Глава 6. Традиционная модель эстетического воспитания в Японии

Раздел II. Зарубежный опыт реализации идей эстетического воспитания

Глава 6. Традиционная модель эстетического воспитания в Японии

Существование человека, как известно, никогда не протекает как изолированный и абстрактный процесс. Будучи вплетено в систему отношений самого разного плана и уровня, оно не только испытывает на себе комплексное воздействие окружающего мира, но и само всё более способно оказывать на мир так или иначе направленное воздействие. Эстетическое воспитание как ценностное отношение к миру не только определенным образом формирует и настраивает всю систему человеческих отношений, но и становится вопросом сохранения и упрочения собственно человеческого статуса, ибо от характера и качества этих отношений зависит и развитие самой человеческой природы, и даже само дальнейшее выживание человека. Таким образом, перед человеком, все полнее осознающим свою теснейшую связь с окружающим, встаёт не только вопрос, каким должен быть мир, но и неотделимый от него вопрос — каким должен быть сам человек.

Работа по внутреннему совершенствованию самого человека, составляющая подлинный смысл воспитания, занимает важное место в философско-мировоззренческих и религиозных учениях Востока, как правило, тесно связанных с практикой. Богатый опыт Востока, выработанные им духовные ценности составляют и его специфику, и своеобразный противовес укрепившемуся на Западе рационально-прагматическому, инструменталистскому подходу к проблеме отношения человека и мира.

В этом отношении особый интерес представляет опыт Японии, которой удалось соединить как бы два пути развития — характерный для Запада, форсированно экспансионистский, и традиционный восточный, углубленно-созерцательный. Это привело к формированию двух уровней социального контекста с разными моделями отношения к миру, четко выявив устойчивость "корневой системы" традиционной национальной культуры, определившей и систему эстетического воспитания. Конечно, конкретный опыт Японии в плане эстетического воспитания, способа формирования общего эстетического контекста достаточно специфичен, ибо своеобразна и история развития Японии, самобытно ее культурное лицо. И потому вряд ли возможны были бы прямые аналогии, переносы, однозначные заимствования методик, практических приемов и даже теорий.

При анализе и общих теорий и более частных концепций очевидно различие в традиционных культурных укладах, традиционных подходах, различие в национальной психологии, в стиле мышления, в известной мере определяемом характером языка. Различно и понимание многих эстетических категорий, их содержание и размещение в системе научно-эстетического освоения действительности, различен сам состав наиболее значащих категорий и понятий, специфичны акценты при оценке красоты, её положение в иерархии ценностей и т.д. Именно подобные причины не позволяют прямо заимствовать даже самые эффективные методы, самые действенные способы формирования эстетического сознания. Однако проследить принципиальные моменты формирования, его пути и факторы, его обусловливающие, прежде всего роль самого контекста, в котором происходит это формирование, — и интересно, и поучительно, Представляет интерес и способ осуществления специальной культурно-художественной политики в этом отношении, проведенные в жизнь основных положений и представлений в этой области. Известно, что эстетическое сознание может быть формируемо не только путем направленного, планомерно и намеренно осуществляемого воспитания и образования, но и в контексте стихийного, неуправляемого воздействия на человека окружающей его среды, непосредственного бытия, в которое человек погружен и влияние которого он может не осознавать и даже не отмечать. Однако и эстетические аспекты окружающей действительности, и эстетическое воздействие даже не специально эстетических сторон действительности, постоянно и неотступно сопровождая человека, оказывают на него определенное формирующее воздействие. Вместе с системой традиционных представлений, в которые неотрывно вплетаются и представления эстетические, это составляет тот естественный совокупный контекст, в котором формируется и оформляется эстетическое сознание — эстетические понятия, вкус, представления об идеале, красоте, гармонии. Рассмотрение влияния организации этого контекста позволяет определить роль, “удельный вес” и значение доли стихийного формирования эстетического сознания сравнительно с его направленным осуществлением.

Таким образом, содержанием данной главы является не столько анализ каких-то конкретных концепций или методик эстетического воспитания (т.е. научной разработки его системы), сколько характеристика особенностей тех условий, которые на практике составляют единство жизни, бытия, искусства, воспитания, что в своем эстетическом воздействии дает столь интересный эффект, образуя общий стиль жизни, особый порядок мироощущения, проникнутый эстетическим восприятием мира и чувством глубокой причастности к нему в его проявлениях. По сути, формирующей средой выступает вся культура общества — во всех формах ее существования, со всеми положительными и негативными ее сторонами и особенностями.

Япония в настоящее время является не только одной из ведущих стран капиталистического мира по уровню промышленно-технического развития, но и страной с высоким уровнем общей грамотности, которая есть одно из важных, необходимых оснований развития современной культурной жизни. После реформ 1868 г. ("революция Мэйдзи”) был учрежден ряд университетов и институтов, в 1871 г. учреждено Министерство просвещения, издавшее в 1872 г. Положение об образовании, которое вводило единую, централизованную систему всеобщего и обязательного образования: “Ни одна семья, ни в городе, ни в деревне, не должна остаться не охваченной образованием. Этого требуют интересы укрепления государства” [1]. Так было определено “стратегическое” значение всеобщей грамотности, и образование, наряду со службой в армии и уплатой налогов, стало рассматриваться как третья важнейшая обязанность японца.

С 70-х годов прошлого века в Японии было введено всеобщее обязательное четырехлетнее образование, а с 70-х годов нашего века бесплатным обязательным становится девятилетний цикл: 6 лет в начальной школе и 3 года — в младшей средней школе; им охватывается почти 100% детей. Следующая ступень среднего образования (трехлетняя старшая средняя школа) уже не является обязательной, поэтому 12-летним образованием охвачено около 97% детей соответствующей возрастной группы. Затем следует образование в университете (4 года) или в колледже (2 года); в начале 80-х годов такое образование имели 37,4% молодежи. В настоящее время более половины населения Японии имеет полное среднее и высшее образование. Японское правительство, в стремлении вывести страну в число первых держав мира делающее ставку на высшее образование, принимает в 1918 г. положение о высшем образовании в стране. Среди целей и задач университетской подготовки формулируется и задача "развивать личность студентов".

Попытки структурной перестройки системы школьного образования (ввести 4-4-6 вместо прежних 6-3-3) якобы с целью "учёта особенностей индивидуумов", а на самом деле сокращающей возможности равного образования, усиливающей утилитарную трудовую ориентацию, закрепляющей еще в школе довольно узкую специализацию образования, вызвали недовольство прогрессивной общественности, выступления против нее демократических сил общества.

Действительно, в японском обществе, где всегда был чрезвычайно высок престиж образования, которое рассматривалось как необходимое условие всякого продвижения в жизни, особую ценность имело образование общее, ибо именно оно дает широкий кругозор для правильной ориентации человека. Оно, по мнению японских специалистов, не только главное средство передачи традиционных японских ценностей из поколения в поколение, но оно способствует и развертыванию творческих способностей, столь необходимых в современной, динамичной жизни.

