Преследование и истребление евреев и христиан

Нацистское движение навсегда оставит о себе ужасную память в истории из‑за преследований евреев – самого яростного и самого широкого по масштабам расового преследования в истории народов. Хотя антисемитизм не является ни изобретением, ни монополией нацистской партии, ее руководители с самого начала приняли его, подстрекали к нему и использовали в своих целях. Они использовали его как «психологическую искру, которая воспламеняет толпу». После захвата власти антисемитизм стал официальной государственной политикой.

Преследование евреев началось целым рядом дискриминирующих законов, отстранявших евреев от государственной, профессиональной деятельности и от участия в экономической жизни. Увеличиваясь в своих масштабах, оно дошло до применения изоляции евреев в гетто и до высылки их. Партийные руководители организовывали беспорядки с целью ограбления еврейских предприятий и поджога синагог; еврейская собственность была конфискована, и на евреев наложен коллективный штраф в миллиард марок. Неистовство и безответственность этой программы привели к «окончательному решению». Оно состояло в отправке всех трудоспособных евреев в концентрационные лагеря на рабский труд и в отправке всех нетрудоспособных, включая детей моложе 12 лет и стариков старше 50 лет, и других лиц, объявленных эсэсовскими врачами нетрудоспособными, в концлагеря для умерщвления (ПС‑2605).

Адольф Эйхман, зловещий исполнитель этой программы, подсчитал, что операции против евреев привели к уничтожению 6 миллионов человек. Из этого числа 4 миллиона были уничтожены в специальных учреждениях для истребления людей и 2 миллиона были убиты эйнзатцгруппами, мобильными частями полиции безопасности и СД, которые преследовали евреев в гетто и в их домах, массами уничтожали их а душегубках, расстреливали в противотанковых рвах и использовали для уничтожения все средства, которые только могла выдумать нацистская изобретательность. Настолько тщательной и безжалостной была эта программа, что евреи в Европе как раса больше не существуют. Таким образом осуществлялось дьявольское «пророчество» Адольфа Гитлера, сделанное в начале войны (ПС‑2738).

Конечно, любая такая программа должна была считаться с оппозицией христианской церкви. Нацисты это поняли с самого начала. Подсудимый Борман писал всем гауляйтерам в 1941 году, что «национал‑социализм и христианские догматы несовместимы» и что народ должен быть отделен от церкви и влияние церкви должно быть полностью ликвидировано (Д‑75). Подсудимый Розенберг даже писал скучные трактаты, выдвигая новую противоестественную нацистскую религию (ПС‑2349).

Гестапо назначило «специалистов по делам церкви» и дало им инструкции в качестве конечной цели стремиться к уничтожению конфессиональной церкви (ПС‑1815). Протокол данного судебного разбирательства полон конкретными примерами преследований священнослужителей (ПС‑1164, ПС‑1521, ПС‑848, ПС‑849), конфискации церковного имущества (ПС‑1481), вмешательства в выпуск религиозных изданий, прекращения религиозного воспитания (ПС‑121) и запрещения религиозных организаций (ПС‑1481, ПС‑1482, Р‑145).

Основным средством преследования и истребления были концентрационные лагеря, порожденные подсудимым Герингом и взращенные под руководством подсудимых Фрика и Кальтенбруннера.

Ужасы этих черной памяти мест были наглядно вскрыты документами и показаниями свидетелей. Трибунал завален грудой материалов, изображающих графически и воспроизводящих в письменном виде показания свидетелей об ужасах в этих лагерях.

Из протокола явствует, что концентрационные лагеря были первым и самым страшным орудием угнетения в арсенале национал‑социалистского государства и что они использовались прежде всего как средства преследования христианской церкви и истребления еврейской расы. Это признали перед судом и некоторые подсудимые. Скажем словами Франка: «Пройдут тысячелетия, а эта вина с Германии еще не будет снята».

Таковы были пять групп наиболее существенных преступлений нацистского режима. Совершение их не может быть опровергнуто, оно полностью доказано. Подсудимый Кейтель, который по своему положению должен знать факты, представил Трибуналу то, что кажется довольно точным резюме всего обвинения, основанного на этих фактах.

Подсудимый заявил, что он ‑

«...признает, что содержание общих положений Обвинительного заключения было доказано с объективной и фактической точек зрения (другими словами, не в отношении каждого отдельного подсудимого), а также в соответствии с регламентом данного Трибунала. Бессмысленно, несмотря на возможность опровержения некоторых документов или отдельных фактов, доказывать несостоятельность Обвинительного заключения в целом».

Перехожу теперь к вопросу о том, являлись ли эти группы преступных действий составными частями общего плана или заговора.

ОБЩИЙ ПЛАН ИЛИ ЗАГОВОР

Обвинение утверждает, что эти пять категорий преднамеренно совершенных преступлений не представляли собою отдельные и независимые явления, но были совершены в соответствии с общим планом или заговором. Защита признает совершение этих преступлений, но она отрицает, что они были связаны друг с другом как части единой программы.

