Состав преступления по международному уголовному праву; его признаки и элементы

В теории уголовного права под составом преступления подразумевается набор признаков, позволяющих оценить конкретное деяние как преступное. Если преступление является актом человеческого поведения, то состав преступления – это способ его законодательного описания путем выделения образующих его частей и элементов[1].

Каждое преступление, в том числе преступление по международному праву, требует наличия в его составе материального и психического элемента, то есть преступного деяния и определенной формы отношения преступника к данному деянию.

Для обозначения данных элементов (точнее, групп элементов) в различных национальных правовых системах используются различные понятия. Специальные международные трибуналы ООН часто употребляют латинские юридические термины: actus reus (дословно – виновный акт) и mens rea (дословно – виновное мнение). Российская и некоторые другие системы права оперируют понятием «объективная и субъективная сторона преступления». Эта терминология иногда используется и в практике международных трибуналов.

Кроме «классических» материального и психического элементов состав некоторых международных преступлений включает в себя так называемый контекстуальный элемент (контекстуальные обстоятельства), который неизвестен системам внутригосударственного уголовного права.

Подробное рассмотрение вопроса об объективном и субъективном элементах преступления, обсуждению которого посвящено огромное количество работ по общей теории уголовного права, выходит за рамки данной публикации. Поэтому здесь мы коснемся только самых общих соображений, применимых к проблеме ответственности за преступления по международному праву.

6.2. Объективный элемент преступления (ACTUS REUS)

Объективный или материальный элемент состава преступления, т.е. преступное деяние, может составлять как преступное действие, так и преступное упущение. Эквивалентом слову «упущение» (omission) в российском уголовном законодательстве является термин «бездействие». Однако, по нашему мнению, термин «упущение», используемый в соглашениях по международному гуманитарному праву, более адекватен, так как по смыслу он включает в себя не только бездействие, но и недостаточно неэффективное действие.

Лицо несет уголовную ответственность за бездействие (упущение) лишь в том случае, если существует правовая обязанность действовать? и невыполнение этого обязательства приводит к преступлению[3].

Преступное упущение может, например, выражаться:

в отказе командира от мер, направленных на предотвращение или пресечение преступлений, совершаемых его подчиненными, или в недостаточно эффективных мерах, направленных на такое предотвращение или пресечение (ст. 86 Дополнительного протокола I к Женевским конвенциям);

в необеспечении справедливого судебного разбирательства в отношении лица, задержанного в связи с вооруженным конфликтом (ст. 6 Дополнительного протокола II к Женевским конвенциям);

– в преднамеренном оставлении раненных, больных, потерпевших кораблекрушение из числа личного состава вооруженных сил, ополчения, добровольческих отрядов противника, организованных движений сопротивления без медицинской помощи и ухода (ст. 12-13 Второй Женевской конвенции);

– в непредоставлении продовольствия, медицинской помощи лицам, задержанным в связи с вооруженным конфликтом (ст. 5 Дополнительного протокола II к Женевским конвенциям);

– в непринятии мер, направленных на защиту женщин и детей от различных форм нападения (ст. 76-77 Дополнительного протокола I к Женевским конвенциям) и т.п.

6.3. Субъективный элемент преступления (MENS REA)

В российской юридической науке субъективная сторона преступления описывается как «элемент состава преступления, дающий представление о внутренних психических процессах, происходящих в сознании и воле лица, совершающего преступление, и характеризуется виной, мотивами, целью и эмоциями»[4]. Установление субъективного элемента состава преступления (который также именуют умственным, психическим или ментальным элементом) – обязательное условие для признания деяния преступным.

«Объективное вменение» или признание преступлением невиновного причинения вреда, запрещено практически во всех цивилизованных уголовно-правовых системах мира. В этом состоит один из главнейших общих принципов уголовного права, именуемый обычно «принципом вины». Антонио Кассезе подчеркивает, что, как и в национальных юридических системах, поведения вопреки материальной норме международного права еще недостаточно для возникновения индивидуальной уголовной ответственности. Требуется также и психический элемент, который направлен на совершение преступления или связан с его совершением[5].

