Мартовский этюд

И так всегда: кальянная истома
и, как в давно знакомом синема,
тень тополя ползёт по окнам дома,
заканчиваясь там, где синева.

И так всегда: в покое белолобом
крадётся дым, как лодка по реке,
и тени птиц несутся по сугробам,
заканчиваясь где-то вдалеке.

И так всегда: исхлёстаны ветвями,
идут миры, ступая точно в след,
даруя свет – и красный, и медвяный –
нездешний свет и негасимый свет.

И кто кого на память прикарманит,
и кто кому – совсем или едва,
всё сложится в загадочный орнамент,
кончающийся там, где синева.

И так всегда: задумчивые дети,
беспечные, как камни, старики,
весенних крон не латаные сети,
латунный блеск отточенной строки,

и первых звёзд мерцающие вишни,
и женский смех, и холод – всё слова…
И тень моя взбирается всё выше,
заканчиваясь там, где синева.

Pashick – Павел Соловьёв

Посвящение февралю

Какой же тягостный февраль: уже девятую неделю
Он отплывает, как корабль; наросты ракушек на теле
Его движенью не дают осуществиться. Снег и слякоть.
Корица, плед, торшер, уют. Вечерняя густая мякоть,
Что обволакивает. Ночь ко мне в окно стучится немо.
Кассетник «Grundig» – Made in Deutsch...
На плёнке – «Girl from Ipanema».
Мотив, струящийся во тьму, и уменьшённые аккорды,
И вьюжно-утренняя муть, и домоталась до ракорда
Кассета с надписью «DENON». И так девятую неделю
Мой день мешается со сном, февраль мешается с апрелем...

Al_kop – Каин Л.

Оплавленный вечер стучал в окно
С одним человеком; в лицо одно,
Дрожаще, глядело дуло,
Транслируя смерть на глазное дно.
Спина вжалась в спинку стула.

Один человек и одна рука,
Один белый, на черноте курка,
Тянул, словно ждал обвала.
От локтя к запястью текла река,
И в дельту-ладонь вливалась.

(Итак, взведено! И пора стрелять!
Над полным смеются пустые пять!)
Щелчок; вечной жизни мера.
Осечка добавила день. Опять.
Подарок от револьвера.