Глава 26. Питер и Мел провели Рождество с детьми дома, а миссис Хан приготовила им восхитительного гуся с рисом

Питер и Мел провели Рождество с детьми дома, а миссис Хан приготовила им восхитительного гуся с рисом, пюре из каштанов с горошком и луком, пирог с мясом, а на десерт подала пудинг с изюмом.

– В этом году не будет индейки? – удивилась Джессика, когда они спустились к ужину, а Вал, едва почувствовав запах гуся, разрыдалась и побежала наверх, но, когда Мел собралась успокоить дочь, Марк остановил ее.

– Я сделаю это сам. Мел. – Он казался притихшим, но никто, кроме Джессики, не заметил этого.

Вал много плакала в последнее время, по крайней мере так считала Джесс, слышавшая, как сестра всхлипывала в постели прошлой ночью. Но Джесси не хотелось огорчать мать, не замечавшую, что с Вал творится что‑то неладное.

– Спасибо, Марк. – Потом она повернулась к Питеру:

– Извини. Думаю, все просто устали.

Он кивнул, не проявляя особого беспокойства. Их семейные традиции были непривычными для двойняшек. Стараниями миссис Хан на Рождество они ели гуся, а раньше его готовила Анна. Индейка готовилась в их доме только на День Благодарения. А на Пасху у них был окорок.

Но, когда миссис Хан подала пирог с мясом, Джесс и Вал только поковыряли его, с горечью вспоминая горячий яблочный пай, который у них всегда был на Рождество в Нью‑Йорке. Даже рождественская елка выглядела для них странно. Она была украшена только крошечными мигающими лампочками и большими золотистыми шарами. Все их чудесные рождественские украшения, которые они собирали годами и очень любили, а также разноцветные лампочки сейчас хранились на складе вместе с остальными вещами.

– Я объелась. – Мел с отчаянием взглянула на Питера, когда они выходили из‑за стола. Единственное, что Мел могла сказать хорошего о миссис Хан, это то, что она великолепно готовит. Праздничный ужин был слишком обильным, и все чувствовали себя переевшими. Оглядывая свой новый дом, Мел отметила, что повсюду до сих пор висят фотографии Анны, а над узким французским столиком – ее портрет, написанный маслом. Питер заметил, что она смотрит на фотографии Анны, и на мгновение в нем все напряглось в ожидании, скажет ли она что‑нибудь. Но она промолчала Только решила про себя убрать их по возвращении из свадебного путешествия утром в канун Нового года.

Питер предложил поехать в Пуэрто‑Валларта, в одно из его любимых мест, и они брали с собой всех пятерых детей, хотя Мел нервничала из‑за Мэта, который мог заболеть в Мексике Остальные были достаточно взрослыми, чтобы вести себя осторожно, но ей придется внимательно следить за Мэтью. Они решили, что было бы недипломатично так быстро уезжать от детей. Потом они смогут поехать вдвоем в Европу или на Гавайи, в зависимости от того, когда им удастся выбраться. По новому контракту у Мел уже не было двухмесячного отпуска, как в Нью‑Йорке. Теперь ей предоставляли только один месяц в году, а также отпуск по беременности Она изумилась, когда они настояли на включении в контракт этого пункта.

У нее уже было достаточно детей, и она больше не собиралась рожать. Мел еще раз посмеялась, рассказывая Питеру об этом, и он пошутил, что заставит ее забеременеть, если она станет плохо себя вести.

Сидя в гостиной в рождественскую ночь, Мел простонала при мысли еще об одних сборах в дорогу.

Казалось, в последний месяц она только этим и занимается, но, по крайней мере, ей не так уж много понадобится в Пуэрто‑Валларта, а все дети с восторгом ждали этой поездки. В тот вечер все сновали из комнаты в комнату, смеясь и шутя друг над другом, заимствовали вещи друг у друга, Мэт подпрыгивал на кровати Валерии, а Пам примеряла некоторые свитера Джессики по предложению своей новой сестры.

