Джей-Джей. На первый взгляд в этом не было ничего сложного

На первый взгляд в этом не было ничего сложного. Да, никто из нас не был в восторге от затеи Джесс с интервью про ангела, но не ругаться же нам из-за этого. Мы приходим, говорим, стиснув зубы, что видели ангела, получаем деньги и пытаемся забыть обо всем этом. Но на следующий день, оказавшись перед журналистом, ты с каменным лицом утверждаешь, что этот гребаный ангел был похож на Мэтта Дэймона, и клянешь себя за добросердечность. И ведь нельзя просто вкратце обрисовать ситуацию, в которой ты якобы увидел ангела. Нельзя сказать: «Ага. Типа ангела. И вообще». Увидеть ангела — это настоящее событие, и вести себя нужно соответственно. Нужно говорить воодушевленно, с благоговением, не закрывая рта, но последнее весьма затруднительно, когда сидишь, стиснув зубы. Пожалуй, только Морин могла бы убедительно исполнить эту роль, поскольку только она верила в подобные вещи. Но именно потому, что она верила, ей было тяжелее всех врать.

— Морин, — медленно и терпеливо разъясняла ей Джесс, словно Морин противилась по глупости, а не из беспокойства за свою бессмертную душу. — Это все ради пяти тысяч фунтов.

Редакция заплатила приюту, чтобы за Мэтти присмотрели, пока Морин дает интервью, так что мы все смогли встретиться с Линдой в кафе, в котором мы завтракали утром первого января. Нас фотографировали — большей частью внутри, всех вместе, а потом еще сделали пару снимков на улице, где мы стояли, указывая в небо и раскрыв рот от удивления. В итоге, уличные фотографии в статью так и не попали — наверное, потому что некоторые переигрывали, а другие даже не собирались ничего изображать. После этой фотосессии Линда начала задавать нам вопросы.

Ей нужен был Мартин — он был самым лакомым кусочком. Если бы она смогла заставить Мартина Шарпа сказать, что от самоубийства его удержал ангел, — иными словами, если бы Мартин официально заявил: «Да, я свихнулся» — у нее была бы история, достойная первой полосы. Мартин это тоже понимал и вел себя как герой, или почти как герой — насколько это возможно для телеведущего с сомнительной репутацией, поступки которого никогда настоящим героизмом не отличались. Мартин, рассказывающий Линде про ангела, напомнил мне одного литературного персонажа, который отправился на гильотину, спасая жизнь друга: у него был вид человека, который согласен лишиться головы ради большего блага. Правда, тот парень открыл в себе внутреннее благородство и поэтому выглядел одухотворенным человеком, а Мартин выглядел всего лишь чертовски разозленным человеком.

Поначалу говорила только Джесс, но потом Линда, устав от нее, стала задавать вопросы Мартину напрямую:

— То есть он парил в воздухе… Парил, правильно?

— Парил, — уверила ее Джесс. — Как я и говорила, скачала слишком высоко. Не рассчитал, наверное, — не каждый же день он людям является. А потом спустился.

Мартин вздрогнул, словно нежелание ангела вставать ногами на землю делало этот разговор еще более неудобным для него.

— Когда перед тобой парил ангел, о чем ты думал, Мартин?

— Думал? — переспросил он.

— Мыслей у нас тогда было не очень много, — встряла Джесс. — Мы были в шоке.

— Да, точно, — согласился Мартин.

— Но хотя бы какие-то мысли у тебя должны были быть, — не отступилась Линда. — Пусть даже из серии «Черт, вот было бы неплохо затащить его на наше с Пенни шоу».

Она даже ободряюще хихикнула.

— Понимаете ли, — начал Мартин, — я уже довольно давно не веду шоу и не стоит это забывать. Так что просить его прийти туда — затея бессмысленная.

— Но у тебя же есть шоу на кабельном.

— Да.

— Так, может, стоило пригласить его туда?

Она снова ободряюще хихикнула.

— Там в основном гости из мира шоу-бизнеса. Юмористы, известные актеры из мыльных опер… Скандально известные спортсмены.

— Ты хочешь сказать, что не стал бы приглашать его на шоу?

Уцепившись за эту нить разговора, Линда очень не хотела ее упускать.

— Не знаю.

— Не знаешь? — ухмыльнулась она. — Ведь у тебя не самое популярное шоу в стране, ведь так? И не то чтобы куча людей набрасывалась на тебя с просьбой пригласить их на шоу.

— Наше шоу в порядке.

Я не мог избавиться от ощущения, что она уходит все дальше и дальше от темы. Ангел — возможно, посланец Господа Бога, почему бы и нет? — спустился на крышу лондонской многоэтажки, чтобы не дать нам лишить себя жизни, а ей было интересно, почему его не пригласили на ток-шоу. Ох, не знаю. Пожалуй, об этом уместнее спрашивать уже ближе к концу интервью.

— Что происходит? — не выдержал я. — Ты действительно хочешь написать заметку о том, как ангел Мэтт не стал участником шоу Мартина?

— Вы так его называете? — тут же отреагировала она. — Ангелом Мэттом?

— Обычно мы называем его просто ангелом, — ответила Джесс. — Но…

— Ты не будешь возражать, если Мартин ответит на пару вопросов?

— Ты и так ему уже кучу задала, — возразила Джесс. — А Морин и слова не сказала. И Джей-Джей мало говорил.

