Книга вторая 24 page

и при этом не бежать из Ликурга.

Роберта понимала, чем вызвана эта внезапная перемена, но она была так

безнадежно одинока и растерянна, что охотно прислушивалась к его притворно

сочувственным, лишенным подлинной сердечности рассуждениям и советам. И

Клайд уговорил ее подождать еще немного. Тем временем он не только накопит

денег, но и постарается так устроить свои дела на фабрике, что можно будет

уехать хоть на время из Ликурга и где-нибудь обвенчаться. Потом он устроит

Роберту с ребенком в другом городе, где она в качестве замужней женщины

сможет жить спокойно, а сам (хотя в то время он этого ей и не сказал)

вернется в Ликург и будет посылать ей деньги, сколько сможет. Но все это,

разумеется, при одном условии: пока он не позволит, она никому не должна

говорить, что он ее муж и отец ее ребенка. Подразумевалось также (Роберта

снова и снова твердила об этом, лишь бы он женился на ней), что она

постарается получить развод, сославшись хотя бы на то, что муж оставил ее,

и сделает это побыстрее и где-нибудь подальше от Ликурга, чтобы здесь

никто ничего не узнал. Впрочем, Клайд вовсе не был уверен, что она это

сделает, если уж он на ней женится.

Разумеется, Клайд не был искренен, когда обещал все это, а потому его

мало заботило, искренне ли говорит Роберта. Он вовсе не собирался

добровольно уезжать из Ликурга, даже на то короткое время, которое

требовалось, чтобы выручить ее из беды. Ведь это значило бы расстаться с

Сондрой, а такая разлука сильно повредила бы его планам. И вот он

по-прежнему бездействовал и порою праздно фантазировал о какой-нибудь

мнимой, поддельной свадьбе, вроде той, которую он видел когда-то в кино, в

каком-то мелодраматическом фильме: с фальшивым священником и

лжесвидетелями, сговорившимися обмануть какую-то деревенскую дурочку, но

Роберта была совсем не такая, да и требовалось для этого слишком много

времени, денег, смелости и ловкости, и потому Клайд после недолгого

размышления сообразил, что это ему не под силу.

Он понимал, что идет прямо навстречу близкой и неминуемой катастрофе,

от которой его могла спасти лишь какая-нибудь совершенно непредвиденная

случайность. А порою он даже мечтал, что в роковой час, когда Роберту уже

нельзя будет обмануть никакими уловками и она захочет обличить его, он

просто будет все отрицать: заявит, что ни в какой связи с нею не состоял и

знает ее только как работницу своего отделения, не больше. Его просто

шантажируют.

В начале мая Роберта, чувствуя себя плохо и опасаясь, как бы ее

состояние не заметили окружающие, стала настойчиво внушать Клайду, что при

самых героических усилиях она сможет оставаться на фабрике не дольше

первого июня: ведь к тому времени девушки, наверно, станут уже замечать,

что она в положении, и этого ей не вынести. Но тут как раз Сондра сообщила

ему, что не позднее пятого июня она, ее мать и Стюарт с несколькими

слугами переезжают на новую дачу на Двенадцатом озере, чтобы устроиться

как следует, прежде чем начнется настоящий сезон. И затем, не позже

восемнадцатого, когда туда же переедут Крэнстоны, Гарриэты и еще кое-кто

(возможно, что приедут погостить Белла и Майра), Клайд может ждать

приглашения на субботу и воскресенье от Крэнстонов, - она устроит это

через Бертину. Потом (все обстоятельства этому благоприятствуют)

последуют, конечно, и приглашения от Гарриэтов, Фэнтов и от некоторых

других обитателей Двенадцатого озера, а пожалуй, и от Грифитсов на Лесное

- туда он свободно может поехать благодаря Белле. А во время своего

двухнедельного отпуска, в июле, он мог бы поселиться в "Казино" на

Сосновом мысе; возможно, что Крэнстоны или Гарриэты даже пригласят его к

себе по ее совету. Во всяком случае, Клайд понял, что при вполне посильных

расходах (для этого надо лишь немножко урезать себя сейчас) он сможет

изведать дачную жизнь на озерах, о которой он столько читал в местных

газетах, а главное - часто видеться с Сондрой то на одной, то на другой

даче, где хозяева не так неприязненно относятся к нему, как родители

Сондры.