Центральным преступлением в этой цепи преступлений, центральным связующим звеном, которое их объединяет, является заговор в целях ведения агрессивной войны. Именно этот факт является главной причиной преступности этих действий с точки зрения международного права.

Доказали ли мы наличие плана или заговора для ведения агрессивной войны?

Конкретные признанные или неоспоримо доказанные факты помогают нам ответить на этот вопрос. Первым из них является тот факт, что агрессивные войны в действительности имели место. Во‑вторых, признано, что с самого момента прихода нацистов к власти все они, как и все подсудимые, трудились, как бобры, чтобы подготовиться к «некой» войне. В связи с этим встает вопрос: готовились ли они к той войне, которая произошла, или к той войне, которая никогда не стала реальностью? Вполне возможно, что на ранней стадии никто из них не знал, в каком именно году и в каком месяце начнется война, какие именно разногласия ускорят ее развязывание, против кого она будет направлена в первую очередь – против Австрии, Чехословакии или Польши. Но я утверждаю, что подсудимые или знали, или должны были знать, что война, к которой они готовились, будет агрессивной войной со стороны Германии. Частично это объясняется тем, что не было никакой реальной опасности, что какая‑нибудь держава или какой‑нибудь союз держав нападет на Германию. Но главным образом это может быть объяснено тем, что по своей внутренней природе германские планы были таковы, что должны были рано или поздно натолкнуться на сопротивление и, следовательно, они могли быть осуществлены лишь путем агрессии.

Планы Адольфа Гитлера в отношении агрессии были столь же «секретными», как и «Майн кампф», которая была издана в Германии более чем шестимиллионным тиражом. Он не только открыто призывал к ликвидации Версальского договора, его требования выходили далеко за пределы простого исправления несправедливостей, якобы причиненных Версалем (ВБ‑128). Он признавал, что намеревается напасть на соседние государства и захватить их земли, которые, как он говорил, необходимо было завоевать «силой победоносного меча». В этих словах для каждого немца звучали «голоса предков, предсказывавшие войну».

В этом зале Геринг, рассказывая о своей первой встрече с Гитлером задолго до захвата власти, показал:

«Я заметил, что Гитлер определенно придерживался мнения, что протесты бесполезны, и полагал, что Германия должна быть освобождена от Версальского договора... Мы не говорили, что нам необходима война и разгром наших противников. Это было целью, а методы должны были приспосабливаться к политической ситуации».

Когда спросили, предполагалось ли достижение этой цели, в случае необходимости, путем войны, Геринг не отрицал такой возможности, но уклонился от прямого ответа и сказал: «Мы даже не обсуждали подобных вещей в то время». Он сказал затем, что цель уничтожения Версальского договора не скрывалась и была общеизвестной и что, по его мнению, «каждый немец был за его изменение, и это, несомненно, являлось большим стимулом для вступления в партию».

Итак, ни один из тех, кто помогал Гитлеру достичь абсолютной власти над германским народом или сотрудничал с его режимом, не может ссылаться в качестве оправдания на то, что он не знал о природе тех требований, которые Гитлер собирался предъявить соседям Германии.

Немедленно после захвата власти нацисты приступили к осуществлению своих агрессивных намерений путем военных приготовлений. Сначала они включили немецких промышленников в секретную программу перевооружения. Через 20 дней после захвата власти Шахт принимал Гитлера, Геринга и 20 ведущих промышленников. Среди них был Крупп фон Болен, представлявший громадный военный концерн «Крупп», представители «И.Г.Фарбениндустри» и других концернов тяжелой промышленности Рура. Гитлер и Геринг разъяснили свою программу промышленникам, которые так восторженно встретили ее, что решено было собрать 3 миллиона марок для укрепления и упрочнения власти партии (ЕС‑433). Через два месяца Крупп пытался добиться согласования деятельности реорганизованного объединения германской промышленности с политическими цепями нацистского правительства (Д‑157). Позже Крупп хвастливо говорил о том, как удалось втайне сохранить германскую военную промышленность и держать ее наготове, несмотря на требования Версальского договора о разоружении. Он также вспоминал восторженное признание промышленниками «великих намерений фюрера в период перевооружения 1933–1939 гг.» (Д‑317). Примерно через два месяца после того как Шахт организовал эту первую встречу, чтобы добиться поддержки промышленников, нацисты начали подчинять промышленность своим агрессивным планам.

В апреле 1933 года Гитлер приказал доктору Лею «взять на себя руководство профсоюзами», насчитывающими около 6 миллионов членов. Руководствуясь этой партийной директивой, Лей захватил профсоюзы, их имущество и фонды. СС и СА подвергли профсоюзных руководителей превентивному заключению и бросили их в концентрационные лагеря (ПС‑2283, ПС‑2271, ПС‑2335, ПС‑2334, ПС‑2928, ПС‑2277, ПС‑2332, ПС‑2333). Свободные профсоюзы были заменены нацистской организацией под названием «Германский трудовой фронт» во главе с доктором Леем. Количество ее членов постоянно увеличивалось, пока не достигло 23 миллионов человек (ПС‑2275). Отменены были коллективные договоры, рабочие больше не имели права голоса по вопросам, касающимся условий труда. Условия трудового договора диктовались уполномоченными по труду, назначаемыми Гитлером (ПС‑405). Военная направленность этой трудовой программы была открыто признана Робертом Леем через пять дней после начала войны, когда в своей речи он заявил:

«Мы, национал‑социалисты, за период последних семи лет взяли под свой контроль все ресурсы и все мощности, чтобы быть подготовленными к великому испытанию боем»

(ПС‑1939).