«Для вменения преступления по международному уголовному праву, – пишет российский юрист А.Г. Кибальник, – требуется установить определенное психическое состояние лица, совершающего это деяние (а в ряде случаев мотивацию и (или) целеполагание действий такого лица). В науке уголовного права такое психическое состояние, психические процессы получили определение "вина в совершении деяния". При этом надо заметить, что виновность как признак преступления означает не только сам факт наличия того или иного психического отношения к совершенному деянию, но и необходимость доказанности этого психического отношения при правоприменении»[6].

Статья 30 Римского Статута специально устанавливает:

«1. Если не предусмотрено иное, лицо подлежит уголовной ответственности и наказанию за преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, только в том случае, если по признакам, характеризующим объективную сторону, оно совершено намеренно и сознательно.

2. Для целей настоящей статьи, лицо имеет намерение в тех случаях, когда:

a) в отношении деяния, это лицо собирается совершить такое деяние;

b) в отношении последствия, это лицо собирается причинить это последствие или сознает, что оно наступит при обычном ходе событий.

3. Для целей настоящей статьи, "сознательно" означает с осознанием того, что обстоятельство существует или что последствие наступит при обычном ходе событий. "Знать" и "знание" должны толковаться соответствующим образом».

Конкретный субъективный (психический) элемент меняется в зависимости от состава рассматриваемого преступления.

Ниже мы рассмотрим основные виды субъективного элемента состава международного преступления и понятия, имеющие важное значение для установления этого элемента:

6.3.1. Намерение

Намерение (англ. intention, лат. dolus) означает желание, нацеленное на достижение определенного результата (например, смерть гражданского лица или военнопленного, разрушение гражданского объекта и т.п.). Таким образом, данная форма вины соответствует термину «прямой умысел» российского уголовного права.

Намерение требуется для большинства международных преступлений. Антонио Кассезе иллюстрирует этот вид субъективного элемента следующим примером: «Я хочу убить гражданское лицо, поэтому я в него стреляю, и оно умирает в результате моего действия. Следовательно, я должен понести ответственность за это преступление. Или иначе: я думаю, что после моего выстрела оно мертво, но фактически оно не умерло. Оно умирает позже от переохлаждения, потому что его оставляют на холоде. Не имеет значения, что оно было убито не мною, потому что: (1) я желал, чтобы оно умерло (mens rea); и (2) оно умерло в результате моих действий (потому что этот человек не лежал бы мертвым, если бы не мои действия). Как правило, намерение должно быть связано только с определенным результатом (смерть жертвы), а не с определенным результатом, вызванным определенным поведением»[10].

При доказывании намерения суды обычно исходят из презумпции, в соответствии с которой любой человек, находящийся в здравом уме, намеревается достигнуть тех самых последствий, которые становятся естественным результатом его действий. Как подчеркивает Вильям Шабас, в основе этой презумпции лежит очевидное предположение, что люди, которые совершают действия или упущения, поступают намеренно, если отсутствуют признаки обратного. Таким образом, бремя доказывания того, что лицо фактически не намеревалось совершить инкриминируемый ему акт, лежит на обвиняемом[11].

Намерение, как правило, доказывается косвенными уликами, и прежде всего – поступками и словами самого обвиняемого.

Разновидностью намерения является преднамеренность, когда намерение участвовать в поведении, нарушающем материальную норму международного права, формируется прежде, чем такое поведение фактически осуществляется. Преднамеренность может быть элементом такого вида участия в международном преступлении, как его планирование[14].

6.3.2. Знание

При установлении субъективной стороны преступления существенную роль может играть такая категория, как знание. Знание как элемент формы вины может иметь два разных значения.