— Большинству читателей знаком именно Мартин, — объяснила Линда. — Мартин, вы его именно так называете?

— Просто ангелом, — ответил Мартин.

Сейчас он выглядел повеселее, чем в новогоднюю ночь.

— Позволь, я кое-что уточню, — сказала Линда. — Мартин, ты видел ангела?

Мартин заерзал. Было видно, как он еще раз прокручивает все в голове, просто чтобы убедиться, что путей к отступлению нет, что он действительно ничего не проглядел.

— О да, — ответил он. — Я его точно видел. Он был… Он был потрясающий.

Сказав это, он оказался в клетке, приготовленной для него Линдой. Он словно очутился на шоу уродов — публика могла спокойной тыкать в него палками, обзывать его по-всякому, а ему оставалось только сидеть в клетке и все терпеть.

Но и мы, получается, такие же участники этого шоу уродов. Раскрыв газету на следующее утро, наши родственники, друзья и бывшие любовницы могут прийти к одному из двух возможных выводов: 1) мы все окончательно свихнулись, 2) мы актеры и аферисты. Конечно, строго говоря, есть и третий вывод: мы говорим правду. Мы действительно видели ангела, похожего на Мэтта Дэймона, который по одному ему известным причинам велел нам не прыгать с крыши. Но, должен сказать, никто из моих знакомых не поверил бы в это. Разве что тетушка Ида, которой я прихожусь внучатым племянником, живущая в Алабаме и укрощающая змей по воскресеньям в своей церкви, но она все же не в своем уме.

А еще… Я не знаю, но, по-моему, мы очень далеко зашли. Если бы вы вздумали нарисовать карту, то кредиты на дом, отношения, работы и все такое были, скажем в Новом Орлеане, а начав нести всю эту несусветную чушь, мы оказались где-то к северу от Аляски. Кто даст работу человеку, который видит ангелов? А кто даст работу человеку, который готов увидеть ангелов, если это принесет ему пару лишних баксов? Нет, в мире нормальных, серьезных людей с нами было покончено. Мы продали нашу серьезность за тысячу двести пятьдесят ваших английских фунтов стерлингов, и, насколько я понимал, на эти деньги нам придется жить всю жизнь, если только мы не увидим Бога, Элвиса или принцессу Диану. Но в следующий раз нам действительно надо будет их увидеть, а еще сфотографировать.

Чуть больше двух лет назад менеджер группы «Р.Е.М.» приехал посмотреть на «Оранжевый дом» и спросил, не будет ли нам интересно сотрудничество с его компанией, а мы сказали, что нас все и так вполне устраивает. «Р.Е.М.»! Двадцать шесть месяцев назад! Мы сидели в его красивом офисе, а он нас уговаривал. Уговаривал, понимаете? А теперь я присоединился к таким людям, как Морин и Джесс, в их попытке выжать пару баксов из человека, который с радостью готов дать нам эти деньги, если только мы выставим себя на посмешище. За последние несколько лет я твердо усвоил: не бывает таких ситуаций, в которых невозможно облажаться, — стоит только постараться.

Меня утешало одно: здесь у меня не было ни друзей, ни родственников. Никто не знал, кто я такой, исключая, может, поклонников нашей группы, но я не склонен полагать, что такие люди читают желтую прессу. Ребята из пиццерии могли случайно увидеть статью, но они в первую очередь подумали бы о деньгах и моем отчаянном положении, а об унижении вспомнили бы в последнюю очередь.

В общем, оставалась только Лиззи, и если уже она увидит мою фотографию с безумным взглядом, то так тому и быть. Знаете, почему она меня бросила? Она меня бросила, поняв, что я не стану звездой рок-н-ролла. Нет, вы можете в это поверить? Ни хрена не можете. Это вообще невозможно понять. О женщины, вам имя — полная задница. Тогда я думал, что она и глазом не моргнет, узнав, во что она превратила мою жизнь. На самом деле будь у меня шапка-невидимка, я бы первым делом — естественно, после того как ограбил бы банк, нагляделся на женщин в душевой и тому подобных обычных для такого случая дел, — подсунул ей газету и понаблюдал за ее реакцией.

Видите, я тогда ничего не знал. Думал, что знаю все, но не знал ничего.

Морин

Мне казалось, я никогда больше не смогу прийти в церковь после интервью с Линдой. Еще за день до него я немного думала об этом; мне страшно не хватало церкви, но я никак не могла решить, будет ли Бог против, если я просто приду и сяду на последний ряд, а на исповедь не пойду, ускользну оттуда еще до причастия. Но как только я сказала Линде, что видела ангела, то сразу поняла: с этих пор мне придется обходить церковь стороной, и, пока я жива, путь туда мне заказан. Я не знала, какой именно грех я совершила, но была уверена, что грехи, касающиеся выдумывания ангелов, — смертельные.

Я все равно знала, что по истечении шести недель покончу с собой; с чего мне менять свое решение? Я была занята как никогда: интервью и наши встречи, так что это немного отвлекло меня. Но вся эта беготня казалась мне сиюминутной, словно я торопилась все доделать, собираясь в отпуск. Все было очень просто: я была человеком, который собирался покончить с собой, как только руки дойдут.

