IV. “пестрые”шестидесятые

1.МОДЫ

“Представьте себе: конец 50-х и вы только-только открыли для себя неведомый материк под названием модерн-джаз. Все, что вы увидели и услышали, совершенно вас очаровало, душа откликнулась на призыв саксофона, и вы вдруг поняли: столь почитаемые роковые реликвии – это уже вчерашний день. И единственное, что вам теперь остается,– это попытаться найти некий новый облик и новый образ жизни. Что-нибудь неожиданное, отточенное и резкое, словно лезвие бритвы”,– пишет Кевин Пирс, крупнейший знаток истории и философии модов. От лирики перейдем к фактам.

“Моды”, без преувеличения – невероятный “культурный” феномен нашего века. “Модом” можно оставаться всегда, главное – двигаться неторенной дорогой, постоянно вскрывая для себя новые пласты в музыке, одежде, литературе и кинематографе. “Беря отовсюду самое достойное, они стремились сотворить нечто прежде неведомое, нечто такое, что не может оставить равнодушным. Неудивительно, что среди самих модов достойнейшим считался тот, у кого был самый изысканный гардероб, самая интересная коллекция пластинок, самая хорошая библиотека, самый развитый ум”. В стилевом отношении, а моды были выходцами из так называемых upper-working и lower-middle class (то есть из семей профессиональных, высоко оплачиваемых рабочих и служащих) – это Dressing Up, доведенный до абсолюта. В 1963 году The Beatles взорвали музыкальную культуру и “изобрели секс”. Примерно в то же время моды стали оформляться как чисто тинейджерская субкультура со своими традициями, представлениями и кумирами. Виной всему этому – послевоенный экономический бум, который переживала Англия в пятидесятые-шестидесятые годы. В результате бума на руках у молодых людей появилась некоторая свободная наличность, а юные умы оказались во власти неведомых ранее проблем – куда бы все это потратить?

И у “тедди бойз”, и у “битников” моды нашли, что позаимствовать: от первых они унаследовали превратившийся чуть ли не в манию обостренный интерес к мельчайшим деталям, коль cкоро речь заходила о моде, благодаря вторым стильность “модов” приобрела явный минималистский уклон. Объединив две эти составляющие, “моды” и получили свой неповторимый острый имидж. Cредний англичанин, привыкший к более пресным вещам, это переваривал с трудом. “Когда все в Англии запели о свободной любви, что было весьма неоднозначно, моды тоже оказались возмутителями спокойствия – но по причине абсолютно противоположной. Ощущение было такое, будто эта проблема им глубоко безразлична. Я думаю, моды по натуре своей были слишком эгоцентричны, чтобы создать пару”.

Поиск модами собственного стиля не сводился к одним только заимствованиям. Во многом они шли “от противного”. Девиз – “Умеренность и аккуратность!” Узкие воротнички рубашек, подогнанные тютелька в тютельку костюмчики, обязательно белые носки и аккуратные прически (как правило “французского” стиля). Последние деньги тратились на то, чтобы заиметь последний писк итальянский моды – будь то одежда или мотороллер – основное средство модовского передвижения в отличии от рокеров. Причем облик определялся не только материальными возможностями, была и масса тонкостей, предписывавших, что можно, а что нельзя (например, такая строгость – при определенной ширине брюк расстояние между ними и ботинками должно было составлять полдюйма, а при чуть большей ширине – уже целый дюйм). Малейшая оплошность – и вы превращались во всеобщее посмешище.

Главным словом в “модовском” лексиконе было – “одержимый”, позаимствованное в “культовом” модовском романе Колина Макклинза “Абсолютные Новички” (1958 год). Одержимость эта была и в музыке – они впитывали как губка и модерн-джаз, и блюз, и соул, неизвестно как просочившийся от черных музыкантов в Штатах, и уж совершенно экзотические вещи, вроде ямайской музыки “ска”. Таким образом осуществлялся кросс-культурный диалог субкультур. Причем “моды” перенимали от черных не только музыку, но и жаргон ямайкских “рудиз” и некоторые другие элементы стиля. Они подражали Принсу Бакстеру, создателю многих песен о “руд бойз”. В 1965 году бум среди модов вызвала песенка Бакстера “Madness ” – отсюда и название ведущей британской группы “ска”. В 60-е возникают первые многорасовые клубы – “Ram Jam” в Бристоле и др. Массовая культура, переварив “модовский” радикализм и замешав его с британским битом и ритм-энд-блюзом вынесла на вершину коммерческого успеха группы The Who и Small Faces. За бортом остались действительно новаторские ансамбли, такие как Action, Сreation и The Eyes.

Образ “мода”, благодаря прессе, вскоре стал действительно модным среди огромного количества подростков и своей массовостью подготовил кратковременное явление, которое в середине шестидесятых назовут “Свингующим Лондоном”. В 1963-65 годах начинается знаменитое противостояние между рокерами и модами в приморских городах Англии, причем в массовых драках с обоих сторон иногда участвовало до тысячи человек. Если позднее у “скинхэдов” в образе врага предстанут этнические меньшинства, то здесь шла борьба между социальными группами внутри общества (рокеры были, как правило, выходцами из люмпенских слоев общества, и слушали жесткий ритм-энд-блюз, типа “Роллинг Стоунз” и “Кинкс”). В связи с массовым распостранением имиджа “настоящие моды” растворяются в толпе в буквальном смысле этого слова. К тому же, с выходом на сцену “Поколения Цветов”, полностью поменялись ценностные установки. И как писал Кевин Пирс: “Когда все прахом развеялось по ветру, те, кто некогда стоял у самых истоков, предпочли "самосожжение" "мародерству". Но cам их дух, истинный модовский дух, оказался бессмертен. И лучшее тому доказательство – грянувший в 70-е панковский "взрыв", за которым видится тень старых модов”.