Во-первых, если норма международного права, запрещающая определенное поведение, предусматривает те или иные специфические факты или обстоятельства, то знание означает понимание лицом того, что эти факты или обстоятельства действительно существуют. В таком случае знание является частью намерения как формы вины. Например, статья 85(3)(е) Дополнительного протокола I перечисляет среди серьезных нарушений (которые должны совершаться «умышленно» и являться «причиной смерти или серьезного телесного повреждения или ущерба здоровью») «совершение нападения на лицо, когда известно [или, в другом переводе «в знании»], что оно прекратило принимать участие в военных действиях». Также статья 7(1) Римского Статута предусматривает, что под преступлением против человечности подразумеваются перечисленные в ней действия, «когда они совершаются в рамках широкомасштабного или систематического нападения на любых гражданских лиц, со знанием о таком нападении». Здесь знание означает понимание обвиняемым необходимых обстоятельств: в первом случае того, что лицо прекратило принимать участие в военных действиях, во втором - что имеет место факт нападений на гражданских лиц, и что действия обвиняемого являются частью этого нападения.

Также и международные нормы ответственности вышестоящего должностного лица (командира) требуют простого знания обстоятельств, а именно знания командиром факта, что его подчиненные совершили международные преступления (когда он не предпринимает необходимых мер для пресечения этих преступлений)[15].

Во-вторых, если норма международного права касается результатов запрещенного поведения, то знание означает, что лицо (1) понимало, что его действия наиболее вероятно вызовут такой результат, и тем не менее (2) приняло на себя высокий риск того, что этот результат все-таки наступит. Такой вид знания образует форму вины в виде безрассудства (см. раздел). Например, статья 85(3)(b) Дополнительного протокола I рассматривает как серьезное нарушение «совершение нападения неизбирательного характера, затрагивающее гражданское население или гражданские объекты, когда известно [в знании], что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам».

Наконец, ст. 30(3) Римского Статута предусматривает обе изложенные выше версии понятия «знание»[16].

Знание может быть фактическим или конструктивным (оценочным). Под фактическим знанием понимается, что лицо действительно было осведомлено о соответствующих фактах или обстоятельствах. Под конструктивным (оценочным) знанием подразумевается, что лицо в рассматриваемом контексте должно было знать (имело основание знать) о соответствующих фактах или обстоятельствах. Более подробно концепция «конструктивного знания» рассмотрена нами ниже в связи с доктриной ответственности вышестоящего должностного лица (см. раздел).

6.3.3. Цель

Категория цели часто используется в международном уголовном праве, во-первых, при рассмотрении преступлений специального намерения (см. раздел), во-вторых, при рассмотрении преступлений, совершенных организованной группой лиц (объединенное преступное предприятие, см. раздел). Таким образом, цель может составлять форму субъективного элемента в рамках намерения.

Под целью подразумевается предполагаемый эффект, которого определенными действиями намеревается достичь обвияемый. Так, например, в соответствии со статьей 1 Конвенции против пыток под пыткой понимается умышленное причинение сильной боли или страдания, с целью «получить от него или от третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера». Такая цель именуется специальной или запрещенной целью[17].

Часто различаются «первичная цель» и «конечная цель» преступления. Под первичной целью обычно понимают тот непосредственный результат, которого хочет достичь преступник для того, чтобы через него приблизить достижение конечной цели. Так, генерал Станислав Галич был признан МТБЮ виновным в нарушении законов и обычаев войны и преступлениях против человечности в связи с тем, что он «содействовал кампании незаконных насильственных действий против гражданских лиц <...>, и имел намерение проведения этой кампании с первичной целью распространять террор среди гражданского населения Сараево»[18].

В случае различения первичной и конечной цели последняя не обязательно должна быть преступной. Так, в деле Мартича МТБЮ признал, что «первичной целью» объединенного преступного предприятия было насильственное удаление с территории Республики Сербска несербского населения[19]. В то же время конечной политической целью, ради которой и осуществлялось незаконное перемещение несербского населения, являлось создание «объединенной сербской области» как «этнически сербской территории»[20]. Судьи пришли к выводу, что «цель объединения с другими этнически подобными областями» сама по себе не является преступной. Однако там, «где создание объединенной территории предполагается осуществить через совершение преступлений, предусмотренных Уставом, этого достаточно, чтобы составить цель уголовного преступления»[21]. В описанном случае «первичная цель» фактически является незаконным средством для достижения конечной легитимной цели. В таких ситуациях утверждение философов-моралистов о том, что «цель не оправдывает средства» находит и свое бесспорное юридическое подтверждение.