Мне хочется сказать, что первый проблеск света я увидела тогда, в день интервью с Линдой, но это не так. На самом деле я будто собралась смотреть передачу по телевизору, ждала именно ее, как вдруг наткнулась на нечто более интересное. Не знаю, как для вас, но для меня наличие выбора — это далеко не всегда хорошо. В итоге можно все время прыгать между двумя каналами, не вникая толком ни в одну из передач. Не понимаю, как живут люди с кабельным телевидением.

Самое интересное произошло после интервью. Так получилось, что я разговорилась с Джей-Джеем. Он шел домой, а мне надо было на автобус, так что мы пошли вместе. Не знаю, хотел ли он идти со мной, — ведь мы практически не разговаривали с того момента, как я ударила мальчика Джесс в Новый год, — но возникла одна из тех неловких ситуаций, когда один человек идет позади, буквально в пяти шагах, а второй вынужден остановиться и присоединиться к нему.

— Непросто было, не находишь? — спросил он.

Я удивилась. Мне казалось, только мне тяжело далось интервью.

— Ненавижу ложь, — сказала я.

Он посмотрел на меня и рассмеялся. Только тогда я вспомнила про его ложь.

— Не обижайся. Я тоже лгала. Я солгала насчет ангела. И Мэтти тоже лгала: сказала, что пойду праздновать Новый год в гости. А еще тем людям, что приглядели за Мэтти в приюте.

— Думаю, Бог тебе это простит.

Мы прошли еще немного, как он вдруг спросил:

— А что могло бы заставить тебя передумать?

— В смысле?

— В смысле, что могло бы заставить тебя отказаться от… ну, от желания покончить со всем и сразу.

Я не знала, что ответить.

— Если бы ты, например, могла договориться с Господом Богом. Вот сидит Он, Большой Босс, напротив тебя за столом и говорит: «Знаешь, Морин, ты нам нравишься, но нам бы хотелось, чтобы ты осталась на земле. Как мы можем переубедить тебя? Что можем предложить тебе взамен?»

— Бог меня лично спрашивает?

— Ага.

— Если Он спрашивает меня лично, то Ему не нужно ничего мне предлагать взамен.

— Правда?

— Если Господу в Его бесконечной мудрости угодно, чтобы я осталась на земле, то как я могу просить что-то взамен?

Джей-Джей рассмеялся:

— Ну ладно. Тогда не Бог.

— А кто?

— Какой-нибудь космический президент. Или премьер-министр. Тони Блэр. Человек, который может все устроить. Не обязательно просто так слушаться Тони Блэра, не требуя ничего взамен.

— Он может излечить Мэтти?

— Нет. Он может только складывать обстоятельства определенным образом.

— Я бы хотела съездить отдохнуть.

— Черт, как мало тебе надо. Ты готова продолжать жить вот так за возможность провести неделю во Флориде?

— Я была бы не прочь съездить за границу. Ни разу там не была.

— Ты ни разу не была за границей?

Он так это сказал, словно мне должно быть стыдно, и на мгновение мне стало стыдно.

— И когда ты в последний раз отдыхала?

— Незадолго до рождения Мэтти.

— А сколько ему?

— Девятнадцать.

— Ладно. На правах твоего менеджера я буду ходатайствовать перед Большим Боссом о предоставлении тебе отпуска на год. Или на два.

— Нет, не надо! — возмутилась я.

Теперь я понимаю, что восприняла все это слишком серьезно, но у меня было ощущение, что все происходит по-настоящему, а отпуск в целый год — это, казалось мне, чересчур.

— Поверь, — сказал Джей-Джей. — Я знаю, как там дела делаются. Космический Тони и глазом не моргнет. Давай, еще что?

— Ой, ну я не могу еще о чем-то просить.

— Скажем, он дает тебе две недели отпуска каждый год. А пятьдесят оставшихся недель тянутся долго, если ты не знала. У тебя больше не будет шанса встретиться с Космическим Тони. Всех зайцев надо убивать этим выстрелом. Чего бы ты ни хотела, говори об этом прямо сейчас.

— Работа.

— Ты хочешь работу?

— Да, конечно.

— Какую работу?

— Любую. Может, продавцом в магазине. Лишь бы вырваться из дома.

Пока не родился Мэтти, я работала. Работала в канцелярском магазине в районе Тафнелл-Парк. Мне там нравилось; нравились всякие ручки, нравились всевозможных размеров блокноты и конверты. И начальник мне нравился. С тех пор я больше нигде не работала.

— Ладно. Давай продолжай.

— Может, немного общественной жизни. В церкви иногда устраивают викторины. Что-то похожее бывает и в пабах, кажется. Я бы хотела поучаствовать в такой викторине.

— Хорошо, участие в викторине мы тебе можем устроить.

Я попыталась улыбнуться, поскольку Джей-Джей в каком-то смысле и шутил, но этот разговор давался мне непросто. Мне ничего особенного в голову не приходило, и поэтому я злилась. Поэтому почувствовала страх — особенный такой страх. Будто обнаружила в своем доме дверь, которой там никогда не было. Захочется ли вам узнать, что за этой дверью? Кому-то захочется, а мне — нет. Я не хотела продолжать говорить о самой себе.

— А ты? — спросила я Джей-Джея. — Что бы ты сказал Космическому Тони?