Питер и Мел слышали шум, доносящийся из их комнат, и Мелани улыбалась.

– Думаю, они поладят. – Но она до сих пор чувствовала легкую напряженность между двумя группами. Но это было вполне естественно и неизбежно.

– Ты слишком волнуешься за них, Мел. Они хорошие, – с улыбкой заметил он ей, поднимая трубку зазвонившего телефона. Затем он, нахмурившись, сел за стол и задал несколько торопливых вопросов по телефону. Потом положил трубку, схватил пиджак со стула, на ходу объясняя Мел, что случилось. – У Мари снова началось отторжение. – Это серьезно?

Он кивнул, бледнея:

– Она в коме. Не знаю, почему они не позвонили мне раньше. Черт, они лепетали что‑то насчет Рождества и что им не хотелось тревожить меня, поскольку я не дежурю. – Он остановился в дверях, печально глядя на Мел. – Я вернусь, как только смогу.

После его ухода она подумала, что их поездка в Мексику срывается. Но, когда дети немного погодя зашли пожелать ей доброй ночи, она ничего не сказала им, не желая огорчать их. Она сообщила только, что его вызвали в больницу к пациентке. Оставшись одна, Мел поняла, что думает о Мари и молится за нее. Питер так и не позвонил. Наконец в половине третьего Мел не выдержала и пошла спать, надеясь, что поездку не придется отменять. Ей не хотелось ехать без него. Все‑таки это их медовый месяц.

Мел почувствовала, как он скользнул в постель около пяти часов утра, но когда потянулась к нему, то Питер показался ей сдержанным и напряженным. Это было так не похоже на него, что она приоткрыла глаза и подвинулась к нему поближе.

– Привет, милый. Все в порядке? – Он не отвечал, и она окончательно проснулась. – Что‑то случилось, Питер?

– Она умерла в четыре часа. Мы стали оперировать ее, но было уже слишком поздно. У нее оказался самый тяжелый в моей практике случай закупорки артерий, и это с новым‑то сердцем, черт подери! – Он винил самого себя. Они подарили ей всего семь месяцев жизни, но без этой пересадки у нее не было бы и этих семи.

– Мне очень жаль.

Он замкнулся в себе и противился всем ее попыткам утешить его. В конце концов в шесть утра он встал.

– Ты должен попробовать хоть немного поспать перед отъездом, – ласково произнесла Мел, беспокоясь за него. С самого начала Мари много значила для них. Мел наблюдала за пересадкой сердца. А теперь переживала утрату этой девушки. Но она не была готова к последующей реакции Питера. Он заговорил как рассерженный, несчастный ребенок:

– Я никуда не поеду. Поезжай с детьми одна. – Он тяжело опустился на стул в их спальне, а поскольку было еще темно, Мел включила свет. У него был изнуренный вид и черные круги под глазами. Отвратительное начало медового месяца.

– Ты все равно ничего здесь не сможешь сделать.

А мы без тебя не поедем.

– У меня не то настроение. Мел.

– Но так нечестно. Дети расстроятся, к тому же это наш медовый месяц. Питер, пожалуйста…

– Черт возьми! – Он вскочил, глядя на нее. – Как бы ты чувствовала себя на моем месте? Всего семь паршивых месяцев… это все, что я дал ей.

– Ты не Бог, Питер. Ты сделал то, что мог, и сделал это блестяще. Но решает Бог, а не ты.

– Проклятье! Мы должны были сделать это лучше.

– Но вы не смогли, черт побери, и она умерла! – Теперь Мел тоже перешла на крик. – И ты не можешь остаться здесь из‑за плохого настроения; ты несешь ответственность и за нас.

Он свирепо посмотрел на нее и решительно вышел из комнаты, но спустя полчаса вернулся с двумя чашками кофе. Им надо было прибыть в аэропорт только к полудню, так что еще оставалось время убедить его. Он протянул Мел чашку кофе, печально глядя на нее.

