Последние слова подсудимых 4 page

Я уже говорил о том, что в отношении эвакуации евреев у меня были серьезные, человеческие опасения и опасения правового характера. Сегодня я должен сказать себе, что, кажется, в самом деле мы имели право осуществлять эвакуацию в больших масштабах и на длительный срок. Ведь сейчас это коснулось более десяти миллионов немцев, которые столетиями жили на своих местах.

Начиная с середины 1944 года на основании приказа непосредственно фюрера полиция расстреливала лиц, уличенных в саботаже и терроризме. Только о таких расстрелах я слышал в этот период, но ничего не слышал о расстрелах заложников в точном смысле этого слова.

Нидерландские патриоты, пожертвовавшие своей жизнью во время оккупации, по праву считаются сегодня погибшими героями. Разве это не значит умалять их героизм, если представлять их только жертвами преступлений, утверждая тем самым, что их действия не были связаны с такими опасностями, если бы оккупационные власти вели себя корректно. Все они добровольно и активно участвовали в движении Сопротивления. Они разделили судьбу фронтовиков, пуля попадает в того, кто находится под огнем.

Разве я мог быть другом нидерландцев, если они выступали против моего народа, боровшегося за свое существование? Я мог только сожалеть, что пришел в эту страну не как друг, но я не был там ни палачом, ни (насколько мне позволяли обстоятельства) грабителем, как это утверждало советское обвинение. Мою совесть успокаивает то обстоятельство, что в тот период моей деятельности, за который я несу ответственность, то есть в период до середины 1944 года, положение нидерландского народа в биологическом отношении было лучшим, нежели во время первой мировой войны, хотя тогда не было ни оккупации, ни блокады. Об этом свидетельствуют цифры браков, рождений, данные о смертности и болезнях. Несомненно, это в известной степени является следствием ряда принятых мною мер, таких как повсеместное страхование больных, материальная помощь при заключении браков и рождении детей, установление социальной градации при взимании подоходного налога и т.д. Наконец, я не выполнил данного мне приказа подвергнуть страну разорению и по собственной инициативе провел приготовления к окончанию оккупации, предпринятой с целью обороны, когда сопротивление в Нидерландах потеряло всякий смысл.

Я еще хочу высказаться по двум вопросам; они касаются тех двух областей, в которых мне больше всего пришлось действовать.

Во‑первых, относительно Австрии. Если австрийские немцы хотят сделать свою область самостоятельной или присоединиться к немцам – не надо насильно ставить преград и позволять посторонним личностям вмешиваться в это решение, иначе немецкий народ примкнет к самым радикальным тенденциям в вопросах аншлюса.

Во‑вторых, относительно действий законов международного права во время войны. Германия в своих собственных интересах не должна желать войны, она должна следить за тем, чтобы никто не вложил в ее руки оружие. Другие народы также не хотят войны, но тем не менее, несмотря на все отвращение, питаемое народами к войне, возможность ее не исключена. Поэтому неправильно было бы стараться приукрасить будущую войну и тем самым ослаблять силу сопротивления народов, создавая у них представление, что грядущая мировая война будет еще каким‑то образом удерживаться в рамках Гаагской конвенции о правилах ведения сухопутной войны или каких‑либо иных международно‑правовых соглашений.

Теперь мне остается сделать еще только одно заявление – о моем отношении к Адольфу Гитлеру. Он видел меру всех вещей только в самом себе. Показал ли он себя неспособным к осуществлению задачи, решающей весь исход войны, оказался ли он человеком, который доходил в своих действиях до непостижимых крайностей в сопротивлении исходу неумолимой судьбы, для меня он остался человеком, сделавшим великую Германию действительной реальностью в германской истории. Ему, этому человеку, я служил.

Что же случилось потом? Я не могу кричать сегодня: «Распните его!» – после того, как еще вчера я провозглашал ему осанну.

В заключение я благодарю моего защитника за ту предусмотрительность и старание, которые он проявил, защищая меня. В своем последнем слове я выскажу свой принцип. Я верю в Германию.

Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Альберту Шпееру.

Шпеер: Г осподин председатель, господа судьи! Гитлер и крах его системы причинили германскому народу невероятные страдания. Бесполезное продолжение войны и ненужные разрушения затруднили восстановление. Лишение и нужду терпит немецкий народ. После этого процесса немецкий народ будет презирать Гитлера и проклинать его как зачинщика всех несчастий. Диктатура Гитлера отличалась в одном принципиально от всех его исторических предшественников. Это была первая диктатура индустриального государства в эпоху современной техники, она целиком и полностью господствовала над своим собственным народом и техникой. Многие из выявленных здесь феноменов установления диктатуры были бы невозможны без помощи техники. С помощью таких технических средств, как радио и громкоговорители, у 80 миллионов людей было отнято самостоятельное мышление, они были подчинены воле одного человека. Телеграф, телефон и радио давали, например, возможность высшим инстанциям передавать свои приказы непосредственно низшим организациям, где они ввиду их высокого авторитета беспрекословно выполнялись. Это приводило к тому, что многочисленные инстанции и штабы были соединены непосредственно с верховным руководством, от которого они получали ужасные приказы; следствием этого был надзор за каждым гражданином государства и строгое засекречивание преступных действий. Для постороннего этот государственный аппарат покажется неразберихой среди всех проводов телефонной станции, но так же, как и станция, этот аппарат управлялся единой волей.

Прежние диктатуры нуждались в квалифицированных сотрудниках для низших организаций, в лицах, которые могли думать и действовать самостоятельно. Авторитарная система в период господства техники может отказаться от них, одни только средства связи позволяют механизировать деятельность низших звеньев управления государством. Как следствие этого возникает новый тип бессловесного исполнителя приказов.

Мы наблюдали только начало этого развития, кошмарное видение многих людей того, что однажды технике будет господствовать над людьми. Это видение стало почти действительностью в диктаторской системе Гитлера.

Гитлер использовал технику не только в целях господства над германским народом. Ему чуть не удалось благодаря своему техническому преимуществу подчинить себе Европу. Только некоторые серьезные ошибки в вопросах взаимодействия между отдельными руководящими органами, которые ввиду отсутствия критики являются типичными при диктатуре, были причиной того, что Гитлер не имел в 1942 году вдвое больше танков, самолетов и подводных лодок.

Но если современное государство использует свою интеллигенцию, свою науку, развитие техники и свое производство в течение ряда лет для того, чтобы сделать шаг вперед в области вооружения, то оно может использовать людей для того, чтобы полностью подчинить мир, если другие нации в это время будут заняты тем, чтобы использовать успехи в развитии техники для культурного прогресса человечества.

Чем сильнее развита в мире техника, тем большую она таит опасность, тем больший вес имеют технические средства ведения войны.

Эта война окончилась управляемыми ракетами, самолетами, летающими со скоростью распространения звука, новыми видами подводных лодок и торпедами, которые сами находят свою цель, атомными бомбами и перспективами на ужасную химическую войну. Следующая война неизбежно явится войной, которая будет вестись под знаком новых разрушающих открытий человеческого разума.

Военная техника через пять – десять лет даст возможность проводить обстрел одного континента с другого при помощи ракет с абсолютной точностью попадания. Такая ракета, которая будет действовать силой расщепления атома и обслуживаться, может быть, всего десятью лицами, может уничтожить а Нью‑Йорке а течение нескольких секунд миллион людей, достигая цели невидимо, без возможности предварительно знать об этом, быстрее, чем звук, ночью и днем. Появилась возможность распространять в различных странах заразные болезни среди людей и животных и при помощи бактерий уничтожать урожаи. Химия нашла страшные средства, чтобы причинить беспомощному человеку невыразимые страдания.

Неужели найдется такое государство, которое использует технические достижения этой войны для подготовки новой войны, а то время как весь остальной мир будет использовать технические преимущества этой войны на пользу человечества и, таким образом, попытается избавить его от этого ужаса?

