Песня Джулии

Элиот сделал глубокий вдох, наслаждаясь запахом свежевыжатых соков – морковного и апельсинового – и сигарет, ароматизированных гвоздикой. Он сидел за столиком в кафе «Розовый кролик».

Меню он, правда, прочесть не смог. Прошлой ночью он, напрягая глаза, пытался разобрать почти микроскопический шрифт «Сказания о потерянной деве» в «Mythica Improbiba».[56]

Утром зрение не улучшилось. Ни дома, ни по дороге на работу, ни за те пять минут, которые он успел пробыть в пиццерии. А потом Джулия буквально взяла его за руку, увела с работы и перевела через дорогу в «Розовый кролик».

Элиот подслеповато моргал, глядя на Джулию, сидевшую напротив него за столиком.

Солнечный свет лился в потолочные окна, и светлые волосы Джулии казались золотистым нимбом. В лучах солнца ее летнее голубое хлопковое платье слегка просвечивало.

– Куда это ты смотришь? – поинтересовалась Джулия.

Элиот отвел глаза.

– На сцену, – солгал он и кивком указал на середину зала. – Похоже, вчера тут славно повеселились.

Каждую пятницу по вечерам в «Розовом кролике» выступали музыканты. Эти вечеринки устраивались исключительно для местных артистов, хиппи и ценителей домашнего эля.

На сцене стояли тамтамы и лежала пара гитар. Бармен настраивал одну из них. Он взял аккорд, и Элиот обратил внимание на то, как он это сделал. Похоже и не похоже на то, как он сам извлекал звуки из скрипки. Бармен положил гитару на место и вернулся за стойку.

Обернувшись, Джулия посмотрела на сцену, и Элиот залюбовался линиями ее тонкой шеи и хрупких плеч. Она была похожа на статую работы Микеланджело – идеальные пропорции, безупречно гладкая и чистая кожа. Элиот представил себе, как прикасается к коже Джулии, и его сердце забилось чаще.

Его мечты прервала подошедшая официантка, заслонившая собой солнечный свет.

– Коктейль «Рассвет», пожалуйста, – попросил Элиот.

Смесь меда, имбиря, морковного и апельсинового сока, и вкус у коктейля замечательный… но это был детский напиток. Вовсе не такой изысканный, какой следовало бы заказать тому, кто пришел в кафе с самой красивой девушкой в Дель‑Сомбре. И почему он всегда делает глупости?

Но Джулия не заметила его смущения. Она пробежала глазами последнюю страницу меню, в которой значились алкогольные напитки.

– Есть фирменный эль «Белый кролик»? – спросила она.

Официантка поджала губы и скрестила руки на груди, даже не удосужившись попросить показать удостоверение личности.

– Шучу. – Джулия одарила официантку улыбкой в сто ватт. – Кофе, пожалуйста. Суматранский, если можно.

А ведь Элиот мог бы и сам сообразить. Перерыв на кофе, значит, надо было заказать кофе.

– А теперь расскажите мне о себе, мистер Пост, – прощебетала Джулия, наклонившись к столику.

Что он мог рассказать? Ему казалось, что начни он повествование о своей жизни – и его примут за сумасшедшего.

«Что ж, Джулия… Я всю жизнь прожил почти взаперти с бабушкой и прабабушкой, а, между прочим, некоторые считают, что мои родственники на самом деле боги и богини. А вот родственники со стороны отца – возможно, падшие ангелы. Самое странное – это то, что мы с сестрой в данный момент проходим героические испытания, чтобы родственники могли решить, к какому семейству мы принадлежим, и принадлежим ли вообще… и останемся ли мы в живых».

– Жизнь у меня самая обычная, довольно скучная, – сказал он. – Ну, знаешь… уроки и куча домашних правил – их больше, чем молекул в воздухе. А в свободное время я… до последнего времени мыл посуду.

– Как это похоже на мою жизнь, – фыркнула Джулия. – Ну, если не считать двух братьев‑дебилов и жуткой мачехи.

Она перестала улыбаться и нервно потерла руку.

Даже Элиот, который не особенно умел общаться с людьми, мог сказать, что Джулия пережила в жизни что‑то действительно очень плохое. Он хотел расспросить девушку о ее семье, узнать, не мог ли он чем‑то помочь ей. Но ему показалось, что это прозвучит глупо. С какой стати ей с ним откровенничать? Она его едва знала.

Но может быть, она нуждалась в его помощи, нуждалась так сильно, что была готова раскрыть душу почти незнакомому человеку?

Если бы только он мог действительно поговорить с ней по‑настоящему, а не гадать всякий раз, что нужно сказать и как это сказать, чтобы не выглядеть идиотом.

