Люсьену Декаву 24 page

— Но я, по крайней мере, Фердинанд! признайся мне теперь же, не упал ли я настолько в твоих глазах? Ты можешь мне сказать? Ты можешь быть откровенным со мной, не правда ли? Я все выслушаю, если хочешь! Давай!.. Эти комедии, хочется верить, ничего не затрагивают в твоих чувствах? Это было бы ужасно! Ты сохранил свое уважение ко мне? Ты же знаешь, ты всегда можешь на меня полностью положиться! Клянусь тебе! Ты мне веришь? Ты уже начал мне доверять, не так ли? Скажи мне, начал или нет?

— Да! Да, конечно… Я думаю… Я думаю, что как раз начинаю…

— Тогда послушай меня, мой дорогой Фердинанд!.. Во время этой безумной сцены… я о многом передумал… пока этот отвратительный тип… выкрикивал свои бредни… Я сказал себе: бедный Куртиаль! Этот шум! Эти выкрики, вечный грохот и болтовня жестоко калечат твою судьбу… Не принося никакой пользы твоему делу! Если я говорю «дело»! Понимаешь! То речь идет не о деньгах! Я имею в виду нечто гораздо более дорогое и хрупкое! Огромное нематериальное богатство! Самая заветная Цель! Обретение вечной темы! Той, что должна нас всех увлечь… Постарайся догадаться, Фердинанд! Быстрее! Время идет! Минута! Час! В моем возрасте это уже целая Вечность! Вот увидишь! Все так и будет, Фердинанд! Так и будет! — Его глаза увлажнялись… — Послушай еще, Фердинанд! Я надеюсь, что когда‑нибудь ты поймешь все… Да!.. Ты реально оценишь меня, когда меня уже не будет с тобой и я не смогу ничего сказать в свою защиту!.. Именно тебе, Фердинанд! тебе откроется истина!.. И ты защитишь мое доброе имя от поношения!.. Именно ты! Я рассчитываю на это, Фердинанд! Я верю в тебя! Если отовсюду будут раздаваться голоса: «Куртиаль был всего‑навсего грязной скотиной! Фальсификатором! Такую мразь, как он, надо еще поискать…» Как ответишь на это ты, Фердинанд? Только так… Ты слышишь? — «Куртиаль совершил лишь одну ошибку! Но она оказалась роковой! Он думал, что миру, чтобы измениться, нужен ум… Мир изменился… Это факт! Но ума в нем не прибавилось…» И это все, что ты скажешь! Только это! Ничего больше! Не надо добавлять ничего!!! Таков порядок вещей, Фердинанд! Порядок вещей! Что‑нибудь совсем ничтожное легко уместить в огромном… Но как свести огромное к ничтожному? Ах! В этом причина всех несчастий! Фердинанд! И ни в чем другом! Всех наших несчастий!..

После каждого подобного пережитого им стресса его охватывала очень трогательная забота по отношению ко мне. Он не хотел, чтобы у меня портилось настроение…

— Ну, Фердинанд! Иди погуляй! — говорил он мне тогда… — Сходи к Лувру! Это тебе будет полезно! Сходи к Бульварам! Ты же любишь Макса Линдера. Здесь еще не выветрился запах того динозавра! Пойдем отсюда! Быстрее! Закрой дом! Повесь табличку! Пойдем со мной в «Три мушкетера»!.. Я поставлю тебе пару стаканчиков! Возьми деньги из ящика слева. Я пойду отдельно… Через коридоры… Зайди в «Смуту»… Если увидишь этого Намедни!.. Узнай, нет ли чего нового?.. Ты же ставил на Шехерезаду (а твои ставки на Виолончель?) А? Но это только ты сам! Ты ничего не знаешь обо мне!.. Ты меня слышишь?..