– Прости, Мел… Я просто… я никогда не могу спокойно воспринимать утрату пациента, а она была такой милой девушкой… это так несправедливо… – У него сорвался голос, и Мел, поставив чашку, обняла его за плечи.

– Такая уж у тебя работа, дорогой. Ты знаешь это.

Ты знаешь всякий раз, сколь невелики шансы выжить. Ты пытаешься забыть об этом.

Он кивнул: Мел была права. Она хорошо понимала его. Затем он обернулся к ней с грустной улыбкой.

– Я – счастливый человек.

– И блестящий хирург. Никогда не забывай об этом. – Она больше не спрашивала его о Мексике, пока он не позавтракал вместе с детьми. Он казался притихшим, и Марк спросил Мел о причине, когда они вместе поднимались по лестнице.

– Что произошло с папой?

– Сегодня ночью у него умерла пациентка.

Марк понимающе кивнул:

– Он всегда тяжело переживает такое, особенно если это случается после пересадки сердца. Это такой случай?

– Да. Именно та пациентка, которую он оперировал, когда я брала у него интервью в мае.

Марк снова кивнул и вопросительно посмотрел на Мел.

– Мы все‑таки поедем в Мексику?

– Надеюсь, да.

Марк с сомнением посмотрел на нее:

– Вы не знаете, как он страдает в подобных случаях. Возможно, нам придется остаться дома.

– Я приложу все усилия.

Он посмотрел на нее и, казалось, хотел сказать еще что‑то, но появился Мэт и прервал их разговор.

Он не мог найти свои ласты и хотел спросить, не попадались ли они Мел.

– Нет, но я поищу. Ты смотрел возле бассейна? – Он кивнул, а Мел направилась в свою комнату, когда Мэт ушел. Она застала там Питера, понуро сидевшего на стуле, уставившись в пространство. Старший сын хорошо знал отца. Он очень тяжело переживал смерть Мари, и Мел засомневалась, что они сегодня куда‑нибудь поедут.

– Ну, дорогой, – она присела возле него на краешек кровати, – что будем делать?

– Ты о чем?

– О поездке. Мы едем или остаемся?

Он долго колебался, глядя в глаза Мел.

– Я не знаю. – В тот момент он был не способен принимать решения.

– Думаю, поездка пойдет на пользу тебе и детям.

Мы так много пережили за последнее время, ко многому приходится привыкать, на нас свалилась масса перемен, а еще больше их предстоит. Мне кажется, что поездка – это именно то, что доктор прописал. – Она улыбнулась, не упомянув ему о том, что через неделю приступает к работе на новой студии. Отдых требовался ей даже больше, чем ему.

– Хорошо. Поедем. Думаю, ты права. Мы не можем огорчать детей, и я уже договорился, что меня подменят.

Она обняла его и крепко прижалась к нему.

– Спасибо!

Но он почти не отреагировал, а по пути в аэропорт ни с кем не разговаривал. Несколько раз Мел и Марк встречались взглядами, но ничего не говорили, пока на какой‑то момент не оказались наедине после взлета самолета.

Марк предупредил ее, чего следует ожидать.

– Он может некоторое время оставаться в таком состоянии.

– Как долго это обычно длится?

– Неделю, а иногда и две. Порой даже месяц; это зависит от того, насколько он чувствует себя ответственным за это и от его отношения к пациенту, насколько больной был близок ему.

Мел кивнула. Это не оставляло ей почти никаких надежд на нормальный медовый месяц. И Марк оказался прав. Они приземлились в Пуэрто‑Валларта, сели в два джипа, которые доставили их в гостиницу, где у них было забронировано три номера с видом на океан. Внизу, прямо под их окнами, находились огромный бар на открытом воздухе и три плавательных бассейна, заполненные смеющимися и резвящимися людьми. Все звуки заглушал духовой оркестр. Царила праздничная атмосфера, и дети были в восторге, особенно Джессика и Вал, никогда прежде не бывавшие в Мексике. Марк повел всех поплавать в бассейне и выпить содовой в баре, но Питер настоял, что останется в номере. Мел попыталась вывести его из подавленного состояния.