– Ты можешь мне рассказать, – прошептал он. – Все‑все. Правда. Я умею слушать.

Джулия снова улыбнулась. На этот раз ее улыбка была чем‑то вроде щита, предназначенного для отражения любых глупых вопросов.

– Я просто хочу… – Ее губы дрогнули.

Рука девушки скользнула по столу, словно хотела прикоснуться к руке Элиота, но потом растерялась и отпрянула.

Элиот не знал, что сказать. Как сделать, чтобы она ему поверила? Процитировать какую‑нибудь статью из энциклопедии? Или ослепить Джулию своими богатейшими познаниями в области медицины?

Но существовал другой способ общения, находившийся в двух шагах от Элиота, – на сцене лежала только что настроенная гитара.

– Я хочу кое‑что сделать для тебя. Подождешь секундочку?

Джулия обернулась, проследила за взглядом Элиота. Она немного смутилась – наверное, решила, что он пошутил, а она не поняла смысла шутки.

– Конечно. А что?

– Просто подожди.

Элиот встал и направился к сцене. Он спешил, боясь, что струсит. Все происходило совсем как в «Сказании о потерянной деве» – или в мечтах, когда он пытался завоевать сердце красивой девушки серенадой.

Но только сейчас все было по‑настоящему.

Элиота вдруг замутило от мысли, что он будет выглядеть дураком. Но не отступать же… руку и сердце прекрасной девушки иначе не завоюешь… по крайней мере, так говорилось в книгах.

Он сел на табурет и взял в руки гитару. Сначала он собрался положить ее на плечо, как скрипку, но устоял перед этим инстинктивным порывом и, уложив инструмент на колени, сжал гриф левой рукой, как это делал бармен.

Он медленно и плавно провел пальцами по струнам.

Но звуки, словно живые, ускользали из‑под его пальцев и не слушались.

Работники «Розового кролика» обернулись. Бармен и официантка нахмурились. Джулия сдвинула брови и поморщилась. Она словно бы наблюдала замедленную съемку автокатастрофы.

Элиот покраснел. Испарина выступила на его шее и руках. Только этого не хватало. Потные руки – значит, еще сложнее будет управляться со струнами. Он посмотрел на собственные пальцы, и вдруг словно пелена спала с его глаз.

Он мог сделать это, как смог играть на скрипке.

Но прежде чем пытаться подражать Луи, он наблюдал, как тот играет на Леди Заре, всю мелодию от начала до конца, а тут он всего‑то видел, как бармен взял несколько аккордов на гитаре.

Элиот разместил пальцы на грифе и снова тронул струны. Лучше не стало. Все выглядело так, словно он впервые держал в руках инструмент.

Мальчик чувствовал, как нарастает раздражение посетителей, и у него по коже побежали мурашки. Краем глаза он заметил, что бармен положил на стойку полотенце и направился к сцене. Элиот не смотрел на Джулию, но понимал: она, должно быть гадает, стоило ли приходить сюда с таким идиотом… может быть, она даже успела потихоньку уйти.

Пальцы у Элиота словно сделались деревянными, мышцы дрожали, будто желе, в голове было пусто. Неужели он когда‑то умел играть? Да и играл ли он – может, это был сон? Или мечта?

Нет. Он играл. Он умел играть. И он будет играть.

Элиот вдруг почувствовал, что он совершенно один. Ни сцены, ни кафе «Розовый кролик», только они гитара – где‑то в темноте, перед совершенно другими зрителями, которые ждали, слушали и трепетали от нетерпения. На него смотрели звезды и ночная тьма.

Вселенная затаила дыхание.

Одна верная нота. Только одна. Для начала. Это все, что ему было нужно.

Его указательный палец прикоснулся к первой струне, большой палец тронул басовую.

Звук получился чистым, идеальным и целиком принадлежал ему. Звук прокатился по темноте, отлетел эхом от какого‑то препятствия и вернулся. Элиот ощутил пространство и время, огромные пустынные коридоры судьбы, расходившиеся во все стороны от того места, где находился он.

Он взял еще несколько нот – плавно, без усилия. Это была самая первая мелодия, которую он выучил, детская песенка, «Суета земная».

В его воображении ее пел детский хор.

Быстро‑быстро мчится жизни хоровод.

Мигом пролетают день, неделя, год.

Детство золотое, юность, зрелость, старость.

Только горстка пепла от тебя осталась.

Руки Элиота задвигались быстрее, пальцы сами начали брать аккорды. Музыка пронизывала его насквозь, вибрировала внутри его и передавалась сцене и зрителям.

Элиот открыл глаза.

Бармен замер на месте с раскрытым ртом. Все посетители уставились на Элиота как зачарованные. Джулия смотрела на него широко открытыми глазами.