Японская школа совершенно уникальна, хотя при ее построении использовались некоторые американские и французские образцы. В целом система образования и воспитания в Японии опирается на синтез исконно японских, классических восточных и соответствующих западных мировоззренческих и поведенческих установок. Японская школа культивирует национальный дух, формирует соответствующие моральные качества, развивает традиционные черты национального характера, используя в качестве опорных основ идеи влиятельных философских, религиозно-мировоззренческих, этических учений: синто, бусидо, буддизма, конфуцианства. Идеями национализма, воспитания в духе “традиционных моральных ценностей” проникнуто преподавание и таких дисциплин как рисование и пение, формирование представлений об эстетическом идеале.

Что касается западных теорий воспитания, то среди них наибольшее распространение и влияние в Японии имеют идеи швейцарского педагога Генриха Песталоцци, идеи и система американского философа и педагога Джона Дьюи (в частности его книги "Школа и общество”, “Демократия и образование”).

Действенность японской системы образования, ее необыкновенная результативность объясняются не только традиционным трудолюбием японцев и их дисциплинированностью, но и историческими и культурными традициями, единством языка и культуры, обеспечивающим монолитность нации (в японском обществе практически не существует проблемы этнических различий как оформленной в общественном сознании).

В 1962 г. в Японии была принята "Программа формирования человека” (Хитодзукури), содержание которой составляет утверждение необходимости гармонического образования личности: интеллектуального и физического развития, нравственного воспитания, культурно-художественного совершенствования. В качестве главной цели при этом рассматривалось "формирование у молодежи добродетелей и патриотизма, лояльности и оборонного сознания”, “повышение производительности труда для собственного счастья и счастья других людей". Программа имела в основе конфуцианскую систему обучения и воспитания, направленную на выработку традиционно почитаемых этических норм, а также идеи интенсивного обучения; девизом школы должно было стать правило: "работать на пределе своих возможностей”. Наряду с общими задачами в Программе содержались и совершенно конкретные цели, которые должны быть достигнуты в каждом возрасте.

В 1966 г. был опубликован проект "Программы формирования желательного образа человека", в котором были сформулированы черты идеального японца, члена семьи и общества. Программа подчеркивала "надклассовый характер моральных качеств идеального японца" и должна была служить теоретической базой идеологического воспитания молодого поколения.

В конце 60-х годов был основан специальный Научно-исследовательский институт по вопросам культуры, в директорат которого наряду с учеными вошли (что характерно и показательно для Японии) представители деловых кругов. В Японии по традиции эстетическому и художественному воспитанию уделяется серьезное внимание. В определенном смысле философскую основу подходов в этой области предлагает 12-томный труд Макигути Цунэсабуро "Система педагогики в целях создания ценностей”. Автор его развивает концепцию “культурного образования”, утверждая, что главное назначение человека и вместе с тем высшее его удовлетворение состоит в том, чтобы создавать основополагающие ценности: пользу, красоту, добро. Воззрения Макигути представляют собой своеобразно осуществленный синтез преломленных на основе традиционной японской психологии неокантианских идей в отношении ценностей и критически переосмысленного и адаптированного в японском духе американского прагматизма, что в частности выражено тем, что в общепринятой триаде “истина — добро — красота” место истины заняла польза.

При этом дело не только в том, что понятие "истина" существует в традиционном японском сознании как бы иначе осмысленным, чем в европейском рациональном мышлении, ибо под истиной понимается нечто текучее, изменчивое, отражающее столь же текучее и изменчивое состояние мира. Истина, согласно воззрениям даосизма и дзэн-буддизма, вообще не выразима в слове, она постигается (или не постигается) мгновенно, в акте озарения, путём прорыва к ней через непосредственное переживание: если мы переживаем искренне, то это и будет для нас истина. Таким образом, нет истины вообще, а есть истина для конкретного человека в конкретных обстоятельствах в конкретный момент — нечто неуловимое и неопределённое, постоянно трансформируемое в сложной, многоукладной мозаике всеобщих связей и отношений. Не имеющее прочного содержательного и ценностного статуса, как это имеет место в логически чётких мыслительных построениях европейского рационализма, понятие истины, являющееся глубоко личным, индивидуальным ("нужно переживать объект совершенно телесно, ощутимо, и до крайности субъективно" [2], как считает современный японский философ Такада Мотому), как бы не может стать точкой опоры или отсчёта наряду со столь, например, бесспорной и очевидной вещью как польза.

Столь же нечетко очерченным предстаёт понятие добра; человек следует природе, а совершенная природа не знает добра и зла. Поэтому и человеческая природа лишена как добра, так и недобра. Добрыми или злыми могут быть лишь те формы, в которых она реализуется (а это вопрос усвоения норм поведения). Иной способ самого миропонимания, не знающий такого понятия, как грех, в привычном, христианском смысле, толкует зло как то, что не согласуется с природой и красотой, нарушает гармонию. Таким образом, само добро предстает как в определенном смысле эстетическая категория. Поэтому красота по отношению к добру занимает как бы "более главное" место и связана с ним иными соотношениями, чем это характерно для гармонического восприятия в традиционном европейском понимании.

Если в Европе этика и эстетика издавна были выделены в отдельные области осмысления мира, то для Востока характерна невычлененность этического и эстетического моментов из всего комплекса норм, идей и представлений, через которые воспринимается мир и которые имеют синкретический характер. С известной долей упрощения можно сказать, что если в Китае смыслообразующим и структурообразующим, пронизывающим этот комплекс стало этическое начало (господство конфуцианских идей), то в Японии им стало начало эстетическое (преобладание идей синто и дзэн). Невычлененность эстетики из всего круга мировоззренческих представлений в определенной мере осложняет соответствующий (привычный)) анализ эстетических проблем, ибо искусственно выделить только то, что относится к эстетической проблематике, почти невозможно. Эстетическое восприятие вплетено в общее восприятие действительности, художественно-эстетические элементы постоянно присутствуют в каждом акте общения с миром.

Однако не только преобладание переживательного, чувственного аспекта в отношениях японца с миром делает эстетический момент восприятия мира ведущим в подходе к нему. Сама красота у прагматичных японцев тесно связана с пользой, которая может пониматься и достаточно эгоистично. Так, бережное отношение к природе, являющееся в Японии этической и эстетической нормой, имеет свои четкие пределы. У себя дома японцы добились неприкосновенности священных рощ, окружающих синтоистские храмы, однако соображения выгоды не останавливают их перед хищнической вырубкой тропической древесины в странах Юго-Восточной Азии или захоронением радиоактивных отходов в Малайзии.

Возвращаясь к постановке и структуре образования и воспитания в Японии, следует отметить, что существенным дополнением к государственной системе здесь является система частных курсов (дзюку), которые обеспечивают не только углубленную подготовку по обязательным предметам, но и овладение теми или иными искусствами (например, искусством каллиграфии, традиционными танцами, традиционными воинскими искусствами). Существуют и частные студии по обучению рисованию, игре на музыкальных инструментах, кулинарии. Причем занятия кулинарией, оформление японских блюд также содержат элементы эстетического воспитания, используются для формирования определенных навыков ритуального приготовления и подачи блюд японской кухни. Действительно, блюда японской кухни предназначены, как правило, не только для того, чтобы их есть, но и для того, чтобы ими любоваться: часто это своеобразный “натюрморт на тарелке”. Как утверждает японский писатель Дзюнъитиро Танидзаки, действие, оказываемое японскими блюдами, подобно беззвучной симфонии, исполняемой ансамблем из пламени свечей и лакированной посуды; они требуют общей гармонии посуды, освещения и всего окружения.

