Книга первая 6 page

обнаженных и полуобнаженных женщин, и огромные зеркала. На полу лежал

толстый ярко-красный ковер; по всей комнате было расставлено множество

золоченых стульев, в глубине на фоне ярко-красных портьер - пианино, тоже

золоченое. Но ни гостей, ни обитательниц дома здесь не было, - никого,

кроме негритянки.

- Присядьте, пожалуйста, - сказала она. - Будьте как дома. Сейчас

позову мадам.

И она побежала по лестнице налево, крича:

- Мэри! Сэди! Каролина! В гостиной молодые джентльмены.

В эту минуту из двери в глубине комнаты вышла высокая, стройная и

бледная женщина лет тридцати восьми или сорока - очень прямая, изящная и,

видимо, очень властная и умная, в полупрозрачном и все же скромном платье.

- А, здравствуйте, Оскар! - заговорила она со слабой, ободряющей

улыбкой. - И Пол тут? И вы, Дэвис? Пожалуйста, располагайтесь все как

дома. Фанни сейчас придет. Она принесет вам чего-нибудь выпить. У меня

теперь новый тапер - негр из Сент-Джо. Хотите послушать? Прекрасно играет!

И она позвала:

- Сэм!

В это время по боковой лестнице в глубине зала сбежали девять девушек,

разных по возрасту и по внешности, но, по-видимому, не старше двадцати

четырех - двадцати пяти лет, - все в таких нарядах, каких Клайд еще

никогда ни на одной женщине не видал. Они смеялись и болтали, как видно,

очень довольные собой, и ничуть не стыдились своей внешности, так

поразившей Клайда; между тем их одеяния были необычны: от легчайшего

неглиже, пригодного разве что для будуара, до несколько более пристойного

как будто, но не менее откровенного бального туалета. И какие разные были

эти девушки: худые и толстые, среднего роста, высокие и маленькие,

брюнетки, блондинки и рыжие. И все они казались очень юными, и все ласково

и восторженно улыбались гостям.

- Здравствуй, милый! Как дела? Потанцуем?

Или:

- Хочешь чего-нибудь выпить?

Клайду, которого воспитывали в большой строгости, прививая ему понятия,

не допускавшие посещения подобных мест, то, что он увидел, должно было бы

показаться отвратительным. Однако от природы он был таким чувственным и

романтичным и в нем так настойчиво звучал давно подавляемый голос пола,

что теперь он был не возмущен, а, наоборот, очарован. Его занимала сейчас

телесная пышность почти всех этих фигур, хотя бы ими и управлял тупой и

лишенный романтики ум. В конце концов здесь все же была красота:

бесстыдная, чисто плотская, обнаженная и доступная. И не нужно было

преодолевать какие-то настроения, нарушать какие-то запреты, чтобы

сблизиться с любой из этих девушек... Одна из них, очень миленькая

брюнетка, одетая в черное с красным и с красной лентой на лбу, держалась

запросто с Хигби и уже танцевала с ним в глубине комнаты под джазовый

мотив, который кто-то бестолково барабанил на пианино.

И Ретерер, к удивлению Клайда, уже сидел в позолоченном кресле, а на

коленях у него полулежала высокая девица с очень светлыми волосами и

голубыми глазами. Она курила папиросу и притопывала золочеными туфельками

в такт мотиву. Поразительное, сказочное зрелище - казалось Клайду! А перед

Хеглендом стояла, подбоченясь и расставив ноги, пухлая, миловидная девица

немецкого или скандинавского типа. И Клайд слышал, как она спрашивала

высоким пискливым голосом: "Поухаживаешь за мной сегодня?" Но на Хегленда,

по-видимому, не очень действовали эти заигрывания: он равнодушно покачал

головой, и девушка отошла к Кинселле.

Пока Клайд глядел и размышлял, хорошенькая блондинка лет двадцати

четырех - ему она показалась моложе - придвинула стул и села рядом с ним.

- Вы не танцуете? - спросила она.

Клайд нервно покачал головой.

- Хотите, научу?

- У меня все равно не получится.

- Да это же совсем нетрудно! Пошли!

Но Клайд решительно отказался, хотя ее любезность была ему приятна.

- Ну, может, выпьете? - предложила она тогда.