Подумав о ней, Элиот добавил к мелодии новую фразу. Звуки стали легче и словно бы приобрели едва заметный приятный южный акцент. Солнечный свет, лившийся через потолочные окна, стал розовым и теплым.

Элиот встретился взглядом с Джулией.

Все ее существо раскрылось перед ним, и он читал ее душу так же легко, как ноты на полях тома «Mythica Improbiba». Джулия была сладкой, как мед, и совершенной, но только на поверхности, а в глубине таились тьма, печаль и боль.

Элиот перешел на минор и нашел внутри Джулии новые фразы, исходящие из ее сердца, похожие на обратное развитие мелодии детской песенки. Он брал басовые аккорды – такие низкие, что они скорее ощущались, нежели слышались.

Песня Джулии словно жаждала освобождения от боли. Ноты раскачивались и соединялись между собой. Руку Элиота начало покалывать, но он удержался от желания почесаться. Он продолжал играть, он следовал по спирали трагедии и сожаления в скопление теней, пока музыка не завершилась пульсацией сердцебиения, и эти ноты растаяли, превратились в ничто – юное, сильное сердце разбилось.

На потолочные окна набежала тень, что‑то застучало по крыше.

Но никто не обращал на это внимания. Глаза слушателей увлажнились, а у Джулии слезы побежали по щекам. Все сидели неподвижно.

Но ее песня не могла закончиться подобным образом. Получилось, будто она умерла.

Этого Элиот не мог позволить.

Музыка принадлежала ему, он управлял ею – а не она им.

Он заиграл мелодию так, словно она возвращалась назад, он воскресил сердцебиение. Сначала оно зазвучало робко, потом сильнее, и через минорные аккорды, через сложную смену гармонии, которая далась Элиоту очень нелегко, он возвратился к нежности и свету, к невинному счастью, с которого все началось.

Джулия заморгала и утерла слезы. Она улыбнулась. Это была не заказная улыбка в сто ватт. Это была настоящая улыбка. Не кокетливая, не напускная, а радостная. И она предназначалась только Элиоту.

Он закончил аккордом, звучавшим в детской песенке, в котором слышалась… надежда.

За потолочными окнами снова появилось солнце.

Элиот прижал ладонь к стальным струнам, чтобы остановить их настойчивую вибрацию.

Мир, похоже, снова стал самым обычным.

Посетители кафе зааплодировали, затопали ногами, а потом вскочили и устроили овацию.[57]

Раньше никто никогда не аплодировал ничему, что делал Элиот. Это было даже лучше, чем играть. Почти.

Он мог бы оставаться здесь целый день, играть для людей, чтобы они подбадривали его своей похвалой.

Но Джулия не аплодировала. Она стояла и пристально смотрела на него, зачарованно и немного испуганно.

Потом поманила его к себе.

И тут Элиот понял, что есть нечто более важное, чем восторг незнакомых людей.

Он поставил гитару на стойку.

Бармен похлопал его по спине и сказал, что он может в любое время приходить и играть здесь.

Элиот пробормотал слова благодарности и подошел к Джулии.

Она крепко обняла его, и плечо Элиота стало мокрым от ее слез. Она всхлипнула и вытерла лицо о его рубашку, а потом отстранилась и посмотрела на него.

На миг она стала похожей на маленькую девочку. Она была так отчаянно благодарна ему, словно ей никто никогда в жизни ничего не дарил.

– Ты играл для меня?

– Это твоя песня, – прошептал Элиот.

Джулия вся дрожала.

– Все не так. – Голос ее стал жестче. Южный акцент остался, но утратил медовую сладость. Она отвела взгляд. – Не надо было тебе… Я не могу этого сделать.

Джулия покачала головой.

– Отмените наш заказ, мисс, – попросила она официантку.

– Я думал, мы поговорим, – тихо сказал Элиот.

Джулия выпрямилась, смущенно заморгала и одернула платье. Как ни велико было ее смущение, она быстро придала лицу решительное выражение.

– Перерыв на кофе закончен. Мы возвращаемся на работу.

Она направилась к выходу.

Элиот не мог понять, что произошло. Он ее обидел? Каким образом ему удалось все испортить, даже то, в чем он был хорош, – музыку?

Он вытащил из кармана деньги, которые ему одолжила Фиона, оставил на столике сумму, достаточную для оплаты заказа с чаевыми, и побежал за Джулией.

Он догнал ее в дверях.

Джулия резко обернулась.

– Не надо. – Железная решимость в ее взгляде немного растаяла, она попыталась улыбнуться, но не смогла. – Ты мне нравишься, но я не могу сделать этого с тобой… сегодня не могу.

Сделать с ним – что? Она говорила еще непонятнее Фионы.

