Афера № 18746

Хотя уже наступила весна, на улице еще прохладно, и мне непросто оторваться от Никки. К тому же я начинаю нервничать, встречая в пабе Мо или Али. Так что я отложил все это, и мы с Никки сходили позавтракать, а потом заглянули в монтажную, где я сделал несколько копий кассеты с развлекающимся Полом.

– Что это?

– Да так, дополнительный источник доходов, – говорю я ей и звоню рекламщику всея Лейта по зеленому мобильнику. Никки говорит, что ей нужно в университет и что она позвонит мне позже. Она идет к двери, а я смотрю ей вслед. Ее задница в длинной юбке движется весьма элегантно. Забавно, но в наше время, в расцвет унисекса, только очень немногие женщины обладают достаточной грацией, чтобы правильно носить юбку – такую женщину ты замечаешь всегда. Никки надевает длинное пальто с капюшоном, застегивается, и я различаю ее ослепительную улыбку даже под меховым капюшоном, она машет мне на прощание и уходит.

Я звоню Полу и говорю ему, что нам нужно срочно встретиться, в полдень, в баре «Берег», что рядом с портом. Мы приходим туда приблизительно одновременно. Пол явно обеспокоен, но это только цветочки, вскоре ему предстоит беспокойства по самое не хочу. Я достаю счет, чековую книжку и ручку и кладу перед ним.

– Так, Пол, будь так добр, подпиши вот это.

– А ты умный, – говорит он, доставая очки, видимо, у него дальнозоркость, и начинает изучать счет и чековую книжку. – А это никак не могло подождать… что… деньги на образовательное видео… это еще что такое? Я не видел этих счетов. Что за «Бананацурри фильмз»?

Я оглядываю бар с высокими потолками, солидными деревянными панелями и большими окнами.

– Это моя кинокомпания. Называется так в честь квартала Банана, он тут рядом находится, я там вырос, ну и маленький реверанс в сторону моих итальянских корней.

– Но… почему?

– Ну, – объясняю я. – Шон Коннери назвал свою кинокомпанию «Фонтанбридж фильмз», по названию места, где он вырос. Мне показалось, что это стильно, и вполне можно повторить этот трюк.

– А какое отношение это имеет к образовательному видеопроекту кампании «Бизнесмены Лейта Против Наркотиков»?

– Абсолютно никакого. Это частичное финансирование фильма, который называется «Семь раз для семи братьев». На начальные расходы. Сфера взрослых развлечений, или, если вам так больше нравится, порнографический фильм.

– Но… но какого хера! Так нельзя! Нет! – Пол встает, у него такой вид, как будто он сейчас бросится на меня с кулаками. – Так мы не договаривались.

– Слушай, я верну деньги, как только они придут из другого источника, – примирительно объясняю я. – Это бизнес. Иногда нужно ограбить Питера, чтобы заплатить Полу, ну или еще как‑нибудь. – Я улыбаюсь, думая о голландском порнобароне Петере Мурене, он же Миз.

Пол разворачивается и явно собирается уходить. Но потом оборачивается ко мне и утыкает в меня обвиняющий перст.

– Если ты думаешь, что я это подпишу, то ты просто псих. И вот что я тебе скажу: сейчас я пойду в комитет и в полицию и расскажу им всем, что ты всего лишь мошенник!

Он говорит достаточно громко. К счастью, бар пока еще почти пуст.

– Забавно, – говорю я ему. – Вообще‑то я сразу понял, что ты урод, но я подумал, что ты урод, который хотя бы разбирается, что к чему. Выходит, я ошибался. – Я вытаскиваю кассету. – Я так думаю, эта пленка очень даже заинтересует твоего босса. Если хочешь, можешь ее уничтожить, я сделал копии. Не только для твоего босса, одну для «Ньюз», еще одну – для урода‑советника. Здесь зафиксирован тот чудесный момент, когда ты нюхаешь кокс и рассказываешь про порошок, который где‑то там покупает твой босс.

– Ты шутишь… – медленно произносит он, пристально глядя на меня. У него в глазах появляется паника.

– Вообще‑то нет. – Я протягиваю ему кассету. – Вот, возьми, если не веришь. Хотя забирай в любом случае. А теперь сядь.

Он зависает на пару секунд, обдумывая сложившееся положение. Потом с обреченной покорностью плюхается обратно на стул. Официантка приносит нам два капуччино. Они здесь знают толк в капуччино. Правда, мне кажется, что одна порция хорошего кофе будет потрачена впустую, потому что Пол явно думает о другом, видимо, уже готовит свои вкусовые рецепторы к тюремной пище. Да, это все куда хуже, чем его самые жуткие кошмары. Но я не хочу, чтобы он окончательно расклеился, потому что это заметят люди, и тогда он выдаст себя.

