Глава 27. Первым пришел массивный медлительный пожилой тралтан

Первым пришел массивный медлительный пожилой тралтан. Лиорен сказал Хьюлитту, что это Торннастор – Главный патофизиолог. Они наблюдали за тралтаном, как только тот появился из бокового коридора в тридцати метрах от двери помещения, где должно было состояться совещание диагностов. Не глянув в сторону разведчиков и не сказав им ни слова, он вошел в комнату.

– Нет? – спросил падре.

– Нет, – отозвался Хьюлитт. – Но почему он на нас не обратил никакого внимания? Не такие уж мы маленькие, да и в коридоре больше никого нет.

– У него столько разумов.... – начал было Лиорен, но оборвал себя. – Еще трое идут. Конвей и Главный психолог, как мы уже знаем, чисты. С ними кельгианин – диагност Куррзедет. Нет?

– Нет, – покачал головой Хьюлитт.

Конвей, проходя мимо них, кивнул. О'Мара хмуро зыркнул, а Куррзедет поинтересовался:

– Почему падре и этот землянин-ДБДГ так пялятся на меня?

– Потому, – сухо ответил О'Мара, – что сейчас им больше нечем заняться.

В коридор въехала машина-рефрижератор, принадлежавшая, как сообщил Лиорен, диагносту Землику. Возанин привык жить при сверхнизкой температуре в метановой среде. Его кристаллический обмен веществ, по идее, не должен был подойти вирусу-целителю. От средства передвижения, которым пользовался Землик, потянуло жутким холодом. Сам же Хьюлитт после того, как мимо него прошествовал О'Мара, напротив, просто-таки пылал.

– И как только удалось, – фыркнул он, когда дверь за Земликом закрылась, – такому язвительному, дурно воспитанному, поистине отвратительному человеку занять пост Главного психолога госпиталя? Как вышло, что до сих пор ни один сотрудник не оторвал ему голову, как это хочется сделать мне сейчас?

Лиорен вытянул перед собой одну из срединных конечностей и проговорил:

– А это – полковник Скемптон, он тоже землянин-ДБДГ. Он в госпитале отвечает за снабжение, эксплуатацию и вообще за все, что не имеет отношения к медицине. Он самый старший по званию офицер Корпуса Мониторов в госпитале. Думаю, вы не станете спорить со мной в том, что он никогда не был носителем вируса?

– Не стану, – согласился Хьюлитт. – Но все-таки я не понимаю, почему вместо О'Мары не работает кто-нибудь вроде Приликлы? Приликла милый, дружелюбный, приятный, и он на самом деле сочувствует пациентам. И еще... я хотел спросить об эмпатии. Почему его эмпатическая способность не срабатывает на диагностах? Или я добавил еще три вопроса к тем, на которые вы не будете отвечать?

Падре не смотрел на Хьюлитта. Взгляд всех своих четырех глаз он устремил вдаль.

– На последние ваши три вопроса у меня есть один ответ, и я его вам представлю, поскольку он не имеет отношения к нынешней ситуации. Простите, если буду прерываться в связи с прибытием диагностов.

Во-первых, – начал Лиорен, – Приликла чересчур хрупок и чувствителен для того, чтобы трудиться на посту Главного психолога, а О'Мара не мягок, но тоже чувствителен и заботлив...

– Чувствителен и заботлив? – изумленно переспросил Хьюлитт. – У меня что, транслятор испортился?

– У нас мало времени, – укоризненно сказал падре. – Вы хотите меня послушать или поговорить о майоре О'Маре?

– Простите, – извинился Хьюлитт. – Я вас слушаю.

Лиорен принялся объяснять. Будучи Главным психологом госпиталя, О'Мара отвечал за психологическое здоровье персонала, состоявшего из десяти с лишним тысяч медиков и технических работников. По причинам административного характера он носил ранг майора, вследствие чего относился к разряду младших офицеров Корпуса Мониторов. Однако его заслуги в деле обеспечения гладкой, бесперебойной работы такого множества разнообразных и потенциально враждебных существ под одной крышей было трудно переоценить, и власть его в этом плане была неограниченной, а авторитет – непререкаемым.

Следовало отметить, что, даже при самом высочайшем уровне взаимной терпимости и уважения среди сотрудников любых уровней и несмотря на то, что еще до приема на стажировку все они проходили жесточайший психологический скрининг, все равно время от времени нависала угроза возникновения межличностных трений из-за незнания или недопонимания культуры или традиций существ других видов. Кроме того, у сотрудника мог развиться невроз, который, если его не вылечить, мог сказаться в конце концов на психике этого сотрудника и его профессиональных качествах.