— А вот не знаю. Может, захотел бы вернуться на пятнадцать лет назад. Закончить школу. Забыть о музыке. Стать человеком, которому для счастья не обязательно становиться тем, кем он хочет стать, которому для счастья достаточно быть самим собой, понимаешь?

— Космический Тони не может так сложить обстоятельства.

Вот именно.

— Получается, тебе хуже, чем мне. Космический Тони может помочь мне, а тебе не может.

— Нет. Черт, нет. Прости, Морин. Я не имел этого виду. У тебя… У тебя очень тяжелая жизнь, и во всех твоих бедах нет ни капли твоей вины, а все случившееся со мной — это лишь следствие моей глупости, а еще… Тут и сравнивать нечего. Серьезно. Зря я вообще заговорил об этом.

Не зря. Мне было намного приятнее думать о Космическом Тони, чем о Боге.

Мартин

Заголовок в газете — на первой полосе, и с той фотографией, где я лежу на земле у ночного клуба, — гласил: «ХОЧЕШЬ УВИДЕТЬ АНГЕЛА — СПРОСИ У ШАРПА КАК». В статье упор делался не на красоту и загадочность произошедшего на крыше, как нам обещали. Линда решила взглянуть на это под другим углом, сосредоточившись на внезапном и весьма забавном помешательстве бывшего телеведущего. Моя журналистская сущность подозревает, что она, в общем, все сделала верно.

— Как это понимать? — спросила меня Джесс по телефону на следующее утро.

— Это из рекламы препаратов для похудания, — объяснил я. — «Хочешь похудеть — спроси у меня как».

— А какое отношение ко всему этому имеют препараты для похудания?

— Никакого. Просто фраза известная. И Линда ее переделала.

— Не важно. С какой стати там говорится только о тебе? О нас почти ни хрена нет.

Тем утром было много телефонных звонков. Тео позвонил и сказал, что статья вызвала интерес, что теперь ему наконец есть с чем работать — главное, чтобы я не переставал делиться с общественностью своими интимными духовными переживаниями. Пенни хотела встретиться и поговорить. А еще звонили мои дочки.

Синди не позволяла мне говорить с ними уже не одну неделю, но материнский инстинкт подсказал ей, что девочкам самое время поговорить с папой, коль скоро он на всю страну рассказывает о своем общении с посланниками Господа Бога.

— Папа, ты правда видел ангела?

— Нет.

— А мама сказала, видел.

— Но это не так.

— А почему мама так сказала?

— Спроси у нее.

— Мама, почему ты сказала, что папа видел ангела?

Я терпеливо ждал, пока закончится короткий разговор на том конце провода.

— Она говорит, что она такого не говорила. Говорит, что так говорят в газетах.

— Я это придумал, моя милая. Чтобы заработать немного денег.

— А…

— Чтобы я смог купить тебе хороший подарок на день рождения.

— А… Почему тебе дают деньги за то, что ты говоришь, что видел ангела?

— В другой раз объясню.

— А…

Потом я говорил с Синди, но недолго.

А еще позвонил мой шеф с кабельного. Он звонил сообщить мне, что я уволен.

— Ты шутишь.

— К сожалению, нет, Шарпи. Но ты не оставил мне выбора.

— А что я такого сделал?

— Ты видел статью?

— Тебя это беспокоит?

— Честно говоря, если судить по ней, то ты смахиваешь на психа.

— Зато многие узнали про канал. Об этом ты не подумал?

— Это плохая известность, по-моему.

— А тебе кажется, будто к твоему каналу применительно выражение «плохая известность»?

— Что ты имеешь в виду?

— Никто понятия не имеет, кто мы такие. Кто ты такой.

Последовала долгая, очень долгая пауза, во время которой я практически слышал, как скрипят шестеренки в голове у Деклана.

— А, понятно. Хитро придумал. Мне как-то не приходило в голову.

— Я не собираюсь ни о чем умолять тебя, Дек. Это уже будет извращение. Ты берешь меня на работу, когда я никому не нужен. А потом увольняешь меня, когда я на коне. Кто еще из твоих ведущих оказался сегодня на первых полосах?

— Нет-нет. Логично, логично. Теперь я понимаю, о чем ты. Если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать, что выражение «плохая известность» неприменимо к… еще не раскрученному каналу.

— У меня, конечно, вряд ли бы получилось так изящно выразиться, но да. В общем и целом так.

— Ладно. Ты меня переубедил, Шарли. Кто у нас сегодня будет в гостях?

— Сегодня?

— Да. Сегодня же четверг.

— А…

— Ты забыл?

— В каком-то смысле, в общем, да.

— То есть гостей у нас на сегодня нет?

— Думаю, я могу пригласить Джей-Джея, Морин и Джесс.

— Кто это такие?

— Остальные трое.

— Какие еще остальные трое?

— Ты статью читал?

— Я читал только про то, как ты ангела увидел.

— Они были там со мной.

— Где были?

— Деклан, вся эта история с ангелом произошла потому, что я собирался покончить с собой. Забравшись на крышу многоэтажки, я столкнулся там с людьми, которые собрались сделать то же самое. А потом… В общем, если вкратце, то ангел сказал нам спуститься обратно.

— Ни хрена себе.

— Не без этого.

— И ты думаешь, ты сможешь привести их на шоу?!

— Я в этом почти уверен.

— Господи. А во сколько нам обойдется их появление, ты не знаешь?

— Триста фунтов на всех, наверное. Плюс расходы. Одна из них… В общем, она одна растит ребенка, которому нужен постоянный уход.

— Зови их. Плевать. Плевать на расходы.

— Вот это я понимаю, Дек.

— По-моему, это хорошая мысль. Я доволен. Старина Деклан еще не потерял нюх, а?

— Это точно. Ты сенсации за милю чуешь. Прямо как собака Баскервилей.

— Вы просто должны понять, — объяснял я им. — Это никто не будет смотреть.

— Это один из твоих старых профессиональных трюков? — со знающим видом спросил Джей-Джей.

— Нет, — ответил я. — Поверьте. Это действительно никто не будет смотреть, в самом прямом смысле этого слова. Я еще не встречал людей, которые бы видели мое шоу.

Центральная студия нашего всемирно неизвестного канала располагается в помещении гаражного типа в районе Хокстон. Там есть приемная, две гримерные и студия, где записываются все четыре наши передачи. Каждое утро женщина по имени Кэнди-Энн продает косметику; по четвергам я делю студию с человеком по имени Диджей Добрая Весть, который общается с мертвыми — обычно, от имени секретаря, мойщика окон, водителя такси, который должен отвезти его домой, или любого другого попавшегося человека: «Тебе о чем-нибудь говорит буква „А, Асиф?“», и так далее. Остальные вечера забиваются старыми американскими записями собачьих бегов — изначальной задумкой было дать зрителям возможность делать ставки, но ничего не вышло, а на мой взгляд, если нельзя делать ставки, то собачьи бега, особенно старые записи собачьих бегов, несколько теряют в привлекательности. Еще есть передача, где две женщины просто сидят и болтают друг с другом — по большей части о нижнем белье, — а зрители шлют неприличные сообщения, на которые женщины не обращают никакого внимания. И в общем и целом это все. Деклан управляет каналом от имени загадочного бизнесмена из Азии, и мы, работники этого канала, предполагаем, что неким образом — образом слишком сложным и запутанным для нас — вовлечены в торговлю тяжелыми наркотиками и распространение детской порнографии. Согласно одной из теорий, собачьи бега — это закодированное сообщение: если, скажем, собака, бегущая по внешней дорожке, выигрывает, то таиландцы должны на следующее утро выслать пару килограммов героина и четыре кассеты с тринадцатилетними. Или не обязательно так, но что-то в этом духе.

Моими гостями на шоу обычно были мои друзья, которые хотели мне помочь, или бывшие знаменитости, с которыми мы оказались в одной лодке, или не в одной, но их лодка мало чем отличалась от моей — пробоина ниже ватерлинии, и тонула так же быстро. Иногда моими гостями становились люди, которые что-то собой представляли в свое время, — тогда все приходили в небывалое возбуждение. Но, как правило, моими гостями были люди, которые если что-то собой и представляли, то в незапамятные времена. Кэнди-Энн, Диджей Добрая Весть и две полураздетые женщины не раз появлялись у меня на шоу, предоставляя зрителям шанс узнать их получше. (Шоу длится два часа, и хотя отдел рекламы — точнее, наша секретарша Карен — делает все возможное, мы редко прерываемся на рекламу.) Заманить людей масштаба Морин или Джесс было удачей — редкий мой гость появлялся в газетах и на моем шоу в одно и то же десятилетие.

Я гордился своим умением брать интервью. То есть я и сейчас горжусь, но тогда, когда я больше вообще ничего толком не умел, я хватался за это умение как за спасательный круг. В свое время я брал интервью у пьяных расчувствовавшихся актеров в восемь утра и у пьяных агрессивных футболистов в восемь вечера. Я заставлял лживых политиков говорить нечто похожее на правду, мне приходилось иметь дело со скорбящими матерями, чьи беды делали их невозможно многословными, но ни разу не терял контроля над ситуацией. Моя студия была школьным классом, в котором я не терпел непослушания. Даже в те жуткие месяцы на кабельном, где мне приходилось разговаривать с ничтожествами, которым нечего сказать, которые и сказать-то ничего не могут, я утешал себя тем, что кое-что я еще умел. А когда Джей-Джею с Джесс показалось, будто моя программа — это шутка, и они стали вести себя соответственно, мне вдруг не хватило чувства юмора. Жаль, конечно, мне бы хотелось выглядеть не таким напыщенным, чуть более расслабленным. Да, я призывал их рассказать о незабываем событии, которого не было; я и сам знал, что его не было. К тому же это выдуманное незабываемое событие было нелепостью. И все равно, несмотря на все трудности, я ожидал от них несколько более ответственного подхода к происходящему.

Я не хочу ничего преувеличивать; черт, интервью брать — не ракеты строить. Ты заранее перебрасываешься с гостями парой слов, намечая примерный ход беседы, напоминаешь им смешные анекдоты, которые они должны рассказать, а еще уточняешь некоторые моменты, которые мы будем обсуждать — в нашем случае то, о чем говорила Джесс в первом интервью: ангел был похож на Мэтта Дэймона, он парил над крышей, на нем был белый костюм свободного покроя.

— Смотрите ничего не перепутайте, — сказал я им. — Иначе такой бардак начнется, что мы хрен из него выберемся.

И как вы думаете, что происходит? Практически сразу же? Я спрашиваю Джей-Джея, во что был одет ангел, а он мне отвечает, что на нем была футболка с Сандрой Баллок и рекламой фильма «Пока ты спал». К счастью, Джесс видела этот фильм по телевизору и могла поддержать разговор.

— Не могли бы мы вернуться к нашей непосредственной теме, — попросил я. — Многие видели фильм «Пока ты спал». Но мало кто видел ангела.

— Да хер с ним. Все равно нас никто не смотрит. Сам сказал.

— Это был один из моих старых профессиональных трюков.

— Тогда плохи наши дела. Я ведь только что сказала «хер с ним». Ваши зрители будут жаловаться.

— Думаю, наши зрители — достаточно тонкие люди, они могут понять, что экстраординарные события могут вызывать неординарную реакцию.

— Хорошо. Херснимхерснимхерсним.

Словно извиняясь, Джесс махнула рукой в сторону Морин, а потом в камеру, в сторону негодующего народа Британии, и добавила:

— К тому же дурацкий фильм с Сандрой Баллок — это не самое экстраординарное событие.

— Но мы говорим об ангеле, а не о Сандре Баллок.

— Каком еще ангеле?

Так мы и продолжали, пока не пришел Деклан с гримершей и не выгнал нас из прямого эфира на улицу, а в моем случае — с работы.

Джесс

Думаю, кому-нибудь надо написать песню под названием «Они тебя достали — мать и отец». Что-нибудь из серии «Они тебя достали — мать и отец. Тебе очень плохо, тебе полный капец». Потому что достали. Особенно отец. Отсюда и рифма. Ему не понравится, но я все равно скажу: если бы не мы с Джен, о нем бы никто не знал. Он не начальник всей образовательной системы — для этого есть настоящий министр. А есть еще куча так называемых младших министров, и он один из них. Хотя забавно, что его так называют, потому что он совсем не маленький уже. На самом деле он в каком-то смысле неудавшийся политик. Вы бы поняли, если бы все дело было в том, что он не придержал язык за зубами и сказал, что он на самом деле думает по поводу Ирака или еще чего-нибудь, но дело не в этом; он говорит, что ему велят говорить, но пока это не сильно ему помогло.

Между многими людьми протянута нить, которая их связывает. Эта нить может быть короткой или длинной. Правда, длину не определить. Ты не выбираешь. Нить, привязывающая Морин к Мэтти, — сантиметров двадцать длиной, и это убивает Морин. Мартин привязан к своим дочерям — он как собака на привязи, которая, глупая, не понимает этого. Он сбегает куда-нибудь — в ночной клуб за девицами, на крышу многоэтажки или еще куда-то, — а потом цепь натягивается, перехватывая шею. Он удивляется, но на следующий день делает то же самое. А Джей-Джей, думаю, привязан к этому Эдди, о котором он все время говорит, с которым он еще в группе играл.

А я понимаю, что привязана к Джен, а не к маме с папой — не к дому, как это должно быть. Джен, я уверена, тоже думала, что привязана к ним. Чувствуя себя в безопасности только оттого, что у нее были родители, она все шла и шла, пока не дошла до обрыва, или до пустыни, или до Техаса с механиком. Она думала, нить натянется, и ее отшвырнет назад но никакой нити на самом деле не было. За осознание этого она дорого заплатила. Так что я теперь привязана к Джен, но ведь Джен — не дом, она воздушная, она парит где-то, и никто не знает, где она. Получается, толку-то от нее ни хрена нет, так?

Как бы то ни было, маме с папой я ничего не должна. Мама это понимает. Она уже давно ничего от меня не ждет. Она все никак не оправится от истории с Джен, папу ненавидит, а на меня махнула рукой, так что здесь все честно. А вот папа на самом деле думает, будто должен что-то делать, и это уже смешно. Например: он показывал мне газетные статьи о себе, в которых ему предлагали уйти в отставку из-за того, что он не может уследить за собственной дочерью. Можно подумать, мне есть до этого хоть какое-то дело. Я ему и говорила: и что? Уходи в отставку. Или не уходи. Как хочешь. Об это ему нужно было поговорить с каким-нибудь консультантом по кадрам, а не с дочерью.

К тому же газеты все равно потеряли к нам интерес. Мы, правда, еще подзаработали на ток-шоу на «Канале 5». На этот раз мы решили постараться вести себя нормально, но ведущая меня задолбала, и я сказала ей, что мы все это придумали, чтобы заработать деньжат, а она приказала нам уходить, и отмороженные стариканы в студии начали недовольно гудеть. На этом все закончилось, больше никто не хотел брать у нас интервью. Нам ничего не оставалось делать, кроме как самим придумывать себе занятие. Это было несложно. У меня была куча идей.

Например: я придумала, чтобы мы регулярно встречались за кофе — либо у Морин, либо где-нибудь в Айлингтоне, если удастся найти кого-нибудь приглядеть за Мэтти. Нам не жалко было потратить на это немного денег — мы притворялись, будто хотим дать Морин возможность выбраться из дома, но на самом деле мы просто не хотели ходить к ней все время. Не хочу никого обижать, но присутствие Мэтти было всем в тягость.

