, пытаясь выдавить из себя эту ядовитую мочу. Звоню в сервисное обслуживание номеров и прошу прислать мне нурофен. К счастью, у меня с собой есть циланол, и я принимаю одну таблетку. Тем не менее это мука; я не могу заснуть, меня лихорадит. Я вся в поту. И тут входит Саймон и видит, в каком я состоянии.

– Что с тобой, детка?

Я ему говорю, что со мной, и тут как раз появляется парень из обслуживания номеров. Саймон подает мне нурофен.

– Все пройдет, не волнуйся… ты приняла свой циланол? Я слабо киваю.

– Я не спал с этой Ронни, – вдруг говорит он, – мы просто пошли прогуляться по пляжу, потому что все остальные вырубились. Сейчас у меня только одна женщина, да. Ну, вне экрана, во всяком случае.

Прогулка по пляжу. Звучит так романтично… я предпочла бы, чтобы он просто по‑быстрому ее выебал у нее в номере. Он видит Мел с Кертисом. Подходит к ним и трясет, чтобы разбудить.

– Уже почти утро. Может быть, вы нас оставите ненадолго одних, а, народ? Ну пожалуйста?

Лицо Мел кривится, но она встает:

– Ладно… пошли, Кертис.

Кертис поднимается и видит, что я вся заплаканная.

– А что с Никки?

– Женские проблемы. Скоро все будет в порядке. Увидимся, – говорит Саймон.

Однако Кертису этого недостаточно, и он подходит к кровати.

– Ты в порядке, Никки?

Он действительно за меня беспокоится. Он наклоняется и целует меня в разгоряченный лоб, и я обнимаю его. Потом подходит Мел, и я обнимаю и целую и ее тоже.

– У меня все нормально, таблетка, кажется, начала действовать. Это просто цистит. Слишком много вина и крепких напитков. Я думаю, что все из‑за шампанского, какое‑то оно было едкое.

Когда они уходят, мы с Саймоном ложимся в постель, спиной друг к другу, холодные и напряженные: я – из‑за болей, он – из‑за кокаина.

В конце концов я расслабляюсь, ложусь поудобнее и засыпаю. Просыпаюсь уже после полудня. Меня разбудило какое‑то шевеление рядом. Саймон подходит и садится на кровать, с подносом в руках: круассаны, кофе, апельсиновый сок, сладкие булочки и свежие фрукты.

– Ну как, тебе лучше? – спрашивает он и целует меня.

– Да, намного. – Я смотрю ему в глаза, и мы оба молчим.

А потом он сжимает мне руку и говорит:

– Никки, вчера я вел себя отвратительно. И это не из‑за выпивки или кокса, это из‑за успеха. Я хотел, чтобы все было правильно, но я – полный урод, просто фашист.

– Что в этом нового? – говорю я устало.

– Но пусть это будет сегодня. До того, как мы поедем в «Фокс Серчлайт», – говорит он, расплываясь в улыбке. – У меня есть хорошие новости.

Он прямо весь светится. Надо ему подыграть:

– Что такое?

– Нас внесли в список вероятных лауреатов в номинации лучший фильм на Фестивале кино для взрослых! Мне звонили сегодня утром!

– Ух ты… это… это же просто здорово. – Мой собственный голос звучит словно издалека.

– Еще бы не здорово, – радостно отвечает Саймон. – А ты, я и Кертис номинированы в категории лучший дебют. Как актриса, режиссер и актер.

Я чувствую такой прилив восторга, что меня почти что подбрасывает к потолку.

Чтобы отпраздновать это дело, Саймон ведет меня обедать. В ресторан, который, как он утверждает, один из лучших – и не только в Каннах, но и во всей Франции. Что, конечно же, означает – во всем мире.

Я надела платье цвета зеленой груши с блестками от Прада и туфли на шпильках от Гуччи. Волосы подняты в высокую прическу, из украшений – пара маленьких золотых сережек, ожерелье и несколько браслетов. Саймон, который оделся в желтый хлопчатобумажный костюм и белую рубашку, смотрит на меня и качает головой.

– Ты просто сама суть женственности, – говорит он, и, похоже, его восхищение искреннее.

