Го Сёгуна. Шадрак принял стойку зенкутсу-дачи

(1 год спустя)

Шадрак принял стойку зенкутсу-дачи. Он был совершенно неподвижен. Танака медленно обошел вокруг ученика, придирчиво проверяя каждый элемент стойки. Выставленная вперед нога была слегка согнута в колене так, что колено находилось на одной линии с пальцами стопы — это положение позволяло избежать перелома ноги при ударе противника. Другая нога была отставлена почти на три фута назад и более чем на фут в сторону. Она была жестко выпрямлена, чтобы придать стойке силу. То, что ноги были раздвинуты на ширину плеч, придавало равновесие и позволяло выполнять необходимые движения бедрами во время выполнения ударов и блоков.

Легкий, словно сахарная пудра, снежок сыпал на занимающихся, выбеливая всю поляну. Шадрак был бос, но холод заснеженной земли не пугал его. Самураи не обращают внимания на подобные мелочи, а он больше всего на свете хотел стать настоящим самураем.

Танака продолжал ходить вокруг Шадрака. Учителя больше интересовала не сама стойка, а состояние разума юноши, его дзансин. Он знал, что последнее у Шадрака доведено почти до совершенства. Если и были маленькие огрехи, Шадрак давно и самостоятельно справился с ними.

Наконец сэнсэй остановился прямо перед учеником и тяжелым, пронизывающим взглядом посмотрел прямо в глаза Шадраку. Он заметил, что Шадрак прибавил в росте: теперь юный воин был ниже Танаки менее чем на фут — и это всего в двенадцать лет! Его способность к сосредоточению была практически абсолютной: глаза, сфокусированные на далекой точке где-то за головой сэнсэя, при этом четко следили за всем происходящим вокруг.

Внезапно глаза Танаки сузились, и учитель без всякого предупреждения нанес ученику уракен-уси — боковой удар в висок. Удар был мастерским — рука самурая остановилась в миллиметре он цели. Но Шадрак даже не моргнул, сохраняя выдержку. Танака удовлетворенно пробурчал что-то. Оба знали, что реальный такой удар смертелен.

Отступив назад, учитель выкрикнул последовательность приемов, которые предстояло отработать Шадраку:

—Шаг вперед, атака с маэ-гири и санрэн-цуки. Шаг назад и защита: гедан-бараи, гьяку-цуки. Потом атака с маваси-гири, усиро-гири, уракен-уси и гьяку-цуки.

Почти не дав времени на то, чтобы осознать полученное задание, он скомандовал:

—Начинай!

Шадрак немедленно перешел к выполнению первого приема из комбинации — удара ногой вперед. Едва коснувшись земли, он нанес воображаемому противнику три удара кулаками: первый в подбородок, два остальных — в солнечное сплетение. Без малейшей задержки он скользнул назад, изготовившись к блокированию контратаки махом руки у нижней части туловища. За блоком последовал удар тыльной стороной кулака.

В следующую секунду Шадрак снова рванулся вперед, проведя удар прямой ногой с разворота в голову предполагаемого врага и отражая руками воображаемые контрудары; следом за этим мальчик молниеносно развернулся, чтобы нанести удар ногой назад. Наконец гипотетический враг оказался побежден ударом тыльной части кулака в висок и ударом тыльной стороной руки в середину груди.

Последнее движение Шадрак сопровождал «кьяи» — криком духа воина, с помощью которого он вложил в заключительный удар всю силу разума и души. Закончив комплекс, он вернул кулаки в исходное положение и немедленно принял исходную стойку в ожидании дальнейших распоряжений сэнсэя. Попутно юный воин мысленно оценил собственную стойку и автоматически отметил мелкие погрешности — в следующий раз он их не допустит.

Танака даже кивнул головой в знак удовлетворения; впрочем, он позволил себе такую вольность в оценке лишь потому, что ученик не мог видеть реакции учителя. Самурай всегда был осторожен в вопросах похвалы: слишком высокая, как и чрезмерно заниженная оценки плохо сказываются на развитии навыков ученика. Так или иначе, он не мог не отметить, что теперь движения Шадрака обрели умопомрачительную скорость и набрали достаточную силу, чтобы победить взрослого и крепкого воина. Для своего возраста Шадрак просто поразительно преуспевал в своих занятиях.

—Обернись! — приказал Танака.

Шадрак с разворота мощно выполнил гедан-бараи, и его сжатые в кулаки руки снова вернулись в исходное положение.

—Так, теперь йаме. Отдыхай.

Шадрак вернул ноги в естественную стойку и одновременно обхватил туловище руками. Потом он поклонился, оправил свой холщовый ги и замер в ожидании дальнейших приказов. Ноги сводило от холода, но мальчик не собирался показывать, что ему больно. Наоборот, он сосредоточился, мысленно заставляя тело накачивать побольше крови в онемевшие конечности. Постепенно руки и ноги стали согреваться. Шадрак давно уже понял, что тело всегда послушно приказаниям разума.