К 1979 году, когда панк начал уже сбавлять обороты, интерес к тому, что скрывается за cамим понятием “мод”, пробудился с новой силой. Во многом это произошло благодаря известнейшему британскому музыканту Полу Уэллеру и группе The Jam. Но так уж получилось, что к своему модовскому пику Уэллер шел десять лет, соединив, наконец, на последней пластинке группы Style Council воедино Дебюсси, серф-рок The Beach Boys и модерн-джаз The Swingle Swingers. Именно так модовская одержимость была отлита в новую художественную форму.

Модовский субкультурный “Ренессанс” в 1978-1980-ые годы принес и новый взлет популярности ямайского “ска” и “блюбита”, а также песен “рудиз”. Времена эти были уже не столь благополучны. 1979 год. Вскоре после “Зимы Всеобщего Недовольства” к власти пришла Тэтчер. Росла безработица. Это и сказалось на облике панков, ставших реинкарнацией старых модов. От былой опрятности не осталось и следа. На смену изящным линиям модного итальянского костюма пришли скроенные без особого изыска полувоенные прикиды цвета “хаки”. Впрочем, этот небрежный стиль, допускал и некоторое разнообразие. Один из вариантов: очень тонкий галстук, кардиган, выбеленные джинсы “дудочкой”, белые носки и мощные туфли. Обозвав происходящее “возрождением модов”, “пресса и исследователи молодежных субкультур так и не поняли одной очевидной вещи: если в этом "возрождении" и был какой-то забавный момент, то это был момент, не более того, но вместе с тем был и целый процесс обучения, постижения новых вещей. И в этот процесс оказались втянуты очень и очень многие”.

Восьмидесятые стали для субкультуры “модов” временем поиска новых форм. Музыка становилась все более утонченной. Процесс этот подпитывался, с одной cтороны, переизданием негритянской “соул”-классики 60-х, а с другой – деятельностью подпольных коллективов вроде The Jasmine Minks и The Claim. Моды все больше заходили на джазовую территорию, что, в конце концов, привело к созданию известнейшей фирмы Acid Jazz. Эдди Пиллер, один из совладельцев “Кислотного Джаза”, в начале восьмидесятых имел дело с “модовским” журналом, а чуть позже соединил на одном лейбле (фирме грамзаписи) несколько “модовских” пластиночных фирм. И сейчас, в девяностые, без каких-либо натяжек, можно назвать весь этот “фанк-джаз” живым воплощением самого духа старых модов.

Ну а то, что творится в девяностые с “модовским” стилем – это уже просто разгул плюрализма и демократии. Даже само слово “мод” теперь уже не поддается точным определениям. Тридцатилетнее господство молодежной культуры с бесконечной сменой “эпох” и “стилей” сделало свое дело. “Модов” сейчас стало такое множество, что сделать точную характеристику не представляется возможным. Способствовал этому также и нынешний музыкальный взрыв в Великобритании, расцвет так называемого “Бритпопа” – музыкального направления, в котором рок-группы (Oasis, Blur, Supergrass и Cast) фактически вернулись к ритм-энд-блюзовому саунду “модов” шестидесятых, только слегка утяжелив и убыстрив звучание, отвечая запросам публики, которой хочется, чтобы музыка была более политизированной и агрессивной. Есть “Гаражные” (Garage) моды в “психоделических” рубашках ядовитой расцветки, есть acid-jazz-моды с бакенбардами и во всем причудливо белом. Есть Blur-моды (по названию группы) в “адидасовском” костюме. Есть “смешанные” моды (Mixer Mods), “ ритм-энд-блюз” моды и “моды Северной Души” (Northern Soul Mods). Учтите, что внутри каждого из названных “отрядов” есть свои “подотряды”. Так, “модов” хардкорового пошиба можно разделить еще как минимум еще на четыре категории! Но при всем этом многообразии есть нечто, что роднит “мода-96” с его предшественниками. В нем тоже есть свой “Zeitgeist” – то есть дух времени, отмеченного определенными политическими веяниями. За несколько лет до этого умами молодежи властвовал “грандж”. Не очень привлекательный эстетически, он стал знаком своего трудного и напряженного времени. Новые “моды” дали свой стилевой ответ на эту “эстетику упадка и разрушения”. Cпортивный стиль “новой волны” и элегантность “нового глэма” им ближе и родней. Английское начало начинает брать свое. Вот, что говорит по этому поводу Адам, владелец магазина в Брайтоне “Jump The Gun”, торгующего продукцией исключительно для “модов”: “То, что наша нынешняя одежда все больше и больше соответствует "модовским" представлениям не случайно. После периода, проходившего под заметным американским влиянием, мы вновь возвращаемся к традиционным британским ценностям. "Моды", будучи явлением типично британским, как нельзя лучше отвечают этим новым потребностям”.

2.РОКЕРЫ

События 18 мая 1964 года в Брайтоне, когда во время столкновений “модов” и “рокеров” погибло несколько человек, немедленно привлекли к себе внимание со стороны прессы. Впервые “общество” заметило, что внутри него происходит уже нечто cовсем из ряда вон выходящее. Новый, после “Теддиз”, взрыв “общественной истерии” привел к появлению многочисленных работ, среди которых резко выделяется работа одного из ведущих английских социологов Стэнли Коэна – “Народные Демоны и Общественная Истерия. Возникновение модов и рокеров”. Ошибка этих исследователей, на мой взгляд, состояла в том, что они брали проблему как “нечто случившееся неожиданно”, и не в силах проследить корней, углублялись в голую “полицейскую” статистику. Мне кажется, что все эти локальные столкновения пресса раздула настолько, что теперь многие даже о “модах” вспоминают примерно так: “А это те, кто дрался с рокерами-мотоциклистами на Брайтонском пляже? Ну, это было давно...”

