Шестое июня

Я прибыла сегодня в школу с единственной миссией: узнать, что было написано во рту‑оригами. Я знала, что нет надежды вернуть записку обратно, поэтому оставался только один выход. Выход одновременно и путающий, и приятно возбуждающий.

Я спрошу Маркуса, что говорилось в записке.

По нескольким очевидным причинам это большое дело (я – это я, он – Маркус Флюти… это могло бы привлечь ненужное внимание к моему поступку) плюс еще одно обстоятельство. Скажем, это бы означало полный отказ от всех наших прежних обязательств. Говоря по существу, это он был инициатором всех наших разговоров. Но сегодня решение о том, что нам пора поговорить, будет принадлежать мне. Сильная позиция будет за мной.

Если только меня не вырвет на него.

Поэтому задержалась перед дверью в класс, надеясь перехватить Маркуса у входа. Я ждала, даже когда прозвенел предупредительный звонок за пять минут до начала переклички. Ждала, пока звенел предупредительный звонок на перекличку. При финальном звонке пришлось идти на место. Я говорила себе, что в его привычке опаздывать на минуту или две. Но уже во время самой переклички потеряла надежду увидеть его.

Маркус так и не появился в школе. Может быть, я об этом бы знала, если бы не потеряла записку.

Конечно, именно Сара сообщила всем новость:

– О мой бог! Вы слышали о Мистере Съемпончик? Он заставил какую‑то девчонку подделать свой анализ.

Я чуть не выронила хлопья, которые в это время держала в руках.

Оказалось, что у врачей есть способ определить, принадлежит моча женщине или мужчине, на основании анализа гормонов. Им потребовалось несколько дней, чтобы это установить и сообщить полиции. Маркуса, должно быть, вызвали в кабинет к директору сразу после того, как он дал мне рот‑оригами. Там офицер полиции, который осуществляет за ним надзор, директор и замдиректора, а также старая добрая Бренди устроили ему допрос о подлоге. Они знали, что это не его анализ, но им хотелось бы знать, кто ему помог.

– Пока что Маркус отказался сказать, от кого он получил образец, – сказала Сара вне себя от радости от этой пикантной сплетни. – Они угрожали ему несколько часов. Но он не раскрыл тайны.

– Откуда ты об этом знаешь?

– Мой отец играет в гольф с директором и его заместителем.

– А.

– И он спросил меня о моих предположениях, кто бы это мог быть, так как я – кладезь информации.

Боже мой.

– Я предположила, что это сделали его подружки, и назвала имена тех, кого помнила, – продолжала Сара. – Хотя, может быть, ни одна из них этого не делала.

– Почему?

– Потому что подложный образец был от человека, не употребляющего наркотики.

– Правда?

– Это означает, что соучастник преступления был кем‑то вроде тебя… – Она сделала паузу приблизительно на полчаса. – Или меня.

В тот момент я знала, что меня вот‑вот поймают. Моя жизнь будет разрушена. И ради чего? Чтобы доказать всем, что все ошибались на мой счет? Великолепно. Но я не была готова сознаться. Пока что нет.

Мне понадобилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы вести себя естественно и реагировать на слова Сары так, словно я не принимала в подлоге никакого участия.

– Какая же дурочка помогла ему сдать анализ? – спросила Хай.

– Человек совершенно не понимающий, чем это грозит.

– Должно быть, он по‑настоящему хорош в постели, – сказала Мэнда.

– Сомневаюсь, что он обещал секс, – возразила я.

– Берк говорит, что он видел Маркуса в раздевалке и одноглазый змей у него не меньше двадцати пяти сантиметров, – сказала Бриджит.

– Что? – спросили мы все хором.

– У него огромный пенис.

– О, – сказала Хай.

– О! – воскликнула Мэнда.

– О? – удивилась Сара.

– Да заткнись ты, – подытожила я.

Это так утомительно.

Безмозглая команда – не единственные, кто говорил об этом. У всех были свои теории, что сказал Маркус тайному донору. Пообещал ли он ей наркотик или постель. Конечно, я их не поправляла и не говорила, что знаю, что Маркус был не таким примитивным. Он попросил ее так, как только он мог попросить. Положив руку на коленку, пообещав вернуть оказанную услугу, улыбаясь во весь рот.