Танака увидел, как ученик смахнул бисеринки пота на лбу, прежде чем они успели замерзнуть. Как правило, самураи никогда не заставляли своих учеников заниматься в такую погоду; Шадрак же был исключением. За те семь лет, что Танака был его приемным отцом, мальчик ни разу даже не простудился. Он обладал подсознательной силой, которую ничто не могло преодолеть. Даже самурай не имел такой выносливости. Вот и сейчас Танака был одет в куртку из медвежьей шкуры, теплые брюки и сапоги.

—Хорошо, — сказал учитель, — а теперь самое время потренироваться с макиварой.

С губ Шадрака сорвался едва уловимый вздох огорчения. Танака услышал его и украдкой улыбнулся: вздох подтверждал, что в его сыне все же есть что-то от человека. Занятия с макиварой были едва ли не самыми трудными и болезненными во всем процессе подготовки. Поначалу Танака традиционно сделал мальчику обмотанный соломой столб, на котором следовало отрабатывать удары. Макивара служила для укрепления костяшек пальцев и кистей. Как только Шадрак освоился с новым снарядом, Танака заменил столб на толстый дубовый брус. Удары по брусу были более болезненны для суставов, кроме того, оставить следы на этом снаряде было практически невозможно.

Танаку сдерживал только юный возраст Шадрака. Теоретически занятия могли привести к деформации кистей и запястьев, но самурай был уверен, что его приемному сыну такое не грозит.

Танака взял доску за ручки, которые самолично смастерил. Макивара представляла собой квадратный в сечении брус из очень прочной древесины со стороной приблизительно в фут.

—Итак, по пятьдесят гьяку-цуки с каждой стороны. И смотри, чтобы удары были хорошими, — распорядился самурай.

— Осс, сэнсэй.

Шадрак принял стойку дзенкутсу-даси и сосредоточился на цели; потом начал наносить удары тыльной стороной кулака, отводя руку к бедру после каждого удара. Всякий раз брус издавал низкое вибрирующее гудение.

—Старайся так же хорошо действовать и другой рукой! Помни: противоположное должно быть равным!

— Осс, сэнсэй!

Выбрасывая правую руку вперед, Шадрак одновременно отводил левую назад. В сочетании с движениями бедер это моментально удваивало силу каждого удара. Уже после трех циклов костяшки пальцев лишились кожи и закровоточили. Будущий самурай не обращал на это внимания — боль давно стала для него привычным состоянием.

Танака завороженно наблюдал за сыном. Ритм движений все усиливался, и учитель вдруг почувствовал, что Шадрак постепенно теряет осознание окружающего мира. Больше того — казалось, что он перестал осознавать и наличие макивары перед собой, механически потрясая брус мощными ударами. Старому самураю показалось, что в глазах ученика мерцают картины иного мира, лицо другого человека. Даже радужки глаз у Шадрака понемногу изменили свой цвет, отчего взгляд мальчика стал глубже и сильнее.

Он все лупил по брусу, давно перейдя установленный учителем рубеж в пятьдесят ударов. Танака заволновался. Теперь перед ним стоял кто угодно, но не его сын, пусть даже приемный.

—Шадрак!

Во взгляде мальчика заполыхала ярость, Шадрак все глубже погружался в состояние транса. Глаза его потемнели, словно вороненая сталь, в них появилось холодное, зловещее выражение. Внезапно он перестал терзать брус и замер, всматриваясь куда-то глубоко внутрь себя.

—Шадра-ак! — что было сил крикнул Танака.

На это Шадрак отреагировал. Зрачки его, переполнившись ненавистью, сузились до размеров булавочной головки и стали бездонными, словно океанская бездна. Где-то в их глубине сверкали фиолетовые молнии — и Танака впервые увидел силу бессознательного в Шадраке.

Какое-то время глаза мальчика сверкали таким темным, всемогущим и недобрым разумом, что самураю показалось, будто от такого взгляда может остановиться сердце. И тут Шадрак заговорил, все также неотвязно вглядываясь внутрь себя.

—ДЕ-Е-ТЕ-Н-Н!

Яростный вопль эхом пронесся по чаще, сбивая снежинки с веток, убивая на своем пути всякий шорох лесной жизни, Шадрак буквально взорвался завершающим ударом, сконцентрировав в нем всю нечеловеческую, ненасытную ярость, которая бурлила в его теле. Звук удара слился воедино с громоподобным «кьяи» — и маки-вара с оглушительным треском разлетелась на множество кусков.

Танака упал на спину. Он глядел на валявшиеся вокруг щепки и не верил своим глазам. Когда же самурай поднял глаза на ученика, то спрятал лицо в ладони.

—Я уничтожу его... Я уничтожу его... — бесконечно повторял Шадрак.

Танака поднялся с земли и подошел к сыну. Взял его руки в свои.

—Уничтожишь кого, Шадрак?

Мальчик поднял глаза, смущенные и испуганные, и начал всхлипывать. Танака понял, что сын уже забыл обо всем.

—Все в порядке, сынок, — произнес отец, пытаясь успокоить не только Шадрака, но и себя самого.

Потом он крепко обнял мальчика, изо всех сил сдерживая просившиеся слезы.

Эния