В действительности же в этом противостоянии мы видим один из первых случаев в развитии молодежных субкультур, который впоследствии Тэд Полхэмус назовет “Войной Стилей” (Style Wars). Первые “молодежные” конфликты, как в случае с “зутиз”, случились именно на расовой почве. Но здесь – в конфликте Моды/Рокеры – все заключалось в стилевом “отличии”. В наше время, именно “стиль” становится тем языком, благодаря которому общаются между собой или воюют разные “молодежные племена”, придерживающиеся своих обрядов, традиций и верований. По крайней мере, если придерживаться теории “уличных стилей”, внешность сегодня означает – “идеологическое заявление”. Cобытия, происходившие в Брайтоне и других приморских городах летом 1964 года, не составляют исключений из правил. Конфликт между молодежными субкультурами означает лишь крайнюю форму “идеологической экспрессии”, разных подходов в планомерном изменении социальных и культурных структур.

На социальном уровне, это – межклассовый конфликт между “голубыми” и “белыми” воротничками (выходцами из рабочего и среднего классов). Различие между “модами” и “рокерами” можно свести к абсолютно противоположной трактовке “мужественности” или “брутальности” в пределах самой “молодежной культуры”, а если рассматривать проблему шире – это был конфликт молодых за преобладание на рынке “мейнстрима”. Моды, чей внешний облик тяготел скорее к оффисной респектабельности – олицетворяли Dressing Up, то есть подчеркивали свой успех внутри самого общества. Рокеры, облаченные в косые кожаные куртки, кожаные штаны или джинсы – открыто декларировали свой Dressing Down, то есть статус “аутсайдеров”. Субкультура “Модов”, как мы видим из предыдущей главы, развивалась с конца пятидесятых, пока не обрела свое название в 1962 году. Субкультурная история “рокеров” короче – еще в 1962 году энтузиастов мотоциклетного движения, собиравшихся в таких местах, как кафе “Эйс” в Лондоне, именовали не иначе как “Ковбоями Кафе” или “Кожаными Парнями”.

По иронии судьбы именно “моды” придумали презрительную, с их точки зрения, кличку “рокер” (иначе “дуболом”). Но то, что рассматривалось ими с отвращением, было с восторгом принято той рабочей молодежью, которая заслушивалась тяжелым и грубым рок-н-роллом. В 1963-64 годах, когда “моды” значительно выросли количественно, с “рокерами” произошло тоже самое. Настало время бороться за сферы влияния в городах. Тогда как “Ковбои Кафе” лишь в общих чертах наметили развитие стиля, “рокеры” его значительно усовершенствовали – к кожаным курткам, часто с обрезанными рукавами, теперь полагалась металлическая проклепка, набор значков на рок-н-ролльную и мотоциклетную тематику, а на спине, обязательно – эмблема той или иной мотоциклетной группировки, как правило черепа с костями и прочая могильная символика. Вся эта атрибутика еще более подчеркивала “племенной” стиль. Тогда как интерес “ковбоев кафе” концентрировался, в основном, на мотоциклах и “гонках вне закона”, “рокеры” дополнили свой имидж музыкальным саундтрэком – рок-н-ролльщиками Эдди Кокраном, Джином Винсентом и Винсом Тейлором (а позже и “Роллинг Стоунз”). Вместо того, чтобы просто кататься на мотоциклах, “рокеры” взяли на щит свою религию – фанатичную преданность року. И это “иконобочерство” сыграло свою позитивную роль. Тогда как такие идолы старого рок-н-ролла, как Элвис Пресли, перешли в лагерь “мейнстрима” и стали исполнять “Попс” (в трактовке “рокеров” – “Палпс”, то есть макулатуру, мусор), в роке осталось достаточно музыкантов, здраво рассудивших, что в своем упорстве в мнимой “некоммерческости” и “аутсайдерстве” они только преуспеют. И правда оказалась на их стороне. Пока “моды” были в большинстве, “рокерская” субкультура своими кустарными рисунками на спинах фактически подготовила культуру промоушена и дизайна в шоу-бизнесе – все эти плакаты, майки, афишы, обложки пластинок – поздний расцвет тяжелого рока и “металла” кроется именно в начале шестидесятых. Теперь в современной культуре становилось важным не только как это сделать, но еще как это внешне подать. Спустя несколько лет “рокеры”, они же “Ангелы Ады” в Штатах и “Гризерс” в Великобритании, начинают привлекаться для охраны рок-концертов и различных “контр-культурных” мероприятий – эдакие “воины” молодежных “племен”. Таким образом, “рокеры” по обеим сторонам Атлантики стали последним бастионом рока, и остаются им до сих пор, несмотря на все изменения в музыкальной культуре. Их сознательная изоляция от всех новых веяний, консервация сохранила чистоту рядов, и благодаря этому они успешно поддерживают жизнеспособность своего “племени”. Тогда, еще в конце шестидесятых, многие иссследователи делали прогнозы, что “рокеры” станут вскоре “историей”. Сейчас время расставило все точки над “е”. Рокерский стиль не только не исчез, но даже улучшился. Их “демоническая” подача (а составной частью “рокерской” мифологии был союз с дьяволом) себя как “аутсайдеров” и внезаконников сохранила для молодежи притягательность стиля “рок-культуры” – иначе бы не появились спустя какие-то десять лет “металлисты” и “панки”.

3.РУД БОЙЗ. РУДИЗ (ДВУХЦВЕТНЫЕ). РАСТАФАРИ.