По японским обычаям, от всех молодых девушек требуется до замужества овладеть как искусством икебаны, чайной церемонии, традиционных танцев буё (проводятся в сопровождении пения, содержание которого является основой построения выразительных форм танца, который, в свою очередь, иллюстрирует содержание песенного "рассказа"), так и игрой на одном из народных музыкальных инструментов, т.е. она должна владеть не только искусством "изящных досугов", но и искусством "серьезным".

Приобщение к красоте, к ее пониманию осуществляется в Японии по многим каналам: через деятельность специальных ведомств и управлений, финансирующих различные художественные конкурсы, культурные мероприятия, выставки, через централизованно функционирующую сеть самого широкого и разнопланового просвещения, образования, через организацию системы специальных обществ охраны традиционных искусств (ходзонкай), через организацию самого активного практического приобщения масс к культурной жизни, начиная с самого раннего возраста. Например, издается журнал “Искусство для маленьких” (Сёнан бидзюцу), который выходит один раз в год; журнал рассчитан на самых маленьких читателей и изложение материала в нём строится исходя из этого и в расчете на серьезную помощь взрослых при освоении его. В каждом номере помещаются как статьи объяснительного порядка, так и изложение конкретных вопросов, например: “Как рисовать голову”, “Как рисовать пейзаж”, “Как устанавливать скульптуру" и т.д. Основной целью журнала является, с помощью уроков по искусству, воспитание, развитие эстетических чувств и эмоций, помогающих становлению человеческой души. "Нужна шлифовка чувств, но она не достигается просто так, без усилий” [3], — пишет Такада Мотому. Вообще воспитанию чувств уделяется большое место, ибо как он утверждает, “никакие теоретические построения невозможны, если в их основе не лежат острые и сильные чувства — это были бы замки на песке” [4]. Действительно, апелляция скорее к чувствам, чем к разуму, характерна и показательна для японской модели восприятия мира, в которой предпочтение отдаётся не классификации, не рациональному осмыслению, а непосредственному переживанию [5].

Журналы и энциклопедии по изобразительному искусству, скульптуре, справочные пособия различного типа, способствующие распространению знаний об истории и художественных традициях различных жанров традиционных искусств могут быть ориентированы на самую разную аудиторию — в возрастном и образовательном смысле, в том числе на дошкольников и младших школьников. Уже в младших группах детского сада (дети от 3 до 6 лет; в 6 лет дети поступают в школу), обучая детей грамоте, их учат не просто писать иероглифы, но писать красиво, открывая за символом положенный в его основу рисунок (пиктограмма). Обучение письму занимает важное место в эстетическом воспитании ребёнка. Каллиграфия, традиционно считающаяся одним из видов изобразительного искусства (существуют даже разные школы каллиграфии, в том числе абстрактная каллиграфия), вырабатывает точность рисунка, уверенность штриха, изящество линий, соразмерность объемов и т.д. Но самое главное — написание иероглифа открывает сам принцип художественного обобщения, принцип символизации, ведущий от живого предмета к его обозначению. Тонкость хода мыслительного процесса, выражаемая в лаконичности и изяществе линий, помогает выработке понимания принципа построения художественной формы.

Иероглиф обладает своим ритмом, структурой, гармонией, передает пластику движения в мысленном соотношении предмета с его иероглифическим обобщенно-конкретным изображением (иероглиф — это и знак, и образ, ибо является и обозначением, и рисунком, сохраняющим отдаленное, но лежащее в основе его начертания подобие обозначаемому), поэтому он выступает не просто как средство коммуникации, но и как объект эстетического восприятия. На приёмах каллиграфического письма строятся принципы рисовального искусства, воспитывается вкус к лаконичному выражению сущности, отказывающемуся от лишних подробностей, отягощающих движение мысли. Именно этим объясняется стремление с самого начала привить детям навык красивого письма и значение, придаваемое этому, ибо на доступном детям уровне осуществляется формирование и принципов художественного мышления, и принципов художественного выражения в типичных для традиционного японского искусства изысканно декоративных формах.

Дошкольник в детском саду знакомится с палитрой в 25 оттенков цветов, второклассник должен уметь пользоваться красками 36-и цветов и знать названия их. Практичные японцы не жалеют денег, когда вкладывают их в воспитание детей, ибо расценивают это как самое рентабельное, самое прибыльное дело, понимая, что готовят будущее страны. Так, они считают, например, что оптимальное число детей, приходящихся на одного воспитателя в детском саду, это трое, но не больше пяти, — такое серьезное отношение к данному вопросу объясняется осознанием ответственности за воспитание прежде всего чувств, для которого необходимо тонкое, внимательное общение, буквально взращивание чувств с самого раннего возраста, когда только и можно заложить по-настоящему глубокие основы высокой эмоциональной культуры. Причём, существует психологическая установка, что взрослые не поучают ребёнка, а воспитывают его в непосредственном процессе общения, в ходе отношений своеобразного “партнерства”, в ходе совместных занятий искусством и т.п.

Маленьких японцев учат самих делать несложные художественные изделия: поделки из бумаги, керамики, игрушки из глины, маски символических животных и костюмы для многочисленных детских праздников. Так, существуют Праздник мальчиков (день ирисов в мае), Праздник девочек (день кукол в марте), праздник "Три, пять, семь" (в ноябре) для трехлетних, пятилетних, семилетних и др. Эти праздники являются красочной, эмоциональной формой приобщения детей к социальной жизни, к национальным культурным традициям, формой приобщения к красоте, к условному языку ритуала.

Важным моментом эстетического обучения и в то же время одним из его путей является игра. Игра строится как процесс познания, когда детям предлагается наблюдать и воспроизводить окружающую природу с помощью рисунков, например, мелом или прутиком. Игра и природа как объект любования и источник впечатлений — основные факторы формирования навыка творческого поведения, воспитания художественного вкуса, чувства цвета, формы. В процессе игры и в игровом контексте развиваются и закрепляются многие нужные качества и навыки.

В школе маленьких японцев обязательно учат играть на 2-3 музыкальных инструментах; чаще всего это традиционные японские инструменты — трехструнный щипковый сямисэн, кото (цитра), сякухати (бамбуковая флейта), а также фортепиано, гитара. В школе же даются теоретические сведения и практические навыки изобразительного искусства, в частности преподаются основы гравюры. Каждая школа в Японии (как и всякая фирма) имеет свой гимн, исполнение которого преследует несколько целей: и организационно-настраивающую, и воспитывающую чувство причастности к общему делу, дающую переживание единства, и художественно-эстетическую.

Для школьников издается периодический журнал “Искусство”, в котором излагается грамматика изобразительного искусства: раскрываются практические принципы работы над портретом, натюрмортом и т.д., помещаются репродукции, знакомящие с работами лучших европейских живописцев и скульпторов.