Нацисты начали сразу приспосабливать также правительственную систему к требованиям войны. В апреле 1933 года кабинет образовал совет обороны, рабочий комитет которого впоследствии часто собирался. На заседании 22 мая 1933 г. под председательством подсудимого Кейтеля его члены были проинструктированы о том, что:

«...ни один документ не должен быть утерян, так как иначе вражеская пропаганда воспользуется им. То, что передается устно, не может быть доказано, и мы поэтому сможем отрицать это в Женеве»

(ЕС‑177).

В январе 1934 года – привлекаю внимание Суда к значению приводимых дат – в присутствии подсудимого Иодля совет разрабатывал мобилизационный план и составил проект приказа о мобилизации примерно для 240 тысяч промышленных предприятий. Собравшиеся пришли к соглашению ничего не записывать с тем, чтобы «нельзя было обнаружить военные цели совещания» (ЕС‑404).

21 мая 1935 г. был издан совершенно секретный закон об обороне империи. Подсудимый Шахт был назначен генеральным уполномоченным по вопросам военной экономики с задачей тайно подготовить всю экономику к войне и в случае мобилизации обеспечить финансирование войны (ПС‑2261). Эта тайная деятельность Шахта была дополнена в октябре 1936 года назначением подсудимого Геринга уполномоченным по четырехлетнему плану с задачей привести за четыре года всю экономику в состояние готовности к войне (ЕС‑408).

Проведение секретной программы накопления сырья и иностранных кредитов, необходимых для широкого перевооружения, также началось немедленно после захвата власти. В сентябре 1934 года министр экономики уже жаловался, что: «задача накопления осложняется отсутствием иностранной валюты и что требования секретности и маскировки также тормозят работу» (ЕС‑128).

Немедленно был введен контроль над иностранной валютой. Задача финансирования была поручена «кудеснику» Шахту, который своим волшебством создал счета «МЕФО»[38]имевшие двоякую цель: использовать кратковременные кредиты для перевооружения и в то же время скрывать размеры этих затрат (ЕС‑436).

Существо всей нацистской государственной деятельности было резюмировано в высказываниях Геринга 27 мая 1936 г. на заседании совета министров, на котором присутствовал также и Шахт. Геринг тогда заявил: «Все мероприятия следует рассматривать с точки зрения обеспечения ведения войны» (ПС‑1301).

Генеральный штаб, конечно, должен был включиться в эти военные приготовления. Большинство генералов, привлеченных возможностью реорганизовать свои армии, стали добровольными соучастниками. Однако бывший военный министр фон Бломберг и начальник штаба генерал фон Фрич, недружелюбно относившиеся к возрастающей агрессивности политики гитлеровского режима, были дискредитированы и смещены с Должностей в январе 1938 года в результате порочного и грязного заговора против них. После этого Гитлер принял на себя верховное командование вооруженными силами и посты фон Бломберга и фон Фрича были заняты другими, которые стали, говоря словами Бломберга о Кейтеле, «послушным орудием в руках Гитлера для выполнения любого его решения». В своих приготовлениях генералы не ограничивались лишь вопросами. Они участвовали во всех дипломатических и политических маневрах, например, на встрече в Оберзальцберге, в ходе которой Гитлер при поддержке Кейтеля и других руководящих генералов предъявил ультиматум Шушнигу (ПС‑1780).

5 ноября 1937 г. план нападения начал уже принимать определенные очертания в отношении установления времени и жертв. На заседании в присутствии подсудимых Редера, Геринга и фон Нейрата Гитлер цинично сформулировал свои цели: «Вопрос для Германии состоит в том, где можно добиться больших завоеваний наименьшей ценой».

Он проанализировал возможные планы вторжения в Австрию и Чехословакию, ясно указывая на то, что считает захват этих стран не конечной целью, а лишь средством для осуществления дальнейших завоеваний. Он отметил значительные военные и политические выгоды, которые будут сопутствовать владению этими странами, и обсуждал возможность комплектования из их населения новых армий численностью около 12 дивизий. Он прямо и самоуверенно заявил, что его целью является приобретение дополнительного жизненного пространства в Европе, и признал, что «германский вопрос может быть решен только силой» (ПС‑386).

Через шесть месяцев, окрыленный бескровной австрийской победой, Гитлер в секретной директиве Кейтелю писал о своем «неуклонном решении разбить Чехословакию военными силами в ближайшем будущем» (ПС‑388). В тот же день Иодль записал в своем дневнике, что фюрер заявил о своем окончательном решении уничтожить Чехословакию в ближайшем будущем и приступил ко всеобъемлющим военным приготовлениям (ПС‑1780). К апрелю план был усовершенствован таким образом, что предусматривал нападение на Чехословакию с «молниеносной быстротой» в результате какого‑либо «инцидента» (ПС‑388).

