Часть первая 8 page. – Не будете возражать, если я уйду немного пораньше?

– Не будете возражать, если я уйду немного пораньше? Надо чего‑нибудь купить на ужин.

– Конечно. Никаких проблем, – ответил Бен‑Рой. И, поколебавшись и повторив: – Конечно, – пошел к двери.

– Вот еще что, сэр.

Бен‑Рой обернулся.

– Если вам нравится Йонатан Гатро, у меня есть все его альбомы. С удовольствием сделаю вам копии. Еще есть много Иври Ледера и Джуди Гарленд. – Зиски расплылся в улыбке, затем снова уставился в стол. Бен‑Рой тоже невольно улыбнулся. Ему начинал нравиться этот парень.

Пинкас и Нава Шварц скомпоновали семнадцатиминутный DVD‑диск, в который включили все значимые кадры, снятые полицейскими камерами и камерами видеонаблюдения на территории армянского храма в тот вечер, когда была убита Клейнберг.

Они смотрели материал в боковой комнате со стеклянными стенами рядом с главным центром видеонаблюдения участка. Присутствовали все, кто приходил на утреннее совещание по этому делу, кроме Зиски, место которого занял старший суперинтендант Ицхак Баум. Баум являлся всегда, когда бывали такие просмотры. Они часто давали ключ, помогающий раскрыть дело, а Бауму нравилось купаться в лучах славы.

Но сегодня он был разочарован. Как и все остальные.

Благодаря полицейским камерам удалось проследить путь Клейнберг от Яффских ворот, где она вышла из автобуса, до тоннеля в середине улицы Армянской патриархии. Система видеонаблюдения территории армянского храма засекла ее у главного входа и сопровождала до соборных врат.

Все это время за ней примерно в тридцати метрах следовал один и тот же человек. Он вошел вслед за ней в собор и через тридцать шесть минут появился оттуда. Выскользнул из Старого города и скрылся на Яффской дороге.

Никто не сомневался, что он и есть убийца. Но к несчастью, на нем была куртка с натянутым на голову от дождя капюшоном. И сколько бы ни увеличивали, сколько бы ни приближали изображение, его лицо оставалось полностью скрытым. Среднего телосложения, он ехал в автобусе вместе с Клейнберг, следовал за ней через Старый город, вошел за ней в собор – это все, что удалось узнать. Невозможно было даже с уверенностью утверждать, мужчина этот человек или женщина.

Они просмотрели материал трижды, и с каждым разом настроение в комнате все больше падало. Когда начался четвертый просмотр, у Бен‑Роя зазвонил мобильный телефон.

«Эль Аль». В авиакомпании подняли документы и обнаружили нужную фамилию.

В тот вечер, когда Ривку Клейнберг убили, у нее был заказан билет на одиннадцатичасовой рейс в египетскую Александрию.

Графство Бэкингемшир, Англия

– Лично я бы попробовал пятую.

Сэр Чарлз Монтгомери улыбнулся хитрой покровительственной улыбкой, не слишком широкой, чтобы не показаться невоспитанным, но такой, чтобы стало ясно, что он не согласен и, более того, в своем несогласии прав. Он сделал глоток из фляги на поясе и выдернул из сумки клюшку под номером шесть – «Кэллоуэй графит айрон».

– Трудно точно оценить ситуацию. – Его тон говорил, что он думает прямо противоположное. – Никогда не знаешь, что получится, пока не ударишь.

Примериваясь и окидывая взглядом зеленеющие перед ним сто сорок ярдов, он пару раз взмахнул клюшкой, и по его плавным движениям никто бы не дал ему шестидесяти восьми лет. Затем, вдавив в землю подошвы бело‑коричневых туфель для гольфа, он послал в воздух мяч и, загородив от света ладонью глаза, следил за траекторией его полета, пока тот не снизился и не упал на склоне в конце поля. Мяч на мгновение задержался, затем медленно скатился назад к флагу и остановился в двух метрах от него. Монтгомери удовлетворенно кивнул и, принимая поздравления игроков, уложил клюшку в сумку.