- Непременно, - любезно согласился он.

Девица сделала знак негритянке, и через минуту перед ними оказался

столик, а на нем бутылка виски и содовая. Клайд едва не онемел от испуга.

У него в кармане всего сорок долларов, а он слышал от других, что здесь

каждый бокал стоит не меньше двух долларов. Подумать только, что он тратит

такие деньги! И угощает такую женщину! А дома у него мать, сестра,

братишка, и они едва сводят концы с концами... И все же он заказывал и

платил, чувствуя, что он ужасно, невозможно расточителен, прямо устроил

какую-то оргию... Но раз уж он здесь, надо держаться до конца.

Притом Клайд заметил, что девушка и в самом деле хорошенькая. На ней

было вечернее платье из голубого бархата, туфли и чулки того же цвета, в

ушах голубые серьги. Открытые плечи, шея и руки были полные и нежные.

Особенно смущали Клайда глубокий вырез ее платья - он едва осмеливался

смотреть в ту сторону - и ее накрашенные щеки и губы - вернейшие приметы

продажной женщины. Однако она не казалась слишком навязчивой, наоборот, -

держалась очень просто и с интересом смотрела в его глубокие, темные

глаза, полные тревоги.

- Вы тоже работаете в "Грин-Дэвидсон"? - спросила она.

- Да, - ответил Клайд, всячески стараясь показать, что все это для него

не ново и что он уже не раз бывал в таких местах, в такой же обстановке. -

А откуда вы знаете?

- Я знаю Оскара Хегленда. Он здесь бывает. Он ваш Друг?

- Да. То есть мы вместе работаем в отеле.

- Но вы раньше здесь не бывали?

- Нет, - быстро ответил Клайд и тут же мысленно спросил себя, откуда

она знает, что он не был здесь раньше.

- Я так и думала. Я уже видела почти всех остальных, а вас ни разу не

видала. Вы недавно в отеле, правда?

- Да, - сказал Клайд не без досады. Он поминутно то морщил лоб, то

супил брови в непроизвольной гримасе: это бывало с ним всегда, когда он

нервничал или глубоко задумывался. - Ну и что же?

- Да ничего. Просто я сразу догадалась. Вы не похожи на них, совсем

другой.

Она улыбнулась странно и ласково. Клайд не понял ни этой улыбки, ни

настроения девушки.

- Чем же я другой? - хмуро и сердито спросил он, отпивая из бокала.

- Одно я знаю наверняка, - продолжала она, не обратив внимания на его

вопрос, - вы не очень-то любите таких девушек, как я. Правда?

- Нет, почему же... - сказал он уклончиво.

- Нет, не любите. Я вижу. Но вы мне все равно нравитесь. Мне нравятся

ваши глаза. Вы не такой, как все эти ребята, - благороднее, добрее. Я уж

вижу, что вы другой.

- Ну, не знаю, - ответил Клайд, очень довольный и польщенный.

Он все продолжал морщить лоб. Возможно, эта девушка не такая уж плохая,

как он думал. Она умнее других, как-то утонченнее. И костюм у нее не такой

бесстыдный. И она не набросилась на него, как другие на Хегленда, Хигби,

Кинселлу и Ретерера. Теперь почти все его товарищи сидели на стульях или

диванах, держа на коленях девиц. Перед каждой парой стоял столик с

бутылкой виски.

- Смотрите-ка, кто пьет виски! - крикнул Кинселла тем, кто еще мог

обратить внимание на его слова, и указал глазами на Клайда.

- Не надо меня бояться, - говорила девушка, в то время как Клайд,

испуганный и очарованный, смотрел на ее руки, шею, на слишком открытую

грудь. - Я не очень давно этим занимаюсь, и не была бы я здесь, да вот не

везло мне в жизни. Мне бы хотелось жить дома с родными, но теперь они меня

не возьмут.

Она с серьезным видом опустила глаза, думая главным образом о том,

какой неопытный и глупый этот Клайд - совсем желторотый птенец. И еще она

думала о деньгах, которые он у нее на глазах вынимал из кармана, -

изрядная пачка... И еще о том, что он и правда миленький: не то чтобы

очень красивый или сильный, но славный.

