Сюй-Юнь - Порожнее Облако

ГЛАВА ПЕРВАЯ РАННИЕ ГОДЫ

МОЙ 1-й ГОД (1840-1841)

Я родился в административном центре префектуры Цюаньчжоу в последний день седьмого месяца года Гэн-цзи, на двадцатом году правления Дао-гуана [26 августа 1840 года]. Когда моя мать увидела, что произвела на свет некий мешок с плотью [вероятно, у нее произошло выпадение матки], она испугалась. Решив, что уже больше никогда не сможет вынашивать ребенка, она предалась отчаянию и отошла в мир иной. На следующий день в наш дом зашел старый аптекарь. Он вскрыл ножом тот мешок, и извлек ребенка мужского пола, которого потом воспитывала мачеха.

МОЙ 11-й ГОД (1850-1851)

Моя бабушка была в преклонном возрасте, и, поскольку меня усыновил мой дядя с правом на наследство, она решила что мне подобает взять в жены двух девиц из семей Тянь и Тань. Обе семьи принадлежали к хунаньскому чиновничеству и жили в Фуцзяни. Мы дружили семьями в течение многих поколений. Той зимой бабушка покинула этот мир.

МОЙ 13-й ГОД (1850-1851)

В том году я был рядом с отцом, когда гроб моей бабушки перевозили в Сянсян. Там ее похоронили. Пригласили монахов для совершения буддистских обрядов. Тогда я впервые увидел священную атрибутику, которая мне пришлась по душе. В нашей домашней библиотеке было много буддистских сутр [писаний], и я, поэтому, имел возможность прочесть историю "Благоухающей Горы" и о том, как достиг просветления Бодхисаттва Авалокитешвра. Это произвело огромное влияние на мой ум. На восьмом месяце мы отправились с дядей в Нань-юэ, где посетили несколько монастырей. У меня было чувство, будто мои прежние кармические устремления против того, чтобы я возвращался домой. Но поскольку мой дядя был очень строг, я не посмел рассказать ему о своих чувствах.

МОЙ 14-й ГОД (1853-1854)

Отцу стало известно, что я хочу оставить дом и присоединиться к сангхе. Чтобы удержать меня, он нанял даоса по имени Ван, который должен был обучить меня даосской практике на дому. Учитель снабдил меня даосскими книгами, а также преподавал мне даосскую "внутреннюю" и "внешнюю" йогу [Нэй-гун и Вай-гун их школы]. Мне не понравилось это учение, но я не смел выразить своего неблагожелательного мнения о нем. Той зимой период скорби об утрате бабушки закончился. Отец оставил меня на полное попечение дяди и вернулся в Фуцзянь (Период траурной скорби по близким родственникам, установленный конфуцианством, составляет три года. Вот почему отец Сюй-юня не вернулся в Фуцзянь раньше.

МОЙ 17-й ГОД (1856-1857)

Последние три года я изучал даосизм дома. Я понял, что учение, с которым меня знакомят, не затрагивает сокровенных глубин. Хотя у меня было ощущение будто я сижу на иголках, я продолжал притворяться, не желая огорчать дядю. Я делал вид, что все идет хорошо. Чтобы избежать его бдительного ока, я занимался домашним хозяйством. Однажды, когда он ушел, я решил воспользоваться удобным моментом и сбежать. Я собрал свои вещи и направился в Нань-юэ. Много трудных дорог и развилок осталось позади, но когда было пройдено почти полпути, меня догнал человек, посланный за мной, и вернул меня обратно. Меня и моего двоюродного брата Фу-го отправили в Цюаньчжоу. Вскоре после этого по распоряжению отца привезли двух девиц из семей Тянь и Тань. Была отпразднована официальная свадьба - хотел я того или нет. Таким образом, меня подвергли "домашнему аресту". Я жил с двумя девицами, но не вступал с ними в интимные отношения. Я ознакомил их с Буддадхармой, которую они поняли. Мой двоюродный брат Фу-го заметил, что их не волнует мирское, и также иногда беседовал с ними о Дхарлле. Таким образом, и наедине друг с другом, и на людях, мы оставались целомудренными партнерами.

МОЙ 19-й ГОД (1858-1859)

Я дал обет уйти от мира. Мой двоюродный брат разделил мое устремление. Тайком, я навел справки о том, как добраться до горы Гу в Фучжоу. Я написал "Песню кожаного мешка", которую оставил почитать двум девицам. Мы с Фу-го убежали в монастырь Юн-цюань (Пенящийся поток) на горе Гу в Фучжоу. Там пожилой Учитель Чан-кай обрил мне голову.

МОЙ 20-й ГОД (1859-1860)

Я стал последователем Учителя Мяо-ляня на горе Гу и получил от него полное посвящение. Мне дали дхармовое имя Гу-ян, а также еще два: Янь-чэ и Дэ-цин. Мой отец, работавший тогда в префектуре Цюаньчжоу, послал слуг на мои розыски. Мой двоюродный брат Фу-го, после своего полного посвящения, отправился путешествовать в поисках просветленных Учителей, и больше никогда не давал о себе знать. Я укрылся в гроте за горой, где приносил свои раскаяния мириадам Будд в соблюдение заповедей покаяния и обновления. Я не осмеливался выходить из укрытия (из страха быть обнаруженным сыщиками, посланными отцом). Хотя ко мне иногда наведывались тигры и волки, я их ничуть не боялся.

МОЙ 23-й ГОД (1862-1863

Подошел к концу трехлетний срок обета, установленного для соблюдения заповедей покаяния и обновления. Однажды, с горы Гу пришел некий монах и сказал: "Теперь тебе нет нужды скрываться. Твой старик-отец ушел в отставку в связи с преклонным возрастом и уехал домой. Старый Учитель Мяо-лянь похвалил тебя за то, что ты так долго жил аскетом, но сказал, что кроме мудрости, ты должен культивировать благодеяние, которое вытекает из добродетельных поступков. Ты можешь вернуться в горный храм, найти себе там работу и служить людям". После этого я вернулся в горный храм и получил работу.

МОЙ 25-й ГОД (1864-1865)

Продолжал работу на горе Гу. На двенадцатом месяце той зимы узнал, что мой отец скончался дома в Сянсяне. С тех пор я больше не наводил справок о семье и больше ничего не слышал о родственниках.

МОЙ 27-й ГОД (1866-1867)

Из Сянсяна приезжал человек. Он сообщил, что после смерти моего отца, мачеха Вань со своими двумя невестками покинула дом и ушла в монастырь. Моей мачехе Вань дали там дхармовое имя Мяо-цзин (Глубокая Чистота), моей жене Тянь - Чжэнь-цзе (Истинная Незапятнанность), а моей жене Тань - Цин-цзе (Чистое Целомудрие). За четыре года я сменил несколько должностей в храме на горе Гу. Я служил водоносом, садовником, уборщиком и жезлоносцем. Все эти работы были тяжелыми, а когда доставались легкие, то я отказывался. Иногда в храме распределяли пожертвования между монахами, но я никогда не брал своей доли. Каждый день я съедал лишь кружку рисовой размазни, но здоровье мое никогда еще не было таким крепким. В те дни чаньский Учитель Гу-юэ превосходил всех в храме в практике аскетизма, и я всякий раз, когда позволяли обстоятельства, подолгу с ним беседовал. Мне стало казаться, что те работы, которые я выполнял все эти годы, в некоторой степени мешали моей практике. Я вспомнил Учителя Дхармы Сюань-цзана, который хотел отправиться в Индию в поисках сутр, и за десять лет до того начал изучать санскрит и тренироваться физически. Каждый день он проходил по сто дц(Китайское ли - это единица измерения длины, приблизительно в полкилометра. В древние времена в ряде случаев она варьировала). Он старался также воздерживаться от злаковой пищи - сначала в течение одного полного дня. Постепенно он довел воздержание до определенного числа дней. Он готовил себя к условиям пустыни, где даже вода и трава не всегда имеются в наличии. Если древние были способны на такой аскетизм для достижения своей цели, то чем я хуже? Почему бы и мне?, думал я, не последовать его примеру?(Сюань-цзан (600-664) был знаменитым Учителем Дхармы, который отправился в Индию для сбора сутр, которые он потом перевел на китайский язык) В конце концов, я оставил все свои монастырские обязанности, роздал свою одежду монахам и, захватив рясу, пару штанов, башмаки, соломенный дождевик и подушечку для сидения, я вернулся в горный грот и стал жить в нем.