Мартину моя мысль, естественно, не понравилась. Во-первых, он захотел узнать, что значит «регулярно», потому как просто так соглашаться он не собирался. Я тогда ему сказала: да, конечно. Когда у тебя нет ни детей, ни жены, ни девушки, ни работы, сложно, наверное, выкроить время. А он ответил, что дело не во времени, а в самом факте наших встреч, и мне пришлось напомнить ему о том, что он согласился быть в нашей шайке. А он такой: и что с того? Ну, я у него спросила: а какой смысл было соглашаться? Никакого, — сдался он. Наш диалог показался ему смешным, потому что примерно то же самое я говорила ему на крыше. Я тогда сказала: знаешь, ты намного старше меня, и мое мировоззрение еще не сформировалось окончательно. На что он ответил: заметно.

А потом мы никак не могли решить, где встречаться. Я хотела в «Старбакс», потому что у них вкусные холодные кофейные коктейли, но Джей-Джей отказался идти туда из своих антиглобалистских принципов. Мартин сказал, что в одном модном журнале читал про небольшую пафосную кофейню, в которой выращивают кофейные зерна или что-то в этом духе. Чтобы его не расстраивать, мы пошли туда.

Как бы то ни было, в этом заведении, похоже, все сильно изменилось: и название, и атмосфера. Пафосным заведение не получилось, и теперь пафосом тут даже не пахло. Оно называлось «Трес Мариас» в честь знаменитой бразильской дамбы, но новый владелец подумал, что такое название будет только смущать людей — какое отношение к кофе имеет некая Мария, не говоря уж о трех Мариях? Да у него и одной Марии не было. Теперь заведение называлось «Капитан Кофе», и все знали, что у него новый владелец, но ничего особенно не изменилось — там все равно было пусто.

Как только мы зашли, с нами поздоровался человек в старой военной униформе, хозяин кофейни. Он сказал: «Капитан Кофе» к вашим услугам. Мне это показалось забавным, но Мартин сразу же взвыл: о господи Иисусе. Он даже попытался уйти, но Капитан Кофе был в таком отчаянном положении, что не мог дать нам уйти. Он пообещал нам бесплатный кофе на первую встречу, а еще пирог, если захотим. Мы остались, но возникла другая проблема: там было очень тесно. Там было не больше трех столиков, стоявших вплотную к барной стойке, так что Капитан Кофе слышал все, о чем мы говорили.

А учитывая особенности того, кем мы были и что с нами произошло, несложно догадаться, что мы хотели поговорить о личном и нас смущало его присутствие.

Мартин предложил допить кофе и уйти оттуда. Но Капитан Кофе сразу такой: а что случилось? Тогда я ему объяснила: понимаете ли, нам нужно поговорить наедине. На это он ответил, что все прекрасно понимает и подождет на улице. Ну, я ему начала объяснять: на самом деле все, о чем мы будем говорить, — очень личное, и мы не можем объяснить почему. Он ответил, что для него это не важно, и он в любом случае подождет на улице, если только в кафе еще кто-нибудь не придет. Так он и сделал, и именно поэтому мы стали собираться в «Старбакс». Было сложно сосредоточиться на том, какие мы жалкие, пока этот идиот в армейской униформе то и дело заглядывал в окно, проверяя, не таскаем ли мы со стойки его бисквиты — «бисковиты», как он их называл. Места вроде «Старбакс» обвиняют в том, что они лишены индивидуальности, но что, если от них именно это и нужно? Я бы совсем растерялась, если бы Джей-Джей и ему подобные победили и в мире не осталось мест, лишенных индивидуальности. Мне нравится знать, что есть большие кафе и магазины, в которых нет окон и всем на всех наплевать. Чтобы зайти в маленький книжный или музыкальный магазин, в маленький ресторан или кафе — любое небольшое заведение, где есть постоянные посетители, — нужно иметь уверенность в себе. Мне очень нравятся огромные кафе и магазины, где всем наплевать и никто тебя не знает. Мама с папой все время начинают занудствовать: мол, какие эти места бездушные. А я им тогда отвечаю: ну, ясен пень. В том и смысл.

Идея с групповым чтением возникла у Джей-Джея. Он сказал, в Америке люди часто это делают: читают книги и разговаривают о них. Мартину казалось, что у нас это тоже начало входить в моду, но это занятие не могло стать очень популярным, иначе я бы об этом услышала от знакомых или прочитала в каком-нибудь журнале. Смысл всей затеи был в том, чтобы поговорить о Чем-то Другом, а не в попытке выяснить, кто был дураком, а кто последним идиотом, — а именно так наши посиделки в «Старбакс» обычно и заканчивались. Мы решили читать книги, написанные теми, кто впоследствии покончил с собой. Будучи с ними одной, что ли, крови, мы пытались понять, что происходило у них в головах. Мартин предположил, что лучше бы читать людей, не покончивших с собой, — о том, как прекрасно остаться в живых, а не расстаться с жизнью. Но, как потом оказалось, писателей, не покончивших с собой, были миллионы, а вот писателей-самоубийц — буквально трое-четверо, так что мы решили пойти по самому простому пути, выбрав, где читать поменьше. Голосованием было решено потратить часть заработанных на интервью денег на покупку книг.