Теперь Сондра впервые объяснила ему, что ее мать и отец недовольны

постоянным и явным ухаживанием Клайда и стали уже поговаривать о

продолжительном путешествии по Европе: возможно, что Сондра и Стюарт

вместе с матерью пробудут за границей не меньше двух лет. Но, увидя, как

от этой новости омрачилось лицо и упало настроение Клайда, Сондра, сама

очень огорченная, сейчас же прибавила, что не надо принимать это слишком

близко к сердцу, не надо! Все уладится, она уверена. До тех пор

что-нибудь, если не само по себе страстное увлечение Клайдом, так

какая-нибудь хитрая затея, поможет Сондре повлиять на мать и заставить ее

изменить отношение к Клайду... а если нет, в свое время ей придется

принять нужные меры, чтобы перехитрить мать. Какие именно меры, Сондра

пока не хотела сказать, хотя в пылком воображении Клайда уже рисовалось

бегство с нею и тайный брак, который ее родители потом не смогут

расторгнуть, что бы они о нем ни думали. И действительно, мысль об этом,

пока еще смутная и несмелая, возникала и в уме Сондры. Дело в том,

объяснила она Клайду, что мать явно хочет выдать ее замуж за одного

светского молодого человека, который ухаживал за нею и в прошлом году. Но

теперь, когда Сондра полюбила Клайда, не так-то легко будет ее уговорить!

- Вся беда в том, что я несовершеннолетняя, - бойко и бесцеремонно

объясняла она. - Поэтому я у них в руках. Но в октябре мне исполнится

восемнадцать, и тогда - так и знайте! - ничего они со мной не поделают.

Надо полагать, я могу выйти замуж, за кого пожелаю. А если не могу здесь,

в Ликурге, - ну что ж, найдется другой выход, не только свету, что в

окошке.

Мысль эта была сладким, разлагающим ядом для Клайда. Она бросала его в

жар и сводила с ума. Если бы... если бы только не Роберта! Страшная и

почти неразрешимая задача. Если бы не это и не сопротивление родителей

Сондры, которое она надеялась преодолеть, разве не райское блаженство

ожидает его? Сондра, Двенадцатое озеро, светское общество, богатство,

любовь, красота. У него кружилась голова, когда он об этом думал. Если они

с Сондрой поженятся, что останется делать ее родным? Только покориться и

принять их в великолепное лоно своего роскошного дома в Ликурге или

обеспечить их каким-нибудь другим способом. Он, без сомнения, в конце

концов получит какое-нибудь место в "Компании электрических пылесосов"

Финчли. И тогда он будет равен самому Гилберту Грифитсу и всем тем, кто

вначале пренебрегал им в Ликурге (а то и выше!): вместе со Стюартом он

будет наследником всего богатства Финчли! И в центре всего и превыше всего

- Сондра, драгоценнейший камень в этом великолепии, внезапном и сказочном,

словно из "Тысячи и одной ночи".

И никаких мыслей о том, как поступать пока, до октября. Никаких

серьезных планов относительно Роберты, которая вот теперь, сейчас,

требует, чтобы он на ней женился. Надо как-нибудь от нее отделаться, думал

Клайд. И в то же время он болезненно и тревожно ощущал, что никогда еще за

всю свою жизнь не был так близок к страшному несчастью. Быть может, его

долг (так считает общество, так сказала бы его мать) по меньшей мере

помочь Роберте выпутаться из беды. Но разве кто-нибудь пришел на помощь

Эсте? Ее возлюбленный? Он со спокойной совестью бросил ее, и она от этого

не умерла. А Роберте приходится ничуть не хуже, чем пришлось тогда его

сестре. Почему же она стремится его погубить? Почему она заставляет его

отказаться от карьеры и положения в обществе, от стремления к красоте, к

любви и страсти? Для него это почти самоубийство! А ведь если бы она

сейчас избавила его от всего этого, впоследствии он мог бы сделать для нее

гораздо больше... конечно, с помощью денег Сондры. Нет, он не допустит,

чтобы она так с ним поступила, не даст загубить ему жизнь!

