Смерть родственника как вмешательство в развитие

Для взрослого смерть близкого родственника часто становится травмирующим событием²⁾. Для ребенка смерть близкого родственника, такого как отец или мать, также может стать травмирующим событием, но, что еще более важно, она составляет то, что я описал (1966) как серьезное вмешательство в развитие.

Горевание, сопутствующее утрате объекта во взрослом возрасте, было справедливо охарактеризовано как процесс адаптации (Pollock, 1961). На некоторый период, пока происходит процесс адаптации, все остальное временно приостанавливается до тех пор, пока горевание не будет завершено и скорбящий взрослый не вернется к нормальной жизни. Но ребенок, в отличие от взрослого, не есть еще "готовый продукт". Он еще не завершил множество процессов, связанных с развитием во всех областях и направлениях - процессов, которые требуют для своего нормального развертывания присутствия того объекта, которого неожиданно не стало. Естественно, при таких обстоятельствах бессмысленно ожидать, что развитие в целом будет остановлено или наступит пауза с тем, чтобы мог произойти процесс горевания, ведущий к адаптации к потере, и нормальная жизнедеятельность сможет возобновиться позже, как это происходит в случае с взрослым человеком. Давление внутренних сил развития препятствует паузе на горевание. Поэтому любое горевание, возможное при таком сложном давлении со стороны развития, должно происходить одновременно с ним и быть подчинено тем потребностям развития, которые соответствуют возрасту ребенка, и эта ситуация осложняется искажениями и влияниями, непосредственно вызванными перенесенной утратой.

Недостаточно принимается во внимание тот факт, что при отсутствии соответствующих объектов (особенно на определенных стадиях), под влиянием процессов развития объекты воссоздаются заново: вызывая их к жизни в фантазиях или приписывая любым подходящим фигурам, наличествующим в окружении те роли, в которых нуждается ребенок на той или иной стадии развития. Отчасти вследствие этой вытекающей из развития потребности нормальный процесс горевания входит в противоречие с постепенным декатексисом утраченного объекта. Таким образом, соответствующие объекты оживляются снова и снова с тем, чтобы удовлетворить требования психического развития. Анна Фрейд и Дороти Берлингейм (1943) описали, как "Наши потерявшие родителей приютские дети … делают все возможное, чтобы выдумать свои собственные отцовские и материнские фигуры и жить в тесном эмоциональном контакте с ними в своем воображении. Но эти продукты их фантазии, такие необходимые для эмоциональных потребностей детей, не выполняют тех же родительских функций. Они вызываются к жизни тоской ребенка по отсутствующему объекту любви и в этом качестве удовлетворяют его желания. Они являются персонификацией внутренних сил, живущих в ребенке, и, как таковые, свидетельствуют об успешном прохождении стадий развития".

Это не означает, что дети, потерявшие одного или обоих родителей, не изымают некоторую часть катексиса из воспоминаний об этих объектах и не пытаются найти альтернативный или замещающий объект, к которому можно привязать часть этого катексиса. Этому процессу часто мешают внутренние силы, которые воссоздают, иногда в идеализированных формах, отношения с отсутствующим объектом после малейшего разочарования во внешнем мире или в замещающем объекте.

Родителям приходится воспитывать своих детей, налагая ограничения на количество дозволенного удовольствия (инстинктивного и другого), предъявляя различные требования и т.д. Это временами приводит к столкновениям между ребенком и родителями. Именно в эти моменты с готовностью (или с большей легкостью) возникают определенные обстоятельства, которые обычно осложняют или более или менее серьезно подрывают эмоциональное развитие этих несчастных детей. Они могут чувствовать, например, что все эти ограничения налагаются или, что все эти требования предъявляются только потому, что "она" или "он" не есть их настоящие мать или отец, или что все эти "неприятности" случаются из-за того, что их на самом деле не любят, поскольку они не являются их "настоящими" детьми. Их настоящие мать или отец были бы лучшими, более терпимыми и понимающими. Короче говоря, в их психике существует "упрощение" в сторону идеализации умершего родителя и тенденция расщеплять амбивалентные чувства на позитивные, катектирующие идеализированного умершего родителя, и негативные, катектирующие замещающего родителя.

Естественно, этот негативный катексис замещающего родителя окажет влияние на настоящие и будущие отношения между ним и ребенком. Кроме того, эти нежелательные тенденции могут подобным же образом оказать вредное влияние на психологический склад и объектные отношения ребенка в будущем. ³⁾

Еще одним существенным фактором является то, что одно и то же событие, одно и то же вмешательство в развитие может оказывать разное влияние на его ход. Так, например, отсутствие отца приобретет новые значения и получит новую интерпретацию в рамках фаллически-эдиповой фазы(если она уже достигнута), в противоположность фантазиям, сопровождающим отсутствие отца на стадии, когда ребенок начинает ходить.

Таким образом, вмешательства в развитие, имеющие вредоносную природу, могут влиять на возникновение и развитие невротических конфликтов. В случае смерти родителя ребенок вынужден продолжать психологически развиваться в ситуации отсутствия важной фигуры. Это часто ведет к искажениям развития и, по меньшей мере, имеет тенденцию осложнять разрешение многих детских и подростковых конфликтов развития, которые в ином случае являются нормальными и типичными. Таким образом готовится почва для множества невротичестких конфликтов, отправным пунктом для которых является несоответствующее разрешение конфликтов развития. Мы лишь должны принимать во внимание, что, например, ребенок, потерявший мать или отца во время фаллически-эдиповой фазы или непосредственно перед ее началом, столкнется с трудностями в своих попытках разрешить нормативный для этого периода развития конфликт. Мейсс (1952) описал некоторые из этих трудностей.

Естественно, характер потребности ребенка в родителях различна на разных фазах развития. Совершенно очевидно влияние потери матери на ранних стадиях. Это не так в случае с отцом, кроме как в той степени, в какой горе и страдание матери влияют на ее отношения с ребенком. Тем не менее, смерть отца и, как результат, его отсутствие станут по праву значимыми позже, когда ему нужно будет сыграть множество ролей в развитии ребенка, назначенных ему природой, а его не будет рядом.

Наконец, на мой взгляд, одно из самых важных отличий между реакциями горя у детей и у взрослых состоит в том, что ребенок часто реагирует на смерть первичного объекта анормальными проявлениями, во многих случаях очень напоминающими манифестации, которые можно наблюдать при невротическом конфликте или собственно неврозе. Другими словами, они реагируют тревогой, многочисленными формами регрессии в области влечений, порой в форме отказа от определенных достижений эго и отклонениями в поведении. Хотя ребенок, вообще говоря, совершенно неспособен к длительной и непрерывной реакции горя, которая наблюдается у взрослых, он часто вместо этого развивает симптомы совершенно иной природы. Они демонстрируют особую ситуацию стресса развития, в котором находится ребенок. Боннард (1961) привел примеры детей, которые реагировали на смерть родителя прогулами и воровством. Они искали наказания, чувствуя вину за смерть родителя. В нормальном взрослом горевании такая реакция обычно не наблюдается.

Таким образом, представляется разумным заключить, что смерть значимых объектов сама по себе приводит к серьезному срыву процесса развития, не говоря уже об особом значении, которое это событие может иметь для ребенка в соответствии с его возрастом, качеством отношений, тяжестью травмы, особыми обстоятельствами, сопутствовавшими смерти, реакциями на это событие со стороны оставшихся в живых значимых членов семьи, возможными переменами к худшему в жизненных обстоятельствах ребенка.