А Клайд в эту минуту думал об Эсте, о том, куда она уехала и где она

теперь? Кто знает, что с ней? Что могло с ней произойти? Может быть, и с

этой девушкой случилось такое же несчастье, как с его сестрой? В нем росло

искреннее, хотя и немного презрительное сочувствие, и он смотрел на

сидящую рядом девушку, словно желая сказать: "Бедняжка". Но сейчас он не

решался вымолвить ни слова, не решался ни о чем спросить.

- Вот вы, молодые люди, приходите в такие дома, как наш, и всегда

думаете о нас очень плохо, я ведь знаю. А мы вовсе не такие скверные.

Клайд все морщил лоб. Может быть, и в самом деле она не такая уж

скверная? Она падшая женщина, конечно... испорченная, но хорошенькая.

Время от времени он посматривал на остальных девиц, и ни одна ему не

нравилась так, как эта. И она находит, что он лучше других, благороднее, -

так она сказала. Комплимент попал в цель.

Она наполнила бокал Клайда и заставила его выпить вместе с ней.

Тем временем явились новые гости, и новые девушки вышли из загадочных

глубин дома им навстречу.

Клайд заметил, что Хегленд, Ретерер, Кинселла и Хигби таинственно

скрылись куда-то по задней лестнице, отделенной от зала тяжелыми

портьерами. И когда появились новые гости, девушка предложила Клайду

перейти на диван в глубине комнаты, где было меньше света.

Здесь она придвинулась к нему вплотную, погладила по руке и, наконец,

взяв его под руку и тесно прижимаясь, спросила, не хочет ли он посмотреть,

как мило обставлены комнаты во втором этаже.

И Клайд, видя, что он остался здесь один из всей компании и никто за

ним не наблюдает, позволил льнувшей к нему девушке увлечь его по

занавешенной лестнице наверх, в маленькую розово-голубую комнату. И все

время он твердил себе, что делает преступный и опасный шаг и что это может

кончиться для него большой бедой. Вдруг он схватит какую-нибудь ужасную

болезнь. Или девушка потребует с него больше, чем он может заплатить. Он

боялся девушки, себя, всего на свете... безмерно волновался и чуть не

потерял дар речи, одолеваемый страхами и сомнениями. И все же он шел, и,

как только дверь закрылась за ним, эта прекрасная, грациозная Венера с

округлыми формами обернулась и обняла его; потом спокойно стала перед

большим зеркалом, в котором он мог видеть ее всю, и начала раздеваться...

Приключение это подействовало на Клайда так, как оно только и могло

подействовать на новичка, глубоко чуждого всему этому миру. Правда, острое

любопытство и непреодолимое желание привели его сюда и заставили поддаться

соблазну, но строгие моральные правила, которые ему издавна внушали, и

характерное для него отвращение ко всему грубому, не эстетичному,

заставляли его смотреть на все, что произошло, как на нечто, несомненно,

унизительное и греховное. Наверно, родители были правы, когда утверждали в

своих проповедях, что это низменно и постыдно.

Все же это приключение и мир, в котором оно произошло, теперь, когда

все было уже позади, приобретали в глазах Клайда какую-то грубую языческую

красоту, своеобразное вульгарное очарование. И пока другие, более яркие

впечатления не заставили побледнеть это воспоминание, Клайд против воли

возвращался к нему с большим интересом и даже удовольствием.

К тому же он повторял себе, что теперь, зарабатывая так много денег, он

может ходить, куда угодно, и делать, что угодно. Ему незачем идти снова в

тот дом, если не хочется, - он может найти другие места, возможно не такие

бесстыдные, более утонченные. Ему не хотелось бы идти опять вместе со всей

компанией. Лучше бы просто найти себе какую-нибудь девушку, вроде тех, с

которыми он видел Зиберлинга и Дойла. Таким образом, несмотря на все

тревожные мысли, мучившие Клайда в ту ночь, он быстро освоился с новым

источником удовольствия, если и не с обстановкой, в которой его познал. Он

должен, как Дойл, найти себе девушку нестрогих правил и тратить на нее

деньги. И Клайд с нетерпением ждал удобного случая, чтобы осуществить свои

планы.