Два незначительных случая, которые произошли в это время, привели к

тому, что намерения Роберты и Клайда стали еще непримиримее.

Как-то вечером Роберта случайно увидела Клайда на Сентрал-авеню: он

стоял на краю тротуара перед зданием почты и разговаривал с Арабеллой

Старк, которая ожидала своего отца, сидя в большом, внушительном

автомобиле. Мисс Старк, одетая по последней моде в соответствии с

требованиями сезона, вкусами своего круга и собственным претенциозным

вкусом, сидела за рулем в жеманной позе, рассчитанной не только на Клайда,

но и вообще на публику. Роберте, которая к этому времени была доведена до

отчаяния медлительностью Клайда и не знала, как заставить его помочь ей,

эта девушка показалась воплощением-беззаботности, роскоши и бездумного

отношения к жизни - всего, что так прельщало Клайда и заставляло медлить и

относиться с полнейшим равнодушием к ее ужасному положению. И в самом

деле, у нее есть права, обусловленные ее теперешним состоянием, но что

может она дать Клайду взамен той жизни, от которой он должен будет

отказаться, уступив ее требованию? Ничего... Мысль не слишком ободряющая.

И вот в эту минуту, когда она сравнила свой жалкий, презренный удел с

уделом хотя бы этой мисс Старк, ею овладели такая горечь и враждебность,

каких она никогда еще не испытывала. Это неправильно! Несправедливо! Уже

несколько недель прошло с тех пор, как они в последний раз обсуждали свои

дела, и за это время Клайд почти не заговаривал с нею на фабрике и тем

более избегал приходить к ней домой, опасаясь обычных ее вопросов, на

которые ему нечего было отвечать. И она чувствовала, что он относился к

ней теперь не только невнимательно, но и с настоящим озлоблением.

А все же, когда она шла домой после этой ничтожной, но очень

выразительной сценки, ее сердце полно было не столько гневом, сколько

печалью и болью, потому что любовь и спокойствие исчезли, и видно, никогда

уже не возвратятся... никогда... никогда, никогда... Это ужасно... ужасно!

С другой стороны, Клайду почти в это же время пришлось увидеть нечто

такое, что имело прямое отношение к Роберте и было словно нарочно

подстроено насмешливой и злобной судьбой. В следующую же субботу маленькая

компания молодежи, по предложению Сондры, отправилась на автомобиле к

озеру Стрелы (к северу от Ликурга) на дачу Трамбалов, чтобы провести

воскресенье на лоне весенней природы. Ехать следовало прямо по направлению

к Бильцу, но в одном месте пришлось сделать крюк, и через некоторое время

компания оказалась на пересечении двух дорог, как раз возле фермы Олденов

- родного дома Роберты. Трейси Трамбал, который в это время вел машину,

предложил, чтобы кто-нибудь отправился на ферму и узнал, какая дорога

ведет в Бильц. И Клайд, сидевший с краю, выскочил из машины. Взглянув на

почтовый ящик на перекрестке, явно имевший отношение к полуразрушенному

ветхому дому, стоявшему тут же на пригорке, Клайд с немалым удивлением

прочитал написанное на этом ящике имя отца Роберты: Тайтус Олден. Он

вспомнил, как она говорила, что ее родители живут неподалеку от Бильца, -

значит, это и есть ее дом. На мгновение он растерялся, не зная, идти ли

ему туда: когда-то он подарил Роберте свою маленькую фотографическую

карточку, и она могла показать ее здесь. И притом уже одного сознания, что

это заброшенное, разоренное жилье имеет прямое отношение к Роберте, а

значит, и к нему самому, было достаточно, чтобы Клайду захотелось

повернуться и убежать.

Но Сондра, сидевшая в автомобиле рядом с Клайдом, заметила его

нерешительность и крикнула:

- В чем дело, Клайд? Испугались собачки? Гав-гав, укусит!