Личностным образцом, символом мужественности и независимости для британских – классических – молодежных субкультур рабочего класса выступает полукриминальная субкультура африканской дисапоры “руд бойз” или “рудиз”, возникшая в трущобных кварталах Ямайки. В пятидесятые-начале шестидесятых субкультура “руд бойз” была занесена волной иммиграции в Великобританию. Стиль “рудиз” сочетал демонстративную агрессивность и щеголеватую прохладную невозмутимость (высшей похвалой было слово “cool” – эдакий брутальный, знающий себе цену и не суетящийся парень). Из смеси американского ритм-энд-блюза и соула с карибской музыкой “менто” и “калипсо” родился музыкальный фольклор “руд бойз” – музыка “ска” с ее полублатным-полусоциальным содержанием и ее более поздний вариант “рок-стеди”, известные в Европе как “блю-бит”. Как и в других молодежных субкультурах, музыка стала здесь знаковой квинэссенцией стиля, каналом коммуникации и средством различения чужих и своих. В конце шестидесятых, “в поисках духовности”, “рудиз” восприняли внешний антураж (множество заплетенных косичек – “дрэдлокс”) и риторику ямайской афро-христианской мессианской секты растафари, а заодно и ее колоритнейшие духовные песнопения под размеренный гипнотический ритм трех барабанов. Наложившись на “ска”, они породили музыку “рэггей”.

Cекта растафари считала африканскую диаспору одновременно “эфиопами в изгнании” и черными иудеями, переживающими Вавилонскоье пленение, Африку – матерью цивилизации, а Запад – порочным Вавилоном, который вот-вот рухнет. Все это зашифровано в Ветхом Завете, но открывается лишь просветленному марихуаной уму. Отсюда – обличения европейской цивилизации в песнях “рэггей”. С их ошеломительным успехом, и в первую очередь – Боба Марли, субкультура раста-рэггей из экзотической секты превратилась в поп-феномен.

Первый пик популярности ямайской молодежной культуры в Великобритании приходится на 1969-71 гг., когда “власть цветов” начала выдыхаться, так и не затронув молодежь из рабочих семей. Происходит настоящий “кросс-культурный диалог”. Cкинхэды, появившиеся примерно в тоже время, подражают популярному исполнителю “ска” Десмонду Деккеру, чья чисто растафаристская по содержанию песня “Израильтяне” побила все рекорды популярности, хотя ее религиозный смысл на Западе и не был понят. Когда Деккер впервые приехал с Ямайки в Англию, он первым делом отрезал ножницами низ штанин, положив начало модному среди скинов обычаю ночить чересчур короткие брюки. “Рудиз” подарили “бритоголовым” не только музыку, но и манеру одеваться, и жаргон.

Для многих белых субкультур, а именно тех, что четко ориентированы на “контркультуру” или “Образ Иной” – “черная культура”, такая как “рээгэй”, стала внешним признаком девиантности, отказа от ценностей старшего поколения и разрыва с ними. Опросы белых поклонников “раста-рэггей” на Западе показывают, что их привлекают не столько способы решения специфических проблем черной молодежи, а возможность идентифицироваться с воплощенными в их представлении о “черной культуре”, выворачиванием наизнанку всех норм “белой культуры”, т.е мира родителей. “Традиция рэггэй,– отмечает С. Джонс, – послужила катализатором и вдохновением целому поколению белой молодежи, предоставив им средство для артикуляции собственного недовольства, для их собственной борьбы с доминирующей культурой и политической системой”. Сама субкультура до сих пор успешно существует, замкнувшись в черных кварталах и клубах Лондона – только нынешних “растафари” называют теперь раггамаффинс.

4.CВИНГУЮЩИЙ ЛОНДОН. ПСИХОДЕЛИCТЫ.

В 1964 году, всего на втором году официального существования, “моды” разделяются на два враждующих между собой лагеря – “Тяжелых Модов” (именно тех, кто слушал песни Бакстера и принимал, в основном, участие в столкновениях в приморских городах), позже трансформировавшихся в скинхэдов, и всех остальных, кого пресса и исследователи молодежных субкультур продолжали именовать по своей толстокожести “модами”. Последние уже изменились настолько, что даже как-то назвать их представлялось неимоверно сложным – кричащие яркие одежды, клешеные штаны в расцветку, пестрые шелковые рубахи... “В начале лета 1966 года,– рассказывает журналист Джордж Мелли,– я отправился в музей “Виктория и Альберт” на выставку Бердслея и был озадачен не только количеством посетителей, но и тем, что раньше считал такую публику неподходящей для подобного места. Многие были студентами-гуманитариями, несколько “разбитых”, остальные смахивали на поп-музыкантов и "модов". Большинство из них были очень молоды, но почти все производили впечатление принадлежности к некоему тайному обществу, которое еще не успело публично заявить о своих целях и идеях. И только сейчас, по прошествии нескольких месяцев, я понял, что тогда впервые столкнулся с проявлением нового, обособленного мира – мира андеграунда...” (статья датирована 1967 годом).

Не удивительно, что первоначально минималистский подход “модов” к своему стилю вскоре плавно растворился в шумной, бурлящей через край атмосфере “Свингующего Лондона”. К тому времени сложилось новое отношение к поп-музыке. Отгремел битовый бум, улеглась первая ритм-энд-блюзовая волна 1964-65 годов, принесшая пожизненную славу The Who и “Роллинг Стоунз”. Коммерческие любовные поп-песенки стали приедаться. Требовался новый ритм, новый язык, отражавший мировосприятие повзрослевшей поп-среды. “Если тебе уже под двадцать пять, ты начинаешь понимать, что Поп это не только музыка. Это и поэзия, и живопись, и кино. Это – культура “Нового Общества”. И все вместе это – хэппенинг”.

Лондон стал настоящей творческо-экспериментальной лабораторией. В отличии от Калифорнии, музыканты, художники и поэты проявили гораздо меньший интерес к социально-политическому протесту, да и вообще к форме протеста и борьбы как таковойю В “Декларации Нового Общества” – указывалось: “ АНДЕГРАУНД ПРЕДПОЛАГАЕТ МИРНОЕ, НО ОБОСОБЛЕННОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ, ПРЕДПОЧИТАЯ ПРЕДАВАТЬСЯ СВОИМ СОБСТВЕННЫМ НАСЛАЖДЕНИЯМ. Конечно, следует учитывать, что мы изучаем галлюцинативное восприятие, вызыванное не только световыми шоу, шумом и цветовым оформлением, но и марихуаной и ЛСД. Поэтому для наших частных вечеринок и общеплеменных сборищ с их "Вылетами за пределы реальности" всегда существует угроза со стороны внешнего мира в лице полиции”.