Интересам и желаниям Клайда в это время вполне отвечало то

обстоятельство, что и Хегленд и Ретерер, хотя втайне и чувствовали его

превосходство, а может быть, именно поэтому, стали относиться к нему с

особенным вниманием: ухаживали за ним, вовлекали его во все свои дела и

развлечения. Так, вскоре после того первого приключения Ретерер пригласил

Клайда к себе, и Клайд с первого же взгляда понял, что семья Ретерера жила

совсем иначе, чем его собственная.

У Грифитсов все было строго и степенно: всегда чувствовалась

сосредоточенность людей, живущих под давлением религиозных догм и

убеждений. В доме у Ретерера было как раз наоборот. Мать и сестра его не

чужды были известных если не религиозных, то моральных убеждений, однако

смотрели на жизнь довольно свободно, - а моралист, пожалуй, сказал бы

"беспринципно". Тут никогда и речи не было о каких-либо строгих

нравственных устоях, о твердой линии поведения. И потому Ретерер и его

сестра Луиза (она была на два года моложе его) поступали так, как им

нравилось, и не слишком задумывались на этот счет. Но Луиза обладала

достаточным умом и характером, чтобы не броситься на шею первому

встречному.

Любопытней всего, что Клайд, несмотря на некоторую утонченность,

заставлявшую его смотреть косо на большую часть того, что его окружало,

был пленен безыскусственностью и свободой открывавшейся перед ним жизни.

По крайней мере среди этих людей он волен был поступать так, как ему

доныне никогда еще не приходилось, и мог держаться непринужденнее, чем

когда-либо. Особенно приятно было ему, всегда нервному и неуверенному в

обращении с девушками, что теперь он почти освободился от сомнений в своей

привлекательности. До сих пор, несмотря на свой недавний первый визит в

храм любви, куда Хегленд и остальные показали ему дорогу, Клайд был

убежден, что у него нет ни ловкости, ни обаяния, необходимых, чтобы

нравиться девушкам. Стоило какой-нибудь девушке оказаться рядом или хотя

бы направиться в его сторону, как он уже чувствовал себя совсем

подавленным: его бросало в холод, в нервную дрожь, он глупел и

окончательно терял способность разговаривать или шутить, как другие

молодые люди. Но теперь, бывая у Ретереров, он получил полную возможность

испытать, сумеет ли он побороть свою застенчивость и нерешительность.

В этом доме постоянно собирались друзья самого Ретерера и его сестры

Луизы, более или менее одинаково смотревшие на жизнь. Здесь танцевали,

играли в карты, беззастенчиво флиртовали. До сих пор Клайд не представлял

себе, что родители могут быть такими снисходительными или равнодушными в

вопросах поведения и нравственности, как миссис Ретерер. Он не представлял

себе, чтобы какая-либо мать могла одобрять такие свободные товарищеские

отношения между юношами и девушками, какие существовали в доме Ретереров.

Но очень скоро, благодаря дружеским приглашениям Ретерера, он

почувствовал себя частью этой компании; на членов ее он смотрел несколько

свысока за их распущенность, за не слишком правильную речь, но, с другой

стороны, его привлекала их непринужденность, общительность, уменье

веселиться. В этой компании он наконец-то может выбрать себе подругу, лишь

бы хватило смелости! И Клайд вскоре попытался осуществить это при

поддержке Ретерера, его сестры и всех их знакомых; случай представился в

первое же его посещение Ретереров.

Луиза Ретерер служила в мануфактурном магазине и часто опаздывала домой

к обеду. В этот день она не могла прийти раньше семи часов, и обед поэтому

отложили. Тем временем к Луизе зачем-то зашли две ее подруги и, застав

вместо нее Ретерера и Клайда, расположились как дома, заинтересованные

Клайдом и его новым костюмом. Но Клайд, одновременно и жаждавший общества

девушек, и робевший перед ними, держался нервно и отчужденно, а подругам

Луизы показалось, что он высокомерен и заносчив. Обиженные, они решили

показать себя во всем блеске и вскружить ему голову - никак не меньше.

Клайду очень понравилась их грубоватая веселость, и его быстро очаровала

одна из них - Гортензия Бригс, хорошенькая и крайне самоуверенная

брюнетка, которая, подобно Луизе, была всего лишь простой продавщицей в

большом магазине. И все же Клайд сразу увидел, что она довольно вульгарна

и грубовата и совсем не похожа на девушку, о какой он мечтал.