Во всех областях приготовления все больше принимали очертания подготовки к завоевательной войне на основе предположения, что она разовьется в мировую войну. В сентябре 1938 года адмирал Карлс официально заявил о «проекте ведения морской войны против Англии»:

«Мы вполне согласны с основной темой этого трактата.

1. Если, согласно решению фюрера, Германия хочет занять положение мировой державы, ей нужно не только достаточное количество колониальных владений, но также безопасные морские коммуникации и безопасный выход к океану.

2. Оба требования могут быть осуществлены лишь вопреки англо‑французским интересам и путем ограничения господствующего положения этих стран как великих держав. Считается маловероятным, чтобы это могло быть достигнуто мирным путем. Следовательно, решение возвести Германию в ранг мировых держав толкает нас на необходимость проводить соответствующие военные приготовления.

3. Война с Англией в то же время означает войну против Британской империи, против франции и, возможно, против России и против большого количества заокеанских стран, другими словами, против 1/2 или 1/3 всего мира.

Она может быть оправданна и может рассчитывать на успех, лишь если она будет подготовлена с экономической точки зрения так же, как и с точки зрения политической и военной, и будет вестись с целью завоевания для Германии выхода к океану»

(С‑23).

Трибуналу известны те категорические заверения, которые немцы давали обеспокоенному общественному мнению после аншлюса, после Мюнхена и после оккупации Богемии и Моравии в том, что все требования Германии удовлетворены и что у Гитлера «нет больше территориальных требований к Европе». Протокол заседания этого Суда показывает, что эти заверения были преднамеренно ложными и что те, кто занимал высокие посты в кровавом братстве нацизма, знали об этом.

Уже 15 апреля 1938 г. Гитлер указывал Муссолини и Чиано, что обладание этими территориями сделает возможным нападение на Польшу (ПС‑1874). Один из чиновников министерства Риббентропа писал 26 августа 1938 г., что «после разрешения чехословацкого вопроса все будут считать, что Польша будет следующей на очереди» (ТС‑76).

После вторжения в Польшу Гитлер бахвалился, что именно триумф в Австрии и Чехословакии явился «основой для действий против Польши» (ПС‑789). Геринг рационально использовал этот триумф и немедленно отдал инструкции по эксплуатации сначала Судетов, а затем и всего протекторате для усиления германского военного потенциала (Р‑133).

В мае 1939 года проводимая нацистами подготовка достигла такого состояния, что Гитлер признался подсудимым Герингу, Редеру, Кейтелю и другим, что он готов «напасть на Польшу при первой удобной возможности», хотя он и признавал, что «дальнейшие успехи не могут быть достигнуты без кровопролития». Грабительские мотивы, лежавшие в основе этого решения, будут понятны из следующей цитаты, которая вторит лейтмотиву «Майн кампф»:

«Обстоятельства должны приспосабливаться к целям; это невозможно без вторжения в другие государства и без захвата их собственности. Жизненное пространство, пропорциональное могуществу государства, является основой всякой власти. Дальнейшие успехи не могут быть достигнуты без расширения нашего жизненного пространства на Востоке...»

(Л‑79).

В то время как доверчивый мир был убаюкан и окутан паутиной лживых заверений о мирных намерениях, нацисты готовились не как прежде к войне вообще, а к определенной войне. Подсудимые Геринг, Кейтель, Редер, Фрик, Функ и Другие собрались в июне 1939 года в качестве членов имперского совета обороны. Протокол этого совещания, аутентичность которого удостоверена Герингом, является ярким свидетельством того, каким образом каждый пункт нацистского плана представлял собой звено в общей цепи. Пять главных подсудимых за три месяца до того, как первое танковое соединение пересекло границу Польши, уже планировали «использование населения в военное время» и зашли так далеко, что стали определять очередность отдельных отраслей промышленности в отношении снабжения их рабочей силой «после того, как будет мобилизовано 5 миллионов рабочих». Они выработали меры с тем, чтобы избежать «неразберихи в ходе мобилизации», и объявили, что намерены «захватить и удерживать инициативу в первые и самые решающие недели войны». Далее они намеревались использовать в промышленности военнопленных, уголовных преступников и заключенных концентрационных лагерей. После этого они приняли решение о «трудовой повинности для женщин во время войны». Они к тому времени уже обратились с просьбой о доставке 1172 тысяч рабочих‑специалистов и утвердили использование 727 тысяч из них; это мероприятие было отнесено к числу совершенно необходимых. Они бахвалились тем, что повестки о явке на работу «лежат наготове в пачках в управлениях по труду». Они решили увеличить снабжение промышленности рабочей силой путем вывоза в Германию «сотен тысяч рабочих» из протектората, которых они собирались расквартировать в бараках (ПС‑3787).