В обязанности майора входило обнаружение и ликвидация подобных проблем загодя, до того, как они смогли бы угрожать жизни или психике сотрудника. Если же лечение не давало желаемых результатов, то потенциально опасных сотрудников отсылали из госпиталя. Из-за этой постоянной слежки, поисков признаков неверного, нездорового мышления, которые вверенные О'Маре сотрудники осуществляли с таким рвением, он стал самым ненавистным членом персонала. Однако Главному психологу повезло вдвойне: во-первых, он никогда не искал чьего-либо восхищения, а во-вторых, обожал свою работу.

На О'Маре лежит и особая, личная ответственность, – чуть подумав, пояснил Лиорен, – заключающаяся в охране психики диагностов, которые одновременно обладают... А вот идет диагност-мельфианин, Эргандхир. Когда мы с ним разговаривали в последний раз, он был носителем семи мнемограмм. Испытываете ли вы чувство узнавания при его приближении?

Хьюлитт дождался, пока мельфианин процокает мимо них на четырех покрытых жестким панцирем лапах и закроет за собой дверь, и ответил:

– Нет. И он тоже сделал вид, что не заметил нас. А судя по тому, что вы только что сказали, я понял, что вы с ним знакомы.

– Мы очень хорошо знакомы, – не стал отрицать Лиорен. – И я должен сделать вывод о том, что сейчас в сознании Эргандхира преобладает мышление кого-то из доноров мнемограмм – того, кто со мной незнаком и никогда уже не познакомится, потому что тот доктор уже давно умер.

– Ужасно не хочется задавать еще один вопрос, – почти простонал Хьюлитт. – Но может быть, вы все-таки объясните?

– Это имеет отношение к ответу на первый вопрос, – объяснил Лиорен, – и я попытаюсь на него ответить...

Получение мнемограмм, судя по пояснениям Лиорена, представляло собой весьма сомнительное удовольствие, однако являлось необходимым, потому что ни одному существу нечего было и надеяться удержать в собственном мозгу все данные по физиологии и клинике, необходимые для лечения пациентов в таком универсальном госпитале. Эту сложную задачу решили с помощью мнемограмм, представлявших собой полнейшие записи памяти величайших медиков прошлого, принадлежащих к тому же виду, что и пациент, лечение которого предстояло осуществить специалисту-реципиенту мнемограммы. Если врачу-землянину нужно было лечить пациента-кельгианина, он получал мнемограмму по физиологии ДБЛФ, которую стирали из его сознания по завершении лечения. Старшие врачи, занимавшиеся обучением практикантов, зачастую вынуждены были удерживать в своем сознании в течение длительного времени по две-три мнемограммы, и им это не очень нравилось. Утешать себя они могли только тем, что диагностам не слаще.

Диагносты считались медицинской элитой госпиталя. Диагносты относились к тем избранным, чья психика считалась достаточно устойчивой для того, чтобы выдержать одновременно до десяти мнемограмм. Этим перегруженным информацией гениям приходилось заниматься оригинальными исследованиями в области ксенологической медицины, диагностикой и лечением новых заболеваний у существ, ранее неизвестных науке.

В госпитале ходила поговорка, автором которой, как поговаривали, был не кто иной, как сам О'Мара. Заключалась она в том, что тот, у кого хватило ума стать диагностом, настоящий безумец.

– Тут надо понять, что в мнемограммы включены не только знания по физиологии, – продолжал пояснения Лиорен. – К ним примешиваются память и личностные особенности донора. Фактически диагност добровольно приобретает самую тяжелую форму множественной шизофрении. Его сознание оккупируют чужеродные личности, настолько отличающиеся от реципиента мотивацией поступков и характером, что... Конечно, гении в любой области редко бывают приятными в общении. Правда, доноры не довлеют над мышлением или функциями организма реципиента, но тот диагност, у которого есть проблемы с устойчивостью и интеграцией личности, порой способен уверовать в точку зрения кого-либо из доноров и тогда перестает владеть собой в полной мере. Одно уже то, что ты ходишь на двух ногах, а твое сознание настаивает на том, что у тебя их шесть, плохо само по себе, но куда хуже чужие капризы в отношении выбора пищи и сны, которые приходят, когда реципиент не в состоянии управлять своим сознанием. Страшнее же всего чужие сексуальные фантазии. От них действительно можно ополоуметь.

Так что с некоторыми диагностами, – заключил падре, – у О'Мары забот хватает.

Хьюлитт, немного подумав, изрек:

– Теперь я понимаю, почему патофизиолог Мерчисон сострила насчет того, что ее муж рассеян сразу за нескольких, и почему Приликла так сокрушался насчет трудности выявления эмоционального излучения вируса-целителя, если его носителем будет диагност. Но трудно поверить, что...