Меня так и подмывает спросить, а не говорил ли он то же самое «Фокс Серчлайт» вчера вечером, но я все‑таки сдерживаю свой порыв, потому что не хочу портить момент. Такие моменты бывают нечасто.

Ресторан и впраду замечательный, такой маленький и уютный прованский ресторанчик, где приготовление пищи возведено в ранг высокого искусства. Мы начинаем с amuse‑bouches, потом берем очищенные homard bleu, sue de truffe noire et basilic piles и куриные грудки‑demi‑deuil, с чернильным соусом из трюфелей piece de resistance, и зеленый салат с креветками. Восхитительно.

На десерт я беру cofie‑chocolate coupe giacee с чашечкой жидкого шоколада и кусочком brioche, который надо макать в шоколад. Все это мы запиваем бутылкой шампанского «Кристалл» от Louis Roederer, шардонне Clos du Bois и двумя большими бокалами коньяка «Реми Мартэн».

Мы в упоении, мы сидим, все такие довольные и расслабленные, что‑то обольстительно шепелявим друг другу на ломаном французском, и тут у Саймона звонит мобильный, который зеленый. Меня раздражает, что он вообще никогда их не отключает.

– Алло?

– Кто это? – шиплю я с досадой. Мне очень не хочется, чтобы сейчас нам мешали.

Саймон закрывает трубку рукой. Вид у него немного встревоженный, но потом он выдает язвительную улыбку.

– Это Франсуа. Какие‑то дико важные новости про карточную школу в Лейте. – Он спокойно говорит в трубку. – Я во Франции, Френк, на Каннском кинофестивале.

На другом конце линии слышится резкий и громкий голос. Саймон отводит телефон подальше от уха. Потом он игриво подмигивает мне и говорит в трубку, приложив свободную руку к другому уху:

– Френк? Ты еще здесь? Алло?

Он закрывает рукой микрофон и посмеивается.

– Франсуа – натура сложная. А я как‑то забыл, что Каннский кинофестиваль и игры Лейтской карточной школы проходят одновременно. И что мне теперь делать? Срочно искать вертолет и мчаться в Лейт? – хихикает он, пожимая плечами, и я тоже смеюсь. – Ты еще здесь, Френк? Алло? – кричит он в трубку. Потом скребет ногтем поверхность мембраны микрофона. – Я тебя не слышу, и ты пропадаешь. Я тебе потом перезвоню, – говорит он, захлопывает телефон и отключает его. – Он такой долбоеб, что его даже нельзя ненавидеть. Это уже за пределами ненависти, – говорит он, изображая ошеломленное восхищение. – Мужик просто выше всего, и любви, и ненависти… он просто… есть.

Потом он тянется через стол и берет меня за руку.

– Знаешь, я не понимаю, как такое возможно, что вы существуете в одном мире – ты и он. Как может планета Земля производить таких разных людей?

И мы опять погружаемся друг в друга. Саймон периодически окидывает зал высокомерным взглядом, но в основном мы смотрим друг на друга – просто пожираем друг друга глазами. После такой близости душ далее хорошая ебля покажется жалким подобием интимности. Ну, почти.

– У нас еще будет время вернуться в номер перед тем, как мы встретимся с остальными? – спрашиваю я.

– Даже если его не будет, я его все равно найду, – отвечает он, помахивая мобильным.

Я иду в туалет и сую два пальца в горло, чтобы меня стошнило, потом полощу рот специальной жидкостью, которую всегда ношу в сумочке. Еда была просто роскошная, но слишком жирная и калорийная. Как и большинство современных, интеллигентных женщин, я юнгианка, но у Фрейда была одна заморочка, которую я разделяю целиком и полностью: он ненавидел толстых. Скорее всего потому, что толстяки, как правило, люди уравновешенные и довольные жизнью, и они не пополняли его карманы, как дерганые, костлявые невротики. Но сейчас, в этот конкретный момент, я счастлива. Я получила свой кусок пирога и съела его целиком, а потом исторгла его из себя, до того, как он успел мне навредить.

Когда я возвращаюсь обратно в зал, там слышен какой‑то шум, причем шум происходит от нашего столика. И мне это очень не нравится.