Осуществляется и широкая программа культурного развития молодежи. Каждое лето для студентов и школьников организуются специальные циклы театральных спектаклей с участием лучших театральных сил Японии. Расходы по их организации несет государство, которое осуществляет в целом задачу централизованного долговременного планирования политики в области культуры. Это является функцией Управления по делам культуры, существующего с 1968 г. при Министерстве просвещения; в ведении этого Управления находится также пропаганда достижений японской культуры в других странах и содействие широкому изучению японского языка и японского искусства за границей. Деятельность Управления, многочисленных фондов финансируется правительством.

Пропаганда японской идеологии, японского образа жизни, японской культуры — своеобразная культурная экспансия, способная служить основой для экспансии экономической; она же выполняет и своеобразную “миссионерскую” функцию. Так, представитель Киотской школы в современной японской философии, националистически ориентированный антрополог Такэси Умэхара считает, что задачей этой школы является разработка программы спасения современной цивилизации от тлетворного влияния Запада с помощью ценностей восточной культуры, в частности Японии.

Правительство с готовностью вкладывает деньги в культуру, в эстетическое образование и воспитание, ибо в конечном счете это оказывается выгодно самому государству и вполне окупается экономически, ибо при наличии определенного уровня эстетической культуры, развитого художественного вкуса, чувства красоты человек не станет производить некачественную, некрасивую продукцию (или же одобрять, санкционировать ее производство), поскольку ее товарный вид для него есть слагаемое самой функции этой продукции. Практически это означает, что невозможен перевод качественного сырья в некачественную, не имеющую потребительского спроса продукцию. Одно из руководящих положений распространенных на японских предприятиях “кружков контроля за качеством” гласит: “Что сегодня кажется красивым — завтра устареет. Думай о качестве непрестанно”. Красота в Японии выступает и как экономическая категория, а эстетическое воспитание — как основа экономного и целесообразного ведения хозяйства. Таково деловое отношение к эстетическому воспитанию прагматичных японцев.

Теоретические исследования и рекомендации к практическому осуществлению формирования художественно-эстетического сознания ведет Институт художественного воспитания. Японская Академия искусств осуществляет направляющую и координирующую работу в области искусства; она же решает вопрос о присуждении, в соответствии с действующим с 1955 г. Законом об охране культурных ценностей, почетного звания “человек — национальное сокровище” (нингэн кокухо) самым выдающимся деятелям культуры и искусства. Этим названием еще раз подчеркивается понимание роли и значения культурной деятельности для интересов государства.

Основной концепцией педагогики является идея "образования в течение всей жизни”, ибо процесс этот не оканчивается никогда; в любом возрасте, при любой профессии каждый человек при желании может выбрать для себя вид искусства, которым он хотел бы и мог заниматься. Как правило, это одно из традиционных японских искусств — будь то лёгкие жанры (югэй), например, чайная церемония или кодо (подбор ароматов; их японцы различают около двухсот), или воинские искусства (бугэй), например, каратэ или кюдо (искусство стрельбы из лука). Совершенствование в этих искусствах может продолжаться — и часто продолжается — всю жизнь, ибо ступеней мастерства существует много и путь к совершенству бесконечен. Здесь налицо практическое претворение одного из основополагающих понятий восточной философии — пути (дао), становящего установкой для проявления в конкретной деятельности. Все дзэнские, например, искусства определяются понятием пути как способа достижения истины, будь это тядо (путь чайной церемонии), сёдо (каллиграфия), кэндо (путь меча). Все традиционные искусства (традиционный театр, поэзия, живопись, каллиграфия, музыка, икебана, чайная церемония, сад камней, боевые искусства) связаны единством и мировосприятия, и языка выражения, и самим пониманием акта творчества. Красота постигается не с помощью методического расчленения, а в акте непосредственного вчувствования в мир, слияния с ним, которое и позволяет выявить скрытое “очарование вещей" (моно-но аварэ), представить самобытность, единственность, неповторимость каждого явления действительности.

"Институт" традиционных искусств реализуется через "школы", которые являются организационной формой их существования, развития, сохранения и распространения. Именно школы (а они есть в каждом искусстве — школы икебаны и каратэ, школы живописи и чайной церемонии) наиболее последовательно охраняют преемственность традиционной культуры, служат системой передачи знаний и опыта непосредственно от мастера ученику, который испытывает к мастеру (сэнсэю) чувство глубочайшей признательности и почтения при обязательном взаимном уважении. Именно такие школы с почитанием их традиций и стремлением к совершенствованию есть настоящие институты формирования современных вкусов в Японии.

В целом роль традиционных искусств в эстетическом воспитании чрезвычайно велика. Пронизывающая их ритуальность как неотъемлемая их черта — важный элемент в обеспечении преемственности духа в традиционной культуре, духа национальной уникальности. Представая в эстетически оформленных образах и представлениях, часто имеющих не просто национальную, но и националистическую окраску, он способствует укреплению консервативных сторон культурной традиции, служащих насаждению понимания нации не столько как этнической общности, сколько как орудия достижения коллективных целей, подчиняющих себе жизнь каждого отдельного человека.

Кроме “институционально” определенных и организованных форм участия в культурно-художественной деятельности, каждый человек соприкасается с искусством непосредственно в самой своей жизни, в быту. Побывавший в Японии Р.Тагор писал, что японцы не только прекрасные художники — они превратили всю свою жизнь в искусство. Обязательная для традиционного японского жилища токонома (специальная ниша, где ставится икебана, вешается кимоно, каллиграфически выполненный свиток с изречением, картина) позволяла хозяевам выразить себя, проявить себя художественно-эстетически: свои вкусы, художественные предпочтения, свое понимание красоты. И в самих эстетических теориях акт восприятия искусства рассматривается как равноценный, равнозначный акту творчества, ибо главное — создать образ в своей душе.

Высшее искусство — это следовать своей природе, быть самим собой в мире. А проявления этого, как и сферы явления красоты, могут быть различны. Поэтому японские искусства не знают деления на "чистые" и "прикладные" — и те и другие бывают либо искусством, либо неискусством. Например, чайная церемония, подбор ароматов (кодо), искусство разделки рыбы (хотёдо) и т.п. — столь же равноправные искусства, как живопись или музыка, ибо, будучи доведены до совершенства в проявлении мастерства исполнения, действительно становятся искусством. Искусство непосредственно входит в жизнь, вплетается в неё, пропитывает быт ощущением красоты и гармонии.

Гармоническое слияние с окружением, с природой — характерная черта и искусства, и всего мироощущения. Гармония, в соответствии с первой из заповедей государственного деятеля древности Сётоку (которая открывает составленный им первый японский юридический документ, свод законов), — превыше всего. Культ гармонии как внутренне обусловленного равновесия всех начал (в человеке, предмете, явлении) и как внешнего вхождения его в равновесие с окружающим, определяет ощущение и понимание мира, его порядка, во всех его проявлениях, И эта эстетическая категория тесно вплетена в способ практического объяснения мира, будучи используема не в собственно эстетических целях: с её помощью обосновывается, оправдывается существующее положение вещей в обществе, поскольку понятие гармонии охватывает и отношения социальных "верха" и "низа" (старший—младший, учитель—ученик, начальник—подчиненный и т.д.) как необходимых сторон гармонического устройства.

