Когда мои руки коснутся тебя?

– Я знаю эту песню, – громко сказала я, стараясь перекричать музыку. – Мама слушает ее, когда что‑нибудь делает по дому.

– Знаешь ли ты, что «Ролинг Стоун» назвали его выдающимся шоуменом нашего времени.

Вау. Я действительно знала об этом. Об этом сказала мне мама, когда я попросила ее не ставить такую занудную музыку. Но то, что Маркус знал об этом, встревожило меня. Я имею в виду, сколько семнадцатилетних знает, что Барри Манилоу – выдающийся шоумен нашего времени!

К счастью, мы добрались до ресторанчика «У Хельги» прежде, чем мне представился случай подумать еще немного, откуда Маркус знает про Барри Манилоу.

Маркус выпрыгнул из машины и даже не попытался открыть мне дверь. Хорошо. Снова он напомнил мне, что это не свидание.

Мы вошли в вестибюль. Вот это да! Повсюду зеркала! Миллионы Маркусов и Джессик напоминают нам, зачем мы сюда действительно пришли. Мы вышли в свет в субботний вечер вдвоем.

– Места для курящих или некурящих? – спросила Виола, наша официантка. Смешно, что она, доходившая мне до подбородка, так напугала меня.

– Для некурящих, – ответил Маркус, прежде чем я сообразила.

«Для тех, кто не курит и не ходит на свидания», – подумала я.

Мы проскользнули в свою кабинку. Он снял куртку, и я была очень счастлива, что он не променял свою старую добрую футболку на рубашку и галстук.

– Снова Бэкстрит Бойз? – спросила я, указывая на улыбающиеся мне с футболки лица.

– Не понял?

– Без галстука и рубашки?

– Ага, – ответил он. – Они только для шоу в школе.

Ресторанчик «У Хельги» был украшен к празднику, как и большинство ресторанчиков, бензоколонок и других публичных мест. Эти украшения навевают печаль, хотя и делается это обычно из лучших побуждений.

– Искусственные елки вгоняют меня в тоску, – сказала я, указывая на потрепанное вечнозеленое дерево с ветками, напоминающими старый ершик для туалета.

– И меня, – ответил Маркус. – А как ты относишься к искусственным елкам, на которых искусственный снег из баллончика с краской?

– Жуть! А что ты думаешь об искусственных‑преискусственных елках с искусственно‑преискусственным снегом из баллончиков?

– Фу! И еще терпеть не могу слова с приставкой пре.

Затем мы стали трещать о том, что еще вгоняет нас в тоску на праздники. Вот что получи‑ось: поп‑дивы, портящие традиционные хиты своими деланными голосами; фруктовый торт; когда люди не пишут ничего, кроме своих имен на массово‑выпускаемых открытках с напечатанными поздравлениями; когда бойцы Армии спасения звонят на праздник в дверь; когда в тысячный раз показывают пьесы о Рождестве.

– Хорошо было бы об этом написать, – сказала я. – Плохо, что я уже отдала статью редактору.

– На какую тему ты писала? – поинтересовался Маркус.

– Второй визит Рудольфа – месть красноносого «ботана».

– Классическая тема, – заметил Маркус, одобрительно кивая.

Мы перестали ругать праздники только тогда, когда Виола принесла нам тарелки. Я полила все кетчупом и жадно принялась за еду.

– Надо же, ты ешь, – заметил Маркус после нескольких секунд молчания.

– Да, – пробормотала я, пытаясь прожевать большой кусок чизбургера.

– Большинство девчонок не ест.

Он снова это сделал. Снова мне напомнил обо всех девицах, которые у него были до меня. Ну ладно, напомню ему, что меня это совершенно не волнует. Совершенно!

– Тебе ли не знать, не так ли? – спросила я, засовывая в рот жареную картошку. – Ведь на свиданиях с тобой перебывали практически все девицы в школе?

– Практически, – ответил он, хитро улыбнувшись. – Но не все. Пока что.

Я едва успела переварить эти сладкие звуки, как вдруг меня словно током ударило, и я вернулась в реальность от одного пронзительного: «О мой бог!»

Сара, Мэнда, Скотти и Берк только что вошли в дверь, откуда повеяло холодом. Это была моя ошибка. Мне бы следовало помнить, что вечером в субботу они приходят сюда. Для меня и Маркуса не было шанса выбраться отсюда незамеченными.