– Быть такого не может, чтобы лимит этой карточки был превышен, – кричит Саймон на официанта. Его лицо раскраснелось от выпитого, а может быть, и от кокаина.

– Но пожалуйста, месье…

– МНЕ КАЖЕТСЯ, ВЫ МЕНЯ НЕ СЛЫШИТЕ! ЭТОГО ПРОСТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, БЛЯДЬ!

– Но, месье, пожалуйста…

Голос Саймона превращается в тихое шипение:

– Это тебе так не пройдет, мудила‑лягушатник! Ты хочешь, чтобы сюда заходил Том Круз? Чтобы здесь обедал Ди Каприо? Завтра я собирался встретиться здесь с Билли Бобом Торнтоном, чтобы обсудить грандиозный проект, нах,…

– Саймон! – кричу я. – Что происходит?

– Извини… ладно, ладно. Произошла какая‑то ошибка. Возьмите вот эту. – Он подает официанту другую карточку, которая тут же проходит. Метрдотель кисло кивает, а Саймон весь так и пышит праведным гневом, он не только не оставляет чаевых, он еще и кричит на весь зал, выходя: – JE NE REVIENDRAI PAS!

Я даже не знаю, как отнестись к этому маленькому инциденту: то ли злиться, то ли смеяться. Поскольку настроение у меня все еще благодушное, я склоняюсь ко второму и нервно смеюсь.

Саймон кисло смотрит на меня, потом качает головой и тоже смеется:

– Хрень какая‑то получается, это карточка компании «Бананацюрри», ну, по которой я хотел расплатиться. На ней куча денег. Все деньги с аферы один‑шесть‑девять‑ноль лежат на ней, и только у нас с Рентом есть право подписи, а он сейчас в Да… – Он замирает на секунду, и холодная паника пламенеет в его глазах. – Если. Этот. Мудак…

– Не будь параноиком, Саймон. – Я продолжаю смеяться. – Марк будет здесь завтра, как мы и договаривались. Давай вернемся в отель, – шепчу я ему на ухо, – и займемся любовью…

– Любовью? Любовью, блядь? Когда рыжий пидор, может быть, забирает, на хуй, все, над чем я столько трудился, блядь?!

– Не глупи… – говорю я.

Саймон вытягивает руки вперед, сцепив пальцы в. замок, как будто пытаясь успокоиться.

– Ладно… ладно… может быть, я веду себя глупо. Вот что я тебе скажу, возвращайся в отель и дай мне пятнадцать минут, чтобы собраться с мыслями и сделать пару звонков.

Я хмуро смотрю на него, но он не сдвигается с места. Я возвращаюсь в отель, наливаю себе выпить и думаю об ублюдке, как он прогуливался по пляжу с этой сукой «Фокс Серчлайт».

Вскоре подходит и Саймон. Он абсолютно спокоен, и настроение вроде бы у него поднялось.

– Ты нашел Марка, я правильно понимаю?

– Нет, но я поговорил с Дианой. Она сказала, что он только что звонил ей из Амстердама. Он будет еще ей звонить, так что я ей сказал, чтобы она ему передала, чтобы он сразу же мне перезвонил, – говорит он и добавляет умоляющим тоном: – Прости, малыш, я был весь на нервах. Опять этот кокс…

Я подхожу к нему и нежно беру его за яйца, прямо сквозь брюки. Я чувствую, как напрягается его член. Его губы растягиваются в улыбке.

– Ах ты, сексуальная маньячка, – смеется он, и вот он уже на мне и во мне, и мы занимаемся любовью с такой отчаянной одержимостью, даже жарче, чем когда в первый раз.

Потом мы встречаемся с Мел и Кертом и отправляемся на вечеринку в «Фокс Серчлайт». Поначалу там скучно, но у них там хороший диджей, и он оживляет обстановку, и уже очень скоро нас снова колбасит. По окончании сейшна мы садимся на катер и едем на прием на корабле «Private», это старое судно для морских круизов, оно стоит на вечном приколе, и там теперь киностудия. Это специальная вечеринка для порнозвезд, с грохочущим, модным европейским техно и бесплатной выпивкой. Саймон весь как комок нервов, все время висит на мобильном, дозванивается до Марка. Он пытается держать удар.