– Не вини себя в том, что случилось. Ты не первый, кого наебывают таким образом, – говорю я, думая о Рентоне, – и уж точно не последний. Считай, что ты просто набрался опыта. Никогда не доверяй наркоманам с деньгами, – заговорщицки говорю я ему, – потому что эти деньги наверняка появились из кармана какого‑нибудь наивного, доверчивого пидора. В данном случае наивный, доверчивый пидор – это ты, – говорю я, тыкая в него пальцем. – Но теперь ты станешь умнее, это я тебе гарантирую.

– Кто дал тебе право поступать так со мной?

– Ты только что сам ответил на свой вопрос. Подумай об этом. А теперь, если тебе не сложно, съебись отсюда, у меня есть еще кое‑какие дела. Нет, сначала выпей капуччино. Капуччино у них тут потрясающий.

Но нет, он уходит, а я размышляю о том, как избавиться от зависимости от двух главных наркотиков тысячелетия: кофеина и кокаина. И пока он неверным шагом добирается до машины и уезжает, со своей висящей на волоске карьерой, я выпиваю его кофе и, глядя на чаек, кружащихся над пристанью, думаю: да, Лейт – это то самое место, где можно и нужно жить. Как я мог так надолго зависнуть в грязном, сером Лондоне?

У нас появилась дополнительная сцена с Дереком Коннолли, актером. Он со своей девушкой, Самантой, участвует в сцене соблазнения брата, который хочет обычного секса, а вместо этого получает групповуху с двумя бисексуалами. Для съемок заказываем номер в «Дюнах». Рэб поначалу отказывается, ссылаясь на свою учебу, но после нескольких льстивых фраз все‑таки уступает, и мы едем, прихватив с собой Винса, Гранта, аппаратуру и цифровые камеры. Съемки мы стилизуем под скрытую камеру: обычный секс, сцена соблазнения, – результаты меня впечатляют. Если считать незаконченную оргию, то я уже «сделал» двух братьев из семи.

Я иду в паб, чтобы проверить, как там дела. Там достаточно людно. Я вижу Бегби, лицо у него страшное, включился режим охотник‑убийца, а в боковую дверь входит Лари, так что я решаю навестить Терри до того, как поеду в Глазго с Никки. Мо снова бесится, мол, опять она должна справляться со всем в одиночку. Входит Али, лицо у нее тоже не радостное. Я говорю Мораг, что мне действительно нужно поехать в Глазго, провентилировать почву насчет расширения.

– Расширения? Глазго? Ты о чем?

– Цепь пабов в стилистике Лейта. «Порт радости» распространяет свое влияние на запад, потом на юг. – Я обвожу взглядом зал и вижу только разлагающуюся помойку. – Экспорт брэнда, – смеюсь я. – Ноттинг‑Хилл, Айлингтон, Камден‑Таун, Манчестерский городской центр, Лидс, они все посыпятся, как костяшки домино!

– Не покатит, Саймон, – говорит она, качая головой, а я пытаюсь смыться, пока меня не заметили Бегби и его дружок. Но, как говорится, поздняк метаться. Он видит меня и, разумеется, подваливает.

– Не останешься, бля, пива попить? – Это даже не вопрос, это как бы приказ.

– Я бы с удовольствием, Френк, но мне надо еще навестить приятеля, он в больнице, а потом у меня поезд в Глазго. Звякни мне на трубу на неделе, тогда и пойдем побухаем.

– Ага… какой, бля, у тебя номер?

Я диктую ему номер зеленой мобилы, и он вбивает его в свой телефон, судя по всему, отмечая, что это не тот номер, с которого ему пришло сообщение.

– Это, бля, единственный твой телефон?

– Нет, у меня есть еще один для рабочих звонков. А что? – спрашиваю я, невинно хлопая глазами. На самом деле, у меня три мобилы, но ту, которая для девочек, я вообще никому не даю. Кроме девочек.

– Я, бля, тут получил сообщение от какого‑то пидора, который грозится меня поиметь. Вроде как номер заграничный. А когда я перезвонил, труба была отрублена.

– Да? Тебя уже достают по телефону? Скоро за тобой начнут следить, Франко, – шучу я.

– Это, бля, что еще значит? – сразу вскидывается Бегби. Я чувствую, как у меня холодеет кровь, я и забыл, до какой.

степени развита паранойя у этого человека.

– Я пошутил, Френк, расслабься приятель, бога ради. – Я сжимаю кулак и по‑приятельски, но неуклюже стучу его по плечу. Потом, когда мне уже начинает казаться, что я был слишком фамильярен, он вроде бы успокаивается и даже сам пытается пошутить.

