Глава 1 8 page

Судя по тому, что тема повторялась из раза в раз, на письма либо не отвечали, либо посылали дочку куда подальше. И жила эта маман в Иртоне. В родовом замке.

Граф писал в среднем раз в месяц. Джесси тоже не сильно отставала. То есть что мы имеем?

Мамашу, которая сидит, как жаба на болоте. Папа померши. Граф пребывает в столице. И в родовое гнездо не приедет, потому как сын почтительный. А здесь ему мозг вынесут и в печень занесут одними нотациями.

И даже то, что Джесси стала королевой, не слишком поменяло ситуацию. Джайс уговаривал мать, но куда там. Ответов и их черновиков не было, но судя по всему — старушка уперлась рогом.

Отказалась выезжать и решительно не желала видеть дочь. И скрипела, скрипела, скрипела…

Письма сохранились. Ибо пергамент — вещь ценная. Лиля так поняла, что Эдор так и не осмелился их потаскать для своих нужд. Потому что было письмо и о рождении дочерей у королевы, ныне королевы, и о ее смерти…

Надо сказать, что Лиля читала с интересом, продираясь сквозь невнятный почерк с завитушками и витиеватые обороты. С другой стороны — медики и почище пишут. Вы историю болезни видели? Или рецепты?

Вот — вот…

Прочитать было несложно.

Разложить по годам и проанализировать — сложнее.

Но по всему получалось, что бабуся померши лет двенадцать как. Даже своего сына пережила. И последние письма писал ей уже внук.

Их Лиля прочла с особым интересом. Но — увы…

Складывалось полное впечатление, что бабушка редкостно не любила внуков. Причем — со стороны сына. Ну, дочь — там понятно. А сына‑то за что? Вроде бы любит, заботится, свет в окошке… позволяет такое, за что она бы давно уже бабку на матюгах оттаскала.

По идее — его дети должны быть обласканы бабушкой. Но в некоторых письмах Джайса отчетливо прослеживалась горечь. Да и не привозили их сюда ни разу.

Каково?

Граф Иртон, ну тогда виконт Иртон по титулу учтивости, даже в своем родовом поместье лет до двадцати с хвостиком не был. С жирным хвостиком. Пока бабуся не преставилась.

Это — норма?!

Это — чушь.

Идем дальше.

Судя по количеству книг в библиотеке и их направленности — бабка и правда была религиозной. Легко ли при таких воровать?

Ну, смотря кто и как…

Но этой видимо, был бы пастер, а там трава не расти. Вот и перли все, что гвоздями не приколочено. А что приколочено — перли вместе с гвоздями.

Лиля покусала губы.

Конечно, при такой постановке вопроса — еще бы Иртон был нужен его владельцу. Вырос в столице, к королевской семье приближен, остальное по принципу: 'заплатил налоги и живи спокойно'.

Олаф постучался в дверь спальни и деликатно сгрузил женщине на постель еще несколько сшитых тетрадей и свитков пергамента.

— А Эмма?

— Она на кухне. Там буза какая‑то случилась.

— На день заболеть нельзя. Как освободится — позвать ко мне, — буркнула Лиля и опять зарылась в письма.

Интересно, что там за буза?

***

Его величество Эдоард Восьмой прочитал письмо.

Потом еще раз.

А потом принялся вовсе не по — королевски чесать в затылке. Благо, никто не видел.

Письмо было доставлено голубиной почтой и недавно переписано придворным писцом.

И повергло короля в тихое изумление.

Ибо — непонятно.

Писал ему градоправитель Торий Авермаль. Барон. Направленный королем в Альтвер и не дающий поводов для недовольства.

Ваше величество!

Заверяю Вас в своем почтении и уважении…

Ну тут славословия… Эдоард привычно пропустил их, а что поделать? Если каждый подданный уверяет его величество в своей верности и преданности страницах так на двух, а потом только переходит к делу? Это еще хорошо, что голубиная почта сильно снижает подобные возможности. Не трех же голубей отправлять?

Спешу сообщить Вам, что ее сиятельство графиня Лилиан Иртон побывала у нас в Альтвере и отбыла назад в Иртон. Графиня поистине украсила наши скучные серые будни своим присутствием. Она, как истинное солнышко озаряет своим присутствием…

И еще пять строчек славословий графине.

Ей — ей, можно подумать, что они — в Ханганате.

И умница. И красавица. И замечательная мудрая женщина, пребывание которой в городе стало для него истинным счастьем.

