ХI. Рассказ о любви

Мене все хотели замуж, но я не шла.

Парень к матери подошёл: «Отдай мне!» А я не дружила с ним, ничего. Матерь «не, – говорит, – Верка моя молодая ещё», – мне восемнадцати не было. «Вот Пашеньку я б отдала». Ну, он и женился на ей, на сестре. Она и рукодельная была, и шила, и всё, и вообще хорошая по характеру. Я была похворсистей такая. Хворсистее: любила это одеться получше, с ребятами погулять на вечерах. Но я честная была: я женихами верьтела, но я с ними не связывалась никогда: мы замуж честные выходили.

С Никольского тоже парень предлагал замуж, но… как‑то ещё мы мало дружили, и он такой гордый был… – и я тоже гордая была. Он после говорил: «Она очень гордая». Я гордая была девчонкой…

Ну вот. А больше всех, конечно, я Шурку любила Мухина, это с детства, эта самая любов она с детства. Самый первый он у мене был жених. С Федосовки, от нас за речкой. Но он такой тиховатый был… – как по‑деревенски, тихой такой парень был… А играл!.. – он гармонист хороший был, как заиграеть, а я любила плясать! я так плясала хорошо, не хвалясь. А он как заиграеть прям, ой… а я так плясала здорово…

Корову пасу, а сама всё время песни пою, всё думаю об нём: ой, господи…

Но вот видишь как – не судьба, как говорять, не судьба…

Его в армию забрали, Шурку‑то, он был в армии.

А у мене был сосед, а брать я – они любили его, соседа. Такой уже в годах был, порядочный такой, на шесть лет мене старше. Братья все за него. Ну, я с ним год продружила‑то, а ощущения от него никакого не ощущала.

Раз «я поеду, – говорю, – в Москву» (я говорю).

«И я с тобой поеду!» (сосед). «Я токо с тобой до Москвы», – вишь, какой хитруля? Я токо до Москвы.

А я такая ему говорю: «Иди ты!.. не буду, да и не поеду я с тобой».

И он мене замуж звал, а я два раза ему говорила: «Не пойду я за тебя замуж. У тебе там семья большая…»

А надо ж было сказать: «Я тебя не люблю», – и всё. Надо было прямо, вот щас же прямо говорят, в кино показывають и всё… а мы что видели в деревне‑то, господи? Война как раз… что мы видели? Ничего. А кино – привезуть какую‑то кино тёмное, загородют, показывают… Что раньше было‑то? Ничего.

«Вот, у тебе большая семья, не пойду за тебя замуж», – ну что это за отговорка такая?..

Как было. Приехала я на октябрьские в деревню – тут уж я приоделася в Москве‑то, приехала в деревню, кофточка у мене голубенькая была… И узнаю́, что он с армии приехал, Шурка, в отпуск, что ли, на праздники на октябрьские. Ой, думаю, ну как мне его увидеть?!. Как мне его хочется увидеть…

А брат мой ездил туда в Федосовку, он работал в колхозе там, за соломой или за сеном: «Я, – говорит, – Шуру видел».

Я говорю: «Что ж ты не сказал, что я здесь? Он бы пришёл».

«А мне (вроде) с воза высоко, и неудобно было…» Ну, не сказал.

А ему осталось три дня всего, Шурке‑то – в армию уезжать. Ну, думаю, теперь уж он не придёт. Наверное, разлюбил…

И как раз пришёл за три дня!

А ехал далеко, там у нас речка разливается – далеко, – с другом приехал. А у нас девчонки в общежитии гуляли, я пришла, вижу – и он тута! Я, правда, сразу к нему подошла, и мы с ним договорились, и ушли гулять. А брат тута же был, и сосед – это за кого братья‑то мои… Ну, мы с ним всё‑таки, с Шуркой, ушли: они походили‑походили – нас нигде не нашли. Вот мы хитрые были!

А назавтра утром мы с ним, с Шуркой‑то, назначили свидание у моей сестре.

А этот, сосед‑то, как пришёл в восемь утра, я ещё спала. И не уходит сидит: никуда не деться от него. Вишь хитрун. И не отстал от меня, и я не могла открутиться: как‑то надо было спрятаться – да вишь, некуда от него…

Вот щас я в годах уже, я б сказала: «Иди ты на хрен, я тебе не люблю». А тада не могла сказать, мне как‑то жалко, что ли, было, или совестно как‑то сказать, что «я тебя не люблю»… Я же с ним год продружила, и… и не могла сказать, что «я тебя не люблю», ну как вот можно так человеку?.. Надо было сказать, можеть бы он и отстал…

А так, вишь, пристал ко мне – и никуда. И поехали с ним, с братьями, к своим близким, ну, к деревенскым нашим, гулять. И там даже заночевали мы: все отдельно, ребята отдельно, а мы отдельно, и заночевали там.

А он, бедный, приехал к сестре, ждал‑ждал, ждал‑ждал… Шурка‑то. Ждал‑ждал, ждал‑ждал – не дождался.

Назавтра приехал днём. С другом приехал. Вино они купили, вино. И я подружку пригласила. Ну, сели мы. И брат мой был один.

А друг‑то говорит: «Ой, Верочка‑Верочка, какая ты была хорошая…» – а мол, вроде, как будто я в Москве избаловалась.

А брат мой его подсмехаеть: «А у вас там в Федосовке, – говорит, – коломники одни…» Ну, коломники – это которые палками дралися. Там у нас была драка с федосовскими, ну и палками… но это не все ж одинаковые, это там два брата были… нехорошие, в общем. Он подсмехаеть, брат‑то – он за соседа за этого. А ему завтра, Шурке‑то, уходить…

И до утра до самого мы так с ним и просидели.