МОИ 28-й, 29-й и 30-й ГОДЫ (1867-1870)

Я прожил в гроте три года. Все это время я питался сосновыми иголками и зелеными побегами травы, а питьем моим была вода из горных ручьев. Со временем мои штаны и башмаки износились, и у меня осталась только ряса, прикрывавшая тело. Мои волосы и борода отрасли более чем на фут, так что я завязывал волосы в узел. Мой взор стал огненным и пронзительным настолько, что те, кто меня видел, принимали меня за горного духа и убегали. Таким образом, я избегал разговоров с посторонними. В течение первого и второго года моего затворничества я испытал много необычных переживаний, но я воздерживал ся от их анализа и прогонял их, фокусируя ум в одной точке воспеванием имени Будды. В горных далях и среди болот на меня не набрасывались тигры и волки, меня не кусали змеи и насекомые. Я не жаждал ничьей симпатии и не ел домашней пищи. Лежа на земле и глядя в небо, я чувствовал, что вобрал в себя мириады вещей. Я испытывал огромную радость, будто был дэвом (богом) четвертого неба дхьяны(Дэвы имеют только ум). Я считал, что самым большим бедствием для мирского человека является наличие у него рта и тела. Я вспомнил одного древнего мудреца, который сказал, что его нищенская чаша может "заглушить звон тысяч колоколов"(Чаньский Учитель Хань-шань (1546-1623) сказал о своей нищенской чаше, что она является "прибором, который пренебрегает десятью тысячами колоколов" [или может быть слышен поверх], имея в виду, что привязанность даже к нищенской чаше может на самом деле отвлечь ум практикующего также легко, как звон колоколов). Поскольку у меня не было даже чаши, я испытывал безмерную свободу и ничто мне не могло помешать. Таким образом, ум мой был чист и свободен, и с каждым днем я становился сильнее. Зрение и слух обострились, походка стала легкой настолько, что мне казалось, будто я летаю по воздуху. Казалось необъяснимым, каким образом мне удалось достичь такого состояния. На третий год я мог, совершенно не уставая, в свое удовольствие, передвигаться с места на место на любые расстояния, куда захочу. Было много гор, на которых можно было остановиться, и диких трав, которыми можно было питаться, так что я отправился странствовать по разным местам. Так незаметно прошел год.

МОЙ 31-й ГОД (1870-1871)

Я добрался до горы в Вэньчжоу и обосновался в гроте. Зашел какой-то чаньский монах. Учтиво поклонившись, он сказал: "Я давно уже слышал о твоей высокой добродетели и пришел к тебе с мольбой о наставлениях". Мне было очень стыдно слышать это, и я ответил: "Мои познания поверхностны, так как пока я еще не имел возможности встретиться с опытными Учителями. Не можешь ли ты проявить должное сострадание и дать мне некоторые указания относительно Дхармы" "Как долго ты ведешь такой аскетический образ жизни? -- спросил он. Я поведал ему о своей практике, и он сказал: "У меня тоже не было возможности много узнать, так что я не могу давать тебе указаний, но ты мог бы пойти в храм Лун-цюань на вершине Хуа-дин горы Тянь-тай и обратиться к Учителю Дхармы Ян-цзину, человеку исключительно до-бродетельному. Он приверженец Школы Тянь-тай.2 Он поможет тебе достичь просветления". Затем я взобрался на вершину Хуа-дин и дошел до храма, крытого соломой, около которого встретил одного монаха. Я спросил у него, где старый Учитель Дхармы. Он ответил, жестом указывая на одного из обитателей храма: "Это вон тот человек в залатанной рясе". Я подошел к Учителю и совершил низкий поклон. Поскольку он не обратил на меня никакого внимания, я сказал: "Я пришел к вам с мольбою о наставлениях, и надеюсь на вашу снисходительность". Он долго смотрел на меня, потом спросил: "Ты монах, даос или мирянин?" "Монах", -- ответил я. "Ты был посвящен?" -- спросил он. "Я получил полное посвящение", -- ответил я. "Как долго ты находишься в таком состоянии?" --спросил он. Когда я рассказал ему о своих исканиях, он спросил: "Кто обучал тебя такой практике?" Я ответил: "Я занимался такой практикой потому, что древние достигали просветления посредством такого аскетизма". Он сказал: "Ты знаешь, что древние дисциплинировали тело, но знаешь ли ты о том, что они также дисциплинировали ум?" Затем он добавил: "Судя по твоей теперешней практике, тебя можно сравнить с еретиком, который находится на абсолютно ложном пути. Ты зря потратил десять лет на свои упражнения. Если бы, живя в каком-нибудь гроте и употребляя воду из горных ручьев, тебе удалось бы прожить десять тысяч лет, ты принадлежал бы всего лишь навсего к одному из десяти классов риши (бессмертных), перечисленных [в "Пятидесяти ложных состояниях"] в Суравгама Сутре,3 и все еще был бы далек от Дао. Даже если бы тебе удалось продвинуться еще на один шаг, пожиная "первый плод",4 ты был бы всего лишь "самопросветленным человеком" (Пратьека Будда). Но что касается Бодхисаттвы, то он ищет совершенства Будды на "верхнем" уровне во имя обращения и освобождения живых существ, находящихся здесь, "внизу". Его путь направлен на самоосвобождение ради освобождения других. Он вырывается за пределы мирского плана бытия, не покидая последнего. Если твой метод сводится к воздержанию от злаковой пищи и игнорированию брюк, это всего лишь поиск экстраординарного. Как ты можешь надеяться на то, что такая практика приведет к совершенному достижению?" Так Учитель "нанес укол" в самое мое больное место, и я снова совершил низкий поклон, умоляя его дать мне наставления. Он сказал: "Я буду тебя обучать. Если ты будешь должным образом выполнять мои инструкции, ты можешь остаться здесь, но если не будешь -- тебе придется уйти". Я сказал: "Я пришел сюда за наставлениями, разве я смею не повиноваться?" После этого Учитель дал мне одежду и обувь и приказал обрить голову и принять ванну. Он дал мне работу и стал учить меня поискам глубинного смысла гуи-аяя^Кто тащит за собой этот труп?" С тех пор я снова стал есть рис и размазню и практиковать медитацию по системе Школы Тянь-тай. Поскольку я работал усердно, Учитель хвалил меня.

Примечания 1. Очень вежливая манера обращения к незнакомцам в Китае, особенно к монахам. 2. Ее основоположником был Учитель Хуэй-вэнь во времена династии Бэй-ци (550-578), но ее конечное укрепление имело место при Учителе Чжи-и с горы Тянь-тай префектуры Тайчжоу провинции Чжэцзян, отсюда и название щколы. Она основывает свою практику на Лотосовой, Маха-парииирваиа и Махапраджняпарамита Сутрах. Ее цель раскрытие тайн всех явлений посредством ее "комбинированного тройного прозрения" методом чжи-гу&нь. Ср. книгу Чжи-и Samatha-Vipasyana For Beginners, в Secrets of Chinese Meditation, в переводе Чарлза Лука (Rider & Co., London, 1964, стр. 111). 3. См. The Surangama Sutra в переводе Чарлза Лука (Rider & Co., London, 1962), стр. 199-236. 4. Шротто-Апанва, то есть "вошедший в поток" святой жизни в медитации, но только с единственной целью достижения самопросветления. 5. Гув-ань (яп. коан) "Кто тащит за собой этот труп?" выявляет ум или сокровенную природу и ее превосходство над телом из четырех элементов. Когда ум отождествляет себя с телом, мы попадаем в положение "гостя" в самсаре, а когда мы осознаем, что наши иллюзорные тела представляют собой преобразования, возникающие в неизменном уме, мы занимаем положение "хозяина" и воссоединяемся с неизменным. В чаньских монастырях тех, кто привязан к своему телесному "я", называют "охраняющими труп демонами".

МОЙ 32-й ГОД (1871-1872)

Во время своего пребывания в храме Лун-цюань я помогал Учителю, а он, время от времени, давал мне советы относительно того, как пробудить первозданную мудрость сокровенного ума. Хотя Учителю было более 80 лет, он строгр соблюдал правила дисциплины (Винайи) и хорошо разбирался как в вопросах обучения [сутрах], так и в чаньской практике. Он не раз приказывал мне занять место наставника и просвещать посетителей монастыря.

МОЙ 33-й ГОД (1872-1873)

По распоряжению старого Учителя я отправился в монастырь Го-цин изучать чаньскую практику, потом в монастырь Фан-гуан изучать доктрину Фа-хуа (Лотоса).

МОИ 34-й И 35-й ГОДЫ (1873-1875)

Я оставался в монастыре Го-цин и изучал доктрину сутр, и, время от времени, возвращался в храм [Лун-пюань] для общения со старым Учителем Ян-цзином.