Как бывший министр высоко развитой промышленности вооружения, я считаю своим последним долгом заявить:

Новая мировая война закончится уничтожением человеческой культуры и цивилизации. Ничто не может задержать развития техники и науки и помешать им завершить свое дело уничтожения людей, которое начато в таких страшных формах во время этой войны. Поэтому этот процесс должен способствовать тому, чтобы а будущем предотвратить опустошительные войны и заложить основы для мирного сосуществования народов. Что значит моя собственная судьба после того, что случилось, и перед лицом такой высокой цели!

Германский народ в предыдущие столетия внес большой вклад в развитие человеческой культуры. Этот вклад он вносил часто даже в такие времена, когда был таким же беспомощным и слабым, как и сейчас. Выдающиеся люди не поддаются отчаянию. Они создают новые творения, которые в условиях невероятного гнета, тяготеющего над всеми, будут еще величественнее.

Если немецкий народ в это неизбежное время своей бедности и бессилия, но одновременно и своего развития создаст новые произведения культуры, то этим самым он внесет в мировую историю ценнейший вклад, какой в состоянии только внести в своем положении. Историю человечества определяют не только войны, но и высшие достижения культуры, которые когда‑нибудь станут достоянием всего человечества. А народ, который верит в свое будущее, не погибнет. Да защитит Бог Германию и западную культуру!

Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Константину Нейрату.

Нейрат: Проникнутый убеждением, что и перед этим Высоким Судом правда и справедливость пробьют себе дорогу сквозь всю ненависть, клевету и искажение истины, я считаю, что мне остается добавить к словам моего защитника только одно: вся моя жизнь была посвящена служению правде и чести, сохранению мира и согласия между народами, человечности и справедливости, и моя совесть чиста как перед самим собой, так и перед историей и германским народом.

Если же, несмотря на это, Ваш приговор объявит меня виновным, я сумею его перенести и принять на себя его тяжесть, как последнюю жертву, которую я приношу моему народу, служение которому составляло весь смысл и содержание всей моей жизни.

Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Гансу Фриче.

Фриче: Высокий Суд! Главные обвинители повторили в своих заключительных речах некоторые направленные против меня обвинения, хотя они, по моему мнению, явно опровергнуты в результате представления доказательств.

В основном речь идет о следующих пунктах. Я сейчас не намереваюсь оглашать их, но если это не будет противоречить правилам Трибунала и если это будет угодно Трибуналу, то я попрошу Высокий Суд принять к сведению эти пункты, которые составлены мной и перевод которых уже готов. Я хотел бы сказать следующее. Если бы я в моем радиовещании занимался пропагандой, которую мне ставят в вину, если бы я пропагандировал учение о расе господ, ненависть по отношению к отдельным народам, призывал бы к агрессивной войне, насилию, убийству и бесчеловечности, если бы я делал все это, то германский народ отвернулся бы от меня и отверг бы систему, в пользу которой я выступал. Даже если бы я делал это в завуалированной форме, германский народ отвернулся бы от меня, он отклонил бы систему, за которую я выступал. Но несчастье заключаете я именно в том, что я не придерживался всех тех тезисов, в соответствии с которыми тайно действовал Гитлер со своим маленьким кругом приспешников, кругом, который, согласно показаниям свидетелей Гесса, Рейнеке и Моргене, постепенно вырисовывался из тумана, окутывавшего его.

Я верил заверениям Гитлера о его честном стремлении к миру. Я верил во все официальные германские опровержения иностранных сообщений о немецких зверствах. Моей верой я укреплял веру немецкого народа в честность германского государственного руководстве. Вот в чем заключается моя вина. Ни больше, ни меньше.