Он не договорил, потому что в поле зрения появился еще один диагност. Этот извивался и двигался ползком в прозрачном скафандре с откинутым шлемом. Лиорен пояснил, что это – креппелианский октопоид, теплокровная амфибия, способная дышать не только на суше, но и под водой. Состояние его кожных покровов, характерное для преклонного возраста, было таково, что на данный момент ему удобнее дышать воздухом, но так, чтобы тело при этом было погружено в воду. Как звали октопоида, Хьюлитт не понял. Даже через транслятор его имя прозвучало как какое-то еле слышное чихание. Как только Лиорен и Хьюлитт пришли к согласию по поводу того, что октопоид никогда не был носителем вируса, Лиорен проговорил в коммуникатор:

– Только что вошел последний, майор. За исключением Землика, которого мы не смогли разглядеть за его защитной оболочкой, всех диагностов и полковника Скемптона можно исключить.

– Хорошо, падре, – прозвучал голос О'Мары. – Немедленно продолжайте поиски.

Двое разведчиков тронулись по коридору, провожаемые страшным гамом из-за закрытой двери, но транслятор Хьюлитта ничего из этих звуков не понял. Лиорен объявил:

– Следующий пункт – палата АУГЛ. А во что это вам трудно поверить?

– Вы только не обижайтесь, – смущенно проговорил Хьюлитт. – Но мне кажется... у вас такая профессия, что вы слишком добры к Главному психологу. Никто не убедит меня в том, что этот злобный, дурно воспитанный, не умеющий владеть собой и бесчувственный человек на самом деле мягок и чуток. Ему ни до кого нет дела, он заботится только о себе. И всякий раз, стоит только ему открыть рот, я убеждаюсь в своей правоте.

Падре для начала издал непереводимый звук, после чего сказал:

– Да, конечно, у майора О'Мары есть кое-какие личные недостатки. Найдутся среди сотрудников такие, кто скажет вам, что они сохраняют здоровую психику из одного лишь страха перед тем, что с ними сделает О'Мара, если они, не дай Бог, сойдут с ума. Конечно, это шутливое преувеличение. На самом деле – ничего подобного.

– Хотелось бы верить, падре, – вздохнул Хьюлитт...

Они снова вышли в один из главных коридоров. Теперь Хьюлитт наловчился избегать столкновений со встречными прохожими без помощи Лиорена и при этом продолжать разговор. Он был удивлен и крайне доволен собой.

– Поверьте мне, – сказал ему падре, – если уж существу, принадлежащему к любому виду, понадобится серьезная психиатрическая помощь, в госпитале нет лучшего специалиста, чем О'Мара. Я бы, если что, и сам к нему обратился. О'Мара берется за самые тяжелые случаи, он выручает из беды сотрудников, которым грозит изгнание из госпиталя из-за того, что они, движимые лучшими порывами, натворили что-либо несуразное. Зачастую при этом он спасает не только их разум, но и будущую карьеру. Но подобные файлы хранятся только в Отделении Психологии, и ни майор, ни его пациенты никому не рассказывают о проведенном лечении.

Хьюлитт и сам не понял, откуда у него вдруг появилась уверенность в том, что одним из таких пациентов в свое время был и сам падре.

– Спросите O'Mapy – он вам скажет, что его пациенты – все сотрудники до одного, – продолжал Лиорен. – Большинство из них нуждается в минимуме внимания или вообще его не требует. С такими, как говорит О'Мара, он имеет возможность расслабиться и вести себя в обычной – саркастичной, несдержанной манере. Но если уж он проявляет о ком-нибудь заботу – как проявил ее о вас, когда вы у него в кабинете очень расстроились, узнав во мне бывшего носителя вируса, вот тогда можно волноваться. Вы, однако, быстро пришли в себя, поэтому О'Мара вернулся к своему обычному поведению – такому, какое он проявляет при общении с умственно здоровыми, хорошо владеющими собой пациентами.

Так что вам не злиться на него надо, – заключил Лиорен, – а чувствовать, что он вам комплимент сделал, пусть это вам покажется и не слишком правдоподобно.

Хьюлитт рассмеялся.

– Благодарю вас за неправдоподобные сведения, – сказал он. – Но если серьезно, то у меня есть еще один вопрос, и я вам его уже задавал раньше. Что вы от меня скрываете?

– Раньше я сумел сменить тему разговора, чтобы ваши мысли потекли в другом направлении, – отозвался Лиорен. – Мы приближаемся к палате АУГЛ. Вы плавать умеете?