МОЙ 36-й ГОД (1875-1876)

Я отправился в монастырь Гао-мин, чтобы послушать, какое толкование Учитель Дхармы Мин-си дает Лотосовой Сутре. На том этапе я должен был попрощаться со старым Учителем Ян-цзином, что не обошлось без грусти. В связи с этим я провел несколько вечеров в разговорах с ним перед тем, как его покинуть. Мы пожелали друг другу всего доброго, после чего я спустился с горы. Я прошел через Сюэ-тоу и прибыл в монастырь Юэ-линь, где слушал толкование Сутры Амитабхи. После этого я переправился через море к горе Путо, где встретил Новый Год в храме Хоу-сы.

МОЙ 37-й ГОД (1876-1877)

Из Путо я вернулся в Нинбо, где посетил монастырь царя Ашоки и, остановившись в нем, договорился о питании за три доллара в месяц. Там я почтил реликвию (шариру) Шакьямуни Будды и две Питаки (Каноны х&наявы и маха-яны), извлекая из этого пользу в отношении оплаты долга благодарности, не выплаченного мною родителям. Оттуда я отправился в монастырь Тянь-тун,' где слушал комментарии к Суравгама Сутре.

Примечания 1. Расположен на горе Тянь-тун в Чжэцзяне. Он был построен И-сином во времена Западной династии Цзинь в 300-ом году. Он превратился в знаменитый чаньский центр смешанных направлений Линь-цзи и Цао-дун. Именно здесь выдающийся японский Учитель Догэн-дзэндзи (1200-1253) встретил своего китайского Учителя, Жу-цзина (1163-1228) во времена династии Сун.

МОЙ 38-й ГОД (1877-1878)

Из Нинбо я отправился в Ханчжоу в паломничество с посещением Сань-тянь Чу и других святых мест. На полпути с вершины горы Сань-тянь Чу я навестил настоятеля Тянь-дана и ответственного за прием гостей монастыря Чжан-суна, выразив им свое почтение. Я провел зиму в Си-тяне. Погода стояла жаркая, когда я возвращался из Нинбо в Ханчжоу, а пароход был слишком мал, чтобы вместить всех пассажиров. Часть из них лежала на палубе. Среди них были молодые женщины. Ночью, когда все спали, я почувствовал чье-то прикосновение. Я проснулся и увидел около себя девушку, которая сняла с себя одежду, предлагая мне свое обнаженное тело. Я не осмелился что-либо сказать. Живо поднявшись на ноги, я сел, скрестив ноги, и стал повторять мантру. Она застыла при виде этого. Если б я тогда повел себя глупо, то у меня неизбежно ушла бы почва из-под ног. В связи с этим я всегда призывал всех приверженцев Дхармы быть настороже в подобных ситуациях.

МОЙ 39-й ГОД (1878-1879)

В тот год я посетил монастырь Тянь-нин и выразил свое почтение настоятелю Цин-гуану. Там я остался на зиму.

МОЙ 40-й ГОД (1879-1880)

Я взобрался на гору Цзяо и выразил свое почтение настоятелю Да-шуйю. Старший полицейский офицер Пэн Ю-линь, остановившийся там, несколько раз настоятельно просил, чтобы я рассказал ему о Буддадхарме и ее практике. Я был объектом доверия и уважения.

МОЙ 41-й ГОД (1880-1881)

В том году я посетил монастырь Цзинь-шань и навестил Учителей Гуань-синя, Синь-линя и Да-дина. Я сидел в Медитации в то время, как проходила зима.

МОЙ 42-й ГОД (1881-1882)

В тот год я посетил монастырь Гао-минь в Янчжоу и отдал дань почтения настоятелю Юэ-лану. Я прожил там зиму и добился значительных успехов в чаньской практике.

Учитель Сюй-юнь в монастыре Йонг-кван на Гу-шане. В этом храме Сюй-юнь нашел прибежище в юности. Имя монаха, стоящего рядом, неизвестно. Это может быть его старый учитель, Мяо-лян.

ГЛАВА ВТОРАЯ ПАЛОМНИЧЕСТВО НА ГОРУ ВУ-ТАЙ

МОЙ 43-й ГОД (1882-1883)

Более двадцати лет прошло с тех пор, как я порвал свои семейные узы, чтобы расстаться с мирской жизнью. Поскольку мои духовные достижения были еще неполными, а я все еще плыл по течению, мне стало очень стыдно. Чтобы оплатить свой долг благодарности родителям, я решил совершить паломничество в Путо на востоке, а оттуда на гору Ву-тай (Гору пяти вершин) на севере. Я пробыл несколько месяцев в Путо, где достиг великолепных успехов в своих духовных дерзаниях в покое горном. В первый день седьмого лунного месяца я покинул крытый соломой храм Фа-хуа. Держа в руке горящие благовонные палочки, я отправился в путь, к горе Ву-тай. Я дал обет совершать низкие поклоны через каждые два шага на этом долгом пути, пока не доберусь до места назначения. На первом этапе этого путешествия меня сопровождали четыре чаньских монаха: Бянь-чжэнь, Цю-нин, Шань-ся и Цзюэ-чэн. После того, как мы переправились через море паромом, мы недолго путешествова-ли вместе, а когда остановились в Хучжоу, мои четыре спутника пошли своей дорогой в Сучжоу и в Чанчжоу, а я продолжал продвигаться дальше в одиночестве. Когда я прибыл в Наньцзин,' я почтил ступу [круглое сооружение, представляющее собой раку, гробницу или усыпальницу] Учителя Фа-жуна на горе Ню-тоу (На Вологоловьей Горе). Потом я переправился через реку на пути к Ши-цзи Шань (к Горе Льва) и Пу-коу, где я остановился в храме и встретил там Новый Год.

Примечания 1. Современный Наньцзин расположен там, где некогда был древний город Цзинь-лин. Учитель Фа-жун (594-657) был учеником Дао-синя, Четвертого чаньского Патриарха, и был главой храма на горе Ню-тоу, к югу от Наньцзина.

МОЙ 44-й ГОД (1883-1884)

В том году я держал свой путь, держа в руке горящие благовонные палочки, с горы Ши-цзи на север провинции Цзянсу и достиг провинции Хэньань, по пути посещая Фэн-ян, Хао-чжоу, Хао-лин и гору Сун, месторасположение храма Шао-линь. Продвигаясь дальше, я, в конце концов, добрался до монастыря Бай-ма (монастыря Белой Лошади) в Ло-яне. Я шел днем и отдыхал ночью, независимо от того, дул ли ветер, или шел дождь, была ли погода хорошей или плохой. Таким образом, совершая низкие поклоны через каждые два шага, я воспевал имя Бодхисаттвы Манджушри, сосредоточившись всецело на этом, не замечая и не чувствуя ни голода, ни холода. В первый день двенадцатого месяца я добрался до речной переправы Тесе на Хуанхэ (Желтой Реке), посетил гробницы Гуан-ву и остановился в ближайшей гостинице. На следующий день я переправился через реку, и когда оказался на другом берегу, то было уже темно, и я не решился идти дальше. Так как место было пустынным, я остановился там, найдя приют в крытой соломой хижине у дороги. Ночью было очень холодно, к тому же был сильный снегопад. Когда я открыл глаза на следующее утро, все вокруг хижины побелело от снежного покрова более чем в один фут. Все дороги были заблокированы, и вокруг не было ни души. Поскольку я не мог продолжить свой путь, я сел и начал воспевать имя Будды. Меня жутко донимал голод и холод. У хижины не было двери, которую можно было бы закрыть. Я забился в угол. Выпало еще больше снега. Холод усилился. Голод стал еще невыносимее. Мне казалось, что у меня осталось лишь дыхание, но, к счастью, "моей правильной мысли" [правильной направленности мысли, даже в тяжелых обстоятельствах] все это не коснулось. Через три дня, при том же снегопаде, при том же холоде и голоде, я постепенно погрузился в смутное состояние сознания. На утро шестого дня я едва видел бледное солнце. Я был очень серьезно болен. На седьмой день ко мне зашел нищий, и увидев, что я сплю на снегу, задал мне несколько вопросов, цо я не мог говорить. Он понял, что я простудился, вымел снег 0 выщипнув из крыши часть соломы, развел костер. Потом он приготовил жидкой каши из желтого риса и накормил меня. Я согрелся и ожил. Он спросил меня: "Ты откуда?" "Из Путо", - ответил я. "Куда ты путь держишь?" -- спросил он. "Я совершаю паломничество на Ву-тай", ответил я. "А как тебя зовут?" -- поинтересовался я. "Вэнь-цзи",1 -- сказал он. "Куда ты идешь?" -- спросил я. "Я возвращаюсь с горы Ву-тай в Си'ань", ответил он. Я спросил: "Раз уж ты был на горе Ву-тай, то, наверное, знаешь монахов из тамошних монастырей?" "Каждый меня там знает", -- сказал он. Я спросил: "Как мне лучше всего пройти отсюда на Ву-тай?" РН ответил: "Через Мэн-сянь, Хуай-цин, Хуан Шань-лин, Синьчжоу. Тайгу, Тайянь, Тайчжоу и Э-гоу. Оттуда прямо в горы. Когда ты сначала доберешься до Грота Би-мо, найди монаха по имени Цин-и, южанина. У него прекрасный опыт работы над собой". Я спросил: "Далеко ли отсюда горы?" "Немногим больше двух тысяч ли [около 620 миль]", -- ответил он. На рассвете этот нищий приготовил жидкой каши из желтого риса, используя для этого талую воду. Указав пальцем на содержимое котелка, он спросил: "Ты ел "это" в Путо?"2 "Нет", - ответил я. "А что ты там пил?" -- спросил нищий. "Воду", -- ответил я. Когда снег в котелке полностью растаял, он, указывая пальцем на воду, спросил: "Что это?"3