– Может быть, прогуляемся по пляжу, милый?

– У меня нет настроения, Мел. Мне хотелось бы побыть одному. Почему бы тебе не присоединиться к детям?

Ей хотелось возразить ему, что это их медовый месяц, а не детей, но она решила лучше промолчать.

Возможно, он сам скорее справится с этим. И она ушла.

Но шли дни, а его настроение не улучшалось. Мел ходила в город за покупками с Пам и двойняшками.

Они купили красные вышитые блузки и платья, которые собирались носить в Лос‑Анджелесе, а Марк дважды брал Мэтью на рыбалку. Она сводила всех, кроме Мэта, в бистро Карлоса О'Брайена, и несколько раз они ходили смотреть на народные гуляния, а однажды вечером она даже повела старших детей на дискотеку, но Питер так ни разу и не присоединился к ним. Он до сих пор переживал смерть Мари и несколько раз в день по часу висел на телефоне, пытаясь дозвониться в Лос‑Анджелес, справиться о состоянии других пациентов.

– Тебе действительно не стоило приезжать сюда, чтобы всю неделю просидеть в номере, названивая в больницу, – не выдержав, выпалила ему Мел в конце их пребывания в Мексике, но Питер только посмотрел на нее отсутствующим взглядом.

– Я предупреждал тебя об этом дома, но тебе не хотелось разочаровывать детей.

– Это наш медовый месяц, а не их, – наконец решилась сказать Мел. Она была разочарована. Всю неделю он оставался к ней равнодушным, и с момента смерти Мари они ни разу не занимались любовью.

Это был медовый месяц, который не вызывал в ней ни одного приятного воспоминания.

– Прости, Мел. Просто момент оказался неудачным. Я потом постараюсь все исправить.

Но она сомневалась, что это ему удастся. Внезапно ее поразила мысль, что у нее нет даже собственного дома, куда она могла бы вернуться после поездки.

Ей вдруг стало нестерпимо жаль своего домика в Нью‑Йорке, а потом она вспомнила о фотографиях Анны, которые хотела убрать по возвращении. И ее интересовало, что сделает Питер с портретом Анны.

Теперь это был и ее дом, и ей не хотелось всякий раз, оглядываясь, натыкаться взглядом на Анну, но она не собиралась затрагивать эту тему до их возвращения в Лос‑Анджелес. Она все еще называла его Лос‑Анджелесом, а не домом, поскольку он еще не стал ее домом. Ее домом был Нью‑Йорк. Она замечала это и у двойняшек. Когда они были у Карлоса О'Брайена, какие‑то мальчики спросили Джессику, откуда они, и она ответила: «Из Нью‑Йорка», – не задумываясь, а когда Марк посмеялся над этим, она объяснила, что они только что переехали в Лос‑Анджелес. Но в остальном они привыкали намного быстрее. Мел заметила, что они общаются между собой как братья и сестры, за исключением Марка и Вал, у которых были свои причины.

Единственной, кто заболел в последний день, оказалась Валерия. Она купила на пляже мороженое, и Мел застонала, услышав об этом. Она не отходила от Вал, пока ту несколько часов тошнило, а потом у нее всю ночь был понос. Питер хотел дать ей какое‑нибудь лекарство, но девочка категорически отказалась принимать что‑либо, и, когда Мел наконец легла в постель в четыре часа утра, он проснулся.

– Как она?

– Заснула наконец. Бедный ребенок. Я никогда не видела ни одну из них такой больной. Не понимаю, почему она отказалась от «пометила», который ты ей предложил; обычно она не такая упрямая.

– Мел, с ней все в порядке? – Он нахмурился, подумав о чем‑то.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю. Я не слишком хорошо знаю ее. Но она выглядит совсем иначе, чем в Аспене или во время Дня Благодарения.