* * *

Он все чаще и чаще размышлял над Великим решением… Он скрывался в подземелье, само собой разумеется, только чтобы часами размышлять… Он брал с собой толстую книгу и большую свечу… Должно быть, он был должен всем «букам» нашего квартала, не только в «Великой смуте» этому парнишке Намедни, но еще в «Мушкетерах» и даже в пивной на улице Блан‑Манто… Это был настоящий притон… Он запрещал беспокоить себя… Мне не всегда это нравилось… Я должен был напрягать всю свою фантазию, чтобы отвечать всем забредшим к нам психам… наглым подписчикам, жалким зевакам и опасным маньякам… Они буквально обрушивались на меня… Я принимал весь огонь на себя… Они упрекали меня во всем… эта разнузданная банда головастиков… крупные специалисты по мелким поделкам… им не было конца… Они постоянно входили и выходили… Звонок едва выдерживал… Он постоянно звенел… А меня это отвлекало от починки «Верного»… Куртиаль занимал весь подвал… Однако все это входило в мои обязанности!.. Кроме того, мне пришлось бы отвечать, если бы он свернул себе башку… Там все висело на волоске!.. Его система могла полететь ко всем чертям… В конце концов я не выдержал и сказал, что так не может больше продолжаться… я больше в это не играю!.. Что отныне умываю руки… Дело могло кончиться катастрофой!.. Это было совершенно очевидно… Но он даже не слушал! Его это нисколько не волновало… Он прятался все чаще и чаще. Когда он был в подземелье, он ни с кем не хотел говорить!.. Даже светильник ему мешал… Он дошел до того, что тушил его, чтобы полнее предаться размышлениям.

Я закончил тем, что высказал ему все, что думал… Он так меня разозлил, что я больше не сдерживался… пошел он в задницу! Там ему будет гораздо удобнее размышлять!.. Тогда он разволновался!.

— Фердинанд! — сказал он мне. — Как ты можешь со мной так разговаривать? Со мной? Ты, Фердинанд? Опомнись! Во имя Господа Бога! Сжалься надо мной! Можешь считать меня лжецом! Гадом! Кровопийцей! Скотом! Если я скажу неправду! Ты же пытался, Фердинанд, убить своего отца, не правда ли? Уже? Уф! Это факт! Это не выдумка? Какая‑то фантасмагория? Это ведь на самом деле! Какой ужас!.. Деяние, которое не укладывается в голове! Это правда! Уф! Чистая правда! Ты ведь не станешь отрицать? Я ничего не выдумываю! Ну и что же? Теперь? Чего ты хочешь? Скажи мне? Убить и меня? Очевидно, так! Вот! Это не смешно! При первом удобном случае! Выждать!.. Выбрать благоприятный момент!.. Втереться ко мне в доверие… И убить, уничтожить!.. Ликвидировать меня!.. Вот твоя цель!.. О чем я думал? Ах! В самом деле, Фердинанд, такова твоя натура! Твой рок беспрогляден, как Эреб!.. Ты всех ненавидишь, Фердинанд! хотя и не подаешь виду! Ты затаился! Сколько злобы, Фердинанд! в изгибах твоей души! Скрывается во мраке! Я еще не все знаю!.. Она возрастает! Уничтожая все!.. Смерть!.. Да! Мне! Которому ты обязан больше, чем жизнью! Больше, чем хлебом! Больше, чем воздухом! Или даже солнцем! Мыслью! О! Эту цель ты вынашиваешь? Не правда ли? День и ночь! Ты пресмыкался!.. Всеми способами… Самыми разнообразными!.. Всегда неожиданно!.. Необузданность… Нежность… Страсть… Все! В тебе не осталось ничего человеческого! Я вижу перед собой чудовище! Свершилось! Ты знаешь, куда ты идешь? Если бы я только мог предвидеть? А, ну да!.. Отзывов о тебе у меня хватало… Хитрость… Нелюдимость!.. И вот наконец ты снова наглядно демонстрируешь все свои преступные наклонности. Еще какие наклонности!.. Низменные инстинкты! О! О! Это у тебя в крови, приятель! Каинова печать! Клеймо преступника… Врожденная!.. Врожденная извращенность!.. Но ты находишься у меня! Ладно! Мой друг! Ладно! Перед тобой — не трус! Может, ты считаешь меня недоноском, которого запросто можно терроризировать? Ну нет! Нет! Я всегда смотрел опасности прямо в глаза! Я сам этого хотел! И я пойду до конца! Прикончи меня, если можешь! Давай! Я жду! Я твердо стою на ногах! Решайся! Взгляни на меня! Я бросаю тебе вызов, Фердинанд! Ты слышишь меня? Ты меня раздражаешь! Я говорю это в здравом уме и абсолютно сознательно! Посмотри Человеку прямо в глаза! Я много раз рисковал!.. И в тот день, когда ты здесь появился! Я не испугался! Так давай же! Бей! Я приму удар стоя! Решайся быстрее!..