Именно из протокола этого весьма важного совещания, на котором присутствовали многие из основных подсудимых, явствует, каким образом план о начале военных действий сочетался с планом ведения войны путем использования в промышленности незаконных источников рабочей силы.

Гитлер, объявляя о своем плане нападения на Польшу, уже предвидел в качестве одного из логических последствий этого плана проведение программы рабского труда; при этом он под секретом сообщил подсудимым Герингу, Редеру, Кейтелю и ряду других, что населением Польши «можно будет располагать в качестве источника рабочей силы». Эта часть плана была приведена в исполнение франком, который в качестве генерал‑губернатора сообщил Герингу, что он поставит империи по крайней мере миллион сельскохозяйственных и промышленных рабочих мужского и женского пола (ПС‑1374), и Заукелем, под давлением которого в результате вербовки, проводимой на оккупированных территориях, было собрано количество рабочих, подчас равное количеству всего населения некоторых небольших европейских стран.

Здесь снова выявляется связь между работой на военные нужды и концентрационными лагерями, которые представляли собой источник рабочей силы, используемый все шире и со все увеличивающейся жестокостью. Соглашение между Гиммлером и министром юстиции Тираном, заключенное в 1942 году, предусматривало, что:

«...для приведения в исполнение вынесенных приговоров асоциальные элементы должны передаваться рейхсфюреру СС с тем, чтобы умерщвлять их тяжелым трудом»

(ПС‑654).

По директиве СС заключенные, прикованные к постели, предназначались для работ, которые могли выполняться в кровати (ПС‑1395). По приказу гестапо было арестовано 45 тысяч евреев в целях «пополнения концентрационных лагерей рабочей силой» (ПС‑1472). Из Венгрии было доставлено 100 тысяч евреев с тем, чтобы пополнить лагеря рабочей силой (Р‑124). По инициативе подсудимого Деница рабочая сила из концентрационных лагерей использовалась при постройке подводных лодок (С‑195). Таким образом, концентрационные лагеря, с одной стороны, были включены в военную промышленность и, с другой, – в систему отправления правосудия и осуществления политических целей нацистов.

Использование рабочей силы военнопленных, как это предусматривалось по плану, утвержденному на этом совещании, увеличивалось с ростом потребностей Германии. В период, когда каждый германский солдат был нужен на фронте и в тылу не хватало людей, русских военнопленных заставляли обслуживать зенитные орудия, направленные против самолетов союзников. Фельдмаршал Мильх в следующих словах показывал, как забавляли нацистов эти вопиющие нарушения международного права: «Очень забавно, что русским приходится обслуживать орудия» (Р‑124).

Приказы об обращении с советскими военнопленными были настолько жестокими, что адмирал Канарис, указав на то, что «следствием их явятся произвол в обращении с заключенными и убийства», обратился в ОКВ с протестом против этих приказов, основываясь на том, что они представляют собой нарушение международного права. Кейтель ответил весьма недвусмысленно:

«Возражения строятся, исходя из концепции рыцарского способа ведения войны! Это гибельно для идеологии! Поэтому я одобряю и поддерживаю эти мероприятия!»

(С‑338).

Женевская конвенция была бы открыто выброшена за борт, если бы Иодль не представил своих возражений, так как он хотел извлечь преимущества из дальнейшего соблюдения статей этого договора союзниками, в то время как Германия не чувствовала бы себя ни в коей мере ими связанной.

С подобной же тщательностью в нарушение правил ведения войны подготавливались другие преступления, которые ставили своей целью победу германского оружия. В октябре 1938 года, почти за год до начала войны, уже намечалась политика последующих нарушений установленных правил ведения войны в самых крупных масштабах. Верховное командование издало совершенно секретный список лживых объяснений, которые Должны были в подобных случаях приводиться министром пропаганды (С‑2). Еще ранее командующим вооруженными силами был отдан приказ использовать любые способы ведения войны в случае, если они могут облегчить победу (Л‑211). Уже в ходе войны приказы становились все более и более беспощадными. Характерный приказ Кейтеля, требовавший применения «самых жестоких мер», гласил: «Войска обязаны применять любые меры без ограничения, направляя их даже против женщин и детей, если такие меры гарантируют нам успех».

Германские военно‑морские силы были в той же степени заражены данной теорией, как сухопутные войска. Редер каждый раз, когда это было необходимо для достижения стратегических успехов, издавал приказы о нарушении существующих правил ведения войны (С‑157). Дениц требовал, чтобы экипажи его подводных лодок не спасали остававшихся в живых членов команд торпедированных вражеских судов с тем, чтобы наносить урон торговому флоту союзных наций, опустошая ряды его моряков (Д‑642).

Таким образом, военные преступления против войск союзников и преступления против человечности, совершаемые на оккупированных территориях, неоспоримо представляют собой часть программы ведения войны, так как, по расчетам немцев, они являлись обязательным условием осуществления надежд Германии на успех.