– В каком смысле?

– По правде говоря, я точно не могу это выразить. Просто какое‑то странное чувство. Она давно проходила медосмотр?

– Ты заставляешь меня нервничать. Что ты подозреваешь? – Ей ничего не приходило в голову, кроме угрозы лейкемии, но он отрицательно покачал головой.

– Может быть, анемия. Она, кажется, очень много спит, и Пам сказала, что ее тошнило после рождественского ужина.

Мел вздохнула:

– Думаю, это просто нервы. Мне кажется, Джесс тоже неважно выглядит. Переезд тяжело сказался на них, в их возрасте такое дается с трудом. Но, возможно, ты прав. Я отведу их обеих к врачу, когда мы вернемся.

– Я дам тебе адрес нашего терапевта. Не волнуйся. – Он впервые за все эти дни поцеловал ее. – Не думаю, что это серьезно, мне кажется, ты права. Девочки в таком возрасте склонны к нервным потрясениям. Просто с тех пор, как Пам в прошлом году страдала анорексией, я стал слишком подозрительным. Вероятно, ничего опасного нет.

В комнате девочек возле постели Вал сидел Марк.

Он несколько часов прождал, пока уйдет Мел. Вал проснулась, но была ужасно слаба после схватки с мороженым. Она беззвучно плакала, а Марк гладил ее по волосам, и они тихо шептались, чтобы не разбудить Джесси и Пам.

– Как ты думаешь, это повредит ребенку? – шепотом спросила Вал у Марка, и он с жалостью посмотрел на нее. Она выяснила это через два дня после приезда из Нью‑Йорка. Он сводил ее на тест на беременность. И они оба знали, когда это произошло.

Они впервые занялись любовью в День Благодарения.

Сейчас Вал выглядела ужасно испуганной. Они еще не решили, что делать, но если они надумают оставить ребенка, то ей не хотелось, чтобы он родился неполноценным.

– Я не знаю. Ты принимала какие‑нибудь лекарства?

– Нет, – прошептала она. – Твой отец пытался дать мне что‑то, но я отказалась.

Марк кивнул, это была самая незначительная из проблем. Вал была на пятой неделе беременности, а это означало, что у них остается меньше двух месяцев для принятия решения.

– Как ты думаешь, ты можешь сейчас уснуть?

Она кивнула. У нее уже слипались глаза, и он, наклонившись, поцеловал ее и на цыпочках вышел из комнаты. Он хотел признаться во всем отцу, но не мог из‑за Рождества, свадьбы и всего остального, да и Вал умоляла его не делать этого. Если она соберется сделать аборт, то ему придется отвести ее к хорошему врачу, а не в какую‑нибудь мерзкую клинику, но он воздерживался от разговоров на эту тему до их возвращения в Лос‑Анджелес. Ни к чему еще больше нервировать Вал.

– Марк? – Джессика повернулась к нему в своей постели, когда он уже выходил из комнаты. Своим прощанием они разбудил ее. – В чем дело? – Она села и перевела взгляд с него на свою сестру.

– Я просто зашел посмотреть, как Вал. – Валерия уже заснула, и он не стал возвращаться с порога.

– Что‑нибудь случилось?

Джесс, должно быть, ни о чем не догадывается, решил Марк, раз она совершенно не помнит, как Вал весь день страдала от мороженого.

– Она съела что‑то, и ей стало плохо.

– Я имею в виду другое.

– Нет, с ней все в порядке. – Но его трясло, когда он вернулся в свою комнату. Джесси что‑то почуяла, а он знал, что двойняшки, как говорят, чувствуют, что происходит друг с другом. Только не хватало, чтобы Джесс поделилась своими подозрениями с его отцом или со своей матерью, и все полетит к чертям.

А он хотел сам обо всем позаботиться. Он должен сделать это. Другого выхода нет.