6.3.4. Мотив

Мотив – еще один аспект субъективного элемента состава преступления. Хотя, как подчеркивает Вильям Шабас, большинство правовых систем не называют мотив элементом уголовной ответственности[22], он может иметь важное значение для установления вины или невиновности, а также при определении наказания. Российское уголовное право называет мотив факультативным признаком субъективной стороны преступления и определяет его как «побуждение к деятельности, связанное с удовлетворением потребностей»[23]. Установление мотива может играть решающую роль при определении вины по преступлениям «специального намерения».

6.3.5. Специальное намерение

Специальное намерение (англ. special intent, лат. dolus specialis) требуется для специфических классов преступлений: преступлений против человечности в виде преследования, преступления геноцида и преступления терроризма (как военного преступления и преступления против человечности, так и как самостоятельного класса международных преступлений). Установление специального намерения обязательно, когда норма международного права в дополнение к требованию намерения вызвать определенный результат требует также, чтобы субъект преследовал определенную цель, которая простирается вне границ этого непосредственного результата. При этом фактическое достижение данной цели не обязательно.

Для преступления геноцида таким специальным намерением, в соответствии со ст. II Конвенции о геноциде, является намерение «уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую». Таким образом, массовое убийство евреев или мусульман можно назвать геноцидом, только если присутствует это специальное намерение, независимо от того, достигнута ли поставленная цель.

Также и в преступлении преследования необходимо, чтобы вдобавок к совершению «основного» преступления (убийства, пытки, изнасилования, высылки и т.п.) присутствовало дискриминационное намерение, а именно предвзятое отношение к определенной национальной, этнической, расовой, политической или другой группе, которым и мотивировано совершение конкретных бесчеловечных действий в отношении членов этой группы. Наконец, в различных видах преступления терроризма преступник должен не просто совершать те или иные акты насилия, но выполнять их с целью терроризировать гражданских лиц (даже если фактически эта цель не достигается).

6.3.6. Безрассудство

Безрассудство (англ. recklessness, лат. dolus eventualis) – психическое состояние субъекта преступления, при котором он предвидит, что его действие, вероятно, приведет к незаконным последствиям, и тем не менее производит такое действие, осознанно принимая на себя риск наступления этих последствий. При этом субъект преступления не обязательно желает наступления результата. Форма вины в этом случае менее тяжкая, чем при намерении[24].

Анализируя внутригосударственное право, Антонио Кассезе обращает внимание на Уголовный кодекс Нью-Йорка, который дает следующее определение безрассудства: «Человек действует опрометчиво относительно результата или обстоятельства, описанного в соответствии с нормой, определяющей преступление, когда он знает и сознательно игнорирует существенный и незаконный риск того, что такой результат наступит или что такое обстоятельство существует. Риск должен иметь такую природу и степень, когда игнорируется грубое отклонение от стандарта поведения, о котором разумный человек в данной ситуации должен отдавать себе отчет»[25].

В российском уголовном праве понятию безрассудства практически соответствует термин «косвенный умысел», описание которого содержится в ч. 3 ст. 25 Уголовного кодекса Российской Федерации: «преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично».

Как уже говорилось выше, случаи безрассудства явно предусмотрены в некоторых международных нормах, в частности, в нормах, устанавливающих ответственность командира (или иного начальника) за преступления, совершенные его подчиненными, когда он сознательно игнорировал информацию, которая ясно указывала, что его подчиненные собирались совершить или совершили международные преступления (подробно см. ниже, раздел).