Умение чувствовать и строить гармонию своих взаимоотношений с природой породило не только своеобразные формы традиционной японской архитектуры, как бы вписанной в природу, тонко выражающей единство человека и природы, в окружении и в ритмах которой человек живет, но и своеобразные акты целенаправленного эстетического общения с природой — так называемые “любования”, становящиеся исходной точкой формирования эстетических чувств. Так, в пору цветения сакуры (японской вишни) массы людей в выходные дни уходят в горы, чтобы полюбоваться неповторимым зрелищем буйного, но очень недолгого ее цветения. В эту пору, будучи приурочены к ней, проводятся многочисленные фестивали, концерты, представления — в парках, храмах, под цветущими деревьями, на телевидении. Существует также обряд любования луной, когда в дни (вернее, ночи) полнолуния, например, люди собираются вместе, чтобы насладиться красотой лунного сияния; по этому случаю читаются стихи и исполняются музыкальные произведения (нередко импровизационного характера). Наличие специальных понятий для обозначения подобных действий, сама их ритуальная организация свидетельствует о том, что эти любования — “цукими” (любование луной), “ханами” (любование цветами) и т.п. — являются актами вполне осознаваемого собственно эстетического поведения, входящего в содержание самой повседневной жизни японца. Такие формы эстетического поведения, предполагающие умение сосредоточиваться и созерцать, со времен средневековья рассматривались в Японии как необходимая предпосылка художественного восприятия, как средство формирования общей эстетической культуры.

Тонкость восприятия, способность чувствовать красоту, видеть ее в самых обычных, самых обыденных проявлениях жизни свойственна лучшим произведениям японского искусства. О прекрасной, многократно воспетой поре цветения сакуры пишет известный поэт Басё Мацуо, естественно, через бытовые детали вплетающий ощущение красоты в повседневную жизнь, и это передает глубокое, щемящее чувство противоречия между вечной красотой и быстротечностью ее явления:

Под вишней сижу.

Всюду — в супе и в рыбном салате

лепестки цветов...

Ту же традицию эстетики “тихой красоты”, присутствующей в каждом мгновении жизни, продолжает и современная поэзия. Поэт Исида Хакё пишет:

Жене не говорю, чтоб не спугнуть.

что гусеница на ее груди — как брошка.

Любуюсь тайно украшеньем я.

Распространенность коллективных форм эстетического поведения выражается и в проведении поэтических чтений, утвердившихся в Японии в качестве традиции с X в., в проведении традиционных поэтических состязаний, в ходе которых десятки тысяч стихотворений на заданную тему идут на общенациональный конкурс, который проводится в Японии ежегодно в середине января (начиная с XIV в.). Поэзия всегда была в Японии одним из излюбленных видов народного искусства и всякий образованный человек умел составить стихотворное обращение, послание, в достаточной мере владея искусством стихосложения.

Сложение хайку (трехстишия с чередованием слогов 5-7-5) является в современной Японии массовым видом искусства: кружки любителей хайку существуют практически во всех городах и во многих крупных селениях. Глубокие корни в народном творчестве имеет и традиционная японская музыкальная культура. Кроме многочисленных конкурсов для профессионалов — пианистов, скрипачей, вокалистов, композиторов — проводятся и различные конкурсы любителей. С 50-х годов существует известное во всем мире массовое демократическое движение хоровых коллективов “Поющие голоса Японии”.

Массовые способы проявления и выражения художественного мироощущения как бы стирают грани между высоким искусством и повседневной жизнью. Эти обычные, привычные упражнения в эстетическом поведении, в художественной деятельности служат развитию вкуса, способности самовыражения и в целом оказывают большое и несомненное влияние на формирование самого восприятия действительности, становление определенного образа жизни, насыщенного поклонением красоте во всех формах ее существования и проявления. Даже имя младенцу выбирают исходя из двух условий: оно должно красиво звучать, и образующие его иероглифы должны иметь хороший смысл. Весь строй бытия, все чувства и восприятия организуются красотой, вплетающейся во все проявления общественной, религиозной, культурной жизни. Выражение религиозных, философско-мировоэзренческих взглядов в искусстве и через искусство, через художественные образы и представления, наконец, сами эстетические представления, ставшие компонентом культурной среды, дают исследователям основания утверждать, что вся идеология Японии есть прежде всего эстетика, и именно эстетизация идеологии — основа и причина её действенности, её укорененности в сознании японцев.

Эстетизация образа жизни, окружающей среды опирается на само характерное для Японии понятие красоты, включающее в себя принцип "излишнее безобразно" и утверждающее единство прекрасного и утилитарного, которое выступает при этом как часть красоты. Искусство естественно вписывается в среду, а среда традиционно является для японца реальной формой существования искусства, она впитывает искусство, делая красоту своим элементом. Действительно, все японские искусства, особенно традиционные, строятся как выражение связи искусства и окружения. Японская архитектура, например, естественно вписывает человека в жизнь окружающей природы, она не игнорирует структуру пейзажа и не навязывает ему определенного изменения этой структуры, но предстает формой выражения единства человека и природы.

Мир природы и мир человека не разделены и не противопоставлены друг другу ни в сознании японца, ни в его искусстве. Умение чувствовать природу, ощущать себя ее частью, умение выражать своё понимание ее во всех формах человеческой деятельности всегда считалось обязательным качеством культурного человека, который способен по достоинству оценить красоту лунного сияния, пение цикады. Само отношение к природе эстетизировано, экологическое воспитание неотделимо от эстетического, ибо вся традиционная японская культура экологична в своём бережном, внимательном отношении к природе.

Такое ощущение неотделимости себя от мира опирается на философские представления синто и дзэн-буддизма, наиболее влиятельных и оказавших существенное влияние на формирование сознания японцев учений, и связано с общей трактовкой проблемы отношений субъекта и объекта. Если Запад традиционно отделял, противопоставлял активного субъекта пассивному объекту, по отношению к которому субъект мог утверждать свою волю и свой порядок, то на Востоке проблема субъектно-объектных отношений решалась как бы отказом от признания самого существования такой проблемы. Восток, не разделяющий заносчивого антропоцентризма Европы, помещал человека как неотторжимую часть природы в поток общего бытия мира, и человек следовал законам мира, которые были и его законами. Постижение мира достигалось не через мыслительную оппозицию, а через непосредственное, чувственное переживание включенности в мир, слитности с ним.

Такое понимание своих отношений с миром, естественно, не могло не найти своего отражения в искусстве. Следовать красоте — значит следовать природе, утверждал дзэнский поэт М.Басё. И японское искусство своими текучими, изысканно простыми, лишенными внешнего блеска формами следует природе, само входя в неё, как, например, архитектура, или вычленяя из нее элементы красоты и внося их в быт, как, например, при конструкции традиционных японских светильников, имитирующих мягкий лунный свет.

