Мой милый

Хочу его; хочу не могу. Какой он милый, я его хочу. Стройное изящное тело, сумасшедшие глаза, сдержанное безумие. То, что у них было что‑то с этой сучкой Парой, заводит меня еще сильнее. Она призналась, что, когда была девочкой, хотела ему отдаться.

Но все равно он чудной какой‑то. По‑моему, не хочет раздеваться. Я сижу перед ним голая, а он и пальцем не пошевелил, чтобы снять одежду. Может, думает, что я толстая, отвратительная, потому что он такой стройный.

– Я тебе не нравлюсь? – спрашиваю.

– Ты… прекрасна, – выговаривает наконец.

– Тогда давай раздевайся, – подталкиваю.

– Сначала хочу тебе кое‑что показать. Для тебя сделал.

Он открывает здоровенный шкаф, там – бак. Но Джейсон сует руку под емкость, на полку, забитую коробками. И вытаскивает оттуда… человеческий череп! Ну конечно…

– Увы, бедный Крейви! – вздыхает Джейсон, затем зажигает свечу на тарелке и накрывает ее черепом. Пламя сверкает в пустых глазницах, желтые отблески пляшут по комнате. Как это прекрасно; глаза Элли Крейвица вновь сияют светом.

– Как… мило, – говорю я. Это и впрямь мило.

– Вот, что мне пришлось сделать, Дженни. – Отблески свечного пламени пляшут в черных глазах Джейсона. – Ему совсем не к лицу синяя кожа. Да и вонять начал. А черви… Так что сварил я этих гадов копошащихся. Есть в черепе что‑то…

Достоинство, что ли?

– Он бы наверняка так и сам захотел. А все остальное? Кожа, мозги, глаза? Все это… ты куда девал?

– В пластиковый пакет, и зарыл всю эту ебатень под травку за футбольными воротами в Центральном парке, – отвечает Джейсон с печальной улыбкой. Он падает спиной на кровать, сбрасывает обувь, снимает джинсы и закрывает глаза.

Подхожу и рывком стягиваю с него футболку. Кожа молочно‑белая. Он трепетно подрагивает, но лежит и не пытается действовать. Вокруг нас мерцают и колеблются отсветы язычков пламени. Облизываю его соски и прикусываю один так, что он взвизгивает от боли, по груди стекает темно‑красная капля крови.

Стягиваю брюки и беру в рот его член. Плоть деревенеет под моим прикосновением, я чувствую, как он все еше набухает во рту. Сначала вкус солоноватый, но это проходит. Языком облизываю головку, скольжу губами и ладонью по стволу. Кажется, он готов кончить. Останавливаюсь и шепчу на ухо: – Сегодня жокей я…

Джейсон бормочет в ответ что‑то невнятное. Вскарабкиваюсь, туго и медленно насаживаюсь на него. Неторопливо оседлав, беру его глубже, двигаю бедрами вверх и вниз. Мертвые глаза Элли Крейвица окатывают нас мерцанием свечи.

У меня еще не было такого пассивного парня, как Джейсон. Впрочем, до него всего и было‑то двое, если говорить о сексе по‑настоящему. Откинувшись, он что‑то самозабвенно бормочет, а я жарю его, пока оргазм не охватывает короткими вспышками, а потом и вовсе безумным крещендо… Только собралась свалиться рядом на бочок, как Джейсон запускает ладони мне в подмышки с неожиданной силой, да так, что по стройному телу проступают плети мышц. Мой мальчик кончает, содрогаясь, яростные конвульсии даже пугают меня на мгновение – у него словно припадок.

– Уй, бля… – наконец выдыхает Джейсон.

Пенис утихает во мне, сдувается и, наконец, выпадает как созревший фрукт; скатываюсь на постель и обвиваю хрупкое тело моего любовника.

– …Так хорошо… с тобой… – шепчу; мы свернулись в клубок на узкой кровати.

– Девочка из Боллингри говорила то же самое, – бормочет он, засыпая.