– Никто меня, бля, не преследует, наоборот, кажетца, всякий пидор торопитца, на хер, убраться от меня подальше. Мои так называемые, бля, приятели, и все такое, – говорит он, глядя на меня с надеждой, но взгляд у него все равно тяжелый.

– Я же сказал, Френк, мы пересечемся на неделе, сейчас я, правда, немного занят, с этим пабом столько мороки, но я скоро освобожусь, – говорю я ему.

Ларри смотрит на меня с хитрой ухмылкой:

– А я слышал, ты другими вещами занят, приятель.

У меня по спине ползет холодок. Интересно, и кто же ему напиздел про «другие вещи». Но я только загадочно киваю и сматываюсь. По пути говорю Мораг:

– Пиво для мальчиков, Мо, за мой счет. Веселитесь, ребятки! – говорю я, и когда мне удается‑таки выйти наружу, я буквально пролетаю весь бульвар, ноги у меня невесомые, как у ребенка. Я безумно рад, что мне удалось избежать разборок.

44. «…рекордные темпы…»

Может быть, это все из‑за народа, с которым я в последнее время общаюсь, но у меня такое ощущение, как будто я здесь родилась и выросла. Как будто здесь – мой дом. Жизнь прекрасна, теплый осенний день, и в шагах моих – весна, и когда какой‑то строитель свистит мне вслед, я воспринимаю этот вульгарный знак внимания с обычным высокомерным удовлетворением, ощущая себя грязной, заносчивой, похотливой сукой. Теперь я могу с полным правом наслаждаться жизнью, потому что сдала курсовую. Иду по городу, который уже наводняют туристы. К Терри в больницу. Бедный Терри.

Воздух прохладный, еще пощипывает морозцем, но на мне теплый свитер, и мне совершенно не холодно. Я понимаю, что мне очень нравится процесс съемок. А вот секс мне нравится не очень. Я готова этим заниматься, никаких проблем, но он никогда не приносит ожидаемого удовольствия. Это скорее работа, игра перед камерой, и поэтому сам процесс часто бывает скучным и… как бы это сказать… стесненным. Иногда возникает чувство, что все эти рекордные темпы, технические перерывы, все эти «Стоп, снято», «Мотор» – они вообще не нужны для съемок, Саймон просто выделывается, проверяет границы своей власти над нами. Но главная фишка в том, чтобы быть сопричастной чему‑то, быть внутри, в процессе – вот отчего я себя чувствую по‑настоящему живой.

Вчера мы снимали сцену в Замке, потенциально – одну из самых сложных. Снимали все в Танталлоне, в Северном Бер‑вике. У Саймона есть приятель, который сделал нам бутафорские колодки. Ронни был в очках, а Урсула – в короткой белой юбке и футболке, выгодно оттенявших ее светлые волосы и бронзовый загар. Рано утром мы сняли Ронни, который садится в экскурсионный автобус, а она в это время за ним следит. Потом мы отправились на автобусную станцию. Автобус до Северного Бервика был почти пуст. Из салона мы сняли, как Ронни садился в автобус. Такой типичный зануда – очки, ноутбук и фотоаппарат. Рэб сидел в задней части фургона, который вел Крейг, и снимал виды.

В автобусе мы снимали Урсулу, которая заговорила Ронни:

– Ничего, если я здесь присяду. Я из Швеции.

Уроки актерского мастерства пошли Ронни на пользу, наверное, даже больше, чем всем остальным. Дерек говорит, что он играет весьма натурально.

– Разумеется, я не против, – говорит он. – Я исследую старые замки.

Потом мы снимаем сцену с колодками. Это когда она лезет в колодки в музее и застревает. И ему просто ничего больше не остается, кроме как поиметь ее сзади. Так наш третий брат получает свое.

Вхожу в палату и вижу, что споры между Рэбом и Терри так и не утихли, несмотря на серьезную травму Терри. Я думаю, Рэб втайне злорадствует, что с Терри случилась такая фигня – типа, ведь я говорил, что все это добром не кончится, – хотя сам Терри, кажется, воспрял духом. Тумбочка возле кровати ломится от фруктов, которые, разумеется, никто не съест, еще там полно консервов и всякого фаст‑фуда в картонных коробках. Вокруг бедер Терри установлена рама, которая должна защищать его поврежденный пенис.

– Слушай, а что это? Гипс? Или шина? Или что? – спрашиваю я.

– Не, это что‑то типа повязки.

Влетает Саймон, оглядывает палату с таким видом, будто это его частная собственность, которую он только что приобрел. Здесь тепло, и он снял свитер, но обвязал его не вокруг пояса, а вокруг шеи, как франтоватый игрок в гольф. Он улыбается мне, потом поворачивается к пациенту:

– Как здесь с тобой обращаются, Терри?