Лондон стал не только лабораторией cовременной музыки, но и центром молодежной моды в мире. Самым популярным для тысяч молодых был прилегающий к Пикадилли район Сохо с его многочисленными кафе и портняжными мастерскими. Именно там чутко отреагировали на изменения и вскоре все Сохо был завален “психоделической” одеждой, разбираемой в мгновение ока. Этот стиль, вернее “какофония цветов”, когда каждый наряжался как хотел – от военной униформы до клоунских костюмов – оказал огромное влияние на американский художественный авангард, олицетворяемый художником Энди Уорхолом и его последователями.

К 1966 году впервые начали использовать применительно к молодежной культуре термин “психоделия”. И неожиданно он закрепился в молодежном лексиконе – дизайн плакатов и пластинок, странная одежда и музыка – все стало “психоделическим”. Как шутливо замечает Тэд Полхэмус: “Свингующий Лондон превратился в одну большую галлюцинацию”. Обстановку тех лет прекрасно передает фильм Антониони “Фотоувеличение (Blow Up)”. Впрочем, у “психоделического ярлыка” были свои корни, и здесь нам придется снова вернуться в Штаты.

Летом 1964 года писатель Кен Кизи, автор романа “Полет Над Гнездом Кукушки”, основывает в Сан-Франциско коммуну “Веселые Проказники (Merry Pranksters)”. Они покупают старый школьный автобус, набивают его пластинками, кинокамерами и тогда еще легальным галлюциногеном ЛСД, с действием которого Кизи познакомился еще в середине пятидесятых (он предложил себя психиатрической клинике в качестве “подопытного кролика” для испытания эффектов воздействия новых галлюциногенных препаратов),– и отправляются в путешествие через всю Америку “остановить конец света”. За рулем раскрашенного в ядовитые цвета автобуса сидел никто иной как Нил Кэссиди – один из “культовых” представителей “разбитого” поколения (прототип Дина Мориэрти, одного из главных героев в романе Керуака “На Дороге”). Так началась “Психоделическая Революция”.

Позднее “Веселых Проказников” назовут предшественниками “хиппи”, но, по моему глубокому убеждению, “Психоделию” и “Власть Цветов” не стоит смешивать в единое целое. “Проказники” заложили ритуал приема различных веществ (так называемый “кислотный тест (acid test)”, настоящую традицию “нового времени”, причем Кизи опирался при этом на свое знание духовных обрядов американских индейцев, связанных с приемом природных галлюциногенов. Настоящие “хиппи”, декларировавшие “глобальный уход” от цивилизации, всегда с подозрением относились к “психоделистам”, чье непримиримое и эпатажное отношение к мейнстриму граничило с откровенным хулиганством. Помимо этого страсть последних в использовании техники проводило резкую черту между ними и теми, кого принято было называть “хиппи”. То, что разработал в середине шестидесятых Кен Кизи, в девяностые возьмут на вооружение “рейверы” и “киберпанки”.

Но если Кизи сам себя справедливо называл “факелом психоделистов”, и разработал “ритуал”, то их вождем-теоретиком, так сказать подведшим базу, стал профессор Гарвардского университета Тимоти Лири, основавший со своими приверженцами “Лигу Духовных Открытий ”. Если суммировать программу Лири, то ее можно представить следующим образом: психоделические вещества являются чуть ли не единственным для западного человека средством просветления, причем им абсолютно игнорировались их отрицательное воздействие на неустойчивую психику, не говоря уже о социальных последствиях их применения. Лири мечтал, что “через двадцать лет все общественные институты будут преобразованы в соответствии с прозрениями, почерпнутыми из опыта расширения сознания”. Этот выход из “родовых” или “социальных” игр Лири считал наиболее важным последствием употребления психоделиков, связывая с ним обретение внутренней свободы. Психоделический опыт для него – опыт религиозный, позволяющий получить достоверны на главные вопросы бытия: Что есть жизнь? Как она возникла? Кто я? Куда я уйду? – и так далее. В принципе, наука стремится к тому же. И как мертва наука, не ставящая перед собой духовных целей, точно так же мертва религия, не дающая своим последователям возможности на опыте убедиться в правильности проповедуемых ей истин. Поэтому психоделический опыт способен равным образом придать убедительности религиозным догмам и обогатить науку новыми способами исследования. Глобальная ошибка западных философии и психологии, согласно Лири, состоит в том, что они сосредоточили свое внимание на описании внешних феноменов, отвернувшись от неисчерпаемого источника знаний, скрытого внутри каждого человека. На Востоке издревле существовали методы исследования сознания и управления ими. C помощью психоделиков аналогичные методы стали доступны и Западу. Кем бы не был Лири – пророком или сумасшедшим – он, безусловно, внес свой вклад в развитие современной психологии, в том числе и этнопсихологии, так как его разработки во многом опирались на духовный опыт народов и племен, которых принято было называть “примитивными”. Благодаря ему наука получила новые методы исследования, а в общественном развитии, человеческая личность получила мощный импульс в своих поисках внутренней свободы. Впервые обнародованные им идеи не пропали втуне. Психоделические и другие вещества стали неотъемлемой частью любой из молодежных субкультур, будь то среднего или рабочего класса. Они могли и не читать Лири, их привлекало, главным образом, обаяние “запретного плода”. И опять мы видим как в поиске “Образа Иного” субкультуры берут себе в союзники “Запрещенное”, открыто вступая в конфликт с доминирующей культурой. Ныне идеи Лири взяты на вооружение учеными и философами, инспирировавшими массовое движение “New Age” – субкультуру “путешественников нового времени” – а у самого Тимоти Лири появился талантливый преемник Теренс Маккена (см главу “Источники”).