- Как, она еще не пришла? - воскликнула Гортензия, поздоровавшись с

Ретерером и взглянув на Клайда, который стоял у окна и смотрел на улицу. -

Какая досада! Ну, мы чуточку подождем, если вы не возражаете.

Эти слова сопровождались кокетливыми ужимками, ясно говорившими: "Кто

же будет возражать против нашего присутствия!"

Она подошла к зеркалу, любуясь собой, и стала перед ним охорашиваться.

А ее подруга, Грета Миллер, прибавила:

- Конечно, подождем. Надеюсь, вас не выгонят до ее прихода. Мы не

обедать пришли. Мы думали, вы уже покончили с едой.

- С чего это вы взяли, что вас отсюда выгонят? - развязно ответил

Ретерер. - Кто же вас отсюда выгонит, раз вам тут нравится? Садитесь,

заведите граммофон, вообще делайте, что хотите. Скоро будем обедать, и

Луиза вот-вот явится.

Познакомив девушек с Клайдом, он вернулся в столовую дочитывать газету.

А Клайд под их взглядами сразу почувствовал себя брошенным в утлой шлюпке

на произвол судьбы среди неведомого моря.

- Не говорите мне про еду! - воскликнула Грета Миллер, спокойно

разглядывая Клайда, как будто решая про себя, стоит ли он внимания, и,

решив, что стоит, пояснила: - Сколько нам сегодня придется съесть: и

мороженое, и пирог, и пирожные, и сандвичи. Мы как раз пришли предупредить

Луизу, чтобы она не очень наедалась. Знаешь, Том, Китти Кин справляет день

рожденья. У нее будет огромный пирог и много всякой всячины. Ты ведь

придешь туда потом, правда? - закончила она, подумав, что, может быть, с

Ретерером придет и Клайд.

- Вряд ли, - спокойно ответил Ретерер. - Мы с Клайдом надумали после

обеда пойти в театр.

- Ну и глупо, - вставила Гортензия Бригс главным образом для того,

чтобы привлечь к себе внимание, центром которого до сих пор была Грета.

Гортензия все еще стояла у зеркала и теперь обернулась, чтобы послать

обольстительную улыбку всем и особенно Клайду, в чью сторону, как ей

казалось, уже закинула удочку ее подруга. - По-моему, глупость - идти в

театр, когда можно пойти с нами к Китти и потанцевать.

- Конечно, вы только о танцах и думаете - и вы обе, и Луиза, - заметил

Ретерер (он умел иногда быть весьма здравомыслящим человеком). - Прямо

удивительно, как вам только не хочется иной раз отдохнуть. Вот я целый

день на ногах и подчас не прочь посидеть.

- Не говорите мне про отдых! - заявила Грета Миллер с надменной улыбкой

и сделала па влево, словно готовясь заскользить в танце. - У нас эта

неделя сплошь занята. Жуть! - Она закатила глаза и трагически сжала руки.

- Просто ужас, сколько нам придется танцевать этой зимой, - правда.

Гортензия? По четвергам, по пятницам, по субботам и воскресеньям. Ну и ну!

Вот ужас, правда?

Она кокетливо отсчитывала дни по пальцам и улыбалась Клайду, точно ища

у него сочувствия.

- Угадай, Том, где мы на днях были, - Луиза с Ральфом Торпом, Гортензия

с Бертом Гетлером и я с Вилли Бэсиком! У Пэгрена на Уэстер-авеню. Видел бы

ты, сколько там было народу! Мы танцевали до четырех утра. Я думала, у

меня ноги отвалятся. Даже не помню, когда я так уставала.

- Да уж! - вмешалась Гортензия, трагически воздев руки к небесам. - Я

думала, что не смогу работать на следующее утро. У меня до того слипались

глаза, я насилу различала покупателей. А мама как волновалась! Просто

ужас! Она до сих пор не может прийти в себя. По субботам и по воскресеньям

еще ничего, но теперь мы танцуем и на неделе, а мне наутро в семь часов

вставать, и уж тут мне от мамы так достается - ну и ну!