Клайд понял, что, если он сейчас же не двинется дальше, это привлечет

общее внимание, и быстро пошел по дорожке к дому. Но едва он взглянул на

этот дом повнимательнее, в мозгу его пробудились самые тревожные и мрачные

мысли. Ну и дом! До чего он одинок и гол даже в этот светлый весенний

день. Ветхая, осевшая крыша. Одна труба развалилась, и у ее основания

валяются обломки кирпичей; другая покосилась, чуть не падает, и ее

удерживают на месте только подпорки. А заросшая, невычищенная дорожка, по

которой медленно поднимается Клайд! На него произвели удручающее

впечатление разбитые камни перед входной дверью - остатки развалившегося

крыльца. А некрашеные надворные постройки!

Ну и ну! И это дом Роберты. И она еще требует, чтобы он женился на ней,

когда такие мечты, такие надежды связаны у него с Сондрой и со всем ее

кругом! И Сондра здесь, в автомобиле, и видит все это, хоть ничего и не

знает... Какая нищета! Какая беспредельная мрачность во всем! И его жизнь

начиналась так же, но как далеко позади осталось все это!

Ощущая слабость и тупую ноющую боль под ложечкой, будто от удара, он

подошел к дверям. И тут, словно для того, чтобы еще больше его расстроить

- если только это было возможно, - дверь открыл Тайтус Олден в старой,

изношенной куртке с продранными локтями, в мешковатых потертых штанах и

грубых, нечищеных и непомерно больших деревенских башмаках. Он

вопросительно взглянул на Клайда. И Клайд, пораженный костюмом Тайтуса и

его сходством с Робертой (особенно похожи были глаза и линии рта),

торопливо спросил, идет ли дорога, проходящая мимо, в Бильц и можно ли по

ней доехать до северного шоссе. Он предпочел бы услышать краткое "да",

повернуться и уйти, но Тайтус спустился с ним во двор и, размахивая

руками, подробно объяснил, что, если они хотят выехать на лучшую часть

дороги, им надо проехать по прежней еще около двух миль и потом свернуть

на запад. Не дослушав, Клайд кратко поблагодарил, повернулся и поспешил

прочь.

Безмерно угнетенный, он вспомнил: как раз теперь Роберта думает, будто

он готов отказаться от всего, что обещает ему Ликург (от Сондры, от

наступающей весны и лета, от любви и поэзии, от веселья, продвижения в

обществе, власти... от всего!), уехать с нею и обвенчаться! Забраться в

какую-нибудь дыру! Что за ужас! И с ребенком - в его-то годы! Ах, почему

он был так глуп и слаб, что связал себя с нею? И все из-за нескольких

одиноких вечеров! Почему, почему он не подождал, пока перед ним откроется

этот новый мир? Если бы он сумел подождать!

А теперь, бесспорно, - если только ему не удастся быстро и легко

освободиться от Роберты - все это великолепие наверняка будет для него

потеряно. И другой мир, тот, из которого он вышел, протянет к нему свои

страшные нищие руки и снова завладеет им, - так бедность родителей держала

его в тисках с самого начала и едва не задушила. И ему даже смутно

подумалось: как странно, что Роберту и его, с их поразительно схожим

происхождением, вначале так сильно влекло друг к другу... Почему так

случилось? Какая странная штука - жизнь! Но много больше мучила его

стоявшая перед ним задача: найти выход. С этой минуты всю дорогу мысль его

работала в поисках какого-то решения. Одно слово жалобы со стороны Роберты

или ее родителей его дяде или Гилберту - и он погиб!

Мысль об этом так волновала его, что, вернувшись в машину, он сидел

совсем молча, хотя перед этим вместе со всеми превесело болтал о чем

попало. И Сондра, сидевшая рядом с ним и потихоньку поверявшая ему свои

планы на лето, теперь, вместо того чтобы продолжать прежний разговор,

шепнула:

- Что случилось с маленьким? (Когда Клайд бывал хоть немного грустен,

Сондра любила разговаривать с ним, как с младенцем, и ее ребячливый лепет

действовал на него как электрический ток: ему было и сладко и мучительно.

Он называл ее иногда "моя лепетунья".) Рожица совсем мрачная. А только

недавно мы улыбались вовсю. Пусть мой мальчик станет опять веселым. Пусть

улыбнется Сондре. Пусть Клайд, как паинька, пожмет руку Сондре!