– Если и после этой музыки ты не захочешь анального секса, Никки, то не захочешь уже никогда.

– Ты прав, – говорю я ему, – никогда.

Мы с Мел и Кертисом идем на танцевальную палубу, хотя Кертис периодически исчезает и возвращается с довольной усмешкой на лице и очередной ненормальной старлеткой на буксире. Нас с Мел отчаянно атакуют ражие парни, включая Ларса Лэвиша и Миза, но мы наслаждаемся упоением власти, отшиваем их всех, только сначала флиртуем самым возмутительным образом и играем своей сексапильностью. Потом мы с ней уединяемся в туалетной кабинке и занимаемся там любовью, доводя друг друга до оргазма, а ведь мы всего‑навсего во второй раз вот так вот интимно общаемся не перед камерой.

Когда мы возвращаемся обратно на палубу, возбужденные и довольные, мы видим, что Саймон все еще терзает мобильник. Прибывают еще катера, и яхта наполняется народом. Краем глаза я вижу стройную девушку с длинными светлыми волосами, что меня совершенно не удивляет, но вот голос парня, который обращается к ней, заставляет меня быстренько обернуться в ту сторону. Саймон тоже стоит и смотрит с отпавшей челюстью, чуть мобильник, бедняга, не выронил.

– …ага, все считают, што меня называют Терри Сок из‑за количества сока, который я выплескиваю из себя на этих любительских порносъемках. Но не‑ет, это еще раньше пошло, когда я занимался доставкой соков, ну и прочих напитков, которые вы там у себя, в Америке, называете содовой и газировкой, но технический термин для этого дела – аэрированная вода, да. Слушай, куколка, как насчет сходить вниз ненадолго, посмотреть корабль и все такое? Мож, и не только корабль?

– Лоусон! – кричит Саймон.

– Психхи! – ревет в ответ Терри, потом видит меня и Мел. – Никки! Ну и ну! Мел! Вот класс какой! – Он поворачивается к своей спутнице. – Это Карла, она из нашего бизнеса, ну, работает в долине Сан‑Фернандо. Еще раз, как твой фильм называется, куколка?

– «Любитель анальных игрищ в Городе Влагалищ», – криво улыбается американка.

– Ага, и Биррел здесь, то есть старший Биррел, вот как. Сказал, собирается навестить свою птичку в Ницце, а я вроде как сел на хвост. Раз меня не приглашали, я, значит, сам пригласился. Сел себе в поезд и зарулил за пригласительным в павильон фестиваля порнофильмов. Сказал там, что я Терри Сок из «Семи раз», и мне дали пропуск. – Он показывает на оранжевый бэджик с надписью ЧАСТНЫЙ ПОКАЗ ФИЛЬМОВ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ, ТЕРРИ «СОК» ЛОУСОН, АКТЕР, четким красивым шрифтом. – Не могу уже прямо дождаться, когда я вернусь в Эдинбург и пройдусь по Слатлэнду в Уэст‑Энде с вот этой вот штукой.

– Рад, что ты с нами, Тел, – сухо говорит Саймон кратко, – прошу прощения, я на минутку. – Он направляется к правому борту, нажимая кнопки на зеленом мобильнике.

Терри игриво хватает меня за задницу, потом повторяет это упражнение с Мел и, небрежно нам подмигнув, исчезает с Карлой, которая, очевидно, уверена – благодаря тому, что Саймон там нарежиссировал в «Семи разах», – что у Терри член, как у Кертиса.

– Она будет разочарована, – хохочет Мел, – хотя не так уж и сильно.

Этот европейский техно такой драйвовый, что мне уже почти жалко, что у меня нет экстази, хотя вообще‑то я химией не увлекаюсь. Через какое‑то время к нам подходит встревоженный Саймон с очередным сообщением:

– До Рентона не дозвониться, но он сейчас должен быть в дороге, а эта очкастая крошка, Лорен, говорит, что и Диана уехала! То есть это я так понял, что она уехала. Эта мелкая сварливая шлюшка не хочет со мной разговаривать, Никки. Позвони ей сама. – Он сует мне свой белый мобильник. – Пожалуйста, – просит он.