- Я ее хорошо понимаю, - сказала миссис Ретерер, которая как раз вошла

с блюдом картофеля и хлебом. - Вы захвораете, если не дадите себе

передышки, и Луиза тоже. Я все говорю ей, что она не сможет работать и

потеряет место, если будет так мало спать. Но она все равно как Том:

сколько я ни говорю - ни капельки не слушается.

- Ну, мама, ты же знаешь, какая у меня работа, не могу я рано приходить

домой, - только и ответил Ретерер.

- Да я умерла бы с тоски, если б мне пришлось просидеть вечер дома! -

воскликнула Гортензия Бригс. - Целый день работаешь, надо же и

повеселиться немножко.

"Как у них приятно в доме, - думал Клайд. - Как легко, свободно! И как

задорно и весело держатся эти девушки. Очевидно, их родители не находят в

этом ничего дурного". Вот если бы у него была такая хорошенькая подруга,

как эта Гортензия Бригс, с маленьким чувственным ротиком и блестящими

дерзкими глазами...

- Хватит с меня, если я два раза в неделю отосплюсь, - заявила Грета

Миллер. - Отец думает, я сумасшедшая, а мне просто вредно много спать.

Она весело рассмеялась. А Клайд слушал ее с восхищением, хоть она и

пересыпала свою речь неправильными и вульгарными оборотами. Вот воплощение

юности, веселья, свободы и любви к жизни!..

В эту минуту входная дверь распахнулась, и быстро вошла Луиза Ретерер,

стройная, крепкая девушка среднего роста, в накидке на красной подкладке и

в мягкой голубой фетровой шляпе, надвинутой на глаза. Луиза была подвижнее

и энергичнее своего брата, мягче обеих своих подруг, и притом не менее

хорошенькая.

- Вот у нас кто! - воскликнула она. - Эти две девчонки и домой

прилетели раньше меня! А я сегодня застряла из-за путаницы в отчетной

книжке. Пришлось объясняться в конторе. И совсем я не виновата, можете

поверить. Просто они не разбирают мой почерк. - И тут только заметив

Клайда, она воскликнула: - Держу пари, что я знаю, кто это! Вы - мистер

Грифитс! Том много про вас говорил. Я все удивлялась, почему он вас раньше

не привел.

И Клайд, крайне польщенный, пробормотал, что он рад был бы

познакомиться раньше.

Обе гостьи вместе с Луизой удалились в маленькую спальню, чтобы о

чем-то посовещаться, но вскоре снова появились и после настойчивых

уговоров, в которых, в сущности, не было надобности, решили остаться.

Клайд благодаря их присутствию очень оживился, повеселел и всячески

старался произвести приятное впечатление и завязать дружбу с девушками. А

все три девушки, находя его симпатичным, так усиленно старались

понравиться ему, что он первый раз в жизни почувствовал себя свободно в

женском обществе, и к нему вернулся дар речи.

- Мы пришли предупредить тебя, чтобы ты не слишком много ела, а сами

уселись обедать, - со смехом говорила Грета Миллер Луизе. - А у Китти

будут и пироги, и пирожные, и всякие вкусные вещи.

- Да, и после всего этого надо будет танцевать! - прибавила Гортензия.

- Помоги нам боже, одно могу сказать!

Ее рот и особенно улыбка казались Клайду прелестными; он был вне себя

от восторга. Удивительная, очаровательная девушка! Она так поразила его,

что он чуть не захлебнулся кофе. Он рассмеялся в приступе неудержимого

веселья.

В этот миг она обернулась к нему и воскликнула:

- Смотрите, что я с ним сделала!

- Вы еще гораздо больше сделали! - сказал Клайд, ощущая внезапный

прилив вдохновения и храбрости. В обществе Гортензии он вдруг почувствовал

себя дерзким и смелым, хотя и немного поглупевшим, и прибавил: - Знаете,

тут столько красивых девушек, что у меня голова кружится!

- Ну, не сдавайся так быстро, - добродушно предостерег Ретерер. - Они

зацапают тебя и заставят водить их, куда им вздумается. Лучше не

связывайся.

И в самом деле, Луиза Ретерер, нисколько не смущаясь тем, что сказал

брат, обратилась к Клайду:

- Вы, конечно, танцуете, мистер Грифитс?