Окончательное оформление “психоделической эры” в единое целое произошло после выхода пластинки “Битлз” “Сержант Пеппер”, автоматически признанной критиками “лучшим диском всех времен и народов”. До первого массового хэппенинга в Калифорнии “Human-Be In” и начала “Лета Любви” 1967 года оставалось всего несколько месяцев. Причем впервые эту новую “психоделическую субкультуру” значительно пополнил женский контингент – начиналось явление, которое позднее назовут “сексуальной революцией”. В это интереснейшее для современной культуры время произошло небывалое доселе слияние различных стилей и субкультур в один огромный котел. Именно в 1965-67 годах впервые происходит так называемое в западной антропологии “слияние племен”, а если пользоваться терминологией Тернера – это один ярчайших примеров “лиминального периода”. Спустя несколько лет, когда окончательно оформится массовая молодежная культура мейнстрима, снова произойдет расщепление – одни “племена” вымрут, другие пойдут своей дорогой.

5.ХИППИ

“А был ли мальчик? Может мальчика то и не было?”. Эта цитата как нельзя более кстати подходит к явлению, произошедшему в конце шестидесятых, высокопарно именуемому то “Властью Цветов”, то “Летом Любви”. В предыдущих главах я ставил своей целью представить молодежные субкультуры именно в своем многообразии, в непрерывном потоке культурного обновления. Без этого, пожалуй, разобраться в феномене шестидесятых практически невозможно. Намеренно не сделав выводы к третьей главе своей работы, постараюсь это кратко сделать сейчас, потому что именно здесь это и уместно.

Предшественников у “хиппи” cразу несколько: “Разбитые”, заложившие основные принципы их миросозерцания – отрицательное отношение к доминирующей культуре (мейнстриму), пропаганда бродяжничества (“мифология путешествий”), поиск духовных союзников в культурах различных народов, не затронутых ходом цивилизационного развития, поиск новых форм самовыражения через музыку, литературу, сексуальная свобода (которую не следует понимать как распущенность), использование психоактивных веществ. “Народники” предложили им образ простой, доиндустриальной сельской жизни – и веру в то, что совместными усилиями можно добиться каких-либо изменений: иначе говоря – личность ничто, коллектив (коммуна) – все. От “серферов” они восприняли утонченный гедонизм, тотальное погружение в наслаждение от жизни, исходящего из непосредственной гармонии с природой. “Психоделисты” подарили им некую “развязанность” и нескованность какими-либо обязательствами перед обществом и возможность того, что современная технология (световые шоу, электронное звучание) и ЛСД позволит полностью уйти от обыденного существования. Прибавьте к этому поп или рок-музыку, господствовавшую на молодежном рынке, многобразие ярких одежд “Свингующего Лондона” и получите целое поколение двадцатилетних (а оно, в результате бэби-бума сороковых, было действительно огромным), готовых c радостью погрузиться во все “плоды субкультурного развития и просвещения”. Уберите все это от них, и что останется? Длинные волосы? Как и в случае “битниками”, слово “хиппи” стало ярлыком, прикленным прессой ко “всем этим длинноволосым”. Примечательно, что сами “хиппи” называли себя “freaks”, то есть “чудаки”.

Проблема здесь не только в терминологии. Происходившее на Западном Побережье, в Калифорнии, совершенно по-другому было воспринято в других районах Соединенных Штатов. Например в Детройте, автомобильной столице Штатов, уже в конце шестидесятых родилось целое музыкальное направление (группы MC5, “The Stooges” Игги Попа), которое позже назовут “прото-панком”. Пропагандируемые ими ценности были абсолютно противоположны “непротивленчеству” “хиппи”. Их открытый и агрессивный анархизм будет позднее с восторгом принят британскими и американскими панками, а сами музыканты станут кумирами девяностых. А расцвет “тяжелого рока” конца шестидесятых, который позже будет вписан в историю “тяжелого металла” и субкультуры “Хэдбэнгерз” (то есть “металлистов”)? А богемный и снобистский, по своей сути, “молодежный мир”Нью-Йорка? А индивидуализм Лос-Анджелеса, воплощенный в песнях группы The Doors?

Мне кажется, что этот период был простым продолжением слияния племен, апофеозом которого стал трехдневный фестиваль в Вудстоке, собравший более полумиллиона человек – символ поколения шестидесятых – тот легендарный “карнавальный архаический хэппенинг ”, переведенный на язык современности, когда “Разбитые”, “народники”, “серферы” и “психоделисты” просто собрались вместе “послушать несколько десятков рок-групп”.

У исследователей “молодежного бунта шестидесятых” своя точка зрения. По Жану Элюлю, автору книги “От революции к бунту” (1972 год), движение хиппи, в отличии от всех прочих молодежных группировок и субкультур, представляет собой “фундаментальное отрицание всех основ современного общества”, причем они не только обладают собственной системой ценностей, но и создали новый образ жизни, соответствующий этим ценностям. Тем не менее, они живут за счет общества, и этим определяются границы из возможностей и двойственность их ситуации. Cовременное индустриальное общество “может позволить себе содержать этих бунтарей”. Тем самым “хиппи” – как бы “предмет роскоши, который возможен только в силу того, что остальная часть общества занята высокопроизводительным трудом”. Прогноз Эллюля весьма пессимистичен: скорее всего, повзрослев, сами хиппи изменятся и, так или иначе, приспособятся к системе, поступят на работу и т.д., оставшись в лучшем случае “чудаками”. Рассматривая попытки создания контробщества, то есть “хипповых коммун”, Эллюль называет попытки обособиться Пирровыми победами, верно замечая, что такие коммуны в итоге либо распадаются, либо становятся объединениями мелких сельских производителей, также работающих на рынок, как и все остальные. Cпецифические же формы протеста и обретения свободы – употребление наркотиков и “свободная любовь” – чрезвычайно быстро приводят к истощению энергии, инертности, деградации и разрушению личности. И действительно, как показали социологические исследования, хиппи “первой волны” за прошедшие со времен Вудстока пять лет превратились в пассивных, отупевших и ни на что не способных людей. Вывод Эллюля таков: “в нашем обществе господствуют цели, ставшие автономными. Ни цели, ни идеалы не могут модифицировать их: чтобы изменить эти средства, нужно завладеть ими. Но владея ими, попадаешь в их власть. Об эту скалу безжалостной логики нашего общества разбиваются волны контркультуры и движения протеста”.