– Ну, здесь есть парочка симпатичных сиделок, но это меня убивает. Всякий раз, когда у меня встает, больно так, што подохнуть можно.

– Тебе же вроде должны были дать лекарство, чтобы у тебя не вставал, – говорит Рэб.

– Эта херня, может быть, и работает, когда ее принимают такие, как ты, Биррел, а штобы у меня не вставал, нужно что‑нибудь посильнее. Док волнуетца, говорит, если не перестанешь возбуждатца, у тебя ничего никогда не заживет.

Саймон мрачно смотрит на него и начинает выдавать плохие новости:

– Мы не можем остановить съемки, Терри. Нам нужно будет найти тебе замену. Извини, приятель.

– Меня никто не заменит, – говорит Терри абсолютно серьезно.

– Ну, пока съемки идут отлично, – говорит Саймон, – Ронни с Урсулой вчера были просто великолепны, а до этого Дерек со своей девушкой так зажигали – это что‑то.

Терри смотрит на Саймона и явно собирается его приложить.

– Кстати, Псих, ты почему джемпер на шею повесил, ты чего, педик, что ли?

Одарив его раздраженным холодным взглядом, Саймон потер свитер пальцами.

– Это свитер от Рональда Мортсона. Если бы ты разбирался в одежде, ты бы понял, что это значит и почему я ношу этот свитер именно так. В любом случае, – он смотрит на меня, потом снова на Терри, – я рад, что у тебя все хорошо и что ты поправляешься. Никки, нас ждут дела.

– Разумеется, – улыбаюсь я.

Рэб буквально мечет из глаз молнии и безумно хочет спросить, что это у нас за дела, но он упускает свой шанс, потому что мы быстро уходим и направляемся на вокзал, чтобы сесть в поезд на Глазго.

В поезде Саймон вкратце рассказывает мне о нашем клиенте, это все очень интересно, но, с другой стороны, это все странно, мне кажется, мы прилагаем как‑то уж слишком много усилий, чтобы раскрутить этого парня. Саймон описывает его, и я представляю его себе очень ясно. Саймон, со своей четкой манерой изложения, в которой нет ни грамма иронии, заставляет меня почувствовать себя так, как будто мы с ним – агенты военной разведки.

– У него нет друзей, домосед, собирает модели поездов, небольшой избыточный вес. Из той породы людей, у которых родители – бессознательно или сознательно, это уже другой вопрос – пытаются привязать их к дому, заставляют их много и часто есть, отчего те толстеют и становятся непривлекательными для противоположного пола. Из‑за этого у него также очень плохая кожа. В смысле, прыщи, которые можно было бы легко устранить с помощью здоровой диеты и косметических средств по уходу за кожей. В Восточной Европе такие проблемы еще встречаются, посмотреть хотя бы на некоторых футболистов по телику, но на Западе это редкий типаж, даже в Глазго. Наш мальчик, должно быть, большой консерватор. От него нам нужен список клиентов: имена, адреса и номера счетов. Одна распечатка, а еще лучше – на диске.

– А вдруг я ему не понравлюсь? – спрашиваю я.

– Если ты ему не понравишься, значит, он не той ориентации, все очень просто. А если он не той ориентации, тогда я сам им займусь, – говорит он и улыбается. – Если так будет нужно, я смогу изобразить из себя голубого. Легкий флирт, но не более того. – У него на лице появляется гримаса отвращения. – Никакого секса.

– Глупости ты говоришь. Я, кстати, нравлюсь далеко не всем натуралам. – Я качаю головой.

– Разумеется, всем, а если нет, значит, они или геи, или аскеты, или…

– Или что?

Его улыбка становится все шире. Я замечаю морщинки около глаз. Да, он и вправду похож на итальянца… есть что‑то такое в лице.

– Прекрати меня провоцировать.

– Или что? – настаиваю я.

– Или он просто не хочет смешивать бизнес и удовольствие.

– Тебя это, кажется, не остановило, – улыбаюсь я.

Саймон изображает на лице крайнюю степень огорчения.

– Да, признаю. Но я не могу противиться твоим чарам. И он не сможет, поверь мне. – Он умолкает на пару секунд и добавляет: – Я в тебя верю, Никки.

Я знаю, чего он добивался, когда произнес эти слова, и, надо сказать, своего он добился. Я готова действовать. Мы сходим с поезда и находим нужный нам паб, и я вижу его, он сидит в баре один, герой моих маленьких, потных, навязчивых кошмаров. Саймон кивает мне и исчезает, а я смиряю гордыню и делаю свой ход.