Государственной реформы 1905-1906 гг

Русский конституционализм представляет собой самостоятельную и весьма специфическую разновидность европейского конституционализма. Его главная особенность в том, что он не имеет глубоких социальных корней, является результатом не столько революции, сколько реформы сверху. В этом смысле он во многом продолжает и логически завершает те черты, которые мы отметили в качестве характерных для мнимого конституционализма вообще и особенно германского его варианта19. Конституционное право поэтому рассматривалось русской либеральной наукой прежде всего как совокупность юридических норм, созданных совместной работой современных культурных народов и ставших основой действующего права, вошедших в народное правосознание20. В то же время признавался тот факт, что конституционное право не получило реализации во многих государствах, в частности в России, где самодержавный строй сохранялся в незыблемом виде до начала XX века. В этих условиях стремление к правовой модернизации проявлялось особенно четко: нормы западного конституционного права становились моделью желательных изменений в направлении рационализации, модернизации и европеизации политического строя. С этим была связана и главная трудность проведения конституционных реформ. Она состояла в необходимости одновременного преобразования социальных отношений и политической системы, которое к тому же должно было быть произведено в очень короткий промежуток времени, в условиях войн и революции. Необходимость перехода от абсолютизма к правовому государству в России стала осознаваться еще в XVIII и особенно в XIX веке (в проектах политических и конституционных преобразований), но реально эта проблема была поставлена лишь на переломном этапе первой русской революции 1905—1907 годов.

Несмотря на общую преемственность основных законодательных актов, в конституционной политике монархии этого времени четко прослеживаются три основные фазы. Первая из них представляет собой начальную стадию разработки нового основного законодательства. На этом этапе самодержавие стремилось сохранить в неизменном виде существующую политическую систему, придав ей новое правовое оформление. Общая концепция отношений народного представительства и монархической власти вполне укладывалась в ту традиционную схему, которая была намечена еще в проектах так называемого «правительственного конституционализма» XIX века. Суть этой концепции — в дополнении самодержавия совещательными учреждениями представительного или квазипредставительного характера. Концепция последовательно проводилась в пакете законов, составленных Министерством внутренних дел в первой половине 1905 года в ответ на требования либеральной общественности. Это Высочайший манифест 6 августа 1905 года, Учреждение Государственной Думы и Положение о выборах в Государственную Думу21. Данный закон, ознаменовавший создание так называемой «Булыгинской думы», рассматривал ее исключительно как совещательное учреждение, статус которого был значительно ниже статуса Государственного Совета и правительства. Вторая фаза ознаменовала высшее достижение в области конституционных ограничений царской власти в России. Она приходится на время наибольшего подъема революционного движения и представляет собой во многом вынужденную меру монархии в экстремальных условиях. Речь идет о Манифесте 17 октября 1905 года и законодательных актах, изданных в его развитие в конце 1905—начале 1906 года. Это закон об изменении Положения о выборах в Государственную Думу (от 11 декабря 1905 года); манифест об изменении Учреждения Государственного Совета и о пересмотре Учреждения Государственной Думы, а также новое Учреждение Государственной Думы (от 20 февраля 1906 года)22. Эти законодательные акты стали правовой основой первой Государственной Думы в России. Выраженная в них концепция отношений представительных учреждений и монарха по многим параметрам соответствовала той, которая лежала в основе монархического конституционализма ряда западных стран, прежде всего Германии. Две палаты парламента — Государственная Дума и Государственный Совет — наделялись равными правами в области законодательства; они могли теоретически (в случае достижения ими единства) противостоять монарху в области контроля над бюджетом и введения новых законов, однако право изменять основополагающие законы, руководить работой правительства и использовать армию было целиком выведено из сферы их компетенции и предоставлено исключительно монарху. Поэтому говорить о введении в России конституционной монархии как законченной формы правления было не вполне правомерно ввиду большого числа изъятий из законодательства в пользу монархического компонента политической системы. В лучшем случае речь могла идти только о первых элементах дуалистического порядка правления в России.

Третья фаза конституционного законодательства носила по видимости чисто формальный характер. Ее основной целью была кодификация законов — дополнение Свода законов теми новыми актами, которые были изданы в предшествующий период. Однако простая инкорпорация новых конституционных законов в традиционный кодекс самодержавного государства едва ли была возможна практически, поскольку выявляла их неразрешимые противоречия Это делало необходимой новую редакцию Основных законов, которая могла идти в двух направлениях: либо старое законодательство должно было меняться в соответствии с новым, либо, наоборот, новое — приводиться в соответствие со старым. В конкретных социальных условиях контрреформ, наступивших после подавления революции, возобладал второй путь. Поставленные в общий контекст всей предшествующей правовой традиции и политической системы самодержавного государства новые нормы о представительных учреждениях и их законодательных правах теряли свою силу и убедительность, а обилие различных изъятий из них в виде особых законодательных норм, подзаконных актов, положений и административных распоряжений довершали торжество монархического начала. Анализ Свода основных государственных законов (в новой редакции от 23 апреля 1906 года) и принятого тогда же манифеста об изменении Учреждения Государственного Совета позволяет констатировать существенное отступление от положений Манифеста 17 октября, выражающееся как в букве, так и в духе новых законов23. Внешне структура отношений Думы и Государственного Совета между собой, с одной стороны, и с монархом и правительством — с другой, осталась без изменений. Однако реальный центр власти оказался смещенным в пользу монарха благодаря соответствующим формулировкам о прерогативах самодержца в новой редакции Основных законов. Все это позволяет говорить об определенном движении вспять — к первоначальному (Булыгинскому) варианту политической реформы. Подводя общий баланс конституционных реформ в России, можно, таким образом, определить их результат как появление особой политической формы переходного периода — мнимого конституционализма.