– Ветер помог, добавил силы, – объяснил он с нарочито ложной скромностью.

Игра получилась удачной. Блестящая игра. Как и его отставка. Блестящая отставка.

Пару лет назад, когда на субконтиненте возникли неприятности, все казалось отнюдь не таким розовым. Проржавевшие клапаны защиты резервуаров, неисправная система мониторинга, облако сероводорода, тысячи покрытых волдырями рабочих. Какое‑то время казалось, что скандал раздуют, как после известных экологических катастроф в Бхопале и у компании «Трафигура», что было бы нехорошо и для их фирмы, и для него лично, поскольку именно он в качестве управляющего директора медлил с установкой современных систем защиты, которые давно являются стандартом на предприятиях Европы и США.

Да, все выглядело очень плохо. Несколько месяцев он сильно волновался, особенно когда стали появляться сообщения о выкидышах и патологиях у новорожденных – слепых младенцах, младенцах с уродствами, с нарушением психического развития. Слепые дети и дети с патологией, особенно если это случается в третьем мире, – любимая тема журналистов.

К счастью, ситуация разрешилась сама, к всеобщему удовольствию. Солидные суммы, перешедшие в карманы различных государственных шишек, успокоили индийскую сторону, а в Англии умелая команда нанятых адвокатов при помощи хитроумных юридических приемов не позволила информации просочиться в прессу. Даже не пришлось выплачивать компенсации жертвам, хотя для вида были сделаны скромные взносы в местные благотворительные общества. Совсем скромные.

Когда в прошлом году Чарлз Монтгомери вышел в отставку, ему положили щедрую пенсию и за заслуги перед промышленностью присвоили рыцарское звание. После обналичивания акций он даже попал в число богатейших людей по версии «Санди таймс», хотя и ближе к концу списка. Жизнь доставляла удовольствие. А когда жизнь доставляет удовольствие, доставляет удовольствие и игра. За последние месяцы он физически окреп, чего никак нельзя было сказать об отравленных индийских детях.

Настала очередь бить члену парламента от партии тори Тристану Бику, но его мяч не долетел пяти метров до лужайки вокруг лунки. Игроки покатили за собой тележки с клюшками. Кроме Монтгомери и Бика, там были сэр Гарри Шор, старший член суда и управляющий хедж‑фондом, Брайан Кейхил, грубоватый, но производящий впечатление своим богатством австралиец. Несмотря на случившуюся утечку газа, сэр Чарлз Монтгомери по‑прежнему вращался в высших сферах.

Они одолели метров тридцать, когда шедший слегка впереди Шор замедлил шаг и поднял руку.

– Что там делает этот идиот? – Он показал вперед.

Сразу за полем для гольфа возвышалась стена леса. Какая‑то человеческая фигура – на этом расстоянии трудно было судить, мужчина или женщина – появилась из‑за деревьев и кустов рододендрона и остановилась на лужайке возле флага. Игрокам показалось, что человек держит то ли знак, то ли плакат.

– Убирайся! – крикнул Шор. – Уходи оттуда! Эта лунка в игре!

Человек не двинулся с места, только выше поднял плакат, или знак, или что он там держал. На нем было что‑то написано, хотя с их места невозможно было разглядеть. Еще одна фигура – на этот раз определенно женщина – показалась из леса. И у нее как будто тоже был плакат.

– Вон оттуда! – закричал Монтгомери и махнул рукой. – Это частная собственность.

Зазвонил его мобильный телефон. Он достал аппарат из кармана клетчатых брюк для гольфа и, слишком взбудораженный, чтобы посмотреть на номер вызывающего абонента, приложил трубку к уху.

– Слушаю.

– Чарлз Монтгомери?

Голос был мужским. Незнакомым.

– Да.

– Сэр Чарлз Монтгомери?

– Да, да! Кто это?

Из леса вышли еще двое. А за ними следовали другие. Целая толпа.

– Валите отсюда! – прорычал член парламента Тристан Бик. – Вы портите траву!

– Сэр Чарлз, у вас есть доступ в Интернет?

– Что? Кто вы? Как вы узнали…

– Если у вас есть доступ, вам надо зайти на сайт www.thenemesisagenda.org.

Название сайта мужчина продиктовал очень медленно, выговаривая каждую букву.

– Там есть для вас несколько приятных картинок, – добавил он. – И множество сведений о работе вашей компании в Гуджарате. – Лицо Монтгомери, уже успевшее покрыться красными пятнами, теперь сделалось пунцовым.

– Что, черт возьми, это значит? – закричал он. – Что вам надо? Я занят игрой в гольф!

– Это мне известно, – ответил голос. – Я на вас смотрю. Красивые брюки, проклятый убийца детей!

В трубке стихло, и в тот же момент толпа на лужайке, которая с подошедшими мужчинами и женщинами разного возраста перевалила за двадцать человек, начала скандировать, нарушая тишину частного гольф‑клуба «Уэттердин грейнж»:

– Гуджарат! Гуджарат! Гуджарат!

Люди двинулись навстречу четырем игрокам, и вскоре стали видны слова на их плакатах: «Убийца младенцев», «Правосудие – детям» «www.thenemesisagenda.org», «Счастливой отставки, сэр Чарлз».

Монтгомери колебался, на его широком, мясистом лице появилось выражение дикой злобы и в то же время нарастающей тревоги. Но вот он повернулся и побежал к зданию клуба – быстро, как только несли ноги. Его компаньоны поспешили за ним.

– Гуджарат! Гуджарат! Гуджарат!

Внезапно комфортная жизнь на покое показалась сэру Чарлзу не такой уж комфортной.

Иерусалим

По мере того как пятница клонилась к вечеру и приближалась суббота, улицы Иерусалима пустели. И в конце концов центр обезлюдел.

То же, только в миниатюре, происходило в полицейском участке Давида. Когда в половине шестого Бен‑Рой заскочил в кабинет Шалев, в сыскном отделе Кишле они оставались вдвоем. Шалев заварила кофе, и Бен‑Рой рассказал, что удалось узнать в течение дня: угрозы, «Гаарец», пропавшие записные книжки, визиты Клейнберг в армянский храм, заказанный авиа билет на рейс «Эль Аль» в Египет. И еще это слово «воски», за которое он, казалось, беспричинно ухватился, но которое, как подсказывала ему интуиция, имело отношение к делу.

Шалев слушала молча, потягивая кофе из кружки с эмблемой тель‑авивского баскетбольного клуба «Маккаби», и, как всегда, оставляла на ободке ярко‑красные пятна помады. По правилам полицейские на дежурстве не должны пользоваться косметикой, но Лея Шалев плевала на правила. Помада, лак для ногтей, тени – Бен‑Рой никогда не мог понять зачем ей это надо: то ли чтобы лучше выглядеть, то ли назло таким, как Баум и Дорфман, которые считали, что женщинам не место в сыскном отделе. Если первое, она не очень преуспела; если второе, эффект превзошел все ожидания.

– Какие соображения? – спросила она, когда он закончил рассказ.

Бен‑Рой пожал плечами.

– Неумелое ограбление? Псих‑одиночка? След мафии? Личная месть? Комбинация всего сказанного? Выбирай что хочешь. Все подходит.

– Ты бы что выбрал?

В эту игру они часто играли в начале расследования. Шалев побуждала его раскрыться и выдвинуть версию. Обычно он охотно соглашался. Но на этот раз в расследовании даже на такой ранней стадии было столько путаницы и противоречий, что он предпочел бы промолчать.

– Ну же, Арие. – Шалев почувствовала его сопротивление. – Давай попытайся.

– Дело связано с журналистикой, – сказал он после паузы, не совсем отвечая на вопрос Леи. – Готов поставить на эту версию. Учитывая, что пропали записные книжки жертвы за последние три месяца, можно сделать вывод, что она поплатилась за то, над чем недавно работала.

– Если только тот, кого мы ищем, не пытался замутить воду, – возразила Шалев. – Сбить со следа.

Бен‑Рой признал, что это вполне возможно.

– Что там с ее редактором? – спросила его Лея.

– Все еще не вышел на связь, хотя я оставил четыре сообщения.

– Только четыре? Такое терпение тебе несвойственно.

– А тебе несвойственно варить такой вкусный кофе.

Оба полицейских улыбнулись. Бен‑Рой встретил Лею Шалев настороженно, но со временем она ему понравилась. Очень понравилась. И не только потому, что хорошо умела выполнять свою работу. Она оказалась одним из немногих людей в полиции, кого он решался назвать другом.

– Что‑нибудь новенькое со вскрытия? – спросил он.

Лея покачала головой.

– Я говорила со Шмеллингом прямо перед твоим приходом. На одежде жертвы найден волос. Его отправили на анализ ДНК. Посмотрим, не будет ли совпадения с чем‑то, что имеется в нашей базе данных. Сексуального насилия определенно не было. Оценочное время смерти: от семи до девяти часов вечера, что нам уже известно из записи камер видеонаблюдения. В общем – ничего. Ах да, у нее был геморрой. Самый жуткий из всех, что видел Шмеллинг.

– Прекрасно. Что у экспертов?

Лея вскинула руки, объясняя этим жестом, что эксперты не нашли ничего существенного.

– Соседи?

– Пока сумели опросить только пять квартир. Остальные отсутствовали.

– И?..

Снова поднятые вверх руки.

– Клубок дерьма. Настоящий клубок дерьма.

У Леи Шалев, как у Бен‑Роя с его кишечной коликой, тоже был собственный уникальный полицейский лексикон. Она посмотрела на часы, допила кофе и встала.

– Мне пора. Каким бы раздерьмовым ни был наш клубок, домашним хочется есть. – Она начала собирать вещи.

– Дети в порядке? – спросил Бен‑Рой, тоже поднимаясь.

– В полном, если не считать, что Дебора со мной не разговаривает. Немного разошлись во мнениях по поводу выбора ее приятеля.

Бен‑Рой улыбнулся. Ему это все еще предстояло.

– Бенни?

– С ним все хорошо. Будет выставляться в Эйн‑Кареме. Ходит разговор о выставке в США.

Профессия Бенни Шалева была диаметрально противоположной тому, чем занималась его жена. Он был художником, и притом очень успешным. Их брак был из тех немногих, которые устояли против стрессов служащего в полиции супруга. Крепче союза, чем в этой семье, не могло и быть. И Бен‑Рой, хотя никогда бы в этом не признался, глядя на них, испытывал легкую зависть и сожаление, что у него получилось не так. Иногда он по‑настоящему скучал по Саре. Часто. Большую часть времени.

– Ты сегодня ужинаешь с Сарой? – спросила Шалев, словно прочитав его мысли.

– Она пойдет к своим старикам.

– Хочешь, приходи к нам. Мы всегда тебе рады.

– Спасибо, Лея, но меня уже пригласили.

– Честно?

– Честно.

Они вышли из кабинета и оказались во дворе позади здания полиции. «Шкода‑октавия» Леи стояла в дальнем конце рядом с конным манежем. Бен‑Рой проводил ее к машине.

– Пусть Намир продолжает заниматься старыми делами и висяками. – Шалев вернулась к разговору о деле. – И еще в дополнение озадачу его армянской темой. А Пинкаса нагружу русскими и угрозами поселенцам Хеврона – не отыщется ли какой‑нибудь связи. Он говорит по‑русски, и у него, насколько мне известно, есть по крайней мере один информатор из поселенцев.

– А мне что? – спросил Бен‑Рой.

Он сказал это с манерными интонациями, подражая голосу Зиски, когда тот задавал такой же вопрос на утреннем совещании. Шалев ответила испепеляющим взглядом.

– Продолжай заниматься Клейнберг. Я хочу знать, о чем она писала, кого разозлила, почему собиралась в Египет и зачем так часто появлялась на территории армянского храма.

Они подошли к машине, и Лея открыла замок.

– Кстати, ты поладил с Зиски?

– Еще как. Собираемся съехаться на следующей неделе.

– Мазл тов[38]. – Она бросила сумку на заднее сиденье, села за руль и захлопнула дверцу. Слева от них во двор, пыхтя, въехал квадроцикл «поларис‑рейджер» – единственное транспортное средство, способное легко преодолевать крутые улочки Старого города. Лея подождала, пока он припаркуется, и завела мотор.

– Так ты завтра выходной?

Бен‑Рой кивнул.

– Займусь косметическим ремонтом в квартире Сары. Но если хочешь, могу…

– Я хочу, чтобы ты ремонтировал. Правда, если ты будешь это делать так же, как работаешь в полиции, мне страшно подумать, что у тебя получится. Ну, до воскресенья! – Она помахала рукой, включила передачу и медленно поехала к выводящему за территорию полицейского участка проезду. Но на середине двора остановилась и опустила стекло.

Бен‑Рой подошел к машине. Лея сидела, уставившись вперед и сложив руки на руле.

– Не могу этого объяснить, Арие. – Ее голос внезапно посерьезнел, стал задумчивым. – Не лежит у меня душа к этому делу. С самого начала.

– Это потому что задушили женщину, да еще посреди храма?

Шалев не улыбнулась.

– Такое ощущение, что все это приведет к чему‑то…

– Нехорошему?

Она посмотрела Бен‑Рою в глаза.

– Будь осторожен, Арие. Будь осторожен и держи меня в курсе, ладно?

За пять лет совместной работы Лея Шалев никогда с ним так не говорила. И от этого ему стало как‑то до странности беспокойно.

– Договорились? – повторила она.

– Конечно, – кивнул Бен‑Рой.

Шалев пожелала ему приятной субботы и уехала. Снова начал накрапывать дождь.

Луксор

– Папа, мы смотрим «Мэри Поппинс»!

Не успел Халифа открыть входную дверь квартиры, как из гостиной к нему бросился младший сын Юсуф и прыгнул на руки. Радостно обнял, поцеловал в губы, затем высвободился и побежал обратно по коридору. Халифа улыбнулся, покачал головой и закрыл за собой дверь. Несколько мгновений он не сходил с места и стоял с купленным по дороге от Курна букетом лилий, только озирался по сторонам, словно хотел убедиться, что в самом деле здесь живет. Потом, вздохнув, двинулся вслед за сыном. Они переехали в эту квартиру полгода назад. После того как сломали их старый дом, остальных жильцов переселили в отвратительную бетонную коробку в десяти километрах от города рядом с шоссейным мостом. А его шеф, старший инспектор Хассани, с несвойственной ему заботливостью потянул за какие‑то ниточки и выбил Халифе жилье в Эль‑Авамайе, в двух шагах от здания полиции.

Квартира была больше и удобнее прежней, мечеть и школа находились совсем неподалеку. Здесь даже был установлен приводивший в восторг Юсуфа кондиционер. Мальчишка любил включать систему на полную мощность, а затем строил убежища, чтобы прятаться от холода.

Но несмотря на комфортабельность, квартира не грела душу Халифы. И не только из‑за экспериментов Юсуфа с кондиционером. Даже прожив здесь полгода, он чувствовал себя в собственном доме чужим.

Отчасти из‑за соседей. Этажом ниже жила приятная пожилая дама, рядом вполне приличная семья, если не считать того, что у них круглые сутки всю неделю орал телевизор. Но не было между ними близости, как в старом доме, единения, которое приходит, если живешь с людьми бок о бок шестнадцать лет. Они были частью старой квартиры, но здесь этого ощущения так и не возникло. Каждый раз, когда Халифа приходил домой, у него появлялось чувство отчуждения, словно он ехал на автобусе и по ошибке вышел не на той остановке.

Но еще хуже на него действовало отсутствие в новом жилье души. Никакой памяти, никаких ассоциаций. Никаких чувств. Ничего, что бы привязывало их к этому месту. Потеря старого дома воспринималась как утрата связи с прошлым. Они перевезли сюда все свои вещи, но квартира все равно казалась пустой.

Мебель можно забрать с собой. А вот память, как обнаружил Халифа, транспортировке не подлежит.

Как всегда, он заглянул в комнату старшего сына Али и прошел по коридору на кухню, где его дочь Батах готовила ужин.

– Ну, как прошел день? – спросил он, обнимая девушку и целуя в лоб.

– Замечательно, – ответила она, отвечая на ласку. – У нас была тетя Сама.

– Невероятно увлекательно.

– Еще бы. Она рассказывала, как дядя Хосни возил ее за покупками в Дубай. Говорила только об этом.

Ее сарказм был едва ощутим, но не ускользнул от Халифы. Он улыбнулся и щелкнул дочь по носу. Девушке исполнилось семнадцать лет, и она внешностью напоминала Зенаб, когда та была моложе, – стройная, с длинными черными волосами и огромными глазами и с ее чувством юмора.

– Как мать? – спросил он.

– Нормально. Смотрит телевизор. – Батах мотнула головой в глубину квартиры.

Халифа кивнул, еще раз поцеловал дочь и направился по коридору в гостиную, где на диване, обняв Юсуфа, свернулась Зенаб. Они смотрели DVD‑диск Али с «Мэри Поппинс» и мурлыкали под бодрящие аккорды песенки про воздушного змея (в кадре бежали арабские титры: «Запускаем змея в небеса, под ним поля, дома, леса…»).

Халифа подошел, положил цветы рядом с женой и, обняв ее за плечи, поцеловал в макушку.

– Все в порядке?

Зенаб коснулась его руки, но глаз от экрана не оторвала.

– У меня завтра выходной. Как насчет того, чтобы провести время с нашим малышом?

Она сжала его ладонь, но так и не повернула головы. Халифа еще немного постоял, вдыхая запах ее волос, а затем, прошептав: «Я тебя люблю» – вернулся на кухню помочь Батах с ужином.

– Сама справлюсь, – бросила дочь, когда он достал из ящика нож и занял место возле нее.

– Ты же знаешь, как мне нравится что‑нибудь порубить. Не лишай меня этого маленького удовольствия.

Батах шутливо пихнула его в бок и продолжала резать картошку. На мгновение взгляд Халифы остановился на лежавшем на подоконнике куске цемента размером с кулак. Его поверхность была отделана мелкой мозаичной плиткой. Фрагмент фонтана, который он устроил в прихожей старой квартиры, единственный сувенир из тех, более счастливых времен. Халифа сосредоточился и принялся резать лук. Диск в гостиной докрутился до конца и начал фильм сначала.

Иерусалим

Бен‑Рой солгал Лее Шалев. Его никто не приглашал на пятничный ужин, и он ни к кому не собирался в гости. А когда день подошел к концу, сел в машину и один отправился домой. Было немало мест, куда он мог поехать. Бен‑Рой, хотя и не был ортодоксом, как правило, не пропускал ужина с пятницы на субботу. Но сегодня он устал и был не в настроении общаться с людьми. Решил почитать, может, посмотреть сатирическое телешоу «Эрец‑неэдерет»[39]и пораньше лечь спать. В голове крутилось много мыслей, и ему не хотелось компании людей. Да и Всевышнего тоже.

Выехав с территории полицейского участка и направляясь к Сионским воротам – в это время его машина была единственной на улице, – он, нацепив гарнитуру мобильника, позвонил Саре.

– Все нормально?

– С тех пор как мы разговаривали с тобой в последний раз, ничего не изменилось.

– Бубу?

– Одну минуту… – В телефоне Сары были слышны приглушенные голоса. – Прекрасно, – ответила она. – Намерен заняться гимнастикой.

Бен‑Рой усмехнулся. Милые глупости – вот из‑за них‑то он и влюбился в Сару. Да так, что от любви поехала крыша.

– Родители в порядке?

– Да. А твои?

– Собираюсь им позвонить.

– Передавай от меня привет. И не забудь…

– Насчет завтрашнего ремонта? Не беспокойся. Я уже сделал на лбу татуировку. Утром стану бриться, посмотрю в зеркало и сразу вспомню.

Сара рассмеялась. Заразительным девичьим смехом. Так смеется человек, которому по‑настоящему смешно. Замечательный звук.

– Шаббат шалом, Сара.

– И тебе тоже. Шаббат шалом, Арие. До завтра.

Оба замолчали, словно ждали, что другой добавит что‑нибудь еще. Но в итоге, повторив «шаббат шалом», разъединились.

Бен‑Рой добрался до Сионских ворот и, радуясь легкости, с которой гидроусилитель руля «тойоты» позволил ему совершить крутой поворот, поехал дальше. Он купил эту машину всего несколько месяцев назад после того, как его любимая «БМВ» наконец приказала долго жить, и все еще привыкал к органам управления современного автомобиля. «БМВ» по своему характеру была крутым существом. Милым, но грубоватым. Так он привык думать и о себе самом. А теперь он управлял «тойотой‑короллой». Было в этом нечто символическое.

За воротами он повернул на Маале Ха‑Шалом и поехал вниз с горы Сион, глядя, как за кронами кипарисов промелькнули над головой крыши и колокольня монастыря Успения Пресвятой Богородицы. Позвонил родителям на семейную ферму пожелать доброй субботы, затем бабушке в дом престарелых. «Ты поел, Арие? Ради Бога, скажи мне, ты поел?» И наконец, сестре Шаве, в чьем доме познакомился с Сарой и которая большую часть разговора корила его за то, что у него разладились отношения с женой.

Поворачивая с Керен Ха‑Йесод в Рехавию мимо женщин в черном[40], которые всегда протестовали на этом углу, Бен‑Рой набрал номер Гильды Милан, бывшей тещи. Почти тещи. Ее дочь Галю убили, прежде чем они встали под свадебный балдахин – хуппах.

– Так ты снова сошелся с Сарой? – спросила она, как только услышала его голос.

– Шаббат шалом, Гильда.

– Да или нет?

– Насколько мне известно, вроде бы нет.

– Идиот!

Бен‑Рой устало улыбнулся:

– За последние пять минут меня уже второй раз так называют.

– Почему бы и нет, если это правда?

Гильда Милан привыкла говорить все, что думает. А еще она была отважной женщиной. Она не только потеряла во время теракта единственного ребенка. Точно так же четыре года назад погиб ее муж Йехуда, когда выступал на митинге за мир у Дамасских ворот. Человека слабее ее сломала бы одна такая трагедия. Но Гильда Милан, отгоревав положенные семь дней траура – шивы по двум самым любимым людям, осталась задорно жизнерадостной. С Ясминой Марсуди, женой убитого вместе с Йехудой палестинского политика, она ездила по свету с миротворческими миссиями. За пределами Израиля и оккупированных территорий к этим женщинам прислушивались, здесь же они были гласом вопиющего в пустыне. В наши дни люди больше озабочены, как бы заплатить за квартиру и что поставить на стол, чем положением в Палестине. Дни надежды, судя по всему, остались в прошлом. Наступили дни апатии. Но Гильда Милан не хотела склонять голову. Бен‑Рой считал, что в ней воплотилось все хорошее, что было в их стране. Пусть даже она устраивала ему выволочки за Сару. Они еще поболтали, пока Бен‑Рой не подъехал к дому, затем, пожелав друг другу доброй субботы, распрощались. И Бен‑Рой вошел в подъезд.

Расставшись с Сарой, он месяц спал на диване у приятеля в Гиват‑Шауле. Не очень‑то удачное решение. Отчасти потому, что приятельский диван был на фут короче его роста. Но главным образом потому, что Шмуэль с подружкой постоянно занимались сексом, а любовниками они были на редкость шумными. Через четыре недели ночных вскриков и пыхтения, когда и дружба с приятелем, и психика Бен‑Роя дали сильную трещину, он собрал вещи и переехал в невзрачную, тесную квартирку с одной спальней на улице Рамбан, за которую ежемесячно платил изрядную долю из своего полицейского жалованья в двенадцать тысяч шекелей. Но теперь хотя бы мог высыпаться по ночам. И что важнее: квартира находилась неподалеку от дома Сары на улице Ибн‑Эзры и прямо напротив детской площадки, где жена будет гулять с их ребенком, когда тот родится. Это его хоть немного мирило с тем фактом, что придется жить отдельно от семьи.

Добравшись домой, он принял душ, переоделся в чистое и раздвинул двери в узкий и пыльный прямоугольный цементный пенал, который почему‑то называли балконом. Через двадцать минут после того, как Бен‑Рой покинул здание полиции, дождь прекратился, облака рассеялись, открыв лазурное, с розоватыми и зеленоватыми просветами, небо. Прекрасный иерусалимский вечер. Такой вечер заставляет забыть все случившиеся в городе неприятности. Бен‑Рой достал из холодильника бутылку пива «Голдстар». Много он теперь не пил, но день сегодня выдался долгим, как же не пригубить вечером пивка. Бен‑Рой вдвинул кресло в балконную дверь и положил ноги на ограждение. Некоторое время он просто сидел, вслушиваясь в тишину и вдыхая запах жасмина и мокрых листьев, смотрел на крылья ресторана «Мельница» в Рехавии. Затем протянул руку и поднял с пола лежавшую рядом с балконной дверью книгу «Привет, малыш: 101 совет, как стать хорошим отцом».

Открыл и, потягивая из бутылки пиво, начал читать. Но мысли витали где‑то далеко, и через пару минут он отложил томик.

Задушенная жертва. Рейс в Египет. Пропавшие записные книжки. Воски. Надвигающееся отцовство отошло на задний план. Голова вновь была настроена на расследование.

Семья на первом плане. Всегда. Так нас воспитывали. Твоя задача – служить семье. Делать все, что бы ни потребовалось. Везде. Всегда. Не задавать вопросов. Не испытывать сомнений. Семья поддерживает тебя, ты поддерживаешь семью. Семья – это все.

Много лет я исполнял свой долг. Здесь, там, повсюду. Много ездил, устранял помехи. Вот так я это себе представлял – устранением помех. Всегда был человеком аккуратным.

Семья, разумеется, обладала и другими возможностями. Богатыми возможностями. Но некоторые случаи устранения помех требовали особого внимания. Личного внимания. Внимания того, кто принадлежит семье. Человека из семьи, хранящего в сердце мысль о ее благополучии. Того, кому, кроме всего прочего, можно доверять.

Доверие – большая ответственность и тяжелая ноша. Как правило, я нес ее без раздумий, легко. Ведь я с этим вырос. В меня это вбили с юных лет. Я делал то, что мне говорили, и точка.

И лишь в последнем случае я ощутил тяжесть груза. Вернувшись в нормальную жизнь и растворившись в ее рутине, где все аккуратно, размеренно и на своем месте, я не мог выбросить из головы мысли о соборе. Не слишком ли поспешно я действовал? Не упустил ли чего‑нибудь? Не следовало ли повременить?

Мне, как во всех других случаях, требовалось сделать все чисто. Пойти в ее квартиру, выяснить, что ей известно, зачистить, ликвидировать улики и скрыться. Просто. Как во всех других обстоятельствах.