Широко поставленное эстетическое образование вырабатывает правильное понимание и подход к искусству, способность оценить богатство его содержания и формы, его художественно-выразительных средств. Существующая практика вовлечения самых широких масс в художественную деятельность, как и специальная система воспитания нового поколения художников и артистов, работающих в традиционных жанрах, создаёт прочную культурную платформу, на которой совершенно естественно, органично вырастает массовое культурное движение, мотивированное развитыми эстетическими потребностями. При всём этом движение искусства в массы, растворение его в жизни не означает тенденции к депрофессионализации искусства, но есть реальное свидетельство стремления поднять уровень всякой деятельности до уровня, содержания и значения художественной. Подготовка к разного рода культурным коллективным мероприятиям, их проведение, массовое участие в них укрепляет, через эстетическое сопереживание, групповое сознание, которое является характерным для Японии и служит целям консолидации общества. Групповое начало, через эстетическую, в том числе, выраженность, формируется с детского сада, в каждом из которых, например, своя, особая по цвету и покрою форма, со своей эмблемой. Это на доступном детям уровне вырабатывает чувство общности, приучает их держаться вместе. Та же традиция продолжается в школе и вузе, на производстве (своя униформа, гимн, знамя).

Коллективные любования, праздники, конкурсы, групповое воспитание — всё это, с одной стороны, формы усвоения культурной традиции, с другой стороны — проявление самой культурной традиции, как естественного чувственно-мыслительного фона формирования эстетического сознания. Моноэтничность культуры, при всех многочисленных её составляющих элементах и мотивах, мирно уживающихся в сознании японца, позволяет рассматривать все коллективные формы эстетического поведения как формы приобщения к красоте в её устойчивых, традиционно почитаемых проявлениях. Роль традиционной культуры, культурно-эстетических представлений, культурно-художественных стереотипов чрезвычайно велика в процессе эстетического приобщения человека к миру, "эстетической социализации”. Традиции — это конкретно явленная плоть культуры, в которую человек погружен; это язык восприятия и выражения, который он усваивает столь же естественно, как естественный язык (на котором говорит с детства).

Это и достоинство японской культурной модели, и известный недостаток ее гибкости, способный оборачиваться разиндивидуализацией. Традиционное японское общество требует значительно большей, чем, может быть, в других культурах, социализации мышления и сознания, большей приспособляемости к традиционно почитаемым ценностям. Непременным условием приобщения к культуре является усвоение ритуалов, которые, обладая устойчивостью и действенностью (воздействуя непосредственно, эмоционально-эстетически), достаточно строго регламентируют индивидуальное поведение, индивидуальный способ участия в культуре. Такие ритуалы, соблюдение которых обусловлено устойчивой, бережно сохраняемой традицией, культурной воспроизводимостью, повторяемостью, характерны наличием четко разработанной формы, знание и соблюдение которой само уже становится способом участия в культурном поведении.

С одной стороны, это формирует массовую психологию, которую легче направлять в формах поведения, легче воспитывать, предлагая определенные мотивы в качестве ценностей. Но, с другой стороны, усвоение и воспроизведение общей и общепринятой модели, психологическое давление группы, равнение на группу ведёт к конформизму, замена личных оценок — групповыми предпочтениями нивелирует индивидуальность, растворяет личность в группе. Японская пословица гласит: торчащий гвоздь будет вбит. И это “забивание гвоздей” (которые высовываются) — очень серьезная отрицательная сторона в том способе формирования, который традиционно принят.

Действительно, личность на Востоке всегда рассматривалась и оценивалась иначе, чем на Западе. На буддийском Востоке с его понятиями кармы и прошлых воплощений в предыдущих жизнях личность понималась не как “чистая доска” (в соответствии с концепциями воспитания, типичными для Запада), на которую воспитанием можно записывать то, что считается должным и нужным, а как данность, идущая из вечности и несущая на себе самые разные отпечатки, наложенные прошлыми воплощениями, кармически обусловленными. Эти отпечатки, эти следы затемняют, скрывают то изначально истинное, что исходно присутствовало в ней. Исходя из этого, и задача формирования личности должна сводиться не к тому, чтобы и еще привносить что-то к имеющемуся, а к тому, чтобы стирать ненужное, неистинное и, отторгнув всё наносное, помочь высвободить, выявить изначально присущее ей истинное, исконно человечески сущностное, ибо истинная природа человека изначально чиста и совершенна. Человеке лишь должен следовать своей истинной природе.

Практически личности в западном её понимании, как совокупности всех связывающих ее с миром ощущений своего “я”, нет, но это означает отрицание не личности, а лишь того, что только представляется личностью, на самом деле будучи лишь очередным этапом становления совершенного человека, который проявится, если человек вернётся к своей природе. Дело лишь в том, что считать истинной природой человека, для проявления которой воспитатель должен работать.

В то же время при таком, обусловленном традиционными синтоистско-дзэн-буддистскими представлениями, понимании отнюдь не отвергалась конфуцианская идея совершенствования природных качеств, их развития, их усиления. Эта двойная обусловленность содержания воспитания определяла специфику направления воздействия, учитывающего особенности понимания личности. На практике же при регламентации самого понимания должного, усиливаемой воспроизводством традиционных моделей поведения, это и вело к сглаживанию индивидуальных, самобытных черт личности человека, к “выравниванию” его под групповую модель.

Однако современный этап развития технической цивилизации требует от человека несколько иных качеств: активности, умения быстро принимать любое ответственное решение, т.е. инициативы, способности "брать на себя" ("высовываться"). Это расходится с традиционными тенденциями нивелирования, “забивания гвоздей”. На первых порах техника, обезличивающая продукт, была нетребовательна к "содержанию" личность — здесь нужен был хороший исполнитель, и это вполне вписывалось в традиционное понимание личности: всем известны успехи Японии, в числе предпосылок которых были именно исполнительность, подчинение групповым интересам, дисциплина во имя коллективных целей, коллективные формы сознания. Так называемое японское “экономическое чудо” имело существенной своей основой обожествляемое единство нации как мифо-патриотическую ценность: принцип “кокутай”, провозглашающий органическое единство нации, опирающееся на ее национальную исключительность, превосходство японского духа, был разработан ещё в XVIII в., на основе синтоизма, древнего самобытного мировоззрения японцев, их бытийной философии, сохраняющей свое влияние и органически слившейся с воззрениями более позднего дзэн. Одно из положений древнего синтоизма гласило, что японцы (в отличие от других людей) произошли от богов, их император — живой бог, потомок солнечной богини Аматэрасу. Этот миф, укрепленный и сохраняемый в сознании как ценность, воспринимаемый эстетически, ибо существовал в конкретно-образной форме, означал сращение патриотических чувств с эстетическими; представление первых из них в форме вторых способствовало мощному психологическому укоренению национального самосознания, питающего усилия по консолидации нации, в том числе в целях ускоренного экономического возрождения общества после Второй мировой войны.

Теперь же, в новых условиях, потребовалось пересмотреть многие традиционные воззрения на личность, на способ, характер и цель воспитания. Прежние тенденции сменились пониманием необходимости развивать творческую индивидуальность, выращивать самобытность, неординарность мышления и принятия решений. В сознании всё более утверждается идея воспитания творческих способностей, оригинального, самостоятельного мышления взамен воспитания способности воспринимать или копировать достижения других стран (многие десятилетия японцы считали, что лучше быть прилежным учеником, чем заново изобретать то, что изобретено другими).