Она повернулась и заглянула ему в глаза, чтобы посмотреть, как

действует на него эта ласковая ребяческая болтовня, и Клайд, разумеется,

постарался принять веселый вид. И, однако, несмотря на всю ее удивительную

любовь, перед ним неотступно стоял призрак Роберты и всего, что было в ней

теперь воплощено; ее состояние, ее недавнее решение и очевидная

невозможность сделать что-либо, кроме одного - уехать вместе с нею...

Да, но... чем так запутываться - и из-за чего!.. - уж не лучше ли (даже

если он при этом навсегда потеряет Сондру) сбежать отсюда, как он сбежал

из Канзас-Сити, когда убили ту девочку... и чтобы о нем здесь больше не

слыхали. Но это значит потерять Сондру, все здешние связи, дядю, все! Все

потерять! Что за несчастье снова скитаться в поисках пристанища! Опять

придется писать матери о некоторых обстоятельствах, связанных с его

бегством, - ведь впоследствии кто-нибудь отсюда может написать ей и дать

всему гораздо более убийственное объяснение. А что подумают о нем родные?

В последнее время он писал матери, что так преуспевает! Что же у него за

судьба, почему его преследуют неудачи? И неужели его жизнь всегда будет

такой? Бежать то от одного, то от другого и где-то на новом месте опять

начинать все сначала... быть может, только для того, чтобы потом пришлось

бежать от чего-то еще худшего. Нет, он не может снова бежать. Он должен

взглянуть беде прямо в лицо и найти какой-то выход. Должен!

Боже!

Настало пятое июня, и Финчли уехали, как и предупреждала Сондра; но

перед отъездом она не раз напоминала Клайду, чтобы он приготовился поехать

к Крэнстонам на второе или на третье воскресенье (потом она сообщит

точнее). Отъезд Сондры так подействовал на Клайда, что он без нее просто

не знал, куда деваться, как ни угнетали его запутанные отношения с

Робертой. И именно в это время страхи Роберты и ее требования стали такими

настойчивыми, что невозможно было дольше успокаивать ее уверениями, будто

нужно только еще немножко подождать, а он скоро подготовит все, чтобы ей

помочь. Что бы он ни говорил, Роберта понимала: того и гляди, все

откроется и шутить с этим больше нельзя. Она утверждала (хотя это было в

значительной мере подсказано страхом), будто ее фигура настолько уже

изменилась, что ей невозможно больше скрывать свое положение, и девушки,

которые работают вместе с нею на фабрике, очень скоро все узнают. Она уже

не может ни работать, ни спать спокойно, ей больше нельзя здесь

оставаться. Она уже чувствует боли (чистейшая фантазия, плод перепуганного

воображения). Клайд должен, как было условлено, жениться на ней и

немедленно уехать с нею куда-нибудь - близко, далеко, куда угодно, - на то

время, пока не минует эта ужасная опасность. И она согласна, это святая

правда (Роберта теперь почти умоляла), чтобы он оставил ее тотчас после

рождения ребенка, - и больше она ни о чем его никогда не попросит...

никогда! Но теперь, на этой же неделе, никак не позже пятнадцатого, он

должен сделать, как обещал, - позаботиться о ней, пока все не будет

кончено.