Кроме того, безрассудство может быть формой вины в преступлении, совершенном группой лиц в соответствии с общей целью, планом или проектом (объединенное преступное предприятие). Как установила Апелляционная камера МТБЮ, в этих случаях для наступления вины требуется, чтобы «(i) было обозримо, что такое преступление могло было быть совершено одним или несколькими членами группы и (ii) обвиняемый охотно принял на себя этот риск»[26].

6.3.7. Преступная халатность

Грубая или преступная халатность ( англ. gross or culpable negligence, лат. culpa gravis) – форма вины, возникающая, когда (1) от лица ожидается или требуется следование определенным стандартам поведения или принятие определенных мер предосторожности, и (2) такое лицо знает о риске наступления вреда, но принимает его на себя, поскольку полагает, что такой вред не наступит вследствие шагов, которые оно предприняло или предпримет. Отличие преступной халатности от безрассудства заключается в том, что в последнем случае субъект преступления рискует вне зависимости от любых шагов, которые он, вероятно, предпринял, чтобы предотвратить возможный риск. Из этого следует, что в случае преступной халатности степень вины менее значительна, чем в случае безрассудства[27].

Очевидно, что значение термина «преступная халатность» полностью совпадает со значением термина «легкомыслие», как оно определено в российском уголовном законодательстве: преступление признается совершенным по легкомыслию, «если лицо, его совершившее, предвидело наступление общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но самонадеянно рассчитывало на предотвращение этих последствий».[28] Однако, учитывая чрезвычайно серьезный характер международных преступлений, не всякое преступное деяние, совершенное с данной формой вины против защищенного международным правом лица, может быть признанно таковым. Требуется, чтобы ценности, на которые в результате халатности было совершено посягательство, являлись фундаментальными, а вызванный этим посягательством вред – серьезен[29].

Преступная халатность — стандарт вины, предусмотренный для случаев ответственности командиров, когда такой командир не знал, но «должен был знать», что его подчиненные собираются совершить, совершают или совершили международные преступления (так называемое «конструктивное знание», см. раздел). В этом случае начальник обязан был быть осведомлен о таких преступлениях, проверяя всю необходимую информацию, которая могла бы указать ему на возможность преступлений, и контролировать действия и поведение подчиненных. Если он игнорирует данный стандарт поведения, он действует с крайней небрежностью и, соответственно, несет за нее ответственность[30].

6.4. Контекстуальный элемент

В отличие от общеуголовных преступлений, некоторые составы международных преступлений в дополнение к объективной и субъективной стороне требуют еще и наличия определенных контекстуальных обстоятельств. Прямо упоминаемые в «Элементах преступлений» Международного Уголовного Суда[31], они являются обязательным квалифицирующим признаком определенных классов международных преступлений. Таким образом, контекстуальные обстоятельства необходимо считать отдельным элементом состава преступления.

Под «контекстуальными обстоятельствами» подразумевается, что преступление совершается в определенном контексте.

Для дефиниции военного преступления таким обязательным контекстом выступает вооруженный конфликт: преступное деяние должно совершаться в ходе вооруженного конфликта и быть с ним тесно связанным.

Для преступлений против человечности контекстом является массовое или систематическое нападение на гражданское население: преступное деяние должно быть частью этого нападения или само, в силу своей масштабности, образовывать такое нападение.

В преступлении геноцида преступное деяние с умыслом уничтожить полностью или частично конкретную национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую, должно совершаться (по крайней мере в целях Римского Статута) «в контексте явной линии аналогичного поведения, направленного против этой группы», или являться поведением, «которое само по себе может привести к такому уничтожению»[32].

Из сказанного видно, что в ряде случаев именно от контекстуального элемента зависит, к какому классу международных преступлений будет отнесено то или иное «первичное» преступное деяние (например, убийство).

Требование контекстуального элемента накладывает свой отпечаток и на субъективный элемент преступления: исполнитель преступления должен осознавать, что его деяния совершаются в указанном контексте или (и) являются частью этого контекста. Этот вид mens rea иногда именуют «умозаключительным элементом».