Поскольку я не ответил, он спросил: "Чего ты добиваешься, совершая паломничество на знаменитую гору Ву-тай?"4 Я ответил: "Я потерял мать, когда родился. Мой долг -- выразить ей свою благодарность». Он сказал: "Как ты сможешь добраться до By-тай со своим мешком на спине, преодолевая большие расстояния и холод? Я советую тебе отменить паломничество". Я ответил: "Я дал обет и исполню его, сколько бы времени на это ни потребовалось и какие бы расстояния мне ни пришлось преодолеть". Он сказал: "Твой обет трудно исполнить. Сегодня погода улучшилась, но все дороги все еще непроходимы из-за снега. Ты можешь продолжить свой путь, идя по моим следам. Примерно в двадцати лтготсюда есть храм, в котором ты можешь остановиться". На этом мы расстались. Из-за глубокого снега я не мог совершать низкие поклоны, как раньше, лишь смотрел на следы с чувством уважения. Я добрался до монастыря "Малый Цзинь-шань" (Сяо Цзинь-шань) и переночевал в нем. На следующее утро с благовонными палочками в руках я продолжил свое паломничество, пройдя через Мэн-сянь. Когда я шел из Мэн-сяня в Хуай-цин, мне повстречался старый настоятель по имени Дэ-линь. Он увидел, что я совершаю низкие поклоны на дороге, подошел ко мне, взял мою табуретку, благовонные палочки и сказал: "Достопочтенный господин приглашен в мой монастырь". Затем он позвал своих учеников и они отнесли мой багаж в храм, где мне был оказан очень вежливый прием. После того как в храме была подана еда и чай, мой хозяин спросил меня, откуда я начал свое паломничество с поклонами. Я рассказал ему о своем обете исполнить свой сыновний долг благодарности родителям, который я начал исполнять, отправившись в паломничество из Путо два года назад. Из нашей беседы настоятель узнал о том, что я получил посвящение на горе Гу. По его щекам катились слезы, когда он рассказывал: "У меня было два чаньских спутника: один из Хэн-яна, а другой из Фучжоу. Мы втроем совершили паломничество на гору Ву-тай. Пробыв со мной в этом монастыре тридцать лет, они покинули меня, и больше я ничего о них не слышал. Теперь, когда я слышу ваш хунаньский акцент и знаю, что вы ученик с горы Гу, я словно снова общаюсь со своими старыми спутниками, и это меня глубоко трогает. Сейчас мне 85 лет. По началу источник годовых доходов монастыря был приличным, но теперь он немного уменьшился вследствие плохих урожаев в последние годы. Этот сильный снегопад предвещает хороший урожай в будущем году, так что вы можете остаться здесь, достопочтен-ный господин". Со всей серьезностью и искренностью он стал уговаривать меня остаться на зиму, и уговорил. Примечания 1. Согласно преданию, Манджушри дал обет сопровождать каждого паломника в его святое место (Бодхимандалу) на горе Ву-тай. Говорят, что он появляется в виде нищего и в другом обличье, чтобы помочь паломникам. Китайские буддисты верят, что "Вэнь-цзи", фигурирующий в этом повествовании, на самом деле Манджушри (кит. Вэнь-шу), который хотел помочь Учителю Сюй-юню. 2. Здесь Вэнь-цзи (Манджушри) испытывал Учителя своим вопросом, который означает: "Мой ум указывает на этот лед и задает тебе этот вопрос", а также: "Тебя учили выявлять глубины своего ума в Путо?" Бодхисаттва продолжал испытывать Учителя следующими вопросами, которых последний не понял, так как еще не достиг просветления. 3. Вода символизирует сокровенную природу и вопрос этот несет смысловую нагрузку. 4. Снова многозначительный вопрос, так как в чаньской практике ученика учат избегать привязанности к чему-либо, чтобы достичь абсолютного состояния, которое вне категорий приобретения и потери.

МОЙ 45-й ГОД (1884-1885)