Я не перебивал его… и смотрел вдаль… на деревья… на сад… на лужайку… на кормилиц… на птичек, порхающих со скамейки на скамейку, на водяную рябь… под порывами ветерка… Это было приятнее, чем спорить с ним!.. Мне не хотелось даже смотреть на него… Его речь была гораздо менее привлекательна… Я едва удержался от того, чтобы не запихнуть пресс‑папье ему в глотку… Такое здоровое, громоздкое… у меня руки чесались… Оно весило не меньше трех кило… Мне было так гнусно… Но я сдерживался… Стараясь сохранить собственное достоинство…. А он все продолжал, этот педик!..

— Сегодня у молодых людей появилась наклонность к убийству! Но это, Фердинанд, я‑то знаю, обычно кончается на бульваре Араго! Гильотиной, мой друг! Гильотиной! Несчастный! О Господи! А виноват был бы я!..

Я не мог вынести такого количества слов… Я чувствовал, как во мне поднимается злоба… Она переполняла меня!..

— Учитель! А, Учитель! Убирайтесь‑ка вы к чертовой матери! — сказал я ему наконец. — Заткнитесь! И убирайтесь отсюда! Я вас не убью! Я просто сниму с вас штаны! И сделаю вам на заднице татуировку!.. Это мне как два пальца обоссать… Я заткну вам дырку в жопе! Чтобы не воняло! О! Я обещаю вам это! Если вы скажете еще хоть одно словечко!

Я попытался схватить его… Но он оказался шустрый малый… Он слинял в заднюю комнату… Он почувствовал, что это серьезно! Моему терпению пришел конец… Он закрылся в своей комнатушке… и щупал свои брусья… На минуту он оставил меня в покое… Он был достаточно далеко… Чуть позже он снова вышел… прошел через лавку… Через левый коридор и сбежал в город… Он даже не поднимался в свой кабинет… Наконец я мог спокойно поработать…

Это было не так просто — чинить, зашивать, латать ветхую оболочку, собирать вместе развалившиеся куски… Тяжелый труд… Особенно если учесть, что мне приходилось пользоваться ацетиленом для освещения… Прямо там, в подвале, где это было крайне опасно… рядом с горючими веществами… Там все было пропитано бензином… Он капал отовсюду… Я так и видел себя заживо сгоревшим!.. Оболочка «Верного» в основном являла собой настоящее сито… Все новые и новые прорехи! Новые дыры! Они появлялись при каждом подъеме и спуске! При приземлении на вспаханное поле… по бокам… В анфиладах мансард, особенно при сильном ветре!.. Повсюду от него оставались большие и маленькие обрывки: в лесах, на ветках, между колокольнями и крепостными стенами… Он сносил трубы с домов! килограммы черепицы и флюгера с крыш! Но самые ужасные повреждения и разрывы получались, когда он напарывался на телеграфный столб!.. При этом он часто разваливался пополам… Надо отдать должное де Перейру, он действительно подвергался большому риску в своих воздушных путешествиях. Каждый подъем казался фантастикой… из‑за минимального наполнения шара он держался каким‑то чудом… и все из экономии!.. Но еще больше меня пугали спуски со всеми его державшимися на соплях причиндалами… К счастью, он приспособился! Мастерства ему было не занимать. В тот момент, когда я с ним познакомился, на его счету было уже 1422 подъема! Не считая выполненных в «пристяжном»… Неплохой результат! У него был полный комплект медалей, наборов и свидетельств… Он знал все тонкости, но тем не менее его приземления меня всегда ошеломляли… Должен признаться, что это было замечательно, как он падал на ноги! Как только гондола касалась земли… он весь вдруг собирался… он точно улавливал момент… И выскакивал, как попрыгунчик… оловянный солдатик… всегда завернутый в свое покрывало, он редко ушибался… Не отрывал себе даже ни одной пуговицы… Не теряя ни секунды… Он бросался вперед… Бежал по бороздам… не оборачиваясь… Он устремлялся за «Верным»… Громко трубя в маленький рожок, который носил на перевязи… Кросс продолжался до тех пор, пока вся эта канитель окончательно не приземлялась… Я как сейчас вижу его во время этого спринта… В своем рединготе и панаме он выглядел сногсшибательно… Надо сказать, что мои автопластические швы… более или менее держались в воздухе… Но он же не сам их делал… Ему бы не хватило терпения, он бы все только испортил… В конце концов, эта самая обычная штопка требовала настоящего мастерства! Несмотря на бесчисленные ухищрения и мою неиссякаемую изобретательность, я порой совсем отчаивался над этой сволочной оболочкой… Она едва держалась… Уже шестнадцать лет, как она эксплуатировалась в любую погоду, даже при ураганах, она вся была зашита и перешита… Каждое наполнение воздухом превращалось в настоящую драму!.. При спуске было еще хуже… Если недоставало целой полосы, я изымал ее из старой шкуры «Архимеда»… От него остались только куски и большие лохмотья в стенном шкафу в подвале… Это был шар, с которым он начинал, он был огромного размера… Двадцать лет он участвовал в ярмарках… Я делал все, что было в моих силах, чтобы тщательно склеить все, что можно… В результате, когда «Верный» после команды «Отдать концы» поднимался над толпой, я узнавал мои заплаты в воздухе… Я видел, как они болтаются, собираясь в складки… Мне было совсем не смешно.