Каково?

И это про вздорную толстуху, от которой Его Величество кривился еще при первой встрече.

И кто из них двоих бредит? Он или барон?

Эдоард общался с Лилиан один раз. Но мнение о ней составил. Или зря?

Все‑таки день свадьбы, тут любая женщина ведет себя неадекватно.

Но Джес потом…

С другой стороны, женился мальчик по расчету, ради верфей, так что ожидать от него любви к истеричной толстухе…

А если не истеричной?

Умной… и даже красивой?

Эдоард только головой покачал.

Концы определенно не сходились.

Еще после визита дочери он отписал барону Авермалю с голубиной почтой, приказывая разузнать все о графине Иртон. Все‑таки мало ли что… если графиня чудит… там же Миранда. Нельзя сказать, что Эдоард безумно любил внучку. Но чем‑то она напоминала ему Джесси. Те же волосы, глаза, губы… Только была капризной и нервной.

Да и часто общаться не удавалось. Как приказать приводить малышку во дворец? Втайне?

Можно и так. Но долго секрет не сохранить. Люди начнут сплетничать. Да и… нее умел Его Величество находить общий язык с маленькими детьми. Разве что в присутствии няньки.

Но Эдоард все равно иногда думал о малышке.

С одной стороны — она в Иртоне. Вроде бы в поместье все в порядке. Отчеты Джес получает регулярно — и там все в порядке. Мачеха тоже не должна ей интересоваться. С чего бы?

Но вот если она рехнулась, выгнала докторуса, к которому раньше прислушивалась — и чудит?

Не опасно ли с ней малышке?

До письма он надеялся на лучшее. Теперь же…

Непонятно.

А что непонятно — то опасно.

Эдоард потер лоб для равновесия — и взялся за перо.

Надо написать Авермалю — пусть разъяснит, что там с Лилиан Иртон. Уточнить ее описание — светловолосая толстуха? С кем она была, что делала, почему барон назвал ее умной женщиной?

В первом письме Эдоард не требовал подробностей. Но сейчас…

Пусть Торий направит в Иртон гонца, доверенного, да кого угодно! И подробно отпишется о состоянии дел в поместье и о Миранде Кэтрин Иртон. Как девочка, доехала ли до поместья, поладила ли с мачехой…

А Эдоард подождет второго письма.

А потом и отчета гонца.

Неладно что‑то в Иртоне. Но не рубить же сплеча?

За годы своего правления Эдоард отлично усвоил простую истину: ' решения, принятые на основе недостаточного знания, чаще всего оказываются неверными '.

Да, иногда нет времени ждать. Но разве сейчас тот случай? Как бы ни рехнулась Лилиан Иртон — с ребенком там стража, учителя, гувернантки, плюс доверенный Джеса. Да и управляющий, и пастер… в обиду ребенка не дадут.

А рубить сплеча…

Зачем?

Подождем, посмотрим, что напишет Торий.

***

Буза во многом произошла по вине Лили. Была запланирована и продуманна. Только девушка не рассчитывала, что это произойдет так скоро.

На кухне сцепились няньки леди Миранды.

Причиной действительно послужила Кальма. Которая, будучи дико недовольной, отправилась на кухню — и за обедом высказала слугам все, что думает о мерзавке — графине.

К чести служанок, и даже крестьянских девушек, те махнули на Кальму рукой. Мол, чего ты пушишься!? Графиня не зверь, никого кроме одного конюха не выпорола, за работу даже доплачивает, хотя мы и так должны на нее пахать, от барщины освободила, мельницей крестьяне попользовались, да и сейчас — трое лучших уборщиц от нее красивую крашеную ткань получат, какую здесь не сделаешь… одним словом — не самый худший вариант.

Так чего возмущаться?

Поддерживала и Мэри. Она отлично знала, что нравственность — ее больной вопрос. А здесь ее спокойно терпят. Хотя она ожидала, что выгонят сразу же за управляющим. А графиня иногда и мелочью жалует то платочек, то еще чего…

Эммы на тот момент не было на кухне. А Кальма расходилась все больше и больше. И ломилась вперед…

— Да ваша графиня! Она может вообще умум тронулась после потери ребенка! Нормальная женщина себя так вести никогда не будет! А эта! Безбожников в дом привела! Они по ночам ее спальню охраняют и Альдонай знает еще чем там занимаются!