Обвинители выразили свое возмущение своих народов по поводу тех зверств, которые совершились. Но ведь они никогда не о видели ничего хорошего от Гитлера и все‑таки они поражены масштабами того, что действительно происходило. Попытайтесь представить себе возмущение тех, кто ожидал от Гитлере лишь хорошего и кто увидел, что их верой, их доброй волей и их идеализмом злоупотребляли. Я нахожусь в положении человека, пережившего разочарование вместе со многими и многими другими немцами, о которых обвинители говорят, что они могли понять то, что происходило, видя дымящиеся трубы в концентрационных лагерях и то, как выглядели заключенные.

Я воспринимаю как огромное несчастье то обстоятельство, что обвинение изображает вещи таким образом, словно вся Германия была необъятной преисподней, в которой совершались преступления. Несчастье в том, что обвинение обобщает преступления, которые уже сами по себе ужасны. В противовес этому я должен констатировать: кто верил в Гитлера в годы мирного строительства, тот должен был продолжать верить, проявлять мужество и готовность приносить жертвы до тех пор, пока не смог увидеть в нем дьявола и раскрыть старательно скрывавшиеся тайны. Только таким образом можно объяснить ту борьбу, которую вела Германия в течение 68 месяцев. Такая готовность приносить жертвы зиждется не на преступной основе, а на идеализме и доброй вере в умную и якобы справедливую организацию.

Я сожалею о том, что обвинение обобщило преступления, потому что это еще больше увеличит ту ненависть, которой объят сейчас весь мир. Но уже давно наступило время остановить круговорот нового посева ненависти, которая до сих пор господствует в мире. Наконец, убийство 5 миллионов – грозное предостережение, а человечество сегодня владеет техническими средствами для самоуничтожения. Поэтому я считаю, что обвинение не должно прибавлять к доныне существовавшей новую ненависть. Я имею право говорить об этом перед лицом своей совести... Даже среди самых ожесточенных боев я всегда поднимал голос за человеколюбие. Это доказывает большое количество моих обращений, которыми всегда можно опровергнуть высказывания моих противников.

Вполне возможно, даже может быть понятно, что буря мирового возмущения, вызванная свершившимися злодеяниями, развеет границы индивидуальной ответственности. Если это случится, если коллективная ответственность должна коснуться и людей, доверчивостью которых злоупотребили, тогда, господе судьи, привлекайте и меня к ответственности. Я не спрячусь, как уже подчеркивал мой защитник, за миллионы людей, доверчивостью которых злоупотребляли. Я встану впереди тех, для которых доверие к моим мыслям было дополнительной гарантией чистоты целей системы.

Эта моя позиция относится, однако, только к доверчивым, в не к виновным соучастникам или знавшим о злодеяниях, начиная от убийств и кончая выбором живых людей для анатомических коллекций.

Между этими преступлениями и мной существует только одна‑единственная связь. Они использовали меня только иным образом, чем тех, которые пали их жертвами. Может быть, очень тяжело говорить о наличии таких преступлений и о наличии идеализма германского народа. Но ничего невозможного нет. Если это различие все‑таки будет поддержано, тогда германскому народу и всему миру будет значительно легче.

Председатель: Трибунал внимательно рассмотрит заявления, сделанные подсудимыми, а теперь объявит перерыв и удалится на совещание для вынесения приговора. Прежде чем Удалиться на совещание. Трибунал хотел бы отметить ту добросовестность, с которой представители обвинения и защиты выполнили свои обязанности.

У Трибунала есть сведения о том, что защитники все время получали письма от немцев, содержащие несправедливую критику поведения защитников на этом процессе. Трибунал считает необходимым оградить защитников от этой критики в той степени, в какой это будет необходимо, пока будет продолжаться процесс. Совершенно несомненно, что Контрольный Совет после окончания процесса также будет ограждать их от таких нападок. По мнению Трибунала, защитники выполняли очень важный общественный долг, в соответствии с высокими традициями своей профессии, и Трибунал благодарит их за оказанную ими помощь.

Теперь Трибунал объявляет перерыв до 23 сентября и удаляется на совещание для вынесения приговора. В этот день приговор будет оглашен. В том случае, если возникнет необходимость отложить дату оглашения приговора, будет сделано соответствующее объявление.