А он смирный такой… я ж чувствую, он любил меня: чувствуем мы друг друга‑то.

Я ему стала говорить: «А я, может быть, буду тебе ждать ещё…»

А ждать было немало, и годов мне было уже двадцать два.

«Я, можеть, прожду, – я ему говорю, – да ты меня не возьмёшь…»

А он мне ничего не сказал на это. Постеснялся, наверно. Он хоть бы мне пообещал бы чего…

Ну и так он уехал, а я взяла да и подала заявку замуж выходить.

Он пишет мне, а я говорю: «Я выхожу замуж, больше ты мне не пиши».

Он пишет: «Не выходи, я с баяном приеду».

А я заявку уже подала… Так вот и вышла за свово мужа.

А он к матери, как пришёл с армии, Шурка‑то, форма хорошая у него была, к матери моей пришёл сразу: «Я, – говорит, – дурак был, – говорит, – надо было с Веркой мне расписаться».

Дурак, говорит, был… как не дурак… тихой был…

И всё. И ни разу его не видела… а хотелось мне!

Вот, бывало, встану, всё равно об нём думаю; ложусь – всё равно думаю об нём. И он обо мне, видно, всю жизнь думал, часто икалось мне. И я точно знаю, что он мене любил, и меня всё время хотел видеть.

Мой же брат хорошо его знал, рассказывал: Шура говорит: «Хоть бы одним глазком на неё посмотреть».

А такой тихий, взял бы да и пришёл! Подумаешь.

Ну, мой‑то – вот мой бы заревновал (смеётся) дай боже… Он на виду не ревновал, но куда я поеду – и он со мной едет, он меня не отпускал, боялся, что как бы я не бросила его.

Уже вот когда, перед смертью, он на меня говорит: «Чтоб ты туда через дорогу не ходила, а то я тебя убью!»

Я говорю: «А почему это?»

А он приревновал к одному – ой‑х! ему пятьдесят с чем‑то, пузо вот такое… Я говорю: «Да зачем я ему нужна? И он мне не нужен. Ты что, соображаешь?»

«Я видел, как он на тебе смотрел!»

Ну ладно. Пошла за молоком, смотрю, а он тащится туда за мной, еле‑еле, уже ноги плохо ходили: думал, что я где‑нибудь там гуляю…

Ну, говорю, ходи сам за молоком, я не буду ходить.

А как‑то один раз было такое. Я с маленькам ребёнком была, а молодая же была ещё тогда, говорю: «Пойдём гулять?» – а он гулять не любитель был, не идёт. «Пойдём, пойдём», – не идёт. Ну, и взяла да пошла одна. И долго‑то я не гуляла: только иду – и он уже выходит, и как даст мне вот в щёку! Да, ударил, синяк у мене был даже.

Написала ему на разводку… не помню уже, или на суд, или на разводку, поехала к брату, написала брату записку: «Ты меня сдавал замуж, ты и живи. Я жить с ним не буду!» И уехала, его не было дома. А он назавтра приехал, брат, и поехали за грыбами с ним, с мужем моим, и забыл про мене! Етить твою налево! отдал меня замуж, а сам всё равно с этим, с мужем с моим…

Поехала к тётке: «Тётк, – говорю, – я не буду с ним жить, я разойдусь от него». Она грит: «Да куда ты разойдёсси, кто разойдёсси? он‑то найдёт, а ты? останесся с ребёнком». Ну в общем, тётка не посоветовала, так я и простила ему. Он после, правда, меня никогда не ударил. Другой раз и можно б было, но – боялся…

Так вот и жизнь прошла.

Разойтиться, видишь ты, не так просто. Квартира была – это надо делиться, проблема тоже… А так вроде живёшь и живёшь.

Любить, конечно, его не любила, а так мы в достатке жили. Всё вроде нормально было… а вот как бы для жизни – он нет, совсем не подходил. И как мужчина был совсем… только, бывало, залезет – минуту, и всё, и уже нет ничего. Не подходил совсем. Если б любила, я, может быть, как‑то быстрей бы что‑нибудь успевала, а то… так, кое‑как…

Ну, не подходил он для мене. Может быть, полюбила, если б он мене удовлетворял бы, или как‑то лаской иль чем… но вот не было у него этого. Хоть и любил, но не было у него этого.

А вот тот, с тем бы я, конечно… ну кто его знает. Может быть.

Да нет, с ним бы я плохо не жила. Ну, выпивать бы можеть и выпивал бы – дак и мой стал к концу выпивать. А так хоть бы по молодости я бы почувствовала себя бы. А то так… так, кое‑как.

Щас они, молодёжь, стали умнее. Щас как они? заранее начинают жить: ну, не подошли друг другу, да и разошлись. По идее оно и правильно: разошлись – ну и не расписаны, и ничего, другого себе найдут. У нас‑то по‑другому жизнь была. Мы замуж честные выходили, разве можно было нечестной выйти?

И вот сколько я с подругами ни говорила, тоже не нравится вродя. Многие: не подходит вот то одно, то другое… То любви нет, то так нет, никакой ласки.

Вон как стали читать эти книжки… в книжках тоже, конечно, напишуть там – но всё равно же есть: хорошо живут муж с женой, любят друг друга, всё их устраивает, бывает такое… но у меня такого не было.

Не судьба…

А того всю жизнь любила, всю жизнь. И всю жизнь я думала о нём. Всё время думала. И всю жизнь я хотела его увидеть… А щас уже куда я, беззубая, старая, и он уже старый, щас не хочу. Не судьба.