Это означало, что Клайду придется уехать с Робертой даже раньше, чем

можно будет навестить Сондру на Двенадцатом озере, уехать, ни разу больше

с нею не повидавшись. А кроме того, он прекрасно знал, что далеко еще не

скопил суммы, необходимой для того, чтобы отважиться на то рискованное

предприятие, на котором настаивала Роберта. Напрасно Роберта сообщила ему,

что у нее отложено больше сотни долларов и можно воспользоваться этими

деньгами после свадьбы или же пустить их на необходимые расходы при

переезде из Ликурга. Клайд понимал и чувствовал только одно: это значит,

что он теряет все. Он должен уехать с нею куда-нибудь, не очень далеко, и

взяться за любую работу, чтобы добывать ей и себе средства к

существованию. Какая ужасная перемена! Крушение всех его великолепных

грез! И все же, напрягая мозг, он не мог придумать ничего лучшего, как

убедить Роберту бросить работу и поехать на некоторое время домой к

родителям; он доказывал - и очень хитро, как думал сам, - что ему нужно

еще несколько недель, чтобы подготовиться к перемене в их жизни. Дело в

том, лживо уверял он, что, несмотря на все усилия, ему еще не удалось

накопить столько денег, сколько он надеялся. Ему нужно по крайней мере еще

три или четыре недели, чтобы собрать ту сумму, которую он считает

необходимой для задуманного ими отъезда. Ведь она сама говорила, что им

понадобится полтораста или двести долларов, не меньше - изрядная сумма в

ее глазах. А у Клайда сверх его еженедельного заработка было отложено

только сорок долларов, и он мечтал употребить их и все, что ему еще

удастся сберечь, на кое-какие расходы, необходимые в связи с

предполагаемой поездкой на Двенадцатое озеро.

И чтобы это туманное предложение о кратковременной поездке Роберты

домой прозвучало убедительнее, Клайд прибавил, что она ведь, наверно, и

сама хочет немного привести себя в порядок. Не может же она пустится в

такое путешествие, включающее и свадьбу и перемену всех знакомств и

связей, не позаботившись как-то о своем гардеробе. Пусть она употребит на

это свои сбережения или хотя бы часть их... Положение Клайда было

отчаянное, и он не останавливался даже перед такими советами. Роберта до

сих пор была слишком не уверена в завтрашнем дне и не решалась шить или

покупать что-либо для себя и для будущего ребенка; но теперь она подумала,

что, какова бы ни была истинная цель его совета, связанного, как и все

советы Клайда, с новой проволочкой, ей и в самом деле следовало бы

потратить две-три недели и с помощью недорогой, но приличной портнихи,

которая иногда помогала ее сестре, сшить себе одно или два подходящих

платья. Можно сшить платье из набивной серой тафты - она видела такое в

кино. В нем она может венчаться, если Клайд сдержит свое слово. Это будет

очень милый наряд; она прибавит к нему модную серую шелковую шляпку с

маленькими полями (и на полях в одном месте - розовые или ярко-красные

вишни) и скромный дорожный костюм из синей саржи; все это, вместе с

коричневыми туфлями и коричневой шляпой, сделает ее нарядной, не хуже

всякой другой невесты.

Эти приготовления означали новую отсрочку и лишние расходы. Клайд мог

еще и раздумать, не жениться на ней, к тому же для них обоих этот

предполагаемый брак был чем-то довольно непривлекательным и мрачным; и,

однако, все это не могло изменить представления Роберты о браке как о

большом событии, о таинстве, которому присущи особая красота и

поэтичность, неотделимые от него даже при таком вот несчастливом стечении

обстоятельств. И - странное дело! - несмотря на тяжелые и натянутые

отношения с Клайдом, она все еще видела его в том же свете, что и вначале.

Он прежде всего Грифитс, юноша из светского общества, хотя и небогатый, -

все девушки ее круга и даже многие, стоящие гораздо выше, были бы

счастливы выйти за него замуж. Пусть ему не хочется на ней жениться, но

все равно он человек значительный. И он единственный, с кем она была бы

совершенно счастлива, если бы он хоть немного любил ее. И, во всяком

случае, когда-то он ее любил. А говорят (она слышала это и от своей матери

и от знакомых), что мужчины, по крайней мере некоторые, нередко совсем

по-другому, с новой нежностью начинают относиться к матери своего ребенка.

Как бы там ни было, а если все, о чем они уговорились, будет в точности

выполнено, то хоть недолго - очень недолго, - но они все же будут вместе,

он поможет ей пережить этот тяжелый кризис, даст свое имя ребенку и

поддержит ее, пока она не сможет снова так или иначе устроиться

самостоятельно.

Итак, на этом она пока и порешила, хотя ее и мучили тревожные

предчувствия и сомнения, потому что она видела, как равнодушен к ней

Клайд.