Подобным же образом все преступления, совершенные до начала войны, включая преследования внутри Германии, подобно камням в мозаике, складываются в тонкий узор вокруг плана ведения агрессивной войны. Нигде так ясно не видно, что вся система преступлений нацистского гнета и террора, совершенных внутри Германии, тесно переплетается с военными преступлениями, как в той странной смеси легкомыслия и расчета, которую представляют собой показания Германа Геринга. Описывая цели нацистской программы до захвата власти, Геринг сказал:

«Прежде всего вставал вопрос о том, чтобы добиться установления в Германии иного политического строя, который дал бы Германии возможность выступить не просто с протестом против ограничений [Версальского договора], но и с протестом такого рода, с которым нельзя будет не считаться».

Геринг признал, что с этой целью был составлен план свержения Веймарской республики, захвата власти и проведения нацистской программы всеми необходимыми для этого методами, вне зависимости от того, имели ли они законный или противоправный характер.

Из перекрестного допроса Геринга явствует, как неизбежно следовали за этим все элементы программы преступлений. В связи с тем, что нацисты признали необходимым создание сильного государства для того, чтобы избавиться от Версальского договора, они приняли принцип фюрерства. Захватив власть в свои руки, нацисты пришли к выводу, что необходимо эту власть защищать путем упразднения парламентского правительства и подавления всей организованной оппозиции со стороны политических партий (Л‑83). Это получило отражение в философской концепции Геринга, гласившей, что опера важнее, чем рейхстаг. Не допускалась даже «оппозиция со стороны отдельных лиц, за исключением тех случаев, когда затрагиваемые вопросы не имели никакого значения».

Для того чтобы гарантировать подавление оппозиции, необходимо было создать тайную политическую полицию. В целях подавления «неисправимых» противников необходимо было создать концентрационные лагеря и учредить институт превентивного заключения. Превентивное заключение, в соответствии с показаниями Геринга, означало следующее:

«Арестовывались и направлялись в превентивное заключение люди, не совершившие какого‑либо преступления, но способные в том случае, если бы они остались на свободе, совершить возможные действия, направленные к причинению вреда германскому государству».

Те же цели развязывания войны доминировали и в вопросе об истреблении евреев. Вначале главную роль играли фанатизм и политический расчет, так как антисемитизм и связанная с ним теория «козла отпущения» представляли собой ту тележку, на которой нацисты ехали к власти. Именно по этой причине развратник Штрейхер и богохульник Розенберг радушно встречались как участники партийных съездов, именно поэтому их сделали руководителями и высшими чиновниками государства и партии. Однако вскоре нацисты стали рассматривать евреев как авангард оппозиции, направленной против полицейского государства, с помощью которого они планировали реализовать свои планы военной агрессии. В качестве причины, объяснявшей необходимость отстранения евреев от участия в политической и экономической жизни Германии, приводились опасения по поводу их пацифистских настроений и их оппозиции по отношению к ярко выраженному национализму. В связи с этим евреев, как скот, перевозили в концентрационные лагеря, где их насильственно использовали как рабочую силу для военных нужд.

На совещании, имевшем место 12 ноября 1938 г., через два дня после неистовых еврейских погромов, спровоцированных Геббельсом и проведенных руководящим составом партии и СА, Геринг, Функ, Гейдрих, Геббельс и другие нацисты, занимавшие высокие посты, разработали программу устранения евреев из германской экономики.

Принятые к проведению мероприятия включали заключение евреев в гетто, сокращение норм продовольственного снабжения для них, «ариизацию» их магазинов и ограничение свободы их передвижения (ПС‑1816). Здесь таился еще один довод в объяснение причины преследования евреев, заключавшийся в том, что полная конфискация их собственности содействовала финансированию германского перевооружения. Хотя план Шахта получить иностранную валюту в качестве выкупа за еврейское население Германии не был принят, тем не менее евреев ограбили до такой степени, что Геринг получил возможность сообщить имперскому совету обороны о том, что критическое состояние имперской казны, вызванное перевооружением, было облегчено «благодаря миллиардному штрафу, наложенному на евреев, и благодаря доходам, полученным Германией в результате ариизации еврейских предприятий» (ПС‑3575).

Общий взгляд, брошенный на скамью подсудимых, позволяет заключить, что, несмотря на склоки среди них, каждый выполнял свою роль, действуя согласованно с другими, и все они активно помогали осуществлению общего плана. Противоречит практике, что люди, столь различные по происхождению и по своим способностям, содействовали все же друг другу в достижении своих целей.

Огромная и разносторонняя деятельность Геринга носила полу милитаристский и полу гангстерский характер. Он тянулся своими грязными руками за каждым куском пирога. Он использовал своих молодчиков из СА для того, чтобы привести банду к власти. Для того чтобы укрепить эту власть, он задумал сжечь рейхстаг, основал гестапо и создал концентрационные лагеря. Он в равной степени умело действовал как при истреблении оппозиции, так и при инсценировке скандальных инцидентов для того, чтобы избавиться от упрямых генералов. Он создал военно‑воздушные силы и бросил их на своих беззащитных соседей. Он был одним из самых активных участников изгнания евреев из страны. Путем мобилизации всех экономических ресурсов Германии он сделал возможным ведение войны, в планировании которой принимал активное участие. Он являлся вторым после Гитлера лицом, координировавшим деятельность всех подсудимых для достижения общей цели.