Но были еще и подготовительные работы… Эта череда подъемов отнюдь не совершалась просто так!.. Не нужно обольщаться… Все это заранее тщательно готовилось, обмусоливалось, обсуждалось в течение нескольких месяцев… Нужны были соответствующие листовки и фотографии. Вся Франция была усеяна всевозможными проспектами… Нужно было задействовать всех более или менее известных лиц!.. Добиться, чтобы нас начали грязно ругать все существующие Комитеты… И в завершение всего мы получали по почте от изобретателей по поводу «Верного» громоподобные поношения.

Я научился у Куртиаля официальному стилю. Я справлялся не так уж плохо… Не делал много ошибок… У нас была бумага «ad hoc» для ведения переговоров от лица «Парижской секции друзей свободного шара»…

Мэрия атаковалась с конца зимы! Программы на сезон составлялись весной! Мы же, в принципе, и так знали, что все наши воскресенья до праздника Всех Святых заняты… По телефону надоедали Президентам всех Комитетов. Почтой приходилось заниматься мне. Я ходил туда в часы наплыва народа… В надежде смыться, не заплатив! Меня обычно ловили в дверях…

Мы предлагали себя на все ярмарки, собрания и празднества по всей Франции! Повсюду! Мы не брезговали ничем! Но предпочтительнее, конечно, было не удаляться слишком от Сены и Уазы… Сены и Марны! Шумные восторги доставляли нам сумки, баллоны с воздухом, шайбы, короче, все наше странное снаряжение. Чтобы игра стоила свеч, к вечеру нужно было возвращаться в Пале‑Рояль. Иначе могли быть издержки! Куртиаль выставлял цену, признанную самой умеренной! Совсем скромную и точную: двести двадцать франков… Плюс газ для надувания и голуби при подъеме, по два франка штука!.. Высота не оговаривалась… Нашим самым известным и серьезным соперником был Капитан Ги де Розье, он‑то просил гораздо больше! На своем «Отважном» он проделывал рискованные трюки!.. Он поднимался вместе со своей лошадью и так и оставался в седле наверху! На оговоренной высоте в четыреста метров!.. Это стоило 525 франков, возвращение оплачивалось Общиной. Но еще чаще нас обставлял итальянец со своей дочерью: «Калогони и Петита»… На них мы натыкались повсюду! Они пользовались успехом, особенно в гарнизонах! Они брали гораздо больше и проделывали в небе тысячу пируэтов… Сверх того, начиная с высоты 620 метров, они бросали букеты, маленькие парашюты и кокарды! Они просили 835 франков и контракт на два сезона!.. Они неплохо зарабатывали…

Куртиаль же вовсе не собирался никому пускать пыль в глаза! Без излишних драматических эффектов! О! Совсем напротив! У него была чисто научная манера, познавательная демонстрация: показательный полет с незатейливой предварительной беседой и пуском голубей в конце сеанса… Он всегда сам предупреждал об этом присутствующих в небольших вступительных речах: «Месье, мадам, мадемуазель… Если я в моем возрасте еще поднимаюсь, то это не для пустого бахвальства! Поверьте! Не из желания поразить толпу!.. Взгляните на мою грудь! Вы увидите здесь блеск всех самых известных и престижных медалей! Если я поднимаюсь, мадам, месье, мадемуазель, то это только ради просвещения семей! Это цель всей моей жизни! Все для образования масс! Мы не стремимся играть на чьих‑либо низменных инстинктах! Пробуждать нездоровые страсти! Я обращаюсь к разуму! Только к разуму!» Он повторял это мне, чтобы я усвоил: «Фердинанд, запомни навсегда, наши полеты должны любой ценой выполнять свою миссию! Высоко нести знамя „Самородка“… Ни в коем случае мы не должны опускаться до шутовства! до маскарадов! воздушных пустячков! сумасбродных выходок! Нет! Нет! И нет! Мы должны держать нашу марку! Конечно, мы не должны забывать и о развлечениях! Нам за это платят! Это вполне допустимо! Но все же, по возможности, мы должны стремиться пробудить у этих болванов жажду подлинных знаний! Конечно, воспитание необходимо. Но воспитывать этих скотов, которых ты видишь вокруг стоящими с открытыми варежками! О! Это очень сложно, Фердинанд!..»

Никогда, я уверен, он не согласился бы покинуть землю, не объяснив прежде зрителям в дружеской беседе все детали и принципы аэростатики. Чтобы завладеть вниманием присутствующих, он садился, балансируя, на самый край гондолы в своем необычно украшенном рединготе и панаме, уцепившись рукой за веревки… Он демонстрировал игру клапанов и вентилей, гайдропа и барометров, законы балласта и силы тяготения. Потом, увлеченный предметом, он касался других областей, рассказывая урывками о метеорологии, миражах, ветрах и циклонах… Он касался планет и игры звезд… Он не забывал ничего: Кольцо… Близнецы… Сатурн… Юпитер… Арктур и его очертания… Луна… Бельгофор и его рельефы… Он судил обо всем… О Марсе он мог говорить часами… Он знал его очень хорошо… Это была его любимая планета! Он рассказывал обо всех его каналах, их сечениях и размерах! Флоре! Как будто он сам купался там! Он был на «ты» с планетами! Он имел огромный успех!

Пока он, рассевшись, брызгал слюной, пленяя толпу своим красноречием, я потихоньку делал свои дела… Это был мой небольшой заработок. Я пользовался всеобщим волнением и возбуждением… Вклинивался в толпу и предлагал «Самородок» по дюжине за два су, непроданные учебники с автографом… памятные медали с крошечным воздушным шаром, а для тех, которые казались мне наиболее порочными… которые щупались в толпе… у меня был небольшой набор занятных картиночек, очень пикантных… прозрачных и двигающихся… Редко случалось, чтобы я не продавал все… Немного везения, и постепенно я набирал 25 монет! По тем временам это был а сумма! Как только я все спихивал и собирал урожай, я делал учителю знак… Он перекрывал пар… Закрывал свою говорильню… И снова спускался в корзину… Он привязывал панаму… Крепил свои стержни, развязывал последний шкот и потихоньку отчаливал. Я держал самый последний канат… Это я подавал команду «Отдать концы»… Он дул в свой рожок… «Верный» поднимался в пространство!.. Никогда я не видел, чтобы он летел прямо… Он с самого начала шел вбок. По разным причинам… Он летел как‑то наискосок… Раскачивался над крышами… Со множеством заплат он походил на большого разноцветного арлекина… Он резвился в воздухе, ожидая, пока подует настоящий бриз… он мог подниматься лишь на сильном ветру… В таком состоянии, как старая юбка на веревке, он был опасен… Даже самые темные полевые мыши и те это видели… Все смеялись, глядя, как он болтается среди крыш… Но мне было не до смеха!.. Я опасался сокрушающего толчка! Жуткого! Это был бы его последний трюк… Я подавал ему снизу многочисленные знаки… чтобы он сейчас же бросал песок!.. Он же никогда не торопился… Он боялся слишком высоко подниматься… Но этого не стоило так бояться!.. То, на сколько высоко он поднимется, было не так важно, если принять во внимание состояние оболочки!.. Больше всего он опасался, чтобы не рухнуть прямо на деревню… он был на волосок от этого… он мог врезаться в школу… или сесть на водосточную трубу… Приземлиться прямо на Мэрию!.. свалиться в ближайший лесок. Вполне было достаточно высоты в пятьдесят или шестьдесят метров… я рассчитывал только на везение… Это был максимум… Лучше всего для Куртиаля в его плачевном состоянии было бы вообще никогда не подниматься выше второго этажа… Это еще можно было допустить… А потом начиналось настоящее безумие… Хотя бы потому, что его шарабан практически невозможно было до конца надуть… Одним, двумя баллонами больше, и он весь разъехался бы по швам… Он просто взорвался бы, как граната!.. Только пролетев над последней хижиной и миновав последнюю ограду, он выбрасывал песок. Он, наконец, решался и вытряхивал весь запас… Без балласта его слегка подбрасывало… метров на десять… Наступал черед голубей… Он стремительно открывал корзину, и твари вылетали стрелой… В этот момент я должен был подключаться… Это служило сигналом к спуску!.. Должен сказать, что я несся со страшной скоростью… Я должен был разыграть комедию, чтобы расшевелить этих бедняг!.. И они все бросались за шаром… и быстро помогали нам сложить… эту огромную драную оболочку… и отнести все на вокзал… погрузить на лебедку… Но это было еще не все! Лучше всего, как показывал опыт, чтобы не позволить им всем сразу же смыться… и заставить их еще потолкаться с нами и прибежать всей толпой, лучше всего было разыграть катастрофу… Это действовало почти наверняка… Иначе мы оставались в накладе… за работу им пришлось бы платить… А без них!.. Пришлось бы все оставить…

Я испускал дикие вопли! И извивался, как хорек! Я бросался со всех ног прямо через рытвины в направлении предполагаемого падения… Я слышал его рожок… «Пожар!.. Пожар!.. — орал я… — Смотрите! Смотрите! Пламя!.. Сейчас огонь распространится повсюду! Он уже на деревьях!..» Тогда вся орда срывалась с места… Они бежали всей толпой… Вслед за мной! Как только Куртиаль замечал меня со всей этой сворой мужланов, он открывал все клапаны… Он полностью опустошал всю эту рухлядь. Эта штуковина превращалась в кучу лохмотьев. Она падала, безжизненная, опустошенная и смертельно уставшая!.. Куртиаль выскакивал из корзины… Вставал на ноги… Еще раз дул в рожок, чтобы все собрались… И снова начинал речь! Мужики боялись, что от этой штуки загорятся стога… Они толпились вокруг и не давали ему разыгрывать шута… Они складывали все в кучу… Но это были только жалкие остатки!.. Оболочка была настолько изорвана о ветви… Это было печальное зрелище… целые кусты торчали между оболочкой и сеткой… Спасатели, сияющие, удовлетворенные и притопывающие от волнения, усаживали Куртиаля, как героя, на свои могучие плечи… и уносили его с триумфом… Они отправлялись отпраздновать и утолить жажду «к ларьку»! А мне доставалась самая грязная, отвратительная и каторжная работа… Доставать до темноты из оврагов с полей и борозд все наши причиндалы… Собирать такелаж, якоря, блоки, цепи и все разбросанные снасти… колышки в траве за два километра, барометр и анероид… мелкие сафьяновые коробочки и дорогостоящие никели… Я называл это «пикником»!.. Кроме того, я должен был удерживать шутками и обещаниями от всевозможных выходок наиболее нервных мужиков… Более того, я должен был заставить их тащить, причем абсолютно бесплатно, все это барахло, эти семьсот килограммов дряни! Эту оболочку, изорванную в клочья, и остатки жуткого катафалка! И успеть запихнуть в самый последний вагон в момент отправления поезда! Черт побери! Все это было далеко не так просто! Когда же я наконец добирался до Куртиаля, поезд давно уже был в пути, а я находил этого типа на седьмом небе, совершенно невозмутимого, хитрого, хвастливого и продолжавшего что‑то объяснять и демонстрировать аудитории. Он подводил итог прошедшему приключению!.. Галантно кланяясь брюнетке напротив, заботясь о дамских ушах… стараясь избегать вольных намеков… Он все же был довольно раскован, остроумен, пьян и играл своей медалью и торсом… Он еще и напился, скотина! Он был в прекрасном настроении! От угощений! От глотка красного вина! У всех в руках были стаканы… Он набивал себе брюхо бутербродами… Он больше ни о чем не беспокоился… Даже не интересовался, как у меня дела!.. У меня же было отвратительное настроение… я ему сейчас все выскажу! Я отобью у него охоту шутить!

