Не доверять никому

Элиот шел за дядей Генри по гаражу, похожему на пещеру. Здесь словно разместилась выставка экзотических автомобилей. В рядах, сияющих буферами и фарами, можно было увидеть зеленый «бьюик турер» тысяча девятьсот семнадцатого года, «Порше спайдер‑550» и эксклюзивный джип «хамви».

Фиона и бабушка шли позади. Все молчали.

Лимузин с параболическими очертаниями, на котором они домчались сюда из Дель‑Сомбры, уже стоял на дорожке, сверкая под солнцем и урча мотором. Элиот разглядел серебряные значки на капоте: «V‑12» и «EXELERO‑4x».

Шофер Роберт выскочил из кабины, надел кожаную кепку и поспешил к задней дверце.

Дядя Генри сделал ему знак посторониться и сам открыл дверцу.

– Сначала дамы, – сказал он и поманил к машине Фиону.

Элиот заметил, что сестра не спускает глаз с шофера, а шофер – с нее.

Наконец все забрались в машину, и дядя Генри захлопнул дверцу. Он постучал по перегородке, она мгновенно поднялась, и машина, постепенно набирая скорость, выехала на дорогу.

Справа пенились белыми барашками морские волны.

Все сидели, не глядя друг на друга. Элиот кожей чувствовал царящее в кабине машины напряжение. У него на языке вертелась тысяча вопросов, но в амфитеатре он не смог задать ни одного – особенно в те мгновения, когда ему нужно было бросать кости. Казалось, они заряжены электричеством. Что‑то перетекло из него в эти кости, а из них – в него. Но это не было чем‑то приятным. Скорее чем‑то вроде яда.

Сейчас он чувствовал себя нормально. Почти.

Элиот повернул голову к Фионе. Она смотрела на пролетающие за окошком поля пшеницы. Обычно сестра первой начинала задавать вопросы. Элиот немного подождал. Солнце скрылось за тучами. Фиона продолжала смотреть в окошко. Она вела себя непривычно спокойно и тихо.

Элиот сделал глубокий вдох и придвинулся к Генри.

– У меня есть…

– Вопросы? – закончил за него начатую фразу Генри. – Жизнь полна вопросов, а ответов так мало. – Он вздохнул и опустил голову. – Прости, ситуация не так уж забавна. Я могу только представить твое смятение, молодой человек.

– Эти испытания. Эти люди. Они действительно мои родственники? Они такие…

– Странные? Дилетанты? – Генри бросил взгляд на бабушку. – Жестокие?

– Они так не похожи на меня.

– О, еще как похожи. Ты пока этого не видишь, а я вижу. Мы все видим. – Генри заговорил тише и наклонился вперед. – Можно сказать, что это что‑то вроде игры, вроде битвы за опекунство, но с гораздо более странными правилами. Нам нужно понять, принадлежите вы к нашему семейству или к семейству вашего отца.

Отец – это слово взорвалось в сознании Элиота подобно петарде. Отец давно умер, но существовали его родственники, которых Элиот ни разу не видел. Они были такими же странными, как родня матери? И тоже хотели заполучить его и Фиону?

Он стал вспоминать рассказ дяди Генри: два семейства, враждующие друг с другом, как Монтекки и Капулетти из «Ромео и Джульетты». Два благородных семейства, веками ведущие войну.

Вправду ли его родители погибли при кораблекрушении? Или они, как Ромео и Джульетта, отравили друг друга и умерли, обнявшись? Или их отравили родственники с материнской и отцовской сторон?

– Никто не сказал ни слова о нашем отце, – сказал Элиот. – Неужели его семья столь уж ужасна?

На самом деле он хотел спросить: «Его семья такая же ужасная, как эта?» – но в последний момент передумал.

Генри откинулся на спинку сиденья. Они с бабушкой переглянулись. Порой точно так же переглядывались и Элиот с Фионой. Эти взгляды содержали поток информации. Дядя Генри вопросительно поднял брови, бабушка покачала головой.

– Будет лучше, – сказал Генри, – если на ваши вопросы ответит бабушка.

Элиот посмотрел на бабушку, надеясь, что она сможет что‑то ему объяснить.

– Не здесь, не в присутствии это сплетника, – поджав губы, проговорила бабушка.

Дядя Генри театрально прижал руку к сердцу, всем видом желая показать, как он оскорблен.

– Ты нам ничего не расскажешь? – спросил Элиот. – Поверить не могу.

Бабушка отвернулась.

Фиона строптиво сложила руки на груди.

– Остановите машину.

Дядя Генри посмотрел в окошко. Земля сверкала под луной.

– Детка, мы – посреди пустыни, там мороз.

– Немедленно остановите машину, – гневно глянув на него, повторила Фиона.

Элиоту показалось, что в этот момент она стала похожей на бабушку.

Бабушка внимательно посмотрела на Фиону.

– Сделай это, Генри. Давай поглядим, что у нее на уме, – пробормотала она.

Дядя Генри постучал костяшками пальцев по перегородке, и стекло опустилось.

– Останови машину, Роберт. Лимузин плавно затормозил.

Фиона открыла дверцу. В кабину хлынула волна пронизывающего до костей холода. Элиот подумал, не выйти ли вместе с сестрой. Он не знал, что она задумала, но решил, что им было бы неплохо держаться вместе. Прежде чем он успел отстегнуть ремень безопасности, Фиона захлопнула дверцу и решительным шагом прошла вперед, распахнула дверцу рядом с шофером и уселась на пассажирское сиденье.

Она так сильно дрожала, что ей с трудом удалось застегнуть ремень.

– Н‑ну там и х‑холод‑д‑р‑рыга, – проговорила она, стуча зубами.

Шофер уставился на нее широко раскрытыми глазами и оглянулся на дядю Генри.

– Все в порядке, – сказал тот. – А теперь – вперед. И не жалей лошадиных сил.

– Не опускайте перегородку, молодой человек, – распорядилась бабушка, – и следите за дорогой.

Шофер побледнел, кивнул, и машина помчалась вперед.

Элиоту хотелось задать еще много вопросов, но поскольку бабушка отвечать отказалась, а Фиона пересела вперед, всякое желание спрашивать о чем бы то ни было пропало.

За окошком светили звезды, но северного сияния не было. Ледяные поля сменились темными лесами, заснеженная дорога – проселочной, потом началось шоссе, потом – четырехполосная трасса. Элиот увидел светящиеся вывески Дель‑Сомбры, а вскоре – баварский фасад Дубового дома. Машина остановилась.

– Можно мне зайти? – спросил дядя Генри. – Выпили бы по чашечке кофе, потолковали о старых временах?

– Нет.

Бабушка открыла дверцу, вышла и дала знак Элиоту и Фионе следовать за ней.

– Приятно было познакомиться с вами, – сказал Элиот дяде Генри.

– Мне тоже, юноша. Скоро увидимся.

Элиоту в этих словах почудились и обещание, и угроза. Фиона вышла из машины, в последний раз оглянулась и поблагодарила шофера.

– Спасибо.

Шофер приподнял кепку.

Бабушка первой преодолела три лестничных пролета и остановилась у двери их квартиры, из‑под которой выбивалась полоска света.

– Сесилия ждет нас.

Дверь открылась прежде, чем бабушка успела прикоснуться к ней. На пороге стояла Сесилия в длинной ночной сорочке. Она дрожала от холода.

– Я так рада, что вы вернулись. У меня чай готов.

На столе в столовой стояли два дымящихся чайника, заварной чайник с рисунком в виде паутинки, синий кофейник с щербатым носиком и дюжина чашек с блюдцами.

Си потянулась к Элиоту и Фионе и обняла их. Мальчику было так приятно прикосновение человека, который его любил.

Часы в прихожей пробили полночь. Си опустила руки.

День рождения Элиота и Фионы закончился. Может быть, ничего странного больше не случится? Впервые в жизни Элиоту захотелось вернуться к обычной, скучной повседневности.

– Я и не думала, что уже так поздно, – тихо проговорила Си. – Вы голодны? Может быть, мне…

Бабушка закрыла дверь и заперла на засов. Подошла к окну и посмотрела вниз.

– Хватит суетиться около детей, Сесилия. Поздно. Они устали.

– Подожди, – спохватился Элиот. – Ты собиралась нам кое‑что рассказать. О наших родственниках.

Бабушка на миг задумалась. А потом подошла к раздвижным дверям в дальней стене столовой и развела створки.

– Пойдемте.

Бабушкин кабинет был, что называется, святая святых. Элиот и Фиона бывали здесь прежде, но только для того, чтобы сообщить, что обед готов или в дверь кто‑то стучится. Раньше бабушка ни разу не приглашала их в кабинет.

Здесь было только одно окно, с видом на центр Дель‑Сомбры. Уже стемнело, горели желто‑оранжевые уличные фонари. У окна, развернутое к нему, стояло большое кресло в викторианском стиле с высокой спинкой. На столике рядом с креслом лежали блокнот, шариковая ручка и вчерашний номер «Сан‑Франциско кроникл». Только на этом островке в комнате не было книг.

– Садитесь, – сказала бабушка.

Элиот и Фиона устроились в кресле, стараясь, насколько это возможно, держаться подальше друг от друга. Сесилия стояла на пороге, не решаясь войти. Бабушка сделала глубокий вдох.

– Начнем с родственников.

Элиот понял, что она имеет в виду семью матери, а не отца. Ему хотелось больше узнать об отце и его родне, но у него было такое чувство, что от бабушки он о них не услышит ни слова. Но между семействами существовала какая‑то связь. Он чувствовал это.

– Дети – большая редкость для нас, – продолжала бабушка. – По причинам, связанным с удобством и с биологией. Мы не… – Она помедлила в поисках подходящего слова. – Короче, существуют медицинские причины.

Элиот взглянул на Фиону. Она понимающе кивнула.

– Что‑то вроде врожденных дефектов, как у европейских династий?

– Алексей Романов, – добавил Элиот. – Он страдал гемофилией, верно?

Сказав это, он тут же пожалел, что вспомнил о наследнике престола последней Российской империи. В тысяча девятьсот восемнадцатом году Алексея Романова убили большевики – за две недели до его четырнадцатилетия… он был почти ровесником Элиота.[31]

– Нет. У нас все не так, как у Романовых, – быстро возразила бабушка. – Наши дети всегда были здоровы.

– Скажи им, почему у нас так мало детей, – послышался голос Сесилии из‑за спины бабушки. Старушка нервно потирала руки.

Бабушка прищурилась и обернулась. Элиот не видел взгляда, которым она одарила Сесилию, но зато увидел результат: Си попятилась и исчезла в темноте.

Фиона поерзала в кресле.

– И почему же?

Бабушка повернулась к внукам.

– В нашем семействе так мало детей из‑за самого семейства.

Сесилия осмелилась вернуться на порог.

– Мы ведем очень сложную политику, – продолжала бабушка. – Зачастую к самым младшим, самым уязвимым, относятся подозрительно и жестоко.

– Эти люди там, у дяди Генри, – вставил Элиот, – они сказали, что мы должны «уцелеть» в испытаниях. – Мальчик поежился, вспомнив об убийстве Алексея Романова. – Они имели в виду, что мы должны остаться в живых?

– Дети уже достаточно сильны, чтобы узнать, что им предстоит, – прошептала Сесилия. – Расскажи им о похищениях, сожжениях… о соблазнениях.

Ей хотелось сказать больше, но ее глаза наполнились слезами, и она прижала руку к шее. Бабушка зажмурилась.

– Хорошо. Мы не можем и не должны доверять никому из своих родственников. – Она открыла глаза. Ее зрачки расширились, словно она глядела в темноту. – Ваш дядюшка Генри, этот щеголь, не раз дрался на дуэли со многими вашими кузенами, как только немного повзрослел. Он нанимает на службу юных девушек, а потом «крадет» их. Вследствие этого возникают неизбежные ссоры – и у кого‑то ломается шея, кто‑то получает пулю в лоб или удар ножом в сердце. Он – милосердный убийца. По крайней мере, действует быстро. Гилберт… – Бабушка сжала зубы. – Этого всегда тянуло к тем женщинам нашего семейства, кто помладше. Порой он их соблазнял, порой вел себя не слишком по‑джентльменски.

При этих словах Фиона зябко поежилась.

– А милейшая тетушка Лючия предпочитает яды. Однажды мальчика, вашего двоюродного брата, спрятали в приюте неподалеку от города Корк, в Ирландии. Лючия не знала, в каком именно приюте, поэтому она рассадила белладонну вокруг окрестных ферм, чтобы отравить коровье молоко. Следующей весной сотни детей уснули мертвым сном.[32]

Это звучало слишком дико, чтобы быть правдой, но Элиот не мог припомнить, чтобы бабушка хоть раз обманывала их с Фионой.

Ему стало душно, тяжело дышать.

– Ты хочешь сказать, что они собираются убить нас? Для этого и задуманы испытания?

– И да, и нет, – ответила бабушка. – Их героические испытания помогут установить ваше происхождение. Если вам повезет, если вас сочтут принадлежащими к нашему семейству, тогда у вас будет шанс. Я смогу оберегать вас, пока вы не научитесь защищаться от других.

– А если у нас не получится? – шепотом спросила Фиона.

Бабушка промолчала. Ее взгляд стал непроницаемым.

Фиона посмотрела на Элиота. Она напряженно думала, наморщив лоб. Элиот поняла: она чувствует то же самое, что и он. Что им расставили ловушку.

– Но я не понимаю, с какой стати мы обязаны проходить эти испытания, – горячо возразил Элиот. – Есть же свидетельства о рождении, можно сделать пробы ДНК и доказать, с кем мы состоим в родстве.

– Конечно, – кивнула бабушка. – Ваши родственники знают, кто ваши родители. Но их не это интересует. Они хотят знать, кем вы станете, когда повзрослеете, – частью нашего семейства или…

Она не смогла договорить и сокрушенно покачала головой.

– …частью семейства нашего отца, – закончил фразу Элиот. – Того самого, с которым вы враждуете?

Во взгляде бабушки отразились раздражение пополам с гордостью. Этого Элиоту хватило, чтобы догадаться: он затронул очень важную тему.

Фиона сдвинулась на краешек кресла.

– Но почему? Я думала, родственники должны заботиться друг о друге.

– В обычных семьях все так и есть. По крайней мере, люди могут вести себя так по отношению друг к другу. Но у нас подобного никогда не было. В нашем семействе сильные истребляют слабых. Кровная месть и убийства – вот что вы унаследовали вместе с ДНК. Выжить удается только самым сильным, да и то за счет отточенного мастерства и удачи.

– А мы не можем спрятаться? – спросила Фиона. В ее голосе прозвучали нотки отчаяния. – Чтобы все оставалось как прежде… до того, как нас разыскал дядя Генри?

Черты лица бабушки немного смягчились.

– Ночь была слишком долгая. Вам надо отдохнуть. Неизвестно, что нам готовит завтрашний день. Сесилия, принеси чай.

Прабабушка проворно ретировалась и вернулась с подносом, на котором стояли две чашки с дымящимся чаем.

– Пейте, – скомандовала бабушка. – А потом в постель.

Элиот получил ответы далеко не на все вопросы. Однако если бабушка приказывала им молчать, выполнять домашние задания или ложиться спать – спорить было бесполезно.

Фиона первой взяла с подноса чашку и послушно сделала глоток чая.

– Не горячий, – заверила Элиота Сесилия.

Он вздохнул и отхлебнул немного ромашкового чая с мятой и медом. Чай был вкусный, и Элиот не заметил, как выпил всю чашку.

– Как только взойдет солнце, мы продолжим разговор, – сказала бабушка и поманила их к себе, чтобы обнять перед сном.

После теплых объятий она выпроводила их из кабинета и закрыла за ними двери.

Сесилия проводила их по коридору.

– Сон – это самое лучшее. Отдых для тела и души. И не вздумайте подслушивать, – предупредила она. – Ваша бабушка не в настроении, так что не шутите с ней.

Они остановились около дверей своих комнат. Фиона бросила взгляд на Элиота и кивком указала на пол.

– Доброй ночи, – сказал Элиот Си и поцеловал ее в щеку.

Сесилия подтолкнула близнецов к их спальням.

Только закрыв за собой дверь комнаты, Элиот услышал удаляющиеся шаги Си.

Дождавшись, когда шаги стихли, он подошел к кровати. Сняв с нее шерстяное одеяло, накрылся им с головой и улегся ничком на пол, прижавшись лицом к вентиляционной решетке.

– Ты здесь? – прошептал он.

За решеткой послышался приглушенный голос Фионы.

– Да.

Элиоту хотелось обсудить миллион разных тем.

– Ты в порядке? – начал он с самой очевидной.

– Даже не знаю. Чувство такое, будто меня вот‑вот стошнит… то есть нет: будто я вот‑вот проснусь, и тогда меня стошнит. А ты как?

– А я себя чувствую как в тот раз, когда ударился головой о край раковины в пиццерии. Думаешь, все это правда? Все, о чем говорили бабушка и дядя Генри?

– Знаешь, все настолько дико, что, наверное, это правда. Ты вспомни: когда такое было, чтобы бабушка нас обманывала?

– Ну… Она явно хранит какие‑то тайны, – возразил Элиот. – Кузены‑убийцы… Одно семейство враждует с другим… Нам грозит опасность расстаться с жизнью… – У него не было желания говорить об этом, поэтому он попробовал сменить тему. – До сих пор не понимаю, как мы добрались до острова и дома дяди Генри.

– Погоди… Ты что же, считаешь, что мы не должны доверять бабушке? – с опаской спросила Фиона.

– Да нет, конечно, мы можем ей доверять… Может быть. Не знаю. Она сказала, что нельзя доверять никому из родственников. Понимаешь… Ведь она вправду могла убить этого мистера Уэлманна.

Элиот почувствовал, как тяжелеют руки и ноги. Чай Сесилии вершил свое дело.

– Что бы она ни сделала, – сказала Фиона, – она поступила так, чтобы защитить нас. Разве ты не понимаешь?

– Мне только жаль, что она нам раньше ничего не говорила. Мы могли бы сами все это обдумать.

– Что обдумать? – сердито спросила Фиона. – Представляешь, что случилось бы, если бы мы были маленькими и тогда познакомились бы с дядей Генри и всеми остальными? Нас бы похитили? Убили? Или что‑нибудь похуже?

Элиот вспомнил, как он, увидев дядю Генри, мгновенно понял, что тот – его родственник. А теперь он ощущал инстинктивный страх перед ним и всеми остальными. Он словно увидел красивого паука. Да, паук прекрасен, но его укус ядовит.

– Наверное, – ответил Элиот. – Я просто хочу, чтобы мы думали сами – и не принимали на веру все слова бабушки.

– Думай что хочешь, но только бабушка всегда о нас заботилась. И всегда будет заботиться. – Из‑за решетки послышался долгий вздох. – Я устала. Лягу спать. Утром что‑нибудь придумаем.

Полночь уже миновала, и утро фактически наступило. Фионе следовало бы знать об этом. Элиот испытал безотчетное раздражение из‑за того, что сестра ничего не заметила.

Ему хотелось поговорить еще, но Фиона молчала.

– Фиона?

Раньше ни она, ни он не прекращали разговор на такой ноте. Всегда как‑то веселили друг друга. А Фиона даже не назвала его чем‑нибудь вроде stapelia gigantea.[33]

Элиот хотел окликнуть Фиону, попросить, чтобы она еще поговорила с ним, но этим он бы только привлек внимание бабушки, и появилось бы новое правило с запретом «тайных переговоров посредством системы вентиляции».

Мальчик встал и улегся на кровать одетым. Раздеться не было сил.

Он лежал, смотрел в темноту и думал об отце и его родственниках. Почему никто не говорил о них? Дядя Генри, тетя Лючия и, возможно, бабушка – все им случалось убивать людей. Неужели другое семейство было… еще хуже?