Элиот последовал за Джулией. Она замерла в дверях. Несколько машин резко затормозили.

На телефонных и электрических проводах расселись вороны. Их было столько, что провода провисли под их весом. Несколько птиц сидели на тротуаре и проезжей части. Они неуклюже хлопали крыльями – похоже, приходили в себя после налета на крышу «Розового кролика».

Их было множество.

Элиот схватил Джулию за руку и оттащил назад, вспомнив о том, как в подземелье крысы пытались напасть на него и Фиону.

Все вороны до одной повернулись, нацелили на него клювы, закаркали, захлопали крыльями, но в воздух не поднялись.

Элиот замер, боясь, что вороны все же взлетят и набросятся на них с Джулией. Но птицы оставались на месте, хлопая крыльями. Казалось, они аплодируют.

Разрез

Фиона заставила себя улыбаться, усаживая парочку посетителей за лучший столик в пиццерии. Они спросили, какое из сегодняшних блюд она им порекомендует. Фиона посоветовала заказать мясные фрикадельки.

Ее не покидало ощущение, что кто‑то управляет ею, как марионеткой, дергая за ниточки. Но чему тут удивляться? Пятнадцать лет она была бабушкиной марионеткой. Она делала только то, чего хотела бабушка, веря, что все это пойдет ей только на пользу. А теперь она стала марионеткой Сената – стоило им дернуть за ниточки, и она вскакивала.

Фиона‑марионетка, вот как ей теперь следовало себя называть.

Она до сих пор не могла поверить, что бабушка отказалась вступиться за них с Элиотом и хотя бы попросить Сенат прекратить издевательства. Значит, теперь следует рассчитывать только на себя… ну и на Элиота. Он всегда был на ее стороне.

Хотя в последнее время у брата появились два новых увлечения: дурацкая скрипка и новая начальница, Джулия Маркс.

Джулия увела Элиота, как только они с Фионой пришли в пиццерию. Объявила «перерыв на кофе», хотя Элиот не успел вымыть ни одной тарелки. Сладеньким голоском Джулия попросила Джонни заняться посудой (что, естественно, не представляло особого труда при наличии новенькой посудомоечной машины, но все же это была работа Элиота). А потом велела Фионе взять на себя обязанности администратора.

Могла бы поручить это Линде. Фиона терпеть не могла разговаривать с людьми. Для нее это было неестественно и непривычно.

Линда не сказала ни слова, но бросила на Фиону такой взгляд, что без слов стало понятно, что она думает о Фионе в роли администратора.

И как только Джулии удавалось и командовать, и вести себя так мило? Это раздражало Фиону больше всего. Южный акцент, вечные улыбочки – и все всегда выходило так, как она хочет.

Фиона встала за стойку с кассой и стала ждать новых посетителей, всеми силами стараясь заставить себя быть с ними полюбезнее.

И о чем только думал Элиот, умчавшись с Джулией? В любое время могло начаться новое испытание.

Фиона сунула руку в сумку, чтобы достать конфету. Ей попался трюфель, обсыпанный дроблеными лесными орешками. Фиона откусила кусочек и ощутила вкус кофе со сливками и аромат лаванды. Шелковая нежность шоколада восхитительно сочеталась с орешками. Фиона поежилась от восторга.

Она проглотила конфету.

В фойе выглянула Линда – наверное, решила одарить Фиону очередным злобным взглядом.

Фиона уже устала от недовольства Линды, поэтому посмотрела на нее не менее сердито.

Линда побледнела и потупилась.

– Джонни медленно выполняет заказы, – сообщила она. – Посетители жалуются… немножко.

С этими словами официантка поспешно ретировалась в зал.

Фионе стало стыдно. Оказывается, Линда пришла только для того, чтобы наябедничать на Джонни.

И почему только у нее самой сегодня такое злобное настроение? Фиона заглянула в сумку и приоткрыла коробку конфет. Неужели это все из‑за сахара?

И тут она поняла, что именно сказала ей Линда. Джонни никогда не опаздывал с выполнением заказов. Может быть, новая посудомоечная машина сломалась? Фиона вошла в зал и попросила Линду взять на себя обязанности администратора.

Линда радостно улыбнулась и сняла фартук.

Фиона прошла в кухню.

Она увидела кастрюльки с кипящим соусом маринара, дуршлаги с отваренными спагетти, с которых стекала вода, работающую посудомоечную машину… но Джонни в кухне не было.

Фиона подошла к двери мужской раздевалки и постучала. Никто не отозвался.

Без веской причины Джонни ни за что не оставил бы без присмотра готовящуюся еду.

Фиона выключила горелки на плите.

