Чуточку

– Ну, – энергично начал Белявский, – эта история, я считаю, про ин…

– Дим, отложим до завтра.

– Устала?

– Не хочется портить.

– Да? Вам понравилось?! – загорелся Федя.

– Очень. Очень, – сказала Анна значительно. – Федя, спасибо вам.

– А что же сказка? вы не послушаете?

– Завтра.

– А загадка русской души? – спросил со своей стороны Белявский. – Анют?

– Все завтра.

– Ну, Федор, – встал Дмитрий Всеволодович, – держитесь! Завтра здесь же, часика в три – в четыре – решительный бой!..

Когда прощались, Анна – незаметно, естественно, – оказалась к Федору почти вплотную и, чуть привстав на цыпочки, – само собой разумеющимся, «светским» жестом – подставила щеку для поцелуя.

Федор замешкался от неожиданности – и, чтобы сократить образовавшуюся неловкую паузу, поспешил наклониться, но, будучи на полторы головы выше Анны, не рассчитал расстояние и с размаху сильно – сильнее, чем полагалось «по‑светски», – ткнулся лицом в подставленную щеку и очень громко чмокнул в нее – сконфузился еще больше и даже слегка покраснел.

Анна невозмутимо взяла мужа под руку и, больше не посмотрев на Федора, поднялась вместе с Дмитрием Всеволодовичем на второй этаж.

В свое время описывая одну «светскую» ситуацию, классик выразился так: «Ничего не было ни необыкновенного, ни странного в том, что…» (произошло то‑то и то‑то), «…но всем это показалось странным. Более всех странно и нехорошо это показалось…» такому‑то (или такой‑то).

В данном случае было бы преувеличением утверждать, что секундный эпизод с поцелуем «всем показался странным» – хотя, действительно, внимание Дмитрия Всеволодовича и Лели зацепилось за этот эпизод, как за какой‑то маленький заусенец. Дмитрий Всеволодович улыбнулся, Леля – нет.

Однако и для Белявского и для Лели впечатление могло быть только сторонним и зрительным, в то время как Федор продолжал ощущать на губах гладкость и сладковатый пудреный запах чужой щеки.