Я звоню Лорен и спрашиваю, как дела, как здоровье. Потом я спрашиваю про Диану. Потом поворачиваюсь к Саймону:

– Диана всего лишь уехала к маме, на пару дней, вот и все. У нее со здоровьем какие‑то нелады.

– А какой там, телефон, у матери? Мне нужно поговорить с Дианой!

– Саймон, чего ты психуешь? Марк завтра приедет. Он же сам говорил, он ни за что на свете этого не пропустит! – говорю я, покачиваясь в такт музыке.

Но Саймон трясет головой. Он совершенно меня не слушает.

– Нет… нет… – стонет он, а потом бьет кулаком по раскрытой ладони, – этот мудила Рентой… ну ладно, уебок, раз так! – Он достает свой зеленый мобильный.

– А теперь ты кому звонишь?

– Бегби!

Мелани в изумлении смотрит на меня.

– Почему он звонит Бегби с зеленого, а Лорен – с белого?

Он как‑то раз мне объяснил насчет этих мобильников разноцветных, но это было так скучно, что я не вникала. Теперь Саймон со все возрастающим нетерпением выслушивает шумную тираду по телефону, а за спиной у него пламенеет закат. В конце концов он орет в трубку:

– Да на хуй все то дерьмо. Ты меня послушай. Рентой вернулся. Куда?! Туда! В Эдинбург!

Потом следует краткая пауза, и вид у Саймона недоверчивый, и вдруг он орет благим матом:

– Что?! Через дорогу?! Какого хуя… Задержи его, Франко! НЕ УПУСТИ ЕГО! У НЕГО МОИ ДЕНЬГИ, БЛЯДЬ!

Он пристально смотрит на умолкший телефон у себя в руке, потом грубо трясет его:

– МУДАК БЕЗГОЛОВЫЙ, БЛЯДЬ!

Подходят Миз с Ларсом Лэвишем. Миз тянет Саймона за рукав.

– Знаешь, Саймон, мы тут подумали…

К моему несказанному ужасу, Саймон разворачивается и со всей дури бьет его головой в лицо, и вот он уже сидит верхом на бедном Мизе и орет:

– ВЫ, МУДИЛЫ ГОЛЛАНДСКИЕ, ВЫ МОИ ДЕНЬГИ ЗАБРАЛИ, НАХ, ГРЯЗНЫЕ РЫЖИЕ ПИДОРЫ…

Наконец мы его оторвали от Миза – то есть все мы, и еще шесть громил‑шведов, очень вовремя подоспевших на помощь. Терри опять появился на палубе, и он смеется, глядя, как эти амбалы подталкивают Саймона к сходням.

– Тебе еще повезло, что нам тут полиция совершенно не в тему, а то мы бы вызвали пару нарядов, – кричит один из громил Саймону, а мы тоже спускаемся на катер: я, Кертис, Мел, две какие‑то девушки, Терри и Карла. Терри исподтишка бьет разговорчивого шведа по кумполу.

– Поговори мне еще, – говорит он. Парень остается стоять на месте, недовольно потирая челюсть, и вид у него такой, как будто он сейчас расплачется, а катер уже отходит от лайнера. Направляясь к берегу, мы слышим истошные вопли Миза:

– Он сумасшедший! Псих – Псих и есть! Терри оборачивается к Кертису:

– Твой член сослужил мне хорошую службу, приятель, – говорит он, приобнимая Карлу за плечи. Потом он внимательно смотрит на Керта, у которого с каждого боку стоит по девушке.

– Думаю, он и тебе тоже вреда не приносит.

Я смотрю на Саймона, который сидит, плотно зажмурив глаза и обхватив плечи руками, и бормочет сдавленным шепотом:

– …toleranza zero… toleranza zero… – снова и снова.

– Саймон, что это значит?

– Я только надеюсь, что Френсис Бегби убьет Марка Рентона. Я очень на это надеюсь. Я об этом молюсь, – говорит он и крестится.