Вот на этих словах, не дав развить тему, в кухню вошла верная Марта — и вскипела.

— Ах же ты дрянь бесстыжая! Да как твой поганый язык только поворачивается Лилюшку поносить?!

Кальма даже напора не потеряла.

— А то вы сами не видите, что ваша Лилюшка творит!? Весь замок кверх ногами!

Вообще‑то Марта тоже иногда так думала. Но…

Мало ли что откроется у человека, который побывал на грани смерти?

И… это же ее Лилечка, это она ее такой воспитала, вырастила, с ложечки кормила, ночей не спала… слова Лили упали на благодарную почву. И нянька искренне считала, что все с ее девочкой нормально. А что странности… а кто бы тут остался прежним? Чуть ли не с того света ее вытащили, убийцы, опять же, бегают…

— Твое какое дело гадюка подколодная?! — отбрила Марта. — Ты и за своей‑то госпожой уследить не можешь, а на графиню киваешь! Скажи, что она тебя изругала по — всякому за недосмотр — так это правдой будет!

— Да у меня ребенок всегда присмотрен! И ухожен!

— Чуть под ножом убийцы не оказался! Так‑то ты за девочкой смотришь!

Кальма чуть сдулась. Но ненадолго.

— Это случайность! А убивать вашу графиню приходили! К хорошему человеку убийцы не придут!

Ну тут Марте было что сказать.

— Да ее чуть из‑за мужа не убили! Он там завел шашни с какой‑то вертихвосткой, а та убивца наняла! А госпожа моя страдает…

— Ага, весь замок кверх тормашками стоит!

— а твое какое дело? Ты приказы исполняй да помалкивай! Чай не свиньи — в грязи‑то жить!

По правде говоря, большинству было безразлично, в чем там жить. Но… они ж не свиньи, правда? Этот аргумент прошел на ура.

— Да ненормально это! И моется каждый день! Потом начнет еще за мужиками бегать! Попомните мои слова! Рехнулась она! Точно!

Этого Марта уже стерпеть не смогла — и вцепилась Кальме в волосы.

Их бросились разнимать — и тут на кухне появилась Эмма.

— И что здесь происходит?!

на конюш Выслушав обе стороны, женщина нахмурилась. И отправила Кальму на конюшню под конвоем стражи. На порку. А потом мыть нужники. А вот нечего гадости про госпожу говорить. А Марту — к лекарю. Потому как Кальма, будучи моложе противницы, выдрала у старушки клок волос и успела поставить пару синяков.

А заодно Эмма отметила, что надо бы поговорить об этом с госпожой графиней. Она поймет…

***

Лиля была рада видеть Эмму. У нее как раз накопилась кучка вопросов. Но с ними пришлось повременить. Выслушать про драку, одобрить решение Эммы и продлить наказание на десять дней. А вот не фиг языком молоть.

На востоке провинившийся язык вообще отрубали. Вместе с головой. Лиля так не смогла бы. А впрочем… когда на одной чашке весов твоя жизнь — на другую еще и не то бросишь.

Так что графиня подумала — и под одобряющим взглядом Эммы отдала еще один приказ. Как только Кальма поправится — еще раз выпороть. И сделать ее ответственной за грязную работу в замке. Нужники мыть, навоз выгребать — да мало ли найдется. А к ребенку и на версту не подпускать. Ибо — думать надо чем и про кого трепать. Пока пусть живет в замке, но при первой же возможности — отправить ее прочь отсюда. На фиг нам такие слуги.

Эмма одобрила.

Лиля вздохнула про себя. И решила запустить еще одну сплетню. Ибо чем же еще с ними бороться? Сделала скорбное лицо.

— Что я могу сказать… Альдонай заповедовал нам терпеть и прощать врагов своих… я понимаю, Кальме не нравится, что она должна подчиняться Марте. Но нянюшка меня вырастила — и Миранду она сумеет вырастить не хуже. А от Кальмы толку нету. То ребенок весь чумазый ходит, то истерики устраивает, то вообще едва убийце не попался… какая ж из нее нянька? Подопечная уходит, а она спит и не слышит…

— Такое терпеть нельзя, госпожа графиня….

Эмма сделала нарочито постное лицо, уже прикидывая, что расскажет слугам на кухне.

Лиля ответила ей такой же гримаской.

— Ах, Эмма, я все понимаю. Но ведь она тоже человек, а все мы слабы и подвержены искушениям. Таким, как грех сплетен, суесловия, лени…

— От греха лени я ее живо вылечу, — пообещала Эмма.

Они переглянулись с Лилей, отлично понимая друг друга.

Если Лиля — сошла с ума, то все вокруг — дело лап безумной женщины. Или вообще Мальдоная ей нашептала. От одного и до другого недалеко. А это не есть хорошо. А слухи вещь устойчивая. То ли он шубу спер, то ли у него, но история‑то была?

Этого допускать нельзя.

Инерция мышления — вещь страшная. Если народ привык везде видеть происки сатаны — он их увидит. И плевать, что сатана здесь женского рода. От этого не легче.

Так что…

Пастера от себя отпускать далеко и надолго нельзя. Вирман тоже. Солдат делаем своими людьми. А вот с деревнями…

Надо бы запустить сплетню на тему: ' графиня хорошая, только после потери ребеночка слегка умом тронулась, не хочет, чтобы дети голодали '

Это первый вариант. И второй: ' кто работает — тот получает от графини вкусные плюшки '.

Вопрос — как?

Ну да ладно.

Придумаем. Вспомним СМИ 20–го века. Чтобы после такого и не научиться запускать слухи?

Ха!

И уж молчим про гарнизонные городки. Вот где чихнуть не успеешь — тебе платки со всех сторон припрут. А какие там ходят сплетни? Просто шикарные…. Вот и вперед.

Плохо, что она — графиня. И сплетничать сама о себе она не может.

Ничего, используем подручные средства.

Эмму, например. И Лиля промокнула глазки уголком одеяла.

— Ах, Эмма, разве сумасшедшая стала бы строить храм? Ты же понимаешь, что это глупости. Да и про вирман глупые спллетни. Мой дорогой супруг далеко, а достойнее него мужчины просто нету. Надо бы попросить пастера прийти сюда, помолиться вместе со мной за его здоровье и благополучие… да и крестьян о том же самом попросить…

Эмма активно закивала. И Лиля добавила сахарку.

— Да и вирмане… ты же знаешь, что староста девушек продавал работорговцам…

— Все знали, ваше сиятельство, — Эмма ловко вклинилась в трагическую паузу. Умница, тетка.

— Вот! Ворье, разбойники… они ведь опять пожалуют. Сколько наших ребят поляжет в схватке с ними? А вирмане справятся, это их дело — воевать. Чтобы мои люди были защищены, я бы и больше вирман наняла. Я же не знала, что господин граф людей пришлет?

Эмма закивала. Явно, сплетня будет запущена в народ.

— Кальма даже и не думает, что эти вирмане будут и ее защищать. Или ей так хочется в рабство? Или она предлагает, как придут работорговцы — ее перед воротами выставить? Пусть взглянут, ужаснутся — и уплывут? Ой, что‑то я сомневаюсь.

Эмма тоже сомневалась.

— Кстати, я ведь так и не сказала, сколько буду тебе платить. Сколько получал твой супруг?

— Две серебрушки в месяц, госпожа.

— Ты будешь получать четыре. Я умею награждать верных людей и за хорошую работу.

Эмма кивнула. Ох, непроста была женщина. Явно не проста.

На миг у Лили даже мелькнула мысль — не она ли сообщница Эдора?

С другой стороны — зачем тогда ее выгонять из замка? Чтобы жила в деревне и осведомляла? А какая от нее польза? У Эммы до сих пор авторитет не слишком. Да, баба она умная. Но в средние века ума мало. Да и не рассматривал бы Эдор женщину как сообщника. Инерция мышления. Все та же инерция.

Но проверить не помешает.

Как?

Еще придумаем.

Посмотрим, что из тайников выгребли. И отправим завтра вирман полностью простучать кабинет. Их ремесло разбойничье, им привычно тайники искать и вскрывать… глядишь, и еще что найдут?

Посмотрим, посмотрим…

Окрыленная Эмма удалилась, пообещав позвать пастера. А Лиля решила придумать еще что‑нибудь хорошее. Например, поговорить с Мири при девочках — мастерицах… она найдет, как.

Сплетню надо запускать с нескольких сторон и в разных видах. Тогда — приживется. Как там по общаге гуляло перед выборами?

Да здравствуют СМИ истерические!

Технологии психологические!

Откровенный пиар. И газетный базар…

Дальше Лиля просто не помнила. Но главное не назвать. Главное — применить.

***

Август Брокленд, если быть точной — достопочтенный Август, ненаследный барон во втором поколении, был занят. Он как раз проглядывал письмо зятя.

Из оного следовало, что в Иртоне все спокойно, Лилюшка ждет ребенка (дай Альдонай мальчика), король размышляет над переделкой кораблей для большей быстроходности и по всему — заказ должен достаться именно их верфям. А один из компаньонов привез ценный груз специй.

Так что после продажи они станут еще богаче.

Август положил себе купить Лилюшке что‑нибудь хорошее.

Дочку он любил.

Искренне и нежно.

Одна, кровиночка. Жена Августа умерла, когда Лилюшке был год. И мужчина решил больше не жениться. Дочь у него есть, если что — он малышке все оставит, найдет управляющих — и будет его доченька жить как сыр в масле.

Тогда у него еще не было верфей. Но оказалось, что у Августа талант. Да, вот такой.

Кораблестроительный. И в придачу — верфеуправительный. Брокленд просто чуял, кого и куда надо поставить. Он знал, что этот плотник — хороший, а вот этот, хоть и поет красиво, но врет. А вот это дерево плохое. И инструмент негожий. Здесь недосушили. Там недодержали…

Он не знал, как! Но это было словно бы шестое чутье.

И всегда восхищался кораблями. Сам он сначала просто торговал, а потом купил почти разоренную верфь. И дела вдруг так рванули в гору, что за ними бы тесто из кадушки не успело. Он нутром чуял, что может пойти на пользу скорости, что остойчивости… он не знал — как! Но взяв в руки чертеж корабля он понимал, что и к чему.

Дар Альдоная?

Не иначе.

Кто‑то рождается поэтом. Кто‑то — видит корабли насквозь.

От глаз Августа ничего не могло укрыться на верфи. И это при том, что в море он выходить физически не мог. Морская болезнь скручивала его даже на реке. Но корабли он нутром чуял.

И за это его ценили. За двадцать лет управления верфями, со стапелей Августа Брокленда не сошел ни один некачественный корабль. Да, дорого. Но зато он посреди моря не развалится.

Чего уж, единственные корабли, которые превосходили его — это были корабли вирман. Но те — язычники, им сама Мальдоная помогает, это же ясно.

И кто бы понимал, что у вирман от корабля зависит вся жизнь. И их — и их семьи. Останется без кормильца — и что дальше? Поэтому к кораблю относились как к ребенку.

Да что там! Ребенка можно было сделать еще раз. И даже не один раз. А вот корабль…

Тот же Лейф знал каждую доску в своем корабле. На ощупь. Сам выбирал. Сам выглаживал…

И корабли платили вирманам любовью за их заботу.

Неодушевлённая деревяшка?

За такие слова на Вирме язык бы вырвали!

— Достопочтенный Брокленд?

Август с удивлением посмотрел на эввира, который воздвигся на пороге его кабинета.

— Да… Чем обязан?

С эввирами он дела вел. Тут главное — не хлопать ушами. А так — партнеры они надежные. И плевать, что безбожники. Золото — оно у всех звенит хорошо. Главное об этом пастеру не говорить.

— Я прибыл с посланием от ее сиятельства Лилиан Иртон.

— Что?!

Сказать, что Август удивился, это еще мягко. Он впал в шок.

У его скромной, богобоязненной дочери дела с эввирами?!

Солнце кошку родило! Не иначе!

Эввир чуть улыбнулся.

— Достопочтенный Август, мое имя Торес Герейн. Я племянник ювелирных дел мастера…

— Хальке…

— Хельке Лейтца. Дядя будет польщен, что вы его помните.

— Ваш дядя славится, как искусный ювелир. Где он сейчас?

— В Альтвере…

— Захолустье…

— Вы же знаете, скромному мастеру лучше быть подальше от сильных мира сего…

Август тоже улыбнулся. Ну да. Особенно если ты ювелир не из последних. Эввир. И не имеешь никакого желания отдавать свои творения за бесценок или за долговые расписки. Или и то и другое. А это и ждало бы Хельке в столице.

Но ювелир был умен. Он быстро сделал себе имя — и уехал, не дожидаясь неприятностей. Как оказалось — в глушь. Его изделия продавались за большие деньги. Но сам эввир в столице не появлялся.

Но…

— и что же за дела у вашего дяди с моей дочерью?

— господин барон, ваша дочь приезжала на ярмарку в Альтвер. И познакомилась с моим дядюшкой. Он был искренне восхищен незаурядным умом и талантами ее сиятельства. И они стали компаньонами.

— С Лилиан?!

— С ее сиятельством графиней Иртон.

Август молча хлопал глазами. А что тут скажешь?

Он сговорил дочку за графа Иртона сразу же после смерти его второй жены. Потом у графа умер отец, они выждали положенный срок траура — и брак был заключен. Август знал, что неплохо пристроил свою дочку. Но…

Да, Лилю он любил. Обожал. Готов был для чадушка звезду с неба достать. И искренне списывал ее истерики и вопли на извечное ' ребенок растет без матери… ей не хватает любви и внимания '.

Да и видел он дочурку не так часто, будучи занят по уши делами верфи и торговлей.

Но!

В мыслях у дочери были дом, семья, Альдонай.

Всё.

Какие там таланты? Божественная вышивка, что ли?

Или молитвы? Ага, да Лилиан и разговаривать с эввиром не стала бы! Ибо — безбожник!

И…. какую ярмарку? Она же беременна!

— И дочка предприняла путешествие в таком деликатном положении? Странно…

— Как мы поняли… да простит меня достопочтенный барон…

Барон нетерпеливым жестом показал, что прощает, ибо почта ходит медленно, и он рад услышать вести о дочери из любых уст. И не считает это неуместным любопытством или сплетнями… ты будешь рассказывать, гад такой?!

Гад поклонился.

— Как я понял, ее сиятельство потеряла ребенка, и это сильно повлияло на нее.

Гость замолчал, видя что Август осознает новость.

Потеряла ребенка?

Бедная доченька. Она так радовалась, когда наконец ее молитвы были услышаны…

— Она здорова?

— госпожа графиня была в добром здравии на ярмарке. Хотя признавалась дяде, что многое передумала после этой потери. И если бы она не была так равнодушна к нуждам людей, живущих на ее земле, может, Альдонай и не покарал бы ее так сурово…

Август чуть расслабился. Это уже больше походило на его доченьку. Торес, кстати, не врал. Будучи в Альтвере Лиля обосновывала свою деловую активность именно этом. Вот, Альдонай покарал, теперь буду крутиться как белка в мясорубке, чтобы он простил и опять благословил…

Не дословно, конечно, но смысл был именно такой.

— Бедная моя девочка. И в чем же заключались ее дела с вашим уважаемым дядей?

Гость верно понял, что пора переходить к делу — и протянул Августу небольшой сверток.

— Здесь то, что они придумали. Прошу вас посмотреть…

Август поднял брови и развернул тонкую кожу, запечатанную личной печатью графини Иртон. Лебедя этого он хорошо знал. Что же, видимо, его дочка отправила ему подарок из Альтвера…

— Она не просила передать письмо?

— только на словах. Что будет молиться за ваше благополучие.

Побоялась доверять пергаменту? Странно…

В свертке оказались две шкатулки. Одна побольше. Вторая — поменьше.

— и что здесь?

Август начал с той, которая поменьше. И кивнул.

На алом бархате лежали серьги. Небольшие сапфиры в окружении бриллиантов. Очень красивые, тонкие, изящные, великолепной чистоты и огранки, как и все, что выходило из рук Хельке, вот и клеймо…

Клейм было два. Одно из них было знакомо. Второе — обычный крест.

А самым интересным в серьгах была их застежка.

Август попробовал ее пальцем. Застегнул, расстегнул — и так несколько раз.

— Чтобы не потерялась на балах?

— Да, господин барон. И не только на балах.

Идею Август оценил. Да еще как.

За такими серьгами в очередь выстроятся.

— Надеюсь, у вас есть запас товара?

— Несколько образцов. И всегда можно написать дяде. Идею этой застежки подсказала госпожа графиня.

Август почесал затылок.

— А еще?

Гость указал на вторую шкатулку.

— Вот.

'Вот' — оказалось серебряным стержнем со странной насадкой на конце и серебряным приспособлением странной формы.

— что это?

Гостю пришлось демонстрировать чернильницу — непроливайку, налив туда воды и прокатив по столу.

Август оценил. Уж сколько раз — то свитками заденешь, то одеждой, то еще что…

— А второе?

Перо привело его еще в больший восторг. Писать им было определенно удобнее, чем гусиным. Плюс еще работа.

— Это тоже идеи госпожи графини Иртон.

— а исполнение твоего дяди…

— Да, господин барон.

— Просто произведение искусства…

— дядя сказал, что такие можно выпускать нескольких видов. Для господ дворян — золотые и серебряные, с гравировкой, с камнями… и попроще, из меди или бронзы для всех остальных.

Август кивнул.

— Я вскоре собирался ко двору. Сумеет ли Хельке Лейтц сделать нечто, достойное короля?

— Он обещал. И скоро должен прибыть груз перьев…

— Перьев?

— Да. Перо и чернильница — невыливайка.

— Забавное название.

— У дяди многие хотели их купить, у него ведь право на пять лет. Но он отказывал, решив, что вы, достопочтенный, сумеете распорядиться лучше…

Август кивнул.

М — да. Надо ко двору.

Или даже ближе. Эдоард сейчас буквально в неделе пути… по морю.

Стоит ли это дело таких усилий?

Еще как стоит!

— моя девочка является партнером Хельке?

— Я не знаю точно об их договоре, господин барон, вы же понимаете…

— Но это принесет ей ощутимую выгоду.

Улыбка на лице гостя была достаточно тонкой.

— Надо бы мне съездить ко двору. Попросить аудиенцию у короля… Эх, годы мои глубокие…

— господин барон, да вам никто и никогда не даст ваших лет. Вы замечательно выглядите…

— Еще бы так себя и чувствовать…

Но Август ворчал от неизбежности предстоящего.

Да, морская болезнь.

Перетерпит. Дождется посылки из Альтвера и отправится ко двору.

Мужчина был практичен до мозга костей.

Лиля уже потеряла ребенка. Но с ней все благополучно. Жива — здорова, даже какие‑то отцовские качества в ней проснулись… что вызывает гордость.

Вроде бы и нехитрое приспособление, а поди ж ты… выдумай! Да еще договорись, да еще чтобы на пользу тебе пошло, да не ободрали, как липку…

Определенно, его кровь!

Да и чего переживать?

Дочку он любит. И беспокоится о ребенке. Но в Иртон был послан Тарис Брок с подарками и приказом доложить о состоянии дочери. Вернется — отчитается. А пока достаточно того, что Лилюшка жива. Здорова. И в ней просыпаются отцовские качества. А дети… даст Альдонай — еще наделают.

— Много у вас с собой образцов? Здесь гостит герцог Лормский, неплохо бы сделать ему небольшой подарок…

Август не знал о таких вещах, как бренд, его продвижение на рынке, реклама, маркетинг и тому подобное. Но отлично знал — хочешь сделать вещь продаваемой, заработать на ней деньги — введи ее в моду в высшем свете. Там потянутся купцы, а там и все остальные… вещь‑то и правда нужная.

Что дворянам, что купцам, что святошам…

Умница, Лилюшка… какая же умница! Вся в отца!

***

Умница Лилюшка в этот момент беседовала с пастером, который поклонился, осведомился о здоровье и протянул Лиле свиток пергамента.

— Ваше сиятельство, здесь копия признания убийцы. Заверенная мной и уважаемым Броком. А также Лейсом Антрелом. Полагаю, нашего свидетельства более чем достаточно.

Лиля благодарно кивнула. Но убийцу решила на всякий случай придержать. Запас карман не тянет.

Посидит в подземелье, подумает о жизни… Прибить — несложно. Воскресить труднее.

— Копия, уважаемый пастер?

— Да, ваше сиятельство. Еще одна у Тариса Брока. И еще одна будет у меня. Так сказать — во избежание потерь и неточностей.

Карие глаза сверкнули. И Лиля подумала, что пастер‑то не дурак. Просто… он в рамках своего времени и мира. А она смотрит совсем с другой точки. И не факт, что это хорошо.

Она развернула свиток — и принялась читать.

Глубоко неуважаемый Томас Дорт рассказывал, как будучи пьян пришел в таверну 'Ржавая крыса', там еще выпил и решил поиграть в карты. Играл он с человеком — описание прилагается. Хотя по такому описанию полстраны опознаешь. Волосы светлые, глаза не помню, вроде как высокий… до чего доигрались — тоже черт его знает. А на следующий день парню предъявили кучку долговых расписок. И ласково намекнули, что надо платить по счетам. Причем, намекал хозяин таверны, а сам кредитор не светился… умен, тварь! Ей бы там оказаться — она бы клубок размотала. А так — придется полагаться на отца. Интересно, что сейчас в моде — мистер Холмс или инспектор Лестрейд?