Во втооой лунный месяц нового года я отправился из монастыря Хон-фу в Хуай-цин, совершая по пути воскурения. Потом я снова вернулся в монастырь и пробыл там еще некоторое время, намереваясь вскоре его покинуть. На третий день я попрощался с настоятелем Дэ-линем. Он плакал, не желая лишаться моего общества. Прощаясь, я пожелал ему всего доброго и отбыл. В тот же день я вернулся в Хуай-цин. В окружении его стен был "Малый Нань-хай», известный также как "Малый Путо". Теснота не позволяла стран-ствующим монахам даже развесить свои вещи, уж не говоря о том, чтобы переночевать. Таким образом, я был вынужден покинуть город и провести ночь у дороги. В тот вечер я испытал острые приступы боли в животе. На четвертый день по утру я возобновил свое путешествие, но в ту ночь меня трясла лихорадка. На пятый день я понял, что у меня дизентерия, но заставил себя идти дальше и совершать низкие поклоны, и так продолжал в течение нескольких следующих дней. На тринадцатый день я добрался до горы Хуан Шалин, на вершине которой стоял разрушенный храм, где можно было с трудом укрыться. Так как я уже больше не мог идти, я остановился там и ничего не ел. День и ночь, десятки раз я бегал испражняться. Потом я совершенно обессилел и не мог даже подняться и сделать несколько шагов. Поскольку храм находился на вершине безлюдной горы, я закрыл глаза и ждал своего конца без единой мысли сожаления. На пятнадцатый день поздно ночью я увидел, что кто-то разводит костер у западной стены. Я подумал, что это вор, но когда пригляделся, увидел, что это нищий Вэнь-цзи. Я безумно обрадовался и окликнул: "Вэнь-цзи!" Он принес мне лучину, заменившую лампу, и сказал: "Почему это вы все еще здесь, достопочтенный господин?" Я рассказал ему о том, что со мной случилось. Он сел подле меня, чтобы меня успокоить, и дал мне выпить чашку воды. После встречи с Вэнь-цзи в ту ночь я чувствовал себя очищенным телом и духом. На шестнадцатый день Вэнь-цзи выстирал мою грязную одежду и дал мне чашку лекарства. На следующий день я оправился от болезни и, съев две чаши жидкой желтой рисовой каши, обильно пропотел. После этого я чувствовал воодушевление и прилив сил. На восемнадцатый день, полностью поправившись, я выразил благодарность Вэнь-цзи, сказав: "Дважды мне угрожала опасность, и дважды ты спасал меня. Трудно подыскать слова, способные выразить мою благодарность". Вэнь-цзи сказал: "Пустяки, не за что благодарить". Когда я спросил его, где он был, он сказал: "Си'ань". На вопрос, куда он направляется, он ответил: "Я возвращаюсь на Ву-тай". Я сказал: "Я был болен, да и из-за поклонов, которые мне предстоит совершать в пути, мне не удастся следовать за тобой". Он сказал: "Тебе не удалось в этом году пройти много. "Когда ты доберешься до места назначения? Поскольку ты еще слаб, тебе будет трудно продолжить путь. Низкие поклоны не обязательны, так же как и твое паломничество". Я ответил: "Я глубоко тронут твоими добрыми словами, но когда я родился, я не видел своей матери, которая умерла при родах. Я был единственным сыном у отца, но я убежал от него, и из-за этого он ушел в отставку, что укоротило его жизнь. Поскольку любовь моих родителей ко мне была безгранична, как небо, я испытываю определенное чувство вины всвязи со всем этим. Я дал обет отправиться в паломничество к горе Ву-тай и молить Бодхисаттву Ман-джушри защитить моих родителей и избавить их от страданий так, чтобы у них появилась возможность как можно быстрей получить рождение в Чистой Земле. Несмотря на многие трудности, с которыми мне придется столкнуться, я должен добраться до святого места. Уж лучше умереть, чем не исполнить данный обет". Вэнь-цзи сказал: "Такая неподдельная набожность, как твоя, поистине редкое явление. Я сейчас возвращаюсь на эту гору, и, поскольку я не спешу, я буду тебя сопровождать и понесу твои вещи. Таким образом, ты сможешь совершать свои поклоны, освободившись от своей ноши, и достичь полной сосредоточенности ума". Я сказал: "Если так, то заслуги твои будут по достоинству оценены. Если мне удастся продолжить свои поклоны на всем пути до горы Ву-тай, я разделю свои заслуги на две части: одну я преподнесу своим родителям, чтобы они смогли как можно быстрее достичь просветления (бодхи), а другую -- тебе, мой господин, за то, что ты спас мне жизнь. Ты согласен?" Он сказал: "Я этого не заслуживаю. Тобою движет серьезная мысль сыновнего преклонения перед родителями, тогда как мое участие -- всего лишь счастливое совпадение, так что, пожалуйста, не благодари меня за это". Все четыре дня, пока я набирался сил, Вэнь-цзи заботился обо мне. Так как Вэнь-цзи вызвался нести мои вещи и готовить пищу, я продолжил свое паломничество и поклоны на девятнадцатый день, хотя все еще ощущал слабость. Все иллюзорные представления внезапно исчезли и я больше не был связан внешним, освободившись от ложных мыслей внутри. Мое здоровье постепенно восстанавливалось. Тело с каждым днем набирало силу. С рассвета до наступления темноты я продолжал идти, совершая низкие поклоны, покрывая в день расстояние в сорок пять ли [около пятнадцати миль] и не чувствуя при этом усталости. В конце третьего лунного месяца я добрался до монастыря Ли-сян в Да-гу, где от монаха, ответственного за прием гостей, я узнал, что настоятель в данный момент инструктирует своих монахов или занят чем-то в роде этого. Он внимательно посмотрел на Вэнь-цзи и спросил меня: "Кто этот человек?" Когда я рассказал ему свою историю, он сделал резкое замечание: "Ты странствующий монах и понятия не имеешь, что здесь творится. Последние годы в этих северных районах свирепствует страшный голод, а ты, тем не менее, все же намерен продолжить свое паломничество на Ву-тай. Ты выглядишь таким важным, имея при себе слугу! Если ты просто хочешь доставить себе удовольствие, то зачем тут шляться? Кроме того, в каком, интересно знать, монастыре предлагают остановиться мирянам?" Я не посмел ответить на такое замечание и, извинившись, собрался уходить. Гостевой управляющий сказал: "Нет таких правил, которые позволяли бы такое. Тебе захотелось, и ты пришел, но кто тебя сюда приглашал?" Видя, что его не урезонить, я сказал: "Этот господин остановится в гостинице, но что касается меня, то могу ли я побеспокоить вас просьбой о предоставлении мне ночлега?" Гостевой управляющий сказал: "Это можно устро-„ь". Вэнь-цзи сказал: "До Ву-тай не так уж далеко. Я вернусь туда первым, а ты приходи туда в удобное для тебя япемя. Что касается твоего багажа, то скоро объявится один человек, который доставит его на гору". Хотя я сделал все возможное, чтобы удержать его, Вэнь-пзи не захотел оставаться. Я достал несколько мелких монет и предложил ему, но он, отказавшись их взять, отправился в свой путь. После этого гостевой управляющий изменился в лице, которое стало приветливым, и любезно проводил меня в спальное помещение. Он вскипятил воду для чая и, приготовив немного вермишели, разделил трапезу со мной. Удивленный перемене его отношения ко мне, я огляделся и, не обнаружив никого в поле зрения, спросил: "А сколько у вас здесь монахов?" Он ответил: "Я провел много лет за рекой Цзан, но вернулся сюда, в монастырь, на руководящую должность. На протяжении последних нескольких лет здесь свирепствовал страшный голод, так что я здесь в единственном числе, и кроме вермишели, у меня нет никакой пищи. Я просто пошутил поначалу. Пожалуйста, не принимай все это всерьез". Услышав это, я онемел, преисполненный печалью, и с трудом проглотил полчаши вермишели. Потом я попрощался с этим монахом и, несмотря на то, что он изо всех сил старался меня удержать, я не намеревался остаться. Я покинул монастырь и бродил по городу, заходя в гостиницы в попытке найти Вэнь-цзи, но мне этого не удалось. Все это было восемнадцатого дня четвертого месяца при ярком свете луны. Решив догнать Вэнь-цзи, я ночью направился в Тайюань, совершая низкие поклоны на каждом третьем шагу. Я испытывал обостренное чувство нетерпения, и на следующий день, вследствие моего разгоряченного настроения, у меня пошла нескончаемая кровь из носа. На Двадцатый день я добрался до монастыря Бай-юнь (Белого Облака) в Хуан Ду-гоу. Гостевой управляющий монастыря заметил на губах моих запекшуюся кровь, что было следствием кровотечения, и отказал мне в длительном приюте, но неохотно позволил остаться на ночь. Рано утром двадцать первого дня я прибыл в монастырь Цзи-ло в Тайюани. Мне не разрешили там остановиться, зато всяческих оскорблений и упреков я наслушаося вдоволь. На двадцать второй день я покинул город ранним утром. За северными воротами я встретил одного молодого монаха по имени Вэнь-сянь. Он подошел ко мне, освободил меня от груза табуретки и багажа и пригласил в свой храм, проявляя чувства симпатии и уважения, свойственные родственникам. Он проводил меня в комнату настоятеля. Мы вместе поели и выпили чаю. Во время нашей непринужденной беседы я спросил: "Достопочтенный господин, вам всего лишь более двадцати лет и вы не уроженец здешних мест, так кто дал вам должность настоятеля?" Он ответил: "Мой отец был здешним чиновником в течение многих лет, но когда его перевели в префектуру Бин-ян, его убил один предатель-министр. Моя мать предалась гневу и скорби, тогда как я, подавляя слезы, присоединился к сангхе. Знатные люди и чиновники, с которыми я был знаком, попросили меня позаботиться об этом монастыре, который я уже давно собираюсь покинуть. Теперь, когда я вижу сколь уважаемой персоной вы являетесь, я с великим удовольствием приглашаю вас здесь остаться с надеждой получить от вас наставления". Когда я рассказал настоятелю о своем обете совершать низкие поклоны и воскурения при паломничестве, он проявил ко мне большое уважение и стал настаивать на том, чтобы я остался хотя бы на десять дней. Он предложил мне одежду и оплату дорожных расходов, но я отказался от этого. Когда я покидал его, он нес мою табуретку и прошел за мной более десяти ли. Потом, расплакавшись, простился. В первый день пятого месяца я отправился в Синьчжоу. Однажды, во время моего очередного низкого поклона на дороге, карета, запряженная лошадьми, догнала меня, но замедлила свое движение и не стала меня обгонять. Я сошел на обочину, чтобы ее пропустить. Из кареты вышел чиновник и спросил: "Какую цель преследует достопочтенный господин, совершая низкие поклоны на дороге?" Я объяснил ему для чего я это делаю, и поскольку чиновник был также родом Хунани, мы с ним приятно побеседовали. Он сказал: ' 'Если такова ваша цель, то, поскольку я в данный момент остановился в монастыре Бай-юнь в Э-коу, который вам не миновать дороге на Ву-тай, то позвольте мне взять ваш багаж и „оставить его в монастырь". Я поблагодарил его. Он положил ддою карету мои пожитки и поехал дальше. Я продолжил свой путь, совершая обычные поклоны и воскурения и не испытывая особого напряжения. В середине пятого месяца я добрался до монастыря Бай-юнь, где останавливался чиновник в чине армейского офицера, взявший мой багаж. Он пригласил меня в свою штаб-квартиру на территории монастыря, где мне было оказано всяческое внимание. Там я провел три дня. Когда я расставался с ним, он предлагал мне деньги на дорожные расходы и прочие подарки, от коих я вежливо отказался. Тем не менее, он послал сопровождающих, призванных доставить мой багаж и некоторую сумму денег в монастырь Сянь-тун.1 С зажженными благовонными палочками я добрался до грота Би-мо на горе Гуй-фэн. Потом направился к Ши-цзы By (пещерному логову льва) и Лун-дуну (гроту дракона). Все эти места неописуемо красивые. Но, совершая воскурения и низкие поклоны, я не мог в полной мере оценить эту красоту. На исходе пятого месяца я прибыл в монастырь Сянь-тун, где получил свой багаж, доставленный туда солдатами. Сначала я отправился в окрестные храмы, где совершал воскурения и наводил справки о Вэнь-цзи. Его никто не знал, но позже, когда я упомянул об этом нищем в разговоре с одним пожилым монахом, тот, соединив ладони в знак почтения, сказал: "Это было явление Бодхисаттвы Манджушри". Тогда я простерся ниц, воздавая хвалу Бодхисаттве.2 На 22-ой день я начал совершать воскурения наряду с обычными поклонами на ходу, и двумя днями позже добрался до Дун-тай. В ту ночь луна светила ярко, а звезды сверкали как бриллианты. Я вошел в каменный храм, совершил воскурение и стал произносить молитвы и читать сутры. Просидев там в медитации в течение семи дней, я спустился с вершины горы и отдал дань почтения Пещере Нараяны. Находясь там, я обнаружил, что мой провиант кончается. В первый день шестого месяца я возвратился в монастырь Сянь-тун. Во второй день начал восхождение на вершину Хуаянь (Аватамсака), совершая по пути воскурения. Я провел там ночь. На третий день с чувством благоговения посетил Северную Вершину, после чего провел ночь на Центральной Вершине. На четвертый день я совершил ритуальные обряды на Западной Вершине, и снова провел ночь в горах. На пятый -- возвратился в монастырь Сянь-тун. На седьмой -- отдал дань почтения Южной Вершине, где провел в чаньской медитации семь дней. На пятнадцатый день я спустился с Южной Вершины, возвращаясь в монастырь Сянь-тун, чтобы посетить Великое Молитвенное Собрание в итоге этого шестого месяца. Таким образом, данный мною тремя годами раньше обет молиться о спасении моих родителей был полностью исполнен. За все эти годы, за исключением болезни, шквальных ветров и снегопадов, мешавших мне совершать воскурения и поклоны, я достиг концентрации ума и "правильного мыш-ления". Хотя я испытывал трудности во время своего путешествия, сердце мое было преисполнено радостью. Каждый раз я имел возможность испытать силу духа в неблагоприятных условиях, и чем труднее было мне, тем свободнее он становился. Таким образом, я достиг того, что древние имели в виду, говоря: "Избавление от части старых привычек -- это некоторого рода достижение на пути к просветлению; если все беды с успехом пережиты, то просветление -- пусть в малой мере, но будет достигнуто". Красивейшие пейзажи, представавшие перед моим взором во время путешествия из Путо в Жиансу, Жэжиан, Синань, Хуанхэ (Желтая река) и горной цепи Дай-хан, были многочисленны и совершенно неописуемы. Детальные описания таких мест даны как в современных, так и в древних справочниках, но по достоинству оценить их красоту нельзя, не очутившись там непосредственно. К примеру, святое место Квин-лян на горе У-дай, где Манджушри источает яркие лучи и где пред взором предстают бездонные холодные пропасти, покрытые вечными снегами с каменными мостами, нависающими над ними, и покоями с видом на вселенский простор --такого больше нигде не увидишь. Поскольку я был занят пвершением воскурении и поклонов, у меня практически не д.до времени наслаждаться этими видами. Когда я исполнил пой обет, который, собственно, и был причиной моего пребывания там, я не хотел дать повода горным богам досмеяться над моим глупым любопытством. В конце Великого Молитвенного Собрания я совершил восхождение на вершину горы Да-ло, где отдал дань почтения "светочам мудрости", которые, судя по рассказам, появляются там. В первую ночь я ничего не увидел, но во вторую -- увидел большой светящийся шар, летящий от Северной вершины к Центральной вершине. Там он опустился, и вскоре распался на шары разного размера, число которых превышало десять. В ту же ночь я увидел на Центральной вершине три светящихся шара, летающих в воздухе вверх и вниз, а на Северной вершине -- четыре светящихся шара различного размера. На десятый день седьмого месяца я, коленопреклоненный, отдал дань почтения Бодхисаттве Манджушри, после чего спустился с горы. С вершины Хуаянь я направился на север и прибыл в Да-ин, к югу от Хунь-юани, где посетил Северную вершину горы Хэн, на которую совершил восхождение через перевал Ху-фэн. Там я увидел каменную арку с надписью ' 'Первая гора Северных регионов. Когда я прибыл в храм, я увидел лестничный пролет, который был таким высоким, что казался уходящим в небо, и целый лес каменных мемориальных плиток и арок. Я совершил воскурения и спустился с горы. Вскоре после этого я добрался до префектуры Бин-ян (Линь-фэнь), где посетил "Южную и Северную пещеры Бессмертных". К югу от города я обнаружил храм императора Яо (правил в 2357-2255 до н.э.). Храм был поистине грандиозен и впечатляющ. Продвигаясь на юг, я добрался до деревни Лу-цунь префектуры Бу-джоу (в юго-западнай провинция Шаньси), где посетил расположенный поблизости храм принца Гуаня династии Хань. Я пересек Хуанхэ (Желтую реку) и преодолел перевал Дун-гуань, оказавшись в провинции Шаньси, где из Хуа-ини совершил восхождение на гору Дай-хуа и нанес визит почтения в храм Западной Вершины Хуа-шань. Поднимаясь вдоль очень высоких перил с развевающимися вымпелами и проходя через длинные ущелья такие, как Лао-жунь Ли-гоу, я наблюдал красивейшие пейзажи. Я оставался там, в общей сложности дней восемь и, поскольку всегда восхищался подвигами двух древних святых, Бай-и и Ши-пи, я посетил гору Шоу-ян которая напоминала о них. Вскоре я достиг юго-западной части провинции Шэньсы, где посетил храм Гуань-инь на горе Сян (благоухающая гора) и гробницу принца Чуань-вана. Оттуда направился в провинцию Ганьсу и добрался до горы Кун-тун через Цзин-цюань и Пин-лян. Так как год уже был на исходе, я вернулся в храм Гуань-инь, где встретил Новый Год. Примечания 1. Монастырь Сянь-тун был построен в 58-75 гг. Он является вторым по древности буддистским монастырем в Китае. В нем 400 залов, расположенных на площади в 20 акров. 2. Это было в исполнение предсказания Вэнь-цзи, что некто понесет багаж Сюй-юня в горах.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЗАПАД

МОЙ 46-й год (1885-1886)

Той весной я покинул монастырь Гуань-инь на горе Сян и пошел с запада через перевал Да-цин дальше в провинцию Шэньсы. Пройдя через Яочжоу и Сань-юань, я, в конце концов, добрался до Сянь-яна, где увидел историческое грушевое дерево, под которым некогда жил древний адепт Чжао-бай. Когда я прибыл в Сянь (в древности известный под названием Чан-ань) с его внушительной стеной, я обнаружил множество исторических развалин. К северо-востоку от города находился монастырь Цы-энь,1 внутри которого была "Пагода Диких Гусей" -- семиэтажная ступа, орнаментированная знаменитыми каллиграфическими надписями на камне, причем некоторые датировались от династии Тан и позднее, а также несторианскими мемориальными плитками. Перед конфуцианским Колледжем префектуры простирался лес из более семиста мемориальных плиток. У его восточных ворот был виадук с семидесятые двумя пролетами и с оборудованным крышей павильоном, где прохожие могли встречаться и собираться прежде, чем заняться своими делами. Преодолев тройные ворота перевала Ян-гуань, я пошел дальше и остановился у монастыря Хуа-янь, где отдал дань почтения ступе Учителя Ду-шуня 2 и имперского Учителя Цин-ляна.3 Затем я отправился в храм Ню-тоу и в монастырь Син-го; в котором я почтил ступу Учителя дхармы Сюань-цаня [600-664гг.]. Продолжая путешествие, я достиг восточного Ву-тая, Чжуннань Шаня, а потом Сян Гу-по, монастыря Бао-дзан и пристанища Бай-шуй Лан, места, в котором некогда обитали двое святых отшельников-монахов. Я посетил бывшее пристанище Цзун-ми в пещере Инь-дун на вершине горы Ву-тай. Этот Учитель был Пятым Патриархом школы Хуа-янь (Ава-тамсака) в Китае. Затем я пошел к южному Ву-тай, где посетил учителей Дзюэ-лана, Э-кайя, Фа-женя, Ти-аня и Фа-сина, которые построили там соломенные хижины и предлагали мне остаться с ними. Фа-жень жил в "Тигровом логове". Э-кай расположился под "Благородным Драконовым кедром", а Фа-син обосновался в "Пещере Сянь-цзы" вместе с Дзюэ-ланом и Ти-анем, тогда как я остановился в большой, крытой соломой хижине. Рано утром на первый день третьего месяца я вдруг увидел падающую звезду в небе за пределами ближней комнаты, и яркое впечатление от этого некоторое время оставалось, а потом постепенно поблекло. Не знаю, что это предвещало. Примечания 1. "Цы-энь", или Монастырь Сострадательного Милосердия был построен наследным принцем Дай-цзуном в 648 г. Пагода была построена в качестве противопожарного сооружения по проекту Сюань-цзана в 652 г. с целью разместить массивные коллекции сутр, привезенные в Китай из Индии. Сюань-цзан перевел более 1300 сборников, после того как вернулся. 2. Ду-шунь (558-640). Первый Патриарх школы Хуа-янь в Китае. Известен своим сочинением "Медитация над Дхар-мадхатУ. 3. Иначе - Чэн-гуань (738-840). Популярный комментатор и имперский духовный наставник шести следующих друг за другом императоров династии Тан.