Открылась задняя дверь. На пороге стоял Джонни. Вид у него был такой, словно он чудом не попал под грузовик.

– Madre de Dios,[58]– прошептал он, увидев Фиону. – А я как раз шел за тобой, сеньорита. Там в переулке… мужчина. Он сказал… – Взгляд Джонни стал встревоженным. – Сказал, что знает тебя.

– О! – Фиона не сдержала раздражения. – Этот.

Значит, грязный старый бродяга снова явился за дармовой пиццей. А может быть, опять собирается приставать к Элиоту. Ну, она с ним разберется. Может быть, даже полицию вызовет.

По правде говоря, Фионе хотелось сорвать на ком‑нибудь свою злость. Но на Линду, Джонни и даже Джулию сердиться было особо не за что. Даже Элиот, который порой бывал просто невыносим, ее злости не заслуживал. А вот мерзкий старик бомж… На нем она могла оттянуться, и никому не будет до этого никакого дела.

Фиона рывком распахнула заднюю дверь. Она так рассвирепела, что ее злоба словно ползла под кожей, подобно войску взбесившихся муравьев.

Старик стоял спиной к ней.

Дверь хлопнула, он обернулся.

Он был в длинном кожаном черном пальто, джинсах в обтяжку, футболке с надписью «МНЕ НАДОЕЛО, ЧТО МЕНЯ ВСЕ ДРАЗНЯТ, И Я ПРИШЕЛ КОЕ‑КОМУ НАДАВАТЬ ПО ЗАДНИЦЕ» и ковбойской шляпе с лентой из кожи гремучей змеи. Из‑за ленты торчала змеиная «погремушка».

Это был вовсе не старый бродяга. Все искорки гнева Фионы мгновенно превратились в остывший пепел.

– Дядя Аарон, – прошептала она.

Может быть, он пришел, чтобы объявить о начале следующего испытания? Но ведь это обязанность Роберта? Или у Сената появилось какое‑то другое, еще более неприятное сообщение?

Ну, например – они решили, что Элиот с Фионой первое испытание все‑таки не прошли, и дядя Аарон послан… для чего? Чтобы убить их?

Фиона не знала, как быть – то ли драться, то ли бежать, и страх сковал ее по рукам и ногам. Она облизнула пересохшие губы и почувствовала вкус шоколада.

Она была готова драться.

Она устала оттого, что все ею помыкают. Даже если Аарон явился, чтобы сделать что‑то ужасное, она встретит свою судьбу с гордо поднятой головой.

Фиона смело посмотрела в бездонные карие глаза дяди Аарона.

Он глядел на нее так же пристально.

Черты лица у него были крупные, словно вытесанные из камня. От верхней губы к подбородку спускались длинные усы. Несмотря на одежду в стиле «кантри‑и‑вестерн», Фионе показалось, что дяде Аарону больше пристало бы сидеть верхом на коне во главе татаро‑монгольской орды.

Он ни за что не моргнет.

Что ж, она тоже. Она смотрела в бездонные глаза крокодила, который не без причины назвал себя «пожирателем смерти», и теперь дядюшке ее не испугать.

– Я пришел, чтобы помочь тебе, детка, – проворчал Аарон. – Так что брось свои подростковые штучки.

– Помочь? – неуверенно спросила Фиона.

– Если бы я знал, что во время первого испытания у тебя будет с собой ружье, я бы позаботился о том, чтобы научить тебя с ним обращаться.

– Я бы воспользовалась им, если бы понадобилось, – напряглась Фиона. – А откуда вы знаете, что я не умею стрелять?

– По тому, как ты стоишь, – прищурился Аарон. – Смелости тебе не занимать. Но совершенно очевидно, что ты еще ни разу не проливала ничьей крови.

Фиона подбоченилась.

Это было правдой. Она никогда ни с кем не сражалась, даже с Элиотом не дралась, хотя его победила бы без труда. Единственным, что хоть как‑то напоминало драку, была ее стычка с Майком, вознамерившимся к ней поприставать, но та проблема решилась сама собой.

Фиона опустила руки.

– Значит, вы покажете мне, как нужно драться?

В уголках глаз Аарона собрались смешливые морщинки. Фиона поняла, что для него это равноценно хохоту.

– Я пришел, чтобы посмотреть, насколько твои способности соответствуют твоему поведению. Если соответствуют, тогда я смогу тебе кое‑что показать.

– Элиот в кафе напротив. Я его позову.

– Нет, – поднял тяжелую руку Аарон.

– Что значит – «нет»? Вы же только что сказали, что пришли, чтобы нам помочь.

– Ты – воин. – Аарон обернулся и посмотрел на вывеску «Розового кролика». – А твой брат – поэт.