– Что случилось? – спросил Маркус.

Я кивнула головой в направлении шума.

– Почему тебя это волнует? – спросил он, прислоняясь спиной к стене.

Почему меня это волновало? И волновало ли? Как я все еще могу беспокоиться по поводу того, что подумает Безмозглая команда и компания?

Я взглянула на Маркуса. Он сидел спокойно, положив руки на стол. С безмятежной улыбкой на губах. Он не притопывал ногами, и не постукивал пальцами о стол, и не щелкал зажигалкой. Он не ерзал и не нервничал. Сидел спокойно и расслабленно – я не видела его таким с тех пор, как он завязал с наркотиками. И вдруг до меня дошло, что и я рядом с ним весь вечер была совершенно спокойной. Такого спокойствия я не чувствовала с тех пор, как уехала Хоуп.

С какой стати мне беспокоиться о том, что скажут эти придурки? Мне нет до них дела! Пусть они увидят нас. Я, нет мы – часть этого ресторана.

Очень плохо, что мне не представился случай сказать об этом Маркусу.

– О мой бог! – закричала Сара так громко, что мне показалось, что зеркала треснули. – Посмотрите, кто здесь: Суперумница и Мистер Съемпончик.

Все повернулись, чтобы посмотреть на нас. Четыре пары глаз буравили нас.

– Я все еще думаю, что она лесби, – сказал Берк.

– Да лааадно, тебе, – возразила Мэнда. – Ей просто надоело быть последней девственницей в школе.

– Да иди ты! – Все, что мог сказать Скотти.

В конце концов, произнеся с десяток таких вот любезных фраз и чтобы вконец насолить нам, Сара сказала:

– О мой бог! Нам надо устроить им тест на наркотики – один на двоих.

Меня словно ударили электрошокером.

Я очнулась, когда увидела, как миллионы Маркусов вели миллионы Джессик через вестибюль к выходу и дальше на холод.

В машине Маркус попытался меня успокоить:

– Она ничего не знает. Она просто сучка.

Черт! Не может быть! Сказала ли Сара то, что мне показалось, что она сказала? Направлено ли это было на нас обоих или только на Маркуса? Знала ли Сара о том случае с коробочкой от «Данона?» Но откуда она могла знать? Этого не может быть. Если бы она знала, она бы меня уже заложила. А может быть, то, что она увидела нас вместе, и было тем доказательством, с помощью которого она хотела прижать нас?

Я была слишком занята этими мыслями, чтобы разговаривать, не говоря уже о том, чтобы заметить, как Маркус свернул с шоссе Форест Драйв на темную грязную дорогу. Он подъехал к обочине и остановился.

– Почему мы остановились?

Это место освещалось лишь звездами. Маркус вышел из машины, обошел ее спереди, подошел к ней со стороны обочины, открыл дверь и протянул мне руку.

– Что?

Он просто стоял, протянув руку. Я расстегнула ремень безопасности и схватила его за руку. Он вытащил меня из машины. Я вся дрожала.

– Закрой глаза, – сказал он.

Он взял мою руку.

Я была такой взволнованной, не знала, что с собой делать.

Он притянул меня к себе. Я вдохнула запах его кожи – она пахла осенней листвой и землей. Запах вдохновил меня на фантазии: мне захотелось украсть его футболку с изображением Бэкстрит Бойз, чтобы использовать ее вместо наволочки и вдыхать его запах, когда сплю.

Я почувствовала его дыхание, наполненное ароматом табака.

Какое оно горячее.

И в этот момент мне стало понятно, что он собирается поцеловать меня. Я словно окаменела. Настолько, что не почувствовала, что закусила губу слева и стала ее жевать. Я очнулась лишь тогда, когда ощутила легкий укус справа.

Маркус укусил меня! Он кусал мои губы!

Я чуть не выпрыгнула из своих сапог, потому что никто до него не кусал мои губы, за исключением меня самой. Я не могла поверить, что первый человек, кто сделал это со мной, был он. Маркус Флюти. Я открыла глаза – и вот он рядом, смотрит на меня, ухмыляясь.

Он открыл дверь и проскользнул внутрь, я последовала его примеру.

Не знаю, как я справилась с собой, пока мы ехали домой, и как я выдавила из себя «до свидания», когда он высаживал меня у дома. Не знаю. Но чего вообще не могу понять, так можно ли расценивать этот укус как наш первый поцелуй?