Действительно, если в недавнем прошлом надежным критерием могущества страны было количество добытого угля, выпущенных станков, выплавленной стали, то теперь всё отчётливее выступает необходимость переоценки показателей мощи страны, переориентации в определении критериев развитого общества. Темпы прогресса, его содержательно-качественные возможности будут определяться тем, насколько общественное устройство окажется способно обеспечить условия для развития самого человека, для раскрытия и реализации его творческого потенциала. В немалой степени это будет определяться возможностью воспитать, сформировать развитую творческую личность, выделить наиболее талантливых, наиболее инициативных. Это означает необходимость постановки такого воспитания, в результате которого была бы сформирована личность, осознающая себя таковой и способная действовать в соответствии со своим осознанием и отвечать за свои действия.

Рациональная организация общества, направленность его на прогресс оказывается все более тесно связанной с общим культурным уровнем в обществе. И в Японии, как всегда, смогли раньше, чем в других странах, понять эту новую необходимость — рассматривать человека как решающую силу в условиях НТР для решения стоящих перед обществом задач. Как сказал известный японский специалист по теории управления Рюити Хасимото, орудовать кувалдой можно было принудить силой, но думать силой не заставишь... Иными словами, необходимы условия для развития творческого начала, для формирования внутренне свободного человека. Это выступает и как общая эстетическая проблема.

Не только гуманистические установки, но прагматические, деловые соображения заставляют общество стремиться создать условия, стимулирующие максимальную отдачу человека в творческой сфере. Практичные японцы для целей производства успешно используют, как уже говорилось и ранее, эстетические понятия и категории; так, одна из заповедей для работников токийского банка гласит: “Гармония вносит радость в труд. Одухотворенность умножает силы" [6]. Таким образом, в числе качеств, подлежащих формированию, утверждаются творческие способности каждого индивида, умение создавать новые ценности, образцы, не имеющие поддержки группового сознания, не закреплённые в его опыте.

Японцам удалось создать одну из лучших в мире систем образования, лучших по охвату ею всех слоев населения, которым гарантируется необходимый для конца XX века объем знаний. Но они готовы усовершенствовать эту препятствующую выявлению индивидуальности, мешающую развитию самостоятельности систему в более творческую, отказываясь от самого понятия “репрессивное воспитание" во имя формирования всесторонне развитой личности. Как ни высоко ценится в Японии гармония, но допустимо и её нарушение — если это делается ради либо чувств более высокого порядка (чувства долга, например, любви к родине), либо гармонии более высокого уровня. И именно ради достижения гармонии более высокого уровня современные японцы вносят существенные изменения в свою достаточно гармонично построенную политику воспитания. Оказавшиеся перед необходимостью переосмыслить представления о самих себе, критически переоценить свои ценности, они не только сделали правильные выводы, но и стараются найти гармонические пути и гибкие соотношения усилий для их практического воплощения. Вводя новое, ассимилируя чужое, они органично превращают его в своё, а не перекраивают своё на чужой и чуждый им лад.

Япония всегда отличалась своим умением сочетать традиционные ценности с требованиями современного развития, умением бережно хранить традиции, естественно вписывая их в современный социокультурный контекст. Одна из главных ценностей японского национального сознания — верность традициям, но она не оказывается в антагонистическом противоречии с необходимостью принять новые идеи и ценности. Как говорят японцы, можно пожертвовать самурайской прической ради сохранения сути самого духа, т.е. принимая новое, вводя сколь угодно радикальные внешние изменения, японцы сохраняют незыблемость своих внутренних устоев. В частности, при всех трансформациях и модификациях, приспосабливающих древние искусства к новым условиям, новым материалам — к примеру, так называемый “европейский вариант” сокращенной чайной церемонии (разработанный для обычного стола и стульев), включение авангардистских и абстракционистских элементов выражения в традиционную икебану и т.д. — сохраняется высокий статус красоты, пребывание её в сознании как неизменной ценности, как ипостаси самой сущности жизни. Изменения касаются лица красоты, но не затрагивают ее душу. Красота претворяется в изделиях промышленности, в эстетике технического дизайна, ибо техника составляет новую среду человека, которая сохраняет свойство активного воздействия на человека, образуя его неотступное окружение. Так, 1989 год был провозглашен в Японии национальным годом дизайна. Целью организации мероприятий года явилась не реклама и пропаганда, а глубокий пересмотр социальных функций дизайна, который, как предполагается, должен стать инструментом масштабных преобразований в обществе.

Стремлением сохранять красоту, пусть в новых, непривычных формах, объясняется обеспокоенность японцев явлениями, которые составляют суть общих для всех современных развитых обществ проблем, в частности распространением массовой культуры, которая в действительности несёт в себе скрытые тенденции дегуманизации. Отчётливо проявляется в Японии характерная для капиталистических обществ тенденция — превратить культуру в одну из отраслей бизнеса, воспитать потребительское отношение к ней в массах, организовав, тем самым, перспективный спрос на нее. Навязывая стандарты вместо идеалов, массовая культура находит в известном смысле благодатную почву в особенностях японского национального характера, достаточно сильной психологической основой которого является стремление к подражанию, к зависимости от других (их мнений, оценок и т.п.), ориентация на унификацию чувств и поступков. Таким образом, действуя вроде бы в русле ценностей традиционной психологии, массовая культура (как и всюду) объективно затрудняет усилия по формированию требуемой творческой индивидуальности, нацеливая массы на привычные стереотипы восприятия.

Детей и юношество, сетует современный японский автор Сиромару Акио, заставляют жить в захлестывающем их половодье антигуманных жизненных ценностей, таких как преклонение перед деньгами, культ развлечений, культ силы, насаждаемый милитаристской идеологией. Дети и юношество, в которых формируется неспособность наслаждаться универсальностью человеческого богатства, отчуждаются от подлинного развития [7].

В частности беспокойство японских педагогов вызывает замена читательской культуры — экранной, где преобладает не только плоскостное изображение, но и плоскостное восприятие: не идущее вглубь, не разворачивающееся ни в “объемное” представление в сфере мыслительной, ни в соответствующее переживание в сфере чувственной, ибо безостановочная смена кадров ведёт за собой внимание, не оставляя времени для размышления, для формирования полноценной глубокой эмоции. Этот экранный тип восприятия формируется не только кино и телевидением, но и комиксами, дисплеем компьютера, который вошел в быт японцев, заменив детям прежние, обычные игры.

Распространение в Японии комиксов (манга), на которые приходится более четверти всей печатной продукции страны, отрицательной своей стороной имеет формирование самого плоскостного мышления, ибо художественный образ в манга заменяется лишь условной его проекцией, стереотипным обозначением того или иного персонажа. Сама объёмность мыслительного процесса сводится к оперированию картинками. “Комиксы могут погубить нацию”, — предостерегает японский педагог М.Мацудзава, утверждающий, что школьники, отдающие свободное время разглядыванию картинок в комиксах, не только теряют навык настоящего чтения, но и разучиваются сами свободно изъяснять свои мысли и чувства, а затем и в какой-то степени теряют саму способность глубоко, развёрнуто мыслить и переживать.

Поток часто даже не фиксируемых сознанием сигналов информации, создающих постоянный информационный фон, приучает внимание как бы скользить по поверхности мелькающих раздражителей, не пропуская их до осознания. Постепенно такая привычка (или такая установка) может разрушить саму способность к концентрации как умению сосредотачивать и удерживать внимание на том или ином предмете.

Если учесть, что именно способность к концентрации лежит в основе развития умственных способностей человека, развития его мышления и чувств, то можно понять ту обеспокоенность, с которой современный японский философ Ямасина Сабуро пишет о ненаблюдаемой ранее и усиливающейся деградации человеческой природы. Саморазвитие личности, пишет С.Ямасина, находится перед лицом кризиса, приобретая извращенные формы, извращенный характер [8]. Многие произведения массовой культуры, зрелища принципиально не рассчитаны на активность внутренней работы сознания. А чисто психологическая невозможность адаптации наших механизмов восприятия к быстро сменяющимся раздражителям имеет следствием притупленность ощущений, усталость, потребность в легком развлекательном искусстве. Кроме того, неумение испытывать чувства как комплексные состояния, характерные определённой глубиной их переживания, порождает и неспособность сочувствовать, эмоционально сопереживать. (Но если мы в этом случае говорим обычно об эмоциональной глухоте, то применительно к художественно воспитанным и эстетически развитым японцам это можно было бы назвать, как выразился кинорежиссёр Хироака Ёсида, обеспокоенный тем, что Япония делается “нацией бездушных торгашей”, — “ожирением души”).

Это одна из причин, психологического порядка, распространенности жестокости и насилия — насилия на улице, дома, в школе, поразившего Японию, Другой причиной является общая стрессовость жизни, включая "технострессы", воздействие которой вызывает, может быть, не адекватные, но бурные агрессивные реакции. Кроме того, усилению агрессивности, а главное — её "оправданию" способствует культ силы, проповедуемый искусством, воспевающим дух бусидо (кодекс морали и поведения самураев), этику самурайства, намеренно культивируемые правыми политическими кругами, стремящимися воспитать молодежь в националистическом и шовинистическом духе. Пропаганде насилия отдает дань и телевидение, в программах которого поэтизируются самурайские доблести: презрение к смерти, жестокость, убийства.

Что касается телевидения, то японцы оказались самой телесмотрящей нацией: японское телевидение ведет свои передачи по 10 каналам, имеет 228 часов вещания в сутки. Японские дети, по данным статистики, проводят у телевизора от 5 до 8 часов в сутки Не редкость, когда в одной квартире имеется четыре телевизора. Учитывая место и влияние телевидения, организаторы его программ отвели значительное место системе специальных образовательных передач, при построении которой учитывали возрастную дифференциацию своих зрителей. Организованы также специализированные передачи для тех, кто имеет те или иные увлечения в сфере художественной культуры и хотел бы развивать свои творческие способности. Даже мюзикл построен с сопровождением его преподаванием азов ритмики, пения, танца.

Проблема эстетического воспитания осложняется в современной Японии и тем, что характерный для нее рост интенсификации труда буквально выжимает человека. Ему становится совершенно необходимо получить какую-то разрядку, снять постоянное перенапряжение — не только физическое, но и нервно-эмоциональное. Можно найти выход в потреблении облегчённого, развлекательного искусства, тем более что число разнообразных "отраслей развлечения" неуклонно возрастает. Однако традиционное японское искусство предлагает альтернативу. Известен, например, обычай японских рабочих проводить часть своего обеденного перерыва в созерцании сада камней, наслаждаясь красотой природы, как это, в частности, делают тысячи рабочих в Кобэ, приходящие в здешний знаменитый сад прежде чем вернуться на свои рабочие места. Текучесть, движение впечатлений благодаря смене и чередованию соотношений элементов композиции при обзоре её с разных точек дают чувство отвлечения, успокоения, расслабления; внешняя замкнутость сада означает в то же время разомкнутость внутреннего переживания вплоть до ощущения слияния с космосом. Полное переключение восприятий за короткое время позволяет отдохнуть, восстановить силы.

Таким образом, в результате действия всех существующих неоднородных и неоднозначных факторов складывается определенная среда, которая сама, всем своим наличным бытием воспитывает человека через комплексное воздействие на него, будучи и фоном, и контекстом формирования эстетического сознания. В целом формирование эстетического сознания — это формирование культуры отношения к миру, его человеческого восприятия. Японская культурная традиция уделяет большое внимание воспитанию культуры чувств, культуры чувственности как их переживания и выражения в человечески значимых формах. Основой для этого являются как принципы совершенствования человеческой природы (окультуривание природы человека) в конфуцианстве (влияние которого преобладает в этике, в построении теоретических концепций воспитания, направленных на достижение заданного идеала), так и внутренняя работа с сознанием, характерная для дзэн (возврат к единству человека и мира), разработавшего сложную, специальную систему психотехники, одной из главных составных частей которой является практика медитации (влияние дзэн преобладает в искусстве, в эстетической теории и практике). Распространённость практики медитации, образующей и условие полноценного восприятия искусства (вхождения в его особую реальность), и предпосылку развития умственных и творческих способностей (управление своими психическими процессами), означает наличие определённого уровня культуры всей психической деятельности.

В целом именно эта внутренняя работа, формирующая весь строй мышления и чувств и предшествующая выражению или проявлению их в тех или иных, так или иначе воплощенных формах, организует сознание до такого уровня и порядка, когда возможно последующее его спонтанное, естественное проявление, которое будет иметь объективную художественно-эстетическую значимость. И всё предшествующее, широко поставленное эстетическое образование позволяет понимать специальный условный язык культуры, искусства, где за каждым жестом, движением, мазком стоит определенное, символизированное в нем содержание. Философичное искусство Востока часто и строится в расчёте на достаточный уровень способности воспринимающего к соответствующей внутренней работе сознания, на достаточную культурно-художественную подготовку. Так, восприятие традиционного сада камней требует и знания языка этого искусства, и умения достигать состояния медитации, в котором и может открыться все действительное богатство смысла композиции.

Таким образом, говоря об опыте Японии, следует ещё раз подчеркнуть, что он особо поучителен тем, что японцы всем строем своего жизненного уклада показывают, что при правильном понимании научно-технический прогресс не столь уж неизбежно враждебен человеку и что возможно противостоять его тенденции отдалить человека от самого себя и от природы. Опыт Японии показателен в плане умения гибко сочетать новое и старое как в содержании, так и в форме, вдумчиво вписывать традиции в современность, не изменяя первым и не игнорируя последней. В то же время именно опыт Японии убедительно доказывает: достижения в производстве и накоплении материальных ценностей не означают, что возможно заменить ими ценности духовные или восполнить утрату гармоничных человеческих отношений чрезмерным потреблением избыточно производимых товаров. Одно материальное благополучие ещё не решит всех проблем общества, ибо, как пишет Накамура Юдзиро, “как бы ни были внешне обеспечены материальные условия жизни, полнота и свобода самой жизни не станут возможными до тех пор, пока пространство жизни не будет вмещать истинного смысла человеческого существования и сознания человеческой универсальности” [9].

В то же время Япония являет интересную культурную модель, где типично восточная практика постоянного обращения к традиции, постоянного возврата к исходным для нее ценностям соединена с восточной же гибкостью, пластичностью в подходе к пониманию развивающегося мира. Мир находится в постоянном движении, он текуч и изменчив; человек, должный жить в единстве и в согласии с миром, соразмерен и соподвижен с ним, но эта изменчивость естественна и не рождает ощущения нестабильности. В то же время Япония органично вписывает в эту модель и свойственные западному типу отношений с миром а