В общем, оказалось, что это совсем не простой путь. Я охреневала. Вы попробуйте почитать, что писали самоубийцы! Мы начали с Вирджинии Вулф, и я прочитала только пару страниц из ее книжки про маяк, но этого мне оказалось достаточно, чтобы понять, почему она покончила с собой. Она покончила с собой потому, что не могла писать так, чтобы ее хоть кто-то понимал. Об этом можно догадаться, прочитав буквально одно предложение. Мы с ней в чем-то схожи, поскольку у меня тоже есть такая проблема, но я не совершаю ее ошибок — не выношу все это на публику. Конечно, хорошо, что она оставила после себя эту книжку — люди могут учиться на ее ошибках, — но ей-то каково было. А еще ей не повезло, что в те времена любой мог издать свою книгу — конкуренции-то особой не было. Так что можно было запросто прийти к издателю и сказать: я хочу, чтобы вы это напечатали. А издатели отвечали: ну ладно. А сейчас бы ей ответили: нет, дорогуша, никто тебя не поймет. Поищи другие способы самовыражения: йогой займись или научись танцевать сальсу.

Эта затея нравилась только Джей-Джею, и я на него наорала, а он наорал на меня в ответ. Он никак не мог успокоиться, все спрашивал: это оттого, что твой папа читает книги? Поэтому ты упираешься? На его беду, папа книг не читает, так что мне было просто ответить на этот вопрос. Я и ответила, а потом добавила: это оттого, что ты не закончил школу? Поэтому ты думаешь, будто все книги хорошие, даже если они отстойные? И про книги нельзя ничего говорить, потому что они — это нечто чуть ли не божественное. В общем, ему мои слова не понравились, а это значит, я попала в больное место. Он сказал, что так он и думал: я загублю его затею, и глупо было надеяться на что-то другое. Я возмутилась: не собираюсь я ничего губить. Но если книга — отстой, то я молчать не буду. А он мне: конечно, но ты так про любую книгу скажешь только потому, что у тебя чувство противоречия взыграет. Ну, я ему ответила: конечно, а ты будешь их хвалить только потому, что ты зануда. А он такой: нет, это действительно великие книги. Потом он начал перечислять всех, кого мы должны были читать: Силвия Плат, Примо Леви, Хемингуэй. Ну, я тогда не поняла: а зачем читать, если и так знаешь, что книги великие? Что за кайф? А он такой: это же не «Евровидение», не надо выбирать лучшего. Все книги хорошие, и мы это признаем, просто обсуждаем мысли, высказанные в них. Потом я сказала, что не все книги обязательно хорошие, и я даже уверена в обратном, а Джей-Джей сильно разозлился, так что Мартину пришлось вмешаться, и мы решили отложить затею с чтением на какое-то время — то есть навсегда. Тогда мы и решили остановиться на музыкантах-самоубийцах. Вы не поверите, но Морин понятия не имела, кто такой Курт Кобейн.

На самом деле я думаю. Знаю, в это сложно поверить, но я действительно думаю. Просто думаю не так, как другие люди. Прежде чем подумать, я немного злюсь и иногда веду себя агрессивно. Пожалуй, это может раздражать. В общем, я в тот вечер лежала в кровати и думала о том, что сказал Джей-Джей. Точнее, о его предположении, будто я ненавижу книги только потому, что их читает папа. Но я сказала правду — он практически не читает, хотя при его работе ему приходится притворяться, что читает.

А вот Джен любила читать. Ей нравились книги, а меня они пугали. Они пугали меня тогда, а теперь, когда Джен нет, они еще больше меня пугают. Что в них было? Что они сказали ей, несчастной и не желавшей прислушиваться больше ни к кому — ни к друзьям, ни к сестре, вообще ни к кому? Я вылезла из кровати и пошла в ее комнату. Там ничего не изменилось с того дня, как она исчезла. Там все ее книги: «Тайная история» Донны Тарт, «Уловка-22» Джозефа Хеллера, «Убить пересмешника» Харпер Ли, «Над пропастью во ржи» Сэллинджера, «Люди против брендов» Наоми Кляйн, «Под стеклянным колпаком» Силвии Плат (не знаю, совпадение это или нет, но эту книгу предлагал нам прочитать Джей-Джей), «Преступление и наказание» Достоевского, «1984» Оруэлла, «Куда податься, если вы хотите исчезнуть»… Ладно, шучу, такой книги там не было.

Не думаю, что я стала бы много читать, — все же она была самая умная, а не я, — но уверена, с этим у меня было бы получше, но, когда она исчезла, у меня не осталось практически никаких шансов. Я не в первый раз была в ее комнате и знала, что не в последний, а все эти книги смотрели на меня с полок, и больше всего меня бесило понимание того, что в одной из них я могла бы найти ответ. Не то чтобы я могла бы найти подчеркнутое Джен предложение, которое бы подсказало, где ее искать. Я уже давно пролистала их на всякий случай — вдруг я найду восклицательный знак у слова «Уэльс» или слово «Техас» будет обведено в кружок. Я о другом. Просто если бы я прочитала все книги, которые ей нравились в последние месяцы, я бы смогла представить себе, что происходило у нее в голове. Я даже не знаю, какие это книги. Серьезные? Грустные? Страшные? Вы, наверное, думаете, что я хочу это узнать, ведь я так любила ее. Но я не хочу. Не могу. Не могу, потому что я слишком ленивая, слишком глупая, я останавливаюсь, только завидев какое-нибудь препятствие. Они просто глядят на меня с полок каждый день, но однажды я свалю их в кучу и сожгу.

В общем, да. Книги — это не мое.