Известный американский психолог и специалист по молодежным субкультурам Кен Кенистон в своем сборнике статей “Молодежный раскол. Возникновение новой оппозиции” так обрисовывает общие черты “хиппи” как субкультуры (cтатья “Молодежь, Перемены, Насилие”):

1. Текучесть, бесструктурность движения, отсутствие фиксированных целей. Центр тяжести для хиппи лежит в достижении прямых внутригрупповых коммуникаций. Главное – понять самим, что мы есть.

2. Идентификация через возрастную группу. Молодежь считает себя частью поколения, а не какой-либо организации. Авторитеты и герои не признаются.

3. Персонализация – то есть основной упор делается на отношениия “Я и Ты”. Антиаскетизм, экспрессивность и сексуальная свобода.

4. Cтремление к открытости, к постижению всех аспектов чувств, мотивов и фантазий. Национальные и расовые барьеры теряют свое прежнее значение.

5.Антитехницизм, направленный в первую очередь против обезличивания. Демонстративное нищенство, возможное только в “обществе изобилия”.

6. Cтремление к созданию нового стиля жизни и новых типов организаций, которые способствовали бы развитию личностного начала. Поиск этих форм приводит к возрождению трибализма.

7. Антиакадемизм. Cтремление придать знаниям непосредственный жизненный смысл.

8. Психологическое непротивление, квиетизм – лозунг “хиппи” “Make Love Not War” (“Занимайтесь любовью, а не войной”).

Чарльз Рейч в своей работе “Зеленая Поросль Америки” (1970) более оптимистичен. Он первым, опираясь на “мифологию” “разбитых”, разрабатывает теорию трех типов сознаний в истории Америки:

Cознание I (19 - нач. 20 века) характеризуется:

a) Верой в индивидуальные усилия.

б) Самоподавлением, как важнейшей составной частью усилий и грядущего успеха, приведшим к тому, что работа перестала быть самовыражением, наивностью, оптимизмом и эгоизмом.

Главные ценности представителя Сознания II (Кеннеди), вызванные Великой Депрессией – наука, техника, организация и планирование. Им присуща терпимость к другим взглядам, если только они выражены в рамках закона. Высший критерий оценок – разум, а сфера его приложения – работа.

И, наконец, сознание III, для которого личность – отправная точка и единственная реальность. Признавая высшими ценностями жизни братство, товарищество, дружбу и любовь, сознание III отвергает выполнение обязательств, не подкрепленных чувством. Жизнь рассматривается не как восхождение по лестнице успеха, а как постоянный эксперимент, направленный на всестороннюю реализацию личности и включающий множество “целей и выборов”. Cовременную музыку Рейч полагает самым полным и ярким выражением сознания III. Она уничтожает границу между жизнью и искусством, превращая слушателя в активного участника. Наконец, она объединяет людей и служит средством общения. Главное условие сознания III – чувствовать себя вне системы. Cилы же для постоянного обновления этого чувства черпаются в природе. Вывод Рейча, если вспомнить уже приведенную цитату Маргарет Тэтчер и пессимизм Эллюля, на мой взгляд, отчасти правилен: “Участники движения могут устать, потерять мужество, но время и силы на их стороне. А НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ НЕТ НИКОГО. У НИХ НЕТ ВРАГОВ. Нет человека, который в глубине души не хотел бы того же, к чему стремится сознание III”.

В Великобритании, несмотря на то, что основной поток новой музыки шел именно оттуда, “хиппи”, а также мощнейшая теоретическая база, подведенная под основание их философии, присутствовали постольку поскольку. Во-первых, английской молодежи не грозил Вьетнам – повод для широкой волны протеста отсутствовал. Во-вторых, английские молодежные субкультуры того времени никогда не вступали в открытую политическую конфронтацию (cм. в предыдущей главе отрывок из “Декларации Нового Общества”). В третьих, все известные молодежные субкультуры практически не имели отношения к среднему классу, достаточно немногочисленному, чтобы создать свою обособленную субкультуру, подобную американским “битникам” и “хиппи” – “движение снизу вверх” (вспомните роман Джона Брейна “Путь Наверх”). Английский андеграунд, пережив расцвет “Свингующего Лондона”, частью ушел в мейнстрим, постепенно становясь официальной составляющей молодежной культуры – одним из товаров массового потребления,– а другая засела на башне из “слоновой кости”, экспериментируя с различными музыкальными стилями, cкрещивая рок с джазом, фолком и классикой – в итоге получилось целое направление, известное под общим названием “прогрессивный рок” (“Генезис”, “Джетро Талл”, “Йес”, “Кинг Кримзон”). Очень метко по этому поводу высказался художник Марк Бойл, занимавшийся постановкой освещения на концертах раннего “Пинк Флойд”: “К нынешнему моменту наш андеграунд представляет собой смесь из предельно коммерциализированной поп-музыкальной сцены и авангарда, который страшится всего, связанного с деньгами. Понятно, что такое сожительство окажется недолговечным ”.