В таком настроении Роберта через пять дней уехала домой, заранее

написав родителям, что приедет не меньше чем на две недели, чтобы сшить

одно или два платья и отдохнуть немного, так как чувствует себя не совсем

хорошо; Клайд проводил ее до Фонды. У него, в сущности, не было никакой

определенной и приемлемой идеи, и ему казалось, что только молчание, одно

молчание для него теперь единственно важно и существенно. Под грозящим

ножом катастрофы ему необходима возможность думать еще, и еще, и еще,

чтобы никто не принуждал его ни к каким действиям, чтобы его не мучила

ежеминутно мысль о Роберте: ведь когда-нибудь в нервном, неистовом

состоянии она может сказать или сделать что-нибудь такое, что помешает ему

(если он нападет на какую-нибудь спасительную идею) осуществить планы,

связанные с Сондрой.

А в это время Сондра с дачи на Двенадцатом озере писала ему веселые

записки о том, что ждет его в близком будущем, когда он приедет. Голубая

вода... белые паруса... теннис... гольф... верховая езда... катание на

автомобиле. Она обо всем уже сговорилась с Бертиной. И поцелуи, поцелуи,

поцелуи...

Два письма, которые Клайд получил одновременно, еще больше осложнили

положение.

"Сосновый мыс, 10 июня.

Клайди, маленький!

Как поживает мой крошка? Все хорошо? Здесь просто великолепно. Приехало

много народу, и с каждым днем становится все оживленнее. Ресторан "Казино"

и площадка для гольфа уже открыты, и там тоже масса народу. Сейчас Стюарт

и Грэнт на своих лодках отправляются по озеру, - мне слышно, как стучат

моторы. Не задерживайтесь, милый, и приезжайте поскорее. Тут так хорошо,

что и описать нельзя. Ездим верхом по зеленым лесным дорогам, купаемся,

каждый день с четырех часов танцуем в "Казино". Только что замечательно

прокатилась на своем Дикки и после завтрака опять поскачу - отвезу письма

на почту. Бертина сказала, что напишет вам сегодня или завтра и пригласит

на любое воскресенье или на любой другой день, так что, когда Сонда

напишет "приезжайте", вы сейчас же приедете, слышите? А то Сонда вас

накажет, гадкий, милый мальчик!

Наверно, мальчик много работает на этой гадкой фабрике? А Сонда хочет,

чтобы он был здесь... Мы бы ездили и верхом, и на автомобиле, и плавали

бы, и танцевали... Не забудьте захватить свою теннисную ракетку и палки

для гольфа. При "Казино" шикарные площадки.

Сегодня утром, когда я каталась на Дикки, какая-то птичка вылетела у

него из-под копыт. Он испугался и понес, и Сонду всю исхлестало ветками.

Клайду жалко свою бедную Сонду?

Сонда пишет сегодня массу всяких писулек. После завтрака она поедет и

отправит их, а потом пойдет в "Казино" с Бертиной и с Ниной. А Клайд не

хотел бы пойти с нами? Мы бы потанцевали "Тодди". Сонда очень любит эту

песенку. А теперь ей надо одеваться. Завтра напишу еще, гадкий мальчик! А

когда вам напишет Бертина, отвечайте сейчас же. Видите, сколько я тут

наставила точек? Это поцелуи. Большие и маленькие. Все для гадкого

мальчика. Пишите Сонде каждый день, и она тоже будет писать.

Целую много раз".

На это письмо Клайд ответил пылко, в таком же духе и в тот же час, как

получил его. Но чуть ли не с той же почтой, по крайней мере в тот же день,

пришло письмо от Роберты:

"Бильц, 10 июня.

Дорогой Клайд!

Я уже приготовилась лечь спать, но сперва хочу написать тебе несколько

строк. Поездка была такая утомительная, что я теперь почти больна. Прежде

всего, как ты знаешь, мне не очень хотелось ехать одной. Я страшно

расстроена и очень тревожусь, хотя и говорю себе, что теперь у нас все

решено и ты приедешь за мной, как обещал".

(Дочитав до этого места, Клайд с отвращением вспомнил жалкую

деревенскую глушь под Бильцем; к несчастью, именно в этом мире живет

Роберта, и потому он вдруг, как бывало, ощутил жалость и угрызения