Й год Сюй-юня(1959)

Весной учитель переступил порог своего сто двадцатого года. Храмы, монастыри и все его ученики как в Китае, так и за границей были преисполнены радости по случаю достижения им возраста, которого некогда достиг древний Учитель Чжао-чжоу[245]. Они сообщили ему о своем желании отпраздновать день его рождения. Он немедленно ответил им следующее:

«Я не знаю, сколько мне осталось прожить. До моего дня рождения еще далеко, однако упасака У Синцзай выразил желание изготовить для меня поздравительную ширму. Я благодарен ему, но прошу этого не делать. Карма прошлых жизней до сих пор отзывается страданиями, наполняющими существование. Подобно свече на ветру я уже ни на что не годен, и я ничего так и не достиг. При мысли об этом мне каждый раз стыдно за свою дутую репутацию. Человеческий век мирских невзгод – лишь сон и иллюзия, в которых ничто не стоит привязанности. К тому же рождение – это начало смерти, мудрый человек должен быть постоянно чутким и бдительным, настроив сознание на Дао, как если бы спасался из огня. Как я могу идти на поводу у мирских обычаев? Благодарю вас от всего сердца и искренне сожалею, что не могу принять подарок. Кроме того, я все еще скорблю по поводу безвременной кончины матери и поэтому прошу вас отказаться от памятных подарков и любых других видов празднования моего дня рождения. Не хочу отягощать себя лишним грехом в добавление к уже имеющимся».

Поскольку учитель видел, что очищение озера Минъюэху и возведение ступы не были еще завершены, то в третьем месяце он лично стал осуществлять контроль за работами, которые были закончены несколькими месяцами позже.

Еще в 1956 г., после того как Ван Шэньцзи, супруга Чжань Лиу, стала последователем учителя, она и ее муж, китайский бизнесмен, живущий в Канаде, выразили желание финансировать восстановление главного зала. Поскольку все храмовые здания были к тому времени уже восстановлены, Чжань Лиу выразил желание возвести ступу для реликвий Будды и построить чаньский зал Лююнь (букв. «Оставшееся Облако», т. е. учителя) с надеждой, что учитель пробудет в этом мире подольше. Учитель ответил, что поскольку в монастырях Наньхуа и Юньмэнь имеются ступы для захоронения праха скончавшихся монахов, было бы желательно возвести ступу в монастыре Чжэньжу, где ее пока еще не было. Останки древних настоятелей и учителей этого монастыря, захороненные в разных местах, в таком случае могли бы быть собраны вместе в одной ступе, за которой был бы обеспечен подобающий уход. Все желающие могли бы приезжать на эту гору и почитать реликвии. Что касается намерений построить зал Лююнь, то он глубоко тронут такой идеей покровителя, но поскольку он никогда в жизни не использовал для своих нужд ни единой балки или черепицы, приобретавшихся на средства благотворительных фондов, он вежливо отклонил предложение.

Чжань Лиу в письме учителю сообщал, что помимо 10 000 гонконгских долларов, переданных прежде, он пошлет ему еще 50 000 (или 10 000 канадских долларов в сумме) на возведение ступы. Учитель принял это пожертвование, и зимой того года (1956) началось возведение ступы по образцу той, которая находилась в монастыре Наньхуа. Также было построено еще несколько читальных залов для монахов. Работа была завершена на седьмом месяце этого года (1959) и была последней в жизни учителя.

После серьезной болезни на третьем месяце учителя постепенно покидали силы. Поначалу он еще мог сам себя обслуживать и следить за выполнением незаконченных работ, но на седьмом месяце начал страдать от хронического нарушения пищеварения и не мог есть ни рис, ни другую твердую пищу. Только на завтрак и на обед съедал небольшую чашку жидкой рисовой каши. Местные власти по приказанию пекинского правительства несколько раз присылали к учителю врача, но он отказывался от его услуг, говоря: «Моя связь с этим миром подходит к концу». Затем он написал письмо своим ученикам, содействовавшим восстановлению монастыря. В письме он сообщал, что работа по восстановлению завершена, и он рад, что больше нет необходимости посылать ему денежные переводы. Он также призвал их следить за своим здоровьем и упорно практиковать дхарму.

Поскольку учитель был очень болен, настоятель монастыря и старшие монахи зашли в коровник его наведать. Сюй-юнь сказал: «Сродство по судьбе свело нас вместе в одно время и в одном месте. Благодаря вашим стараниям мы смогли восстановить это святое место в течение нескольких лет. Я был очень глубоко тронут тем, что вы мужественно выносили все трудности и невзгоды. Мне жаль, что моя земная жизнь подходит к концу и что я не смогу присматривать за монастырем. Этот груз ложится на ваши плечи. Когда умру, пожалуйста, наденьте на мое тело желтые одежды, а через день положите в гроб и кремируйте у подножия горы к западу от коровника. Потом, пожалуйста, смешайте пепел с сахаром, мукой и растительным маслом, замесите и сделайте из всего этого девять шаров. Бросьте их в реку в качестве жертвоприношения всем водным тварям. Если вы поможете мне таким образом исполнить мой обет, я буду вам вечно благодарен».

Они стали утешать учителя, а он прочел нараспев следующие три гатхи:

Первая гатха

Жалея муравьев, креветка не ныряет в воду.

Во благо водным тварям мой пепел бросьте в реку.

Пусть они примут мой дар последний тела,

И бодхи обретя, к спасенью устремятся.

Вторая гатха

Соратников по дхарме призываю

Задуматься всерьез,

Как карма рожденья и смерти

Прядется словно кокон шелкопряда.

Желания и мысли не стихают,

А страсти умножают наши беды.

Если вы этого хотите избежать,

То начинайте с подаяний,

Затем в три «вещи» глубже проникайте

И мыслей четырех держитесь прочно[246].

Застигнуты внезапным пробуждением,

Поймете скоротечность «росы и молний».

На опыте постигнув истинно сущее

И единство всех дхарм,

Что нерожденное и рожденное

Подобно воде и волнам.

Третья гатха

Увы, в годах преклонных я уже,

За милости мне нечем расплатиться

И некогда отдать долги из прошлых жизней,

Ничтожна мудрость, карма глубока.

Стыжусь, что ничего я не добился,

Что так неловко проявил себя в Юньцзюе.

Как те, кто увлечен словами сутр[247],

Повинен я перед Почитаемым миром.

Собрание на Пике Стервятника еще не завершено,

Теперь защита дхармы – ваш долг,

Вы перерождение Вэй-тянь[248],

Вам возрождать традиции Вайшали.

«Я» и «других» единство видел Вималакирти

Он Татхагата зерен золотых,

Он, как скала в потоке бурном, неподвижен.

Тот, на чьи слова можно положиться.

В конце века дхармы тяжко жить,

И очень мало тех, кто в истине опору ищет.

Меня отягощает бремя дутой славы,

А вы пробудитесь от чувственных заблуждений!

Прекрасно обретаться в Земле Будды

И всеми силами стремиться к ней.

Я постарался в этих гатхах

Выразить то, что у меня на сердце.

На восьмом месяце, по мере приближения дня рождения учителя, настоятели других монастырей и его ученики прибывали на гору со своими поздравлениями. Он почувствовал себя немного лучше. Несколько учеников во главе с бхикшуни Куань-хуй прибыли из Гонконга. Он провел с ними несколько долгих бесед.

В начале октября, когда болезнь учителя приняла критический характер, он дал распоряжение, чтобы статуи Будды и сутры были в должном порядке размещены в законченной ступе, около которой должно было оставаться несколько монахов и воспевать имя Будды во время утренних и вечерних церемоний.

Седьмого октября, когда учитель получил телеграмму из Пекина, извещающую о смерти маршала Ли Цзишэня, он воскликнул: «Ли Цзишэнь, зачем ты ушел раньше меня? Мне тоже пора». Люди, ухаживающие за ним, были потрясены этими словами. Так как учитель лежал несколько дней в кровати, с трудом дыша, и в основном спал, с ним рядом теперь все время находился монах из персонала, ухаживающего за больными. Всякий раз, когда учитель видел его, он просил его уйти и говорил, что может «сам о себе позаботиться».

Двенадцатого октября в полдень учитель дал распоряжение своим помощникам переставить статую Будды из ниши в другую комнату, где бы ей можно было поклоняться. Монахи почувствовали что-то необычное и сообщили настоятелю и старшим монахам, которые пришли к учителю вечером и умоляли его не покидать их во имя дхармы. Он сказал: «С каких это пор такое мирское отношение! Пожалуйста, пошлите кого-нибудь повторять для меня имя Будды в главном зале». Когда они спросили его о последних наставлениях и завещании, он сказал: «Несколько дней назад я говорил о том, что нужно сделать после моей смерти. Нет нужды повторять это все снова. А последние мои слова таковы: Практикуйте шилу, дхьяну и праджню, чтобы искоренить желание, злобу и глупость». После паузы он продолжил: «Правильная мысль и правильное сознание питает духом великого бесстрашия во имя освобождения людей и всего мира. Вы устали, идите отдыхать». Была полночь, когда они ушли.

Юньцзюй – высокая гора и поздней осенью там дуют обжигающе холодные ветра, оголившийся лес на склонах шумит, раскачиваясь под ветром. Вершины древних деревьев устремлены в небеса, а на земле мечутся отбрасываемые ими тени. Одинокое пламя лампы в комнате не больше боба фасоли, на улице уже выпала роса. В своем коровнике одинокий старый учитель в постели, издалека до него доносится чтение сутр в главном зале – это прощание с ним.

Рано утром тринадцатого октября двое ухаживающих за учителем монахов вошли в его комнату и увидели, что он сидит в позе для медитации, как обычно, только щеки не такие бледные, как в последнее время. Они не посмели его беспокоить и вышли, оставаясь поблизости. В полдень через окно они увидели, как он встал с постели, выпил несколько глотков воды и собирался уже отдать дань почтения Будде. Опасаясь, что, будучи слишком слабым, он может упасть на пол, они вошли в комнату. Тогда учитель сел и сказал медленно: «Я только что видел во сне: Мост Фо-иня (Мост запечатления Будды) развалился под копытами коровы, а ручей под мостом прекратил свое течение». Затем он закрыл глаза и смолк.

В 12.30 пополудни он позвал монахов, ухаживающих за ним, окинул взглядом всех и после паузы сказал: «Вы со мною рядом так много лет, я глубоко тронут вашей заботой и готовностью выносить ради меня тяготы. Не к чему говорить о прошлом, но в течение десяти лет мне постоянно приходилось терпеть лишения и недоверие, подвергаться опасностям, быть мишенью клеветы и несправедливости, но я с радостью шел на это ради того, чтобы сохранить святые места в нашей стране, чтобы продолжить лучшие традиции и правила чистой жизни, чтобы в глазах каждого обычного монаха ряса сангхи оставалась незапятнанной. За чистоту этой рясы я боролся из последних сил! Вы мои близкие ученики и знаете обо всем, что происходило. Останетесь ли вы потом в этом монастыре или разойдетесь на все четыре стороны, вы также должны всегда хранить нашу рясу. Но как это делать? Ответ содержится в слове „шила“». Сказав это, он соединил ладони рук и настоятельно посоветовал ухаживающим за ним монахам беречь свое здоровье. Они, едва сдерживая слезы, вышли и остались дежурить около коровника.

В 1.45 двое монахов, ухаживающих за учителем, вошли в комнату и увидели, что он склонился в правую сторону, как Будда в паринирване. Поняв, что он покинул этот мир, они немедленно сообщили об этом настоятелю и всей общине. Все собрались для чтения сутр и прощания с учителем, после чего денно и нощно продолжалось повторение имени будды.

Тело учителя положили в гроб восемнадцатого числа, и когда – девятнадцатого – оно было кремировано, воздух наполнился удивительным ароматом и белый дым поднялся в небо. В пепле было найдено более ста крупных реликвий пяти разных цветов и бесчисленные мелкие, преимущественно белого цвета, прозрачные и гладкие. На двадцать первый день они были помещены в ступу.

Учитель покинул этот мир на своем 120-м году в 101-й век дхармы [249].