6.СКИНХЭДС

Как ни пардоксально, но люмпенскую субкультуру “бритоголовых” (скинхэдс) было принято считать изначально расистской, даже “фашистской”. Как уже рассказывалось в главе про ямайскую субкультуру “рудиз”, осевшую в Лондоне – скинхэды взяли от черных сверстников не только музыку рэггей, но и стиль, и жаргон. Доходило дело до того, что в одной из партийных книжек застойного времени автор сообщал, что рэггей – это “порождение субкультуры скинхэдс, агрессивно-расистская музыка и т.п.”. Правда затем, тот же автор неожиданно характеризует ее как тяжелый металлический аналог военного марша (стало быть ничего не слышал), но называть хвалу африканской расе белым расизмом – это чересчур. Интересно, что для “скинхэдс”, аналог наших “люберов” и “гопников”, именно почитавшийся “хиппи” “Восток”, олицетворенный выходцами из Южной Азии (“паки”), наделялся всеми мыслимыми и немыслимыми пороками. Кстати, и в Англии, где “паки” были основной жертвой расизма, и в Германии, где это турки, и во Франции, где это североафриканские берберы и арабы, черные иммигранты быстро перенимают стиль жизни коренного населения и не вызывают такого раздражения, как упорно держащиеся своих обычаев мусульмане.

В 1964 году, “Моды”, особенно выходцы из низших слоев общества, инстинктивно почувствовали, с началом времен “Свингующего Лондона”, настоящую угрозу своему существованию как обособленной cубкультуры. В то время как “модовский стиль” копировали и приукрашивали тысячи и тысячи молодых, небольшой контингент “настоящих” решил повернуться к массовой культуре спиной, ужесточил имидж и двинулся вспять к корням. Также отрицая доминирующую культуру, которой теперь стала поп-музыка, “скинхэдс” черпают свое вдохновение в музыке “рудиз” – “ска”, “блюбит” и “рок-стеди” (cм. стр 70). Доминирующие “психоделисты” и “хиппи” становятся для них не только предателями “модовских заветов”, но и классовыми врагами. Не имея ни своей культурной элиты, ни возможности реализовать себя в массовой культуре, ориентированной на молодежь среднего класса, “скинхэдс” чувствуют себя аутсайдерами и замыкаются в своем консерватизме, исходя из старых ценностей рабочих окраин. Их стиль, теперь уже Dressing Down, теперь на все сто соответствовал агрессивному самоутверждению на улицах больших индустриальных городов: тяжелые ботинки (как правило со стальным чашковидным носком) с высокой шнуровкой, широкие штаны на подтяжках или укороченные (закатанные) джинсы, грубые пиджаки, белые майки, бритые наголо головы.

С 1965 по 1968 год в истории “скинхэдс” происходит “инкубационный” период. Но уже в середине 68-го они уже появляются тысячами, особенно обожая бесчинствовать на футбольных матчах. Стиль их был прямо противоположен “хиппи”. Вместо непротивления они взяли на щит культ насилия, “гася хиппи”, гомосексуалистов (Тэрнер наоборот – в отличии от лиминальных личностей, обладавших невыраженностью половых признаков, здесь налицо как раз подчеркивание половых признаков у личностей, ориентированных на структурное состояние общества) и “паки”, коих они считали и считают вырожденцами. Однако, “Общественное мнение”, в отличии от отечественных времен “расцвета люберов и казанцев” (восьмидесятые), было не на их стороне.

Часть “скинов” немного смягчают имидж, даже чуть-чуть отпускают волосы и из-за своих замшевых пиджаков становятся “замшевыми скинами” (в 1972 году их еще называли “приглаженными”). Его дополняют черные ветровки, широкополые шляпы и, как ни странно, черные зонты. Но это направление, по сути возвращавшее “скинов” назад в 1964 год, в связи с расцветом в музыке и моде стиля “глэм”, быстро завяло и вскоре совсем исчезло.

Когда в 1976 году на сцене молодежных субкультур появились “Панки” и началось открытое противостояние между ними и “Тэдди Бойз”, переживавшими кратковременное возрождение, перед “скинхэдами” настало время выбирать – чью сторону они возьмут в уличных столкновениях. Большинство молодых “бритоголовых”, главным образом городских, соединились с панками, тогда как бывшие в меньшинстве сельские поддержали “Тэддиз”. Панки и “скинхэдс”, казалось, cтояли по разные стороны баррикад уличного стиля. По слиянии со “скинами” произошла забавная метаморфоза – они начали слушать панк-рок, бритые головы теперь украсил панковский ирокез, но одежда осталась прежней. Новую субкультуру назвали “Oi!” (то есть “Oй!”). Через два года в лагере “скинов” намечается раскол, связанный с охлаждением к “черным” и началом погромов, которые они объясняли как традиционное класссовое выражение своей нелюбви к “приезжим”. Дело в том, что в конце восьмидесятых в Англию хлынул поток иммигрантов с Карибских островов, а экономический кризис создал напряженную конкуренцию за рабочие места. И если ортодоксальные “бритоголовые” продолжали испытывать симпатии по отношению к “рудиз”, “Оi!” открыто примыкают к ультра-правым – “Национальному Фронту” и другим политическим группам. Благодаря прессе вскоре все “скинхэды” начинают именоваться расистами и фашистами и только немногие задумываются о изначальных корнях скинхэдс, и о том, как все начиналось.

В популярном в восьмидесятые годы в Великобритании движении “Два Цвета” и близком к нему движении “Рок против Расизма”, объединились большая часть панков, “руд бойз”, часть скинов и второе поколение “модов”. В Штатах и Великобритании всего несколько лет назад появляется группировка, называющая себя SHARP (Cкинхэды Против Расовых Предрассудков), все громче заявляющая о себе. Ее основатель в Англии, Руди Морено, заявил: “Настоящие скинхэды не расисты. Без Ямайской культуры нас просто бы не было. Их культура смешалась с культурой британского рабочего класса, и именно благодаря этому синтезу мир увидел Скинхэдов”.