- Нет, я не умею, - ответил Клайд, мгновенно отрезвленный этим

вопросом; в эту минуту он от души пожалел, что не обладает столь

необходимым качеством. - Но сейчас мне ужасно хотелось бы уметь, -

галантно прибавил он и почти умоляюще взглянул сначала на Гортензию, а

затем на Грету Миллер и Луизу.

Все сделали вид, что не заметили этого предпочтения, хотя оно приятно

пощекотало самолюбие Гортензии. Она еще не была уверена, так ли уж ее

интересует Клайд, но столь легко и с таким блеском восторжествовать над

подругами - это уже кое-что! И подруги это почувствовали.

- Да, плохо дело. - Теперь, уверенная, что Клайд предпочитает ее

остальным, она говорила с ним равнодушно и несколько свысока. - Если бы вы

танцевали, вы и Том могли бы пойти с нами. У Китти почти все время будут

танцевать.

Клайд был уничтожен. Подумать только: эта девушка, к которой его влечет

сильнее, чем ко всем остальным, так легко отталкивает его со всеми его

мечтами и желаниями только потому, что он не умеет танцевать. И во всем

виновато его проклятое воспитание. Он чувствовал себя разбитым, обманутым.

Каким простофилей они его считают! Вот и Луиза смотрит удивленно и

равнодушно.

Но тут Грета Миллер, которая нравилась ему меньше, чем Гортензия,

пришла к нему на помощь:

- Можно и научиться, - это не так уж трудно. Если хотите, я после обеда

в пять минут вас обучу. Надо только запомнить несколько па. И тогда вы

сможете пойти с нами, если хотите.

Клайд обрадовался и стал благодарить. Он непременно научится танцевать

- здесь или в другом месте, при первом же удобном случае. Почему он раньше

не пошел в школу танцев, спрашивал он себя. Но особенно огорчало его

видимое равнодушие Гортензии - и это после того, как он ясно показал, что

она ему нравится. Может быть, он потому и не интересует ее, что существует

этот Берт Гетлер, которого тут поминали и с которым она ходила танцевать.

Ну до чего ему всегда не везет в этих делах!

Но когда обед кончился и все еще разговаривали, сидя за столом, именно

Гортензия завела граммофон и первая предложила дать ему урок танцев: она и

тут не хотела позволить сопернице одержать над нею верх. Клайд ей вовсе не

нравился, во всяком случае не так, как Грете. Но если подруга намерена

добиться успеха таким способом, то почему бы ее не опередить? И вот, пока

Клайд удивлялся перемене в поведении Гортензии и вообразил уже, будто она

относится к нему лучше, чем ему казалось, она взяла его за руки, думая при

этом, что он чересчур застенчив. Она обвила его руку вокруг своей талии,

другую руку вложила в свою, держа ее на уровне плеча, и, приказав ему

внимательно следить за каждым движением ног; начала показывать основные па

танца. Но как ни был он усерден и благодарен, почти смешон в своем

напряженном усердии, Гортензии он не очень нравился: она находила, что он

простоват и слишком юн. И все же было в нем что-то милое, что вызывало у

нее желание помочь ему. Скоро он уже танцевал с ней совсем легко, а потом

танцевал и с Гретой и с Луизой, но все время думал только о Гортензии. В

конце концов все признали, что он достаточно наловчился и может идти с

ними, если хочет.

Клайду непременно хотелось оставаться возле Гортензии и еще потанцевать

с нею. И хотя в это время появились три молодых человека, в том числе

пресловутый Берт Гетлер, готовые сопровождать девиц к Китти, и хотя он еще

раньше уговорился с Ретерером пойти в театр, - Клайд не мог скрыть желания

отправиться с остальными, так что Ретерер в конце концов согласился

оставить мысль о театре. Вскоре вся компания вышла из дома, и Клайд,

огорченный тем, что он не может идти с Гортензией, которую сопровождал

Гетлер, немедленно возненавидел соперника; все же он старался быть

любезным с Луизой и Гретой, которые оказывали ему достаточно внимания,

чтобы он мог чувствовать себя свободно. Ретерер заметил его увлечение

Гортензией и, улучив удобную минуту, когда они остались вдвоем, шепнул