– Это несправедливо. Конечно, для пятнадцати лет он маловат ростом, но тоже заслуживает, чтобы ему показали, как обороняться.

– Какая верность. Теперь я понимаю, почему некоторые из сенаторов так боятся вас двоих вместе. – Аарон примирительно развел руками. – Оружие Элиота – его музыка. И я хочу уравнять тебя с ним.

Что верно, то верно: Элиот действительно сотворил чудо с помощью своей скрипки – даже то, что он практически сразу начал играть, никогда не обучаясь музыке, не поддавалось никакому логическому объяснению. И все же предложение дяди Аарона Фионе не понравилось. Они с Элиотом были сильнее вместе, как сказала Си. А сейчас Фионе казалось, что их хотят разделить.

– Даже не думайте. Если Элиот не будет в этом участвовать…

Аарон опустился на колени и развернул сверток, до того скрытый под полой пальто. Блеснуло что‑то металлическое.

Фиона подошла поближе и тоже встала на колени.

– Что это?

– Наши инструменты.

На черной ткани аккуратными рядами лежали ножи и мечи, копья и дубинки, пистолеты, карабины и винтовки, сюрикены, дротики и даже медные кастеты – все виды оружия, когда‑либо созданного для того, чтобы рубить, крушить и всеми иными способами ранить и убивать живых существ.

Этот набор клинков, стволов и полированных деревянных рукояток зачаровал Фиону. Она увидела отражение своего лица в сотне блестящих поверхностей.

– Чувствуешь? – спросил Аарон. – Чувствуешь исходящее от всего этого притяжение?

Фиона поднесла руку ближе, но не прикоснулась к оружию. Ей было страшновато, но все же ее тянуло ко всему этому. Не такое ли чувство испытал Элиот, когда впервые увидел скрипку?

Один предмет казался здесь неуместным: деревянная игрушка под названием «йо‑йо». Крупнее обычной, но все равно игрушка. Фиона вспомнила: она что‑то читала о полинезийских племенах, которые пользовались подобными штуковинами и очень метко пробивали ими головы врагов.[59]

На краю черного полотнища Фиона заметила металлический прут, выдернутый ею из лапы Соухка.

– Ваш?

– Эта штука движется очень быстро, ящерице трудно от нее уйти. Я промахнулся и попал не в голову, а в плечо. – Аарон закатал рукав и показал зигзагообразный шрам на предплечье. – А ящерица наградила меня вот этим.

Фиона удивилась, как это Соухк не откусил Аарону руку целиком.

– Вам удалось уйти?

Аарон удивленно сдвинул брови.

– Не совсем так. Ящерица сбежала первой.

Фиона нервно потеребила резинку на запястье. Как мог человек в одиночку – даже такой, как дядя Аарон, – победить двухтонного крокодила? И все же он чуть не убил Соухка этим железным прутом. На такое способен только тот, кто был не просто человеком.

– Почему ты не убила эту зверюгу? – спросил Аарон. – Ведь у тебя была такая возможность. Твоя жизнь и жизнь твоего брата висели на волоске.

Фиона пожала плечами.

– Не смогла.

Ей не нравилось, что ее и Элиота хотели заставить кого‑то убить. Гнев вернулся к Фионе, но на этот раз она была холодна, как лед.

– Но для того, чтобы сделать эту ящерицу своим союзником, храбрости потребовалось в сто раз больше, чем просто выстрелить из ружья, – отметил Аарон.

– Я не убийца, – прошептала Фиона. – Не палач. Может быть, это ваша работа? То есть – если мы не выдержим испытаний, назначенных Сенатом?

– Если вы потерпите неудачу, – произнес Аарон после нескольких секунд молчания, – Сенат вас обязательно уничтожит.

Сенат? Не он лично? Неужели дядя Аарон, так же, как Соухк, мог превратиться из врага – как же сказал Соухк? – во временного союзника?

Аарон встал и взмахом руки указал на свой арсенал.

– Выбирай то, что тебе больше нравится, дитя. Увидим, что тебе известно.

Фиона обвела взглядом оружие и ощутила странное волнение… Она словно заглянула в коробку шоколадных конфет и пыталась понять, какая из них вкуснее.

Она вдруг задумалась: сколько же слоев конфет из коробки она уже съела? Восемь? Дюжину? Во всяком случае, точно больше того, что могло поместиться в одной коробке. Конечно, задаваться какими‑то вопросами по поводу такого великолепного подарка не стоило, и все же… В сознании Фионы прозвучал строгий голос бабушки: «Щедрые подарки никогда не дарят просто так».

Она решила, что о конфетах поразмыслит потом. Сейчас нужно было сосредоточиться на другом.

Фиона погладила оружие, и ее рука задержалась на рукоятке серебряной рапиры. Украшенная золотой филигранью гарда была поцарапана, драгоценные камни на рукоятке покрылись трещинками. И все же рапира была такой красивой.

Фиона взяла ее. Рапира оказалась легкой, удобно лежала в руке. Фионе хотелось верить, что это смертельное оружие.

Рапира ей нравилась.

Она повернулась и навела кончик рапиры на переносицу дяди Аарона.

– Это не для тебя, – еле заметно покачал головой Аарон.

– Я прочла все, что только можно прочесть, о холодном оружии. О доисторических кремневых ножах, о первых клинках, отлитых из бронзы, о современной дамасской стали… Я все знаю.

– Ты слишком много говоришь. Выбери другое оружие.

Фиона не сказала Аарону о том, что писала доклады об олимпийском фехтовании, о кендо[60]и Миямото Мусаси.[61]

Конечно, все ее познания носили чисто теоретический характер, но насколько сильно теория могла отличаться от практики?

Она решила показать Аарону, что все же не совсем беспомощна, и сделала выпад.

Его движение было совсем легким, но он сумел увернуться от удара, и рапира не задела его локтя.

При этом пола пальто Аарона отлетела в сторону, и Фиона смогла увидеть его фигуру. Он был словно вытесан из камня. Гора крепких мышц.

Аарон шагнул ближе. Его пальцы сомкнулись на руке Фионы, сжимавшей рукоятку. Другой рукой он поднял и повернул рапиру и завел руку девочки за голову.

Он едва не вывихнул ей плечо. Она застонала от боли, вспыхнула, ее лицо покраснело. Поразительно, насколько легко Аарон отразил ее атаку – будто она была ребенком с игрушечным мечом.

Аарон встряхнул ее руку. Боль распространилась по напряженным сухожилиям, но Фиона сдержалась и не вскрикнула.

– Хорошо, – прошептал Аарон. – Значит, ты не всегда делаешь то, что тебе велят… как и твоя мать. Но мне было интересно: так ли ты терпелива, как она?

Он отпустил Фиону, забрал у нее рапиру и положил на черную ткань рядом с остальным оружием.

Фиона сердито глянула на него и потерла руку.

– Выбери что‑нибудь другое, – посоветовал ей Аарон. – Давай посмотрим, может быть, на этот раз у тебя получится лучше.

Фиона вернулась к коллекции оружия и протянула руку к пистолету с коротким дулом.

– Никакого огнестрельного оружия, – с ледяной решимостью проговорил Аарон. – Ты только поранишься.

Фиона растерялась. Ей так хотелось взять пистолет – хотя бы просто для того, чтобы подразнить дядю Аарона. Конечно, стрелять в него она бы ни за что на свете не стала. Но она догадывалась: если она придвинет руку к пистолету хоть на долю миллиметра, с ней случится что‑то ужасное.

И она выбрала нунчаки: две черные пластмассовые палочки, соединенные друг с другом цепочкой. Фиона ничего не знала об этом оружии, но ее заинтриговала его подвижность. А главное – ей совсем не хотелось, чтобы дядя Аарон снова схватил ее за руку и с легкостью прервал ее атаку.

Она взяла нунчаки и на пробу начала вертеть одну палочку в руке. Вторая закрутилась на цепочке с такой скоростью, что ее не стало видно.

– Уже лучше, – отметил Аарон. – Но это тоже не для тебя.

У Фионы мелькнула мысль – все‑таки попробовать атаковать дядю. Казалось, стоит еще быстрее раскрутить нунчаки – и она нанесет резкий удар по запястью Аарона. Но боль в плече напомнила ей о том, как быстро и ловко движется дядя.

Она вздохнула и положила нунчаки на место.

Может быть, здесь нет оружия для нее. Может быть, она вовсе не была воином, как думал Аарон, а сражалась только потому, что оказалась в невероятной, опасной ситуации.

Неужели все воины мечтают о сражении? Ей‑то хотелось только одного: остаться в живых.

Она услышала хлопанье крыльев в вышине. Стая ворон пролетела над их головами. Птицы уселись на провода вдоль Вайн‑стрит.

Фиона вновь посмотрела на коллекцию оружия, и ее взгляд упал на деревянную игрушку – «йо‑йо». Что‑то в этом предмете было завораживающее, он притягивал Фиону еще сильнее, чем нунчаки. Пожалуй, в арсенале дяди Аарона не было ничего более подвижного.

Но Фиона не стала протягивать руку к «йо‑йо». Она решила не сдаваться, не давать Аарону шанса сказать ей «нет». Сначала она продумает свои действия, а потом уж выполнит. Может быть, на этот раз ей удастся застигнуть его врасплох.

Фиона сделала глубокий вдох – схватила «йо‑йо» и запустила тяжелый деревянный диск в голову Аарона.

Он пригнулся.

Фиона заметила легкое удивление в его глазах. Она резко раскрутила «йо‑йо» по кругу, наращивая скорость. Аарон отступил на два шага.

Фиона пошла в наступление, изменила угол вращения «йо‑йо», нацелившись на голову Аарона.

Тот увернулся в сторону, выхватил из кармана пальто кинжал и взмахнул им.

Натяжение шнурка мгновенно ослабло, деревянный диск ударился о кирпичную стену, отскочил от нее и покатился по переулку.

– Похоже, это оружие тоже не для меня, – шумно выдохнула Фиона.

Но Аарон не обратил на ее слова никакого внимания. Он внимательно осматривал мусорный бак.

– Похоже, – пробормотал он, – ты все‑таки унаследовала талант своей матери.

Он прикоснулся к уголку мусорного бака.

Кусок помятого металла длиной с руку отделился и упал на землю. Кромка его была такой ровной, словно металл разрезали лазером.

Фиона подошла и с изумлением уставилась на железку. Она пыталась понять, что имел в виду Аарон и как это произошло.

Увидев, под каким углом отрезан металл, она сопоставила этот угол с траекторией полета «йо‑йо».

Аарон повернулся к ней и широко улыбнулся.

– Попробуй еще разок, детка. Тебе надо понять, когда ты способна это сделать, а когда – нет. В каком тебе надо быть настроении, чтобы все получилось.

Неужели он предполагал, что она перерезала металл шнурком? И удивительнее ли это, чем говорящий крокодил?

Да, да, куда удивительнее. Говорящая рептилия могла оказаться мутантом, каким‑то образом сформировавшимся в процессе эволюции неизвестного науке вида. Но чтобы хлопковый шнурок рассек сталь? Это было нарушением всех законов физики.

Фиона посмотрела на шнурок в своей руке, перевела взгляд на Аарона. Он явно не шутил.

Чувствуя себя довольно глупо, она подошла к железной водосточной трубе, тянувшейся вдоль стены. И растерялась.

– А не могу я порезаться шнурком?

– Только если ты позволишь этому случиться, – ответил Аарон.

Фиона сосредоточилась и прижала шнурок к трубе – сначала осторожно, потом крепче.

Как она и думала – ничего не произошло. Перерезать шнурком прочную трубу… с таким же успехом можно было попытаться пронзить куском масла кирпичную стену.

– Вспомни, что ты чувствовала, когда мы сражались, – подсказал ей Аарон.

Что она чувствовала? Фиона ничего не чувствовала, просто девушке надоело, что ей то и дело указывают, что делать. Бабушка, Сенат. Но разве не хотелось ей все‑таки ударить милого дядюшку Аарона? Хотя бы долю секунды – но хотелось. Хотелось размозжить ему голову этим деревянным «йо‑йо»?

Шнурок неожиданно сверкнул…

И туго натянулся с другой стороны трубы.

Движение было внезапным, как мановение руки иллюзиониста.

Аарон осторожно отвел Фиону в сторону.

Труба со скрипом распалась. Ее верхняя часть отделилась и со звоном упала на асфальт.

Фиона, вытаращив глаза от изумления, уставилась на то место, к которому прикасался шнурок. Она протянула руку, чтобы потрогать край перерезанной трубы, но вовремя одумалась. Кромка была острой, как лезвие бритвы.

– Вы говорите, что моя мать тоже умела так делать? Просто… шнурком?

– Она могла рассечь что угодно, о чем бы ни подумала, – сказал Аарон. – Значит, все‑таки ты ее дочь. И моя племянница.

Фиона посмотрела на Аарона. Перед ней стоял тот же самый мужчина, та же суровая гора мышц. Никого страшнее и сильнее его Фиона никогда в жизни не видела, но теперь его взгляд смягчился. Казалось, что‑то в ней больше не отталкивает его.

По переулку замелькали тени. Фиона запрокинула голову. Сотня ворон взмыла в небо, птицы начали кружить над переулком. Некоторые из них, спикировав на крышу и стены «Розового кролика», отскакивали от фасада и потолочных окон.

– Прислушайся, – прошептал Аарон. – Твой брат тоже пустил в ход свое оружие.

Только Фиона хотела спросить у дяди, что он имеет в виду, как Джонни со стуком открыл заднюю дверь.

– Фиона! – прокричал он. – Тебя к телефону. Какой‑то парень…

– Ладно, – обернувшись, крикнула она, – скажи, сейчас подойду.

Снова повернувшись к дяде, она собралась засыпать его вопросами.

Но и сверток с оружием, и Аарон исчезли.