— А! Это ты, Фердинанд? Это ты?..

— Да, мой дорогой Жюль Верн!..

— Садись сюда, малыш! Рассказывай быстрее!.. Мой секретарь!.. — представлял он меня… — Ну, скажи‑ка мне, в фургоне все в порядке?.. Ты все собрал?.. Ты доволен?..

Я сидел с каменным лицом, я не был доволен… я ничего не отвечал.

— Что‑то не так?.. Что‑то случилось?..

— Это в последний раз! — сказал я решительно… резко и кратко…

— Как? Почему в последний раз? Ты шутишь? Из‑за чего?

— Оболочку уже невозможно починить… и я не шучу!

Наступила полная тишина… Время внешних эффектов и болонская колбаса закончились… Был слышен шум колес… каждый шорох… Звон стекол фонаря… Он пытался разглядеть при тусклом свете выражение моего лица… Хотя бы усмешку… Но я и глазом не моргнул!.. Я оставался совершенно серьезным…

Я настаивал на своем…

— Ты так считаешь, Фердинанд? Ты не преувеличиваешь?

— Я сказал вам то, что я думаю!.. Я все‑таки в этом кое‑что понимаю…

Я стал настоящим экспертом по дырам… Я больше не сомневался… Он замкнулся в себе… Конференция закончилась!.. Он больше ничего не говорил…

Все остальные, сидя на скамеечках, не могли понять, что же собственно произошло… Та‑ра‑рам! Та‑ра‑рам! Стучали колеса. Было слышно, как капля масла падает с фонаря… Все головы свесились… и повисли…

* * *

Вечное движение — это то, чем следует заниматься с крайней осторожностью!.. Тут существует опасность наколоться…

Всех изобретателей можно разделить по их увлечениям… Есть целые группы, которые практически безобидны… они увлекаются «разрядами», «теллурическими», например, «центростремительными»… Эти ребята очень покладистые, они могут есть у вас с руки… из пригоршни… Мелкие хозяйственные изобретатели тоже не требуют особых забот… Что же касается «терок для сыра», «китайско‑финских кастрюль», «ложек с двойной ручкой»… вообще всего, что используют на кухне… То эти типы любят пожрать… Это бон‑виваны… Усовершенствователи «метро»?.. Тут уже нужно быть поосторожнее! Но совершенно рехнувшиеся, по‑настоящему разнузданные маньяки почти все помешаны на «вечном двигателе». Эти готовы на все, чтобы доказать вам, что совершили открытие!.. Они снимут с вас скальп, если вы выразите хоть малейшее сомнение… этих людей нельзя дразнить…

Я встречал у Куртиаля парнишку из душевой, он был настоящим фанатиком… он мог говорить только о своих «часах», причем полушепотом и с исступлением в глазах… Посещал нас и заместитель прокурора из провинции… Он специально приезжал с юго‑востока, чтобы только показать свой цилиндр… огромную трубу из эбонита с центробежным клапаном и электрическим датчиком… На улице его можно было узнать издали, он ходил боком, как настоящий краб… Он нейтрализовал притяжение Меркурия, излучение Солнца и «ионы», проходящие сквозь облака… Он никогда, ни днем, ни ночью, не снимал с плеч свой огромный асбестовый платок, оплетенный проволокой и шелком… Это был его волновой детектор… Как только он входил во «взаимодействие», он вздрагивал… у него из ноздрей показывались пузыри…

