Отсутствие специализации как важнейшая особенность

Человеческая раса, как мы теперь, оглядываясь назад, можем заключить, обладала замечательным даром пользоваться изобильностью земли; и, пожалуй, самым важным здесь оказалось стремление покончить с ограничениями, налагаемыми специализированными, одноцелевыми органами, приспособленными к узкой среде.

Сложный аппарат, образующий органы речи человека, развивался из органов с крайне высокой специализацией: их функциями было пробовать, кусать и глотать пищу, вдыхать воздух, воспроизводить природные звуки; но, не переставая выполнять эти функции, человек нашел этим органам новое применение — создавать голосовые сообщения, модулировать их и отвечать на них. Подчинясь отлаженному управлению ума, легкие, гортань, нёбо, язык, зубы, губы и щеки превратились в великолепный оркестр из духовых, ударных и струнных инструментов. Но даже ближайшие из наших выживших родичей так и не научились столь же блестящей игре. По случайности некоторые виды птиц умеют без труда подражать человеческому голосу, — однако трюк попугая имеет смысл лишь для человека.

Тем не менее, само освобождение человека от тяготевших над его предками функциональных стереотипов в определенной степени сопровождалось потерей надежности и быстроты: так, ходить на двух ногах и говорить — а именно эти действия характерны для человека — каждому приходится учиться заново. Вне сомнения, величайшим фактором человека в освобождении от органической специализации послужил его высокоразвитый мозг. Такое сосредоточие деятельности в одном центре и подчиняла себе любую другую деятельность, и способствовала ей. Когда эти символически обусловленные действия человека становились все многочисленнее и усложнялись, то благодаря здравому разуму удавалось сохранять органическое равновесие.

По-видимому, мозг действительно начал развиваться как ограниченный одноцелевой орган получения информации и осуществления соответствующих моторных реакций. Древнейшая часть мозга, обонятельная луковица, отвечала главным образом за обоняние. И хотя чувство обоняния постепенно утратило свою важность в управлении человеческим поведением, оно сохраняет свое значение, например, для более полного наслаждения едой, суждения о ее съедобности или для выявления невидимого огня; кроме того, обоняние бывает полезным даже для диагноза некоторых болезней вроде кори.

На следующей стадии роста мозга расширился спектр эмоциональных реакций; и еще до того как мышление смогло обрести символическое выражение, достаточное для управления поведением, мозг уже обеспечивал быстрые и разнообразные моторные реакции: это могли быть нападение, бегство, съеживание, испуг, защита, объятье, совокупление. Однако главное достижение, отличающее человека от его возможных ближайших сородичей, произошло благодаря мощному увеличению в объеме и усложнению передней доли мозга, а вместе с ним и всей нервной системы. Эту мутацию или, вернее, последовательность изменений в одном направлении, до сих пор не может объяснить ни одна биологическая теория; хотя Ч.Г. Уоддингтон в своей «Природе жизни» ближе всего подошел к новому определению органических изменений, способствующих формированию и закреплению «приобретенных свойств». Выражение, которое сейчас часто пускают в ход — «влияние естественного отбора», — объясняет не саму трансформацию, а всего лишь ее результат.

Факты же сами по себе достаточно просты. Размер древнейшего черепа, опознаваемого как человеческий, на несколько сотен кубических сантиметров больше, чем череп любой обезьяны; тогда как череп человека более поздней эпохи (начиная уже с неандертальца) приблизительно в три раза крупнее, чем у древнейшего гоминида-австралопитека, останки которого обнаружены в Африке и который, согласно современным предположениям, являлся одним из непосредственных предшественников современного человека. Из этого можно заключить, что у наиболее высокоразвитых человеческих особей, помимо простого увеличения массы, при возрастании числа нейронов и дендритов, произошло и умножение числа возможных связей между ними.

Только применительно к целям абстрактного мышления мозг содержит в десять тысяч раз больше компонентов, чем сложнейшие из современных компьютеров. Столь подавляющее численное превосходство, несомненно, уменьшится с появлением миниатюризации в электронике. Но чисто количественное сравнение еще никак не раскрывает качественной уникальности мозговых реакций — всего богатства запахов, вкуса, цвета, звуков, эмоций, эротических ощущений, — которое лежит в основе всех человеческих реакций, и изображений, возникающих в мозгу благодаря его деятельности, и которое наделяет их смыслом. Исчезни все это — и творческие способности мозга сведутся к уровню компьютера, который точно и быстро справляется с чистыми абстракциями, но оказывается бессилен, когда сталкивается с теми конкретными проявлениями органической жизни, которые безвозвратно теряются, подвергаясь обособлению или абстракции. Поскольку у человека большинство «эмоциональных» реакций на цвет, звук, запах, форму и данные осязания древнее, чем бурное корковое развитие, они-то и лежат в основе высших форм его мышления и обогащают их.

Ввиду чрезвычайно сложного строения крупного человеческого мозга, недостоверность, непредсказуемость, процессы, идущие вразрез с приспособляемостью и созидательностью (то есть, новая и содержательная, а не случайная деятельность мозга) — органические функции, часть сложной нервной системы человека. В своей готовности встретиться с неожиданностями, они превосходят более надежные проявления инстинктов и лучшие приспособления к окружающей среде, присущие другим биологическим видам. Но уже сами эти возможности заставили человека создать независимую область устойчивого, предсказуемого порядка — внутреннего для человека и подчиненного его сознанию. В основе культурного развития человека лежал тот факт, что порядок и созидательность комплементарны по отношению друг к другу: ибо человеку приходится нутром усваивать порядок, чтобы придавать внешнюю форму своей созидательности. Иначе, как жаловался в своем дневнике художник Делакруа, его бурное воображение порождало бы больше образов, чем ему под силу запомнить или использовать, — как это, кстати, часто бывает в ночных сновидениях.