МОИ 47-й И 48-й ГОДЫ (1886-1887)

В эти годы я поначалу жил в хижине на южной вершине горы Ву-тай и практиковал чань с моими упомянутыми выше друзьями, опытными духовными подвижниками, из обще-ния с которыми я извлек очень большую ползу. На второй месяц я спустился с этой горы и направился к горе Цуй-вэй, где отдал дань почтения монастырю Хуан-ю. Оттуда я направился к горам Цин-хуа и Yov-ань, причем последняя находилась там, где я по пути в монастырь Цзин-е почтил ступу Дао-хуаня, китайского пат-пиарха школы Лу (практика винайи). Вскоре я прибыл в монастырь Цао-тан, где почтил святое место Кумараджива.' Затем я посетил гору Тайбай, высота которой составляла 108 ля (540 км.) и на которой даже в летнюю жару не таял снег. Оттуда я прибыл в монастыри Эр-бань и Дай-бань и в конечном итоге добрался до вершины Да Лун-чжи (Бассейн Великого дракона), где воды этого бассейна делятся на четыре горных потока. Пройдя через торговый город Цзы-ву, я достиг префектуры Хань-чжун, где посетил много исторических мест таких, как терраса, на которой император Гао-цзу отдавал дань уважения своим генералам, храм Чжу-гу в Бао-чэне (построенный в память одного канцлера второго столетия), и мемориал Вань-нянь в честь Чжан-фэя. Оставив позади Лун-дун (пещеру дракона) и преодолев перевал Тянь-сюн, я достиг "Малого Эмэйя", перевала Цзянь-мынь (Ворот меча), монастыря Бо-ю, перевала Бай-ма (Белая лошадь) и гробницы Пан-туна, и, наконец, прибыл в храм Вэнь-чан в провинции Сичуань. Преодолевая препятствия на пути по этой местности, мне пришлось подняться на гору Ци-цюй [буквально "Гора семи изгибов"] и пересечь поток Цзю-цюй ["Поток семи изгибов"], не говоря уже о перевале Цзяянь-мынь. Он на самом деле походил на лезвие меча, перекинувшегося мостом между двумя крутыми скалами. Он как бы подтверждал древнее изречение, что воин-одиночка, защищая это место, мог отразить нападение армии из десяти тысяч солдат. На этой горе располагался город Цзян-вэй, где Бай-юэ некогда командовал гарнизоном. Было трудно преодолеть дощатый мост, перекинутый через пропасть. По выражению Древних это все равно, что "шагнуть в небо". Продолжая путь, я достиг префектуры Нань-синь, к югу от Гуан-хани, где я остановился в монастыре Бао-гуань и встретил там Новый Год. Придя в Сычуань в том году, я имел при себе лишь чащу и скромную одежду монаха, легко преодолевая, таким образом, любые препятствия. Когда я мотался по горам и Рекам, красота природы помогала мне очистить ум.

Примечания 1. Выдающийся Учитель, родом из Кучаня, который пришел в Китай в четвертом веке. Известен рядом переводов сутр, выполненных с помощью способного китайского по-мощника, Сэн-чжао. Арестованный во время войны, Кума-раджива был доставлен в Чан-ань (современный Цзянь), где было основано бюро переводов. Он умер там в 412 году.

МОЙ 49-й ГОД (1888-1889)

В первый месяц я покинул монастырь Бао-гуан и начал свое путешествие по направлению к провинциальной столице Чэнду. Там я почтил зал Вень-шу (Манджушри) в монастыре Чжао-цзюэ, а также монастырь Цао-дан в храме Цин-ян. Оттуда, пройдя через Хуа-ян и Шуан-лю, я направился на юг и подошел к префектурам Мэй-шань и Хунъя и шел дальше до тех пор, пока не достиг подножья горы Эмэй. После посещения пещеры Цзю-лао при храме Фу-ху (где некогда останавливался Чжао Гун и практиковал даосизм) я взобрал ся на вершину Цзинь-дин горы Эмэй, где совершил воскурения. Ночью я увидал над головой нечто подобное созвездию небесному -- бесчисленные "огни Будды", красота которых была неописуема. Я навестил настоятеля Юань-чжэня в монастыре Бао-гуан, где остановился на десять дней. Из монастыря Вань-нянь, в котором я почтил зал Вайрокана, я спустился с горы и пошел дальше пока не достиг префектуры Ячжоу. Пройдя через префектуру Чун-цин, я достиг Лудина вблизи западной границы провинции Сычуань и на пятом месяце пересек реку Лу. В городе Янь-ань через реку Да-фу был перекинут подвесной лудинский мост, сделанный из длинных пролетов в 300 футов длинной. Он перекатывался и раскачивался, когда по нему шли, что требовало большой осторожности и, обычно, пугало путников. Двигаясь на восток, я прошел через Да-цзянь Лу, Литан (также называемый Ли-хуа), Батан и оттуда, пойдя на север, я достиг Цамдо. Продолжая свое путешествие на запад, я прибыл в Шиду, в A-лань-то1 и Лари, где обширная территория была скудно заселена несколькими ханьскими китайцами, тибетцами, монголами и дикими племенами, говорившими на отличных друг от друга языках, и лишь немногие из них говорили по-китайски. В Литане есть священная гора Гуна /7556 м.), святое место для последователей тибетского буддизма. В Батане очень высокие горы, а город Цамдо расположен в месте слияния рек. Большинство людей в этом районе были приверженцами ламаизма. Из Лари я пошел на юг и добрался до Цзян-ды (вероятно это Гямда), за которой начиналась тибетская граница. Продолжая свое путешествие через границу в Тибет, я переправился через реку Вусу-цзян', а потом через реку Лхаса (Куйчу) и вскоре прибыл в Лхасу, столицу и объединенный административно-религиозный центр всего Тибета. К северо-западу от города возвышалась гора Потала, на которой расположился тринадцатиэтажный дворец Потала. Его здания сверкали золотом на фоне голубого неба во всем своем внушительном величии. Именно здесь "Живой Будда", Далай Лама, восседал на своем троне в окружении 20 тысяч монахов. Поскольку я не понимал по-тибетски, я просто посетил монастыри, совершая воскурения и отдавая дань почтения "Живому Будде". Из Лхасы я направился на запад и, пройдя через Гунгар и Тянцзэ, достиг Шигацзэ, к западу от которого находился монастырь Ташилунпо. Это было большое и красивое соору-жение, занимавшее площадь в несколько квадратных ли и являвшееся административным и религиозным центром Западного Тибета, где другой "Живой Будда", Панчен Лама, восседал на своем троне в окружении четырех или пяти тысяч монахов. Во время своего путешествия из провинции Сычуань в Тибет, на что ушел год, я передвигался днем и отдыхал ночью. Зачастую я не встречал ни одной живой души в течение нескольких дней, поднимаясь в горы или переправляясь через реки. Птицы и звери были не такими как в Китае, и обычаи также отличались от наших обычаев. Их саигха не предусматривала соблюдения монашеских правил, и в большинстве своем монахи ели говядину и баранину. Они разделялись на секты, знаком отличия которых были красные и желтые шляпы. Я думал о днях Собрания Чжэтаваны и не мог сдержать слезы.3 Так как год приближался к концу, я вернулся из Шигацзэ в Лхасу и встретил там Новый Год. Примечания 1. Шиду и Аланьто -- это китайские транскрипции местных географических названий. К счастью, Лари может быть легко идентифицирован и дает представление о его окрестностях. 2. "Вусу-цзян", вероятно, является притоком реки Брахмапутра (Ярлун Цзанпо). 3. Наблюдения Сюй-юня относительно статуса тибетского буддизма кажутся в этом отрывке не более чем доброжелательными, хотя его описание, с другой стороны, наполнено великодушием по отношению к тибетским традициям. Здесь следует принять во внимание особые обстоятельства. Буддистская сангха обычно запрещает мясоедение, и Сюй-юнь вводил решительные реформы в китайских монастырях везде, где он обнаруживал случаи мясоедения. Следовательно, он был шокирован тем, что употребление в пищу мяса было, как он обнаружил, весьма обычным делом для тибетских буддистов. Тибетский климат и почва не очень-то способствуют получению хороших урожаев овощей, а урожаи злаковых культур зачастую скудны. Таким образом, в силу простой необходимости тибетские монахи часто употребляют мясо. Ячмень и просо иногда дают неплохой урожай, но редко в количествах, достаточных для удовлетворения всех потребностей. Мы уже говорили о том, что Сюй-юнь придерживался строгой вегетарианской диеты весь период своего пребывания в Тибете и, очевидно, находил соответствующую пищу для поддержания тонуса. Но как ни странно, предписания Ви-найи однозначно не исключают применения мяса в качестве пищи, главным образом потому, что монахи, как правило, просят милостыню или едят то, что их покровители им предлагают. В Китае предписания Винайи связывают с Брахмоджала-сутрой, которая действительно исключает употребление мяса, подобно Ланкаватара-сутре. Таким образом, в Китае канон явно запрещает мясоедение. Что касается критических замечаний Сюй-юня относительно тибетских школ и их различий, то проблема скорее кажущаяся, чем действительная. Тибетский буддизм породил свои собственные школы так же, как и китайская буддистская традиция. Можно предположить, что Учитель принял эти различные подразделения за секты, представлявшие разные взгляды. Как известно из других заметок Сюй-юня, он считал все аспекты дхармы дополняющими друг друга и учил своих последователей не отдавать предпочтения какому-то одному методу. Если бы Учитель умел говорить и читать по-тибетски, он бы признал, что тибетцы считают необходимым выражать дхарму различными методами, точно так же, как это делают китайские школы.

МОЙ 50-й ГОД (1889-1890)

Мне не хотелось оставаться в Тибете, и с наступлением весны я отправился на юг через Ла-ко и Я-дун (иначе называемый Мао-дун), который был воротами в Индию из Тибета. Я прибыл в Бутан, перейдя через горные цепи, названия которых были мне неизвестны, хотя я однажды слышал, как их называли "Луковичной Цепью" или "Снежной Цепью" (Гималайская Цепь). Я воспользовался возможностью и сочинил поэму, которая содержала следующие строчки: Что режет горизонт Подобно пустоте прозрачной? Сей мир из серебра ярчайший, Он то же, что сверкающий нефрит. Оказавшись в Индии, я добрался до города Ян-пу,' где совершил паломничество в различные святые места. Позже я прибыл в великий бенгальский город Калькутту, откуда морем направился на Цейлон. Будучи там, я продолжал свое паломничество по святым местам, после чего снова морем добрался уже до Бирмы. Там я посетил великую шведагонс-кую Золотую Пагоду (в Рангуне) и почтил интерьер храма. Когда я прибыл в Чи-ти-ли вблизи Моулмейна, я увидел необычный валун, возложенный, по преданию, на скалистом выступе Маудгальяной в древние времена. Многие преданные ему последователи приходили туда, чтобы отдать дань почтения. На седьмом месяце я возвратился в Китай. Продвигаясь из Лашио, я прошел через ворота Хань-лун и вступил на территорию провинции Юньнань. Пройдя через Нянь-нин, Лун-лин, Цзин-дун, Мэн-хуа, Чао-чжоу и Сиагуань, я достиг префектуры Дали. Там я посетил великое озеро Эр-хай, серебряный шум водопадов которого был слышен на несколько ли вокруг. Это было самое замечательное зрелище. Когда я вернулся в Китай, моим первым обетом было посещение горы "Петушиная Ступня", где я хотел почтить Махакашьяпу, который считал гору священной, и на которой, по преданию, находясь в пещере, он был погружен в самадхи и ожидал будущего Будду, Майтрейю. От озера Эр-хай я направился на северо-восток и, через Ва-сэ, Бай-дань, Бин-шу, Шань-цзяо и храм Да-ван в Ан-бане, я достиг арки архитектурного ансамбля Лин-шань (Пик Стервятника) у подножья горы "Петушиная Ступня". На полпути к вершине находилась терраса Мин-гэ, где, как говорят, в былые времена остановились восемь принцев, следовавших за Маха-кашьяпой. Не вынося мысли о том, что они могут расстаться с ним, они, по преданию, остались на этой горе и продолжали духовную самореализацию, став все как один духовными законниками (за что им теперь отдавали дань почтения в близлежащем храме Да-ван). Я взобрался на гору, достигнув пещеры-святыни Маха-кашьяпы с его изображением внутри. Говорят, когда Ананда пришел туда, чтобы отдать дань почтения, каменная дверь пещеры открылась сама собой. Это была высокогорная пещера, закрытая каменной стеной, напоминающей дверь. Эта дверь называется "Хуа-шоу Мэнь" (Ворота Расцвета Цветка)3 и за ней, как гласит предание, сидел Махакашьяпа, погруженный в с&мадхи. Эта дверь, закрывающая вход в пещеру, напоминала огромные городские ворота в несколько сотен футов высотой и более сотни футов толщиной. Обе части дверей были сомкнуты, но линия стыка между ними четко просматривалась. В тот день было много посетителей, сопровождаемых местными гидами. Когда я совершал воскурения и поклоны, трижды прозвучал большой колокол. Сердца местного люда преисполнились радостью и благоговением. Кто-то сказал, „то "всякий раз, когда здесь появляется просветленный человек, слышится звон колокола, бьет барабан или играет ддузыкальный инструмент. Мы все слышали о барабане и д1узыкальном инструменте, которые раз или два отмечали такие знаменательные даты, но пока еще никогда не слышали звона большого колокола. Судя по тому, что Вы пришли сюда сегодня отдать дань почтения, и прозвучал большой колокол, не является ли это верным признаком того, что Вы постигли Дао'}" Я тут же стал отрицать, что достоин такого приветственного знака внимания со стороны колокола. Это был последний день седьмого месяца. Затем я совершил восхождение на вершину Тянь-чжу (Столп Небесный). Это была самая высокая вершина этой горы и расстояние между ней и подножьем составляло тридцать ли (приблизительно 15 км.). На ней располагались бронзовая гробница и ступа Сурангамы. Согласно летописям горы "Петушиная Ступня" там некогда было 360 отшельнических приютов и 72 храма, из которых теперь сохранилось не более десяти. В более поздние времена монахи и миряне перестали отличаться друг от друга, и храмы в качестве собственности стали переходить по наследству из поколения в поколение, причем каждая община присваивала себе какой-то храм и не позволяла посторонним монахам останавливаться в них даже на короткий срок. Я вспомнил о процветании древних центров дхармы, сравнивая их с нынешним упадком, и не мог удержаться от вздоха сожаления. Несмотря на мое пылкое желание вернуть этим местам их прежнее величие, я не знал, представится ли такая возможность. Я спустился с горы через вершины Лян-ван и Цзю-фэн и, наконец, достиг района Юньнань. Далее, я перешел через горы Шуй-му, Лин-цю и Цзы-ци и достиг префектуры Чуси-он. Там я остановился в монастыре Гао-дин со стороны его западных ворот. Вскоре после моего прибытия в монастырь, он наполнился ароматом орхидей. В храме настоятель монастыря поздравил меня в связи с таким редким событием. Настоятель подошел ко мне и сказал: "Это божественное благоухание присутствовало здесь всего несколько раз за всю историю. Согласно преданию, на этой горе растут божественные невидимые орхидеи, которые источают свой аромат только тогда, когда ее посещает просветленная личность. Поскольку вся гора сегодня благоухает, это, должно быть, связано с Вашей высочайшей добродетелью". Он был предельно учтив и настаивал на том, чтобы я оставался как можно дольше. Поскольку я спешил вернуться в свою родную провинцию Хунань, я вежливо отклонил его нас