Куртиаль знал их всех уже давно!.. Он знал, как нужно себя с ними вести… Он был со многими на «ты». Мы кое‑как выходили из положения… Но однажды ему в голову пришла мысль устроить между ними «Конкурс»!.. Это было настоящим безумием! Я всполошился сразу же!.. Я тут же закричал… Все, что угодно, только не это! — но удержать его было невозможно! Ему срочно нужны были деньги, и к тому же наличные!.. Конечно, наши дела шли очень плохо… Мы задолжали уже по крайней мере за шесть номеров «Самородка» печатнику Тапонье… Отговариваться и дальше было нельзя… С другой стороны, полеты не приносили прежних доходов… Нам ужасно мешали аэропланы… Уже в 1910 году мужланы стали волноваться… Они хотели видеть только самолеты… Мы же лихорадочно продолжали свою переписку… Можно сказать, без передышки… Мы боролись до конца… Приставали ко всем придуркам… и к архиепископам… и к префектам… и к почтовым дамам… и к фармацевтам… и к «Садоводческим выставкам». Только весной 1909 года мы отпечатали более десяти тысяч циркуляров… И держались на этом уровне до последнего… Нужно сказать, что Куртиаль продолжал играть на скачках. Он вернулся в «Смуту»… Он, должно быть, рассчитался с Намедни… Я видел, как они разговаривали… старый хрыч выиграл в один присест в Анжьен шестьсот франков на Морковке и еще на Селимене двести шестьдесят в Шантильи… Это его опьянило… Он собирался рискнуть еще…

На следующее утро он явился в лавку совсем тепленький… И сразу же обрушился на меня…

— А! Скажи‑ка, Фердинанд! Удача! Вот она! Это настоящая удача!.. Вот… Ты слышишь меня, десять лет!.. Платил только я!.. Хватит! Я набил себе руку! Больше я не промахнусь! Смотри!.. — он показывал мне «Щелчок», новую газетенку со скачек, которую он уже всю исчиркал… синим, красным и желтым! Я, не задумываясь, сказал ему…

— Послушайте, месье де Перейр! Уже двадцать четвертое число… У нас в кассе четырнадцать франков… Тапонье очень мил… довольно терпелив, надо отдать ему должное, но в конце концов и он уже не хочет печатать нашу газету!.. Я хочу сразу же предупредить вас! Вот уже три месяца, как он облаивает меня каждый раз, когда я прихожу на улицу Рамбюто… Лично я больше к нему не пойду, даже с ручной тележкой!

— Оставь меня в покое, Фердинанд! Оставь меня в покое… Ты мне надоедаешь! Ты утомляешь меня своей болтовней… Своими меркантильными разговорами!.. Иди и передай этому Тапонье… От меня, ты слышишь! На этот раз от меня… Если подумать, то это сволочь! Разжирел за мой счет!.. Вот уже двадцать лет, как я его кормлю! Он нажил себе целое состояние! Урвал! Нахапал! И немало! Колоссально! На моей газете!.. Я хочу передать этой сволочи еще кое‑что! Скажи ему! Ты слышишь меня! Скажи ему! Что он может поставить все свое заведение, все свои шмотки, свою обстановку! свое хозяйство! приданое своей дочери! свой новый автомобиль! все! страховку! полис! пусть ничего не оставляет! велосипед своего сына! Все! запомни хорошенько! Все на фаворита Брагаманс… Я говорю «фаворита!» В «третьем»! Мэзон, четверг!.. Вот! Именно так, дитя мое!.. Я ясно вижу! 1800 франков за 100 су! Точнее 1887… Все до последнего!.. Запомни хорошенько! С тем, что у меня остается на другом, это составит на вас двоих 53498 франков! Вот! Именно так… Брагаманс!.. Мэзон! Брагаманс!.. Мэзон!..

Продолжая говорить… не слушая меня… он ушел через коридор… Он напоминал сомнамбулу…

На следующий день я ждал его весь вечер… что он придет… придет с пятьюдесятью тремя мешками… Прошло пять часов… Наконец он притащился… Я видел, как он пересек сад… Не глядя ни на кого в лавке… Он прошел прямо ко мне… Схватил меня за плечи… И сжал меня в своих объятиях… Он больше не бахвалился… Он рыдал…