Февраль 1580. – Так о чем вы хотели поговорить?

– Так о чем вы хотели поговорить? – услышал Уильям, причем совсем не с той стороны, откуда приближалась тень. Он уже открыл рот, чтобы то ли что‑то сказать, то ли просто закричать, если не сможет произнести от страха ничего членораздельного. Но из пересохшего горла не вырвалось ни звука, и очень кстати. Тот, кто шел, как ему казалось, в его сторону, остановился и ответил. Уильям понял, что беседующие его не видят. Это у страха глаза велики, а обычные человеческие глаза в безлунную, пусть и предрассветную, пору видят только то, что заранее готовы увидеть.

– Так вот что… сэр, тяжело же было. Еле донес.

– Но все‑таки донесли.

– Донес.

– Ну все, спасибо на этом. Достаточно. Больше не надо.

– Я угодил?

– Да, это Божье дело, уверяю вас. Бог воздаст вам.

– Бог?

– Бог, Бог… Я же сказал, это Божье дело. Да и вы, Алексис, человек Божий, не так ли?

– Я‑то?

– Ну не я же.

– Я‑то не знаю. Еле донес.

– Бог все видит. Вот и иди с Богом.

Уильям с самого начала узнал этот голос. А вот тот, другой, которого он поначалу принял за призрака, был ему неизвестен. По крайней мере, его голоса он никогда не слышал. Но этот несомненно принадлежал его отцу!.. Уилл еще сильнее прижался к земле. Слава богу, пока еще не рассвело. Молчание затянулось, Уилл боялся вздохнуть, а еще сильнее боялся кашлянуть, потому что в горле после купания изрядно першило. Наконец второй, которого Уилл не знал, сказал отцу:

– Пойти‑то я пойду…

– Вот и иди с Богом, – повторил отец.

– Но я еле донес, – неуверенно повторил «призрак».

– Тебе зачтется.

– Зачтется?

– Зачтется‑зачтется, не сомневайся.

– А скоро ль?

– Скоро‑скоро. Никогда не сомневайся в любви Бога.

– Бога‑то?

– Бога. Ступай.

– Тогда до скорого?

– Бог с тобой.

– Прощайте. Но помните меня, – уходя, бросил «призрак».

– Как же, забудешь тебя, – уходя в другую сторону, пробормотал себе под нос отец.

Ну, теперь точно опоздаю в школу, подумал Уилл, и, выждав несколько минут, поднялся с земли и как ни в чем не бывало пошел в привычном направлении.

Самое удивительное было то, что он успел. Вот что значит выйти с запасом! Какие‑то полчаса, отнятые у сна, – и столько событий! Теперь у него к тому же появилось время подумать. Если не внимать педагогам с семи до полудня, времени получалось даже с избытком. Но сегодня было два часа латинского языка, а Уилл теперь твердо решил прислушаться к совету коронера по поводу латыни. Раз нужно для дела, значит, нужно. Подумать о самом деле можно будет и на Законе Божьем, а также на риторике, урок которой сегодня посвящался речам Демосфена. Речи были политические, а не судебные, и к тому же на греческом языке, а греческий знать не обязательно, сказал ему коронер. Правда, пока Уилл размышлял, ему в голову запало название одной из речей этого самого Демосфена – «О венке».

И тут он вспомнил. Вчера‑то на это внимания не обратил, а сейчас вспомнил отчетливо: утопленница была в венке, притом в каком‑то странном венке – чуть ли не из репья, потом, кажется, маргариток и совсем каких‑то диких цветов… Как их называют? Вроде пальцы мертвых? Да, пальцы мертвых… Но есть и еще у них какое‑то название. А да, есть… Уильям густо покраснел. Ну и название! Как это она додумалась такое в венок вплести. А ведь еще девушка. Странно.

Еще он вспомнил, что, пока ее вытаскивали на берег, венок куда‑то делся. Должно быть, просто свалился с головы. Будет что рассказать сегодня коронеру. Но сначала хорошо бы найти этот венок, возможно, он еще там. Жалко, что сегодня четверг, а после обеда снова будет латынь, которую нельзя пропускать. Значит, к коронеру можно и не успеть. Ну да ничего. Зато побольше разузнаю. А завтра приду к нему и все выложу!

Тут он подумал об отце. И стал вспоминать его разговор с неизвестным. В общем, не ясно главное – о чем они говорили. Смутные догадки не покидали голову Уилла. С чего это они с утра пораньше пришли на место гибели девушки? Место встречи явно назначил «призрак», а не отец. Для чего?

Картина складывалась, но она не радовала Уилла. Отца он не любил, но не до такой же степени, чтобы подозревать его в убийстве. То есть сам‑то он уже почти год видел в нем убийцу, с того самого – несчастного – случая с сестренкой. Правда, и в том случае Уилл предпочитал во всем винить Патрисию и уж тем более не хотел, чтобы отца признали убийцей публично. Какому сыну такое понравится, как бы он к отцу ни относился. Вот Уиллу все это и не нравилось. Ой как не нравилось!.. Так что даже хорошо, что он не пойдет сегодня к коронеру. Нужно сначала самому во всем получше разобраться.

И тут Уилл вспомнил про шелковую материю. На перемене, когда все вышли из класса, он достал ее. Это была ленточка пять на пять: дюймов пять шириной и футов пять длиной. Такой шелковый белый шарфик. Однако совсем ли белый? Вот это что за оттенок? А это? Надо будет проверить. Скорей бы обед. Ну ничего, осталось потерпеть всего один урок. Для Уилла это был урок терпения.