Роль, которую играли остальные подсудимые, хотя она и была менее представительной и менее наглядной, чем роль рейхсмаршала, тем не менее являлась неотъемлемым и необходимым вкладом в общие усилия; без любого из подсудимых успех общего дела был бы поставлен под угрозу срыва. Виновность этих людей в совершении целого ряда отдельных действий была здесь доказана. Нет никакого смысла рассматривать сейчас те преступления, с которыми предъявленные доказательства связывают имена подсудимых; кроме того, я не располагаю для этого достаточным временем. Тем не менее, рассматривая заговор как единое целое и как механизм в действии, мне хотелось бы бегло остановиться на наиболее значительных услугах, которые каждый из этих людей оказал общему делу.

Фанатик Гесс, перед тем как его обуяла страсть к странствованиям [39], был инженером, управлявшим механизмом партии, передававшим составу партии пропагандистские установки, осуществлявшим надзор над всеми сторонами деятельности партии и сохранявшим ее наготове как преданное и послушное орудие власти.

Когда за границей начинали осознавать положение вещей и тем самым ставился под угрозу успех нацистских захватнических планов, на сцену выступал двуличный фон Риббентроп – торговец ложью, которому поручено было рассеивать подозрения, выступая с проповедями об ограниченных и мирных намерениях.

Кейтель, безвольное и послушное орудие, передал партии орудие агрессии – вооруженные силы и направлял их при выполнении поставленных перед ними преступных задач.

Кальтенбруннер, великий инквизитор, принял от Гейдриха его кровавый плащ с тем, чтобы задушить оппозицию и добиться покорности террором; он утвердил власть национал‑социализма на трупах безвинных жертв.

Розенберг, духовный отец и проповедник теории «расы господ», явился создателем доктрины ненависти, которая послужила первым импульсом к уничтожению евреев; он применил свои атеистические теории на практике на восточных оккупированных территориях. Длинный список нацистских злодеяний разбавлялся еще скукой его путаной философии.

Фанатик Франк утвердил нацистский контроль путем установления нового порядка – власти, основанной на беззаконии, тем самым превращая волю партии в единственный критерий законности; он экспортировал свою систему беззакония в Польшу, которой правил с тиранией Цезаря, и сохранил в живых лишь жалкие остатки населения.

Фрик, безжалостный организатор, помогал партии при захвате власти, руководил полицейскими учреждениями с тем, чтобы сохранить для нее власть, и приковал экономику Богемии и Моравии к германской военной машине.

Штрейхер, ядовитый пошляк, составлял и распространял непристойные расовые пасквили, которые побуждали народ одобрять все усиливавшиеся по своей безжалостности операции по «расовому очищению» и содействовать их проведению.

В качестве министра экономики Функ ускорял темпы перевооружения, а в качестве президента Рейхсбанка помещал на хранение в банк золотые коронки с зубов жертв концентрационных лагерей. Это, по всей вероятности, самый жуткий источник дохода в истории банков.

Шахт, скрываясь под личиной накрахмаленной респектабельности, на раннем этапе служил удобной витриной (приманка, на которую ловились сомневающиеся элементы); впоследствии его махинации дали возможность Гитлеру финансировать колоссальную программу перевооружения, сохраняя при этом полную секретность.

Дениц, принявший от Гитлера в качестве наследства поражение, способствовал успеху нацистских агрессий, инструктируя свою свору убийц с подводных лодок вести морскую войну с беззаконной свирепостью джунглей.

Редер, адмирал‑политик, украдкой построил военно‑морской флот Германии вопреки Версальскому договору и затем предоставил его для использования в серии агрессий, в планировании которых он принимал активное участие.

Фон Ширах, отравивший целое поколение, посвящал германскую молодежь в суть нацистской доктрины, готовил ее в огромном количестве для службы в СС и вооруженных силах и передавал нацистской партии как фанатичную, послушную исполнительницу воли последней.

Заукель, самый крупный и самый жестокий работорговец со времен египетских фараонов, поставлял остро необходимую рабочую силу путем угона народов других стран в страну рабства, причем в таких масштабах, которые были неизвестны даже в древние времена тирании в царстве на Ниле.

Иодль, предатель традиций своей профессии, руководил вооруженными силами, нарушая их собственный кодекс военной чести для того, чтобы осуществлять варварские цели нацистской политики.

Фон Папен, благочестивый агент атеистического режима, Держал стремя, когда Гитлер вскакивал в седло, помог аннексировать Австрию и посвятил свою дипломатическую изворотливость делу достижения нацистских целей за границей.

Зейсс‑Инкварт, возглавлявший «пятую колонну» в Австрии, возглавил правительство своей собственной страны лишь для того, чтобы преподнести ее Гитлеру в качестве подарка, и затем, двинувшись на север, принес террор и угнетение в Нидерланды, разграбил их экономику ради германского неумолимого Молоха.

Фон Нейрат, дипломат старой школы, который метал бисер своего опыта перед нацистами, руководил нацистской дипломатией в ранние годы, успокаивал опасения будущих жертв и как имперский протектор Богемии и Моравии укрепил позицию Германии для будущего нападения на Польшу.

Шпеер в качестве министра вооружения и военной промышленности начал сотрудничать в планировании и проведении в жизнь программы принудительной доставки военнопленных и иностранных рабочих для германской военной промышленности, добившись того, что выпуск продукции этой промышленности повышался, в то время как рабочие таяли, вымирая от голода.

Фриче, шеф радиопропаганды, подтасовывая факты, добивался от германского общественного мнения яростной поддержки режима и таким образом парализовал у населения способность к самостоятельному суждению, так что оно, ни о чем не спрашивая, подчинялось приказам своего хозяина.

Борман, который не принял нашего приглашения на этот форум, управлял разветвленным и могучим партийным механизмом, используя его во всех областях национальной политики, начиная от бичевания христианской церкви и кончая линчеванием захваченных союзных летчиков.

В своей деятельности все эти подсудимые, несмотря на их различное происхождение и способности, присоединились к усилиям других заговорщиков, которые сейчас не находятся на скамье подсудимых, но которые тем не менее играли важную роль в выполнении других задач общего плана. Они представляли собой хорошо слаженный, четко работавший механизм, движимый стремлением к общей цели: перекроить карту Европы силой оружия.

Некоторые из этих подсудимых были ревностными членами нацистского движения с первых дней его существования.

Другие, менее фанатичные, вошли в общее дело позднее, после того как успехи сделали привлекательным участие в нем, так как оно сулило награды. Эта группа новообращенных более позднего периода возместила критическую нехватку в рядах первоначальных искренних последователей, поскольку, как это указывал в своих выводах доктор Зимерс:

«...среди национал‑социалистов не было специалистов для выполнения особых задач. Большинство из сотрудников национал‑социализма ранее не занималось профессиями, которые требовали бы специального образования».

Роковая слабость нацистской банды в первый период ее существования заключалась в том, что у членов ее отсутствовали специальные знания. Они не могли создать из своих собственных рядов правительство, способное провести в жизнь все планы, необходимые для реализации целей нацистского движения. Именно отсюда и проистекают преступления и предательство людей, подобных Шахту и фон Нейрату, Шпееру и фон Папену, Редеру и Деницу, Кейтелю и Иодлю.

Вряд ли нацистам удалось бы реализовать свой генеральный план, если бы не специальные познания и интеллект этих людей, которые они с такой охотой предоставили в распоряжение нацистов.

Эти люди действовали, хорошо зная о широко объявленных целях и методах нацистов, и продолжали свою службу даже тогда, когда на практике увидели, куда вел путь, по которому они шли.

Их превосходство над обычной нацистской посредственностью не оправдывает их. В этом – их обвинительный приговор. Из тысяч страниц материалов этого процесса с определенностью явствует, что главное преступление из всей группы нацистских преступлений – нападение на мир во всем мире – было четко и преднамеренно запланировано.

Агрессивнвя война началась не из‑за того, что население без подготовки стихийно схватилось за оружие в порыве негодования по какому‑то конкретному поводу.

За неделю до вторжения в Польшу Гитлер сказал своим военным командующим:

«Я дам пропагандистский повод для начала войны. Неважно, будет ли он правдоподобным. Победителя потом не спросят – говорил пи он правду. В начале и при ведении войны значение имеет не право, а победа»

(ПС‑1014).

Инцидент пропагандистского характера был должным образом сфабрикован при помощи использования заключенных концентрационных лагерей, переодетых в польскую военную форму для того, чтобы создать видимость польского нападения на германскую пограничную радиостанцию (ПС‑2751).

План оккупации Бельгии, Голландии и Люксембурга впервые появился в августе 1938 года в связи с планом нападения на Чехословакию (ПС‑375).

Намерение напасть оформилось в программу в мае 1939 года, когда Гитлер заявил своим командующим, что «голландские и бельгийские авиационные базы должны быть оккупированы с помощью вооруженных сил. Заявления о нейтралитете следует игнорировать» (Л‑79).

Таким образом, войны, которые должны были последовать, планировались прежде, чем начиналась первая война. Это были наиболее тщательно спланированные войны в истории.

Вплоть до того времени, когда все преступные акты агрессии в их ужасающей последовательности и развитии уже были Давно завершены, не было сделано ни одного шага, который бы не соответствовал искусно составленному генеральному плану или вытекающим из него календарным графикам и расписаниям.

Военные преступления и преступления против человечности также не являлись внеплановыми, отдельными или стихийными актами.

Даже если оставить в стороне наши неоспоримые доказательства существования заговора, достаточно спросить, разве возможно было выделить 6 миллионов человек из населения нескольких стран на основании их принадлежности и происхождения, умертвить их, а тела их уничтожить, если эта операция не являлась частью генеральной программы, разработанной правительством? Разве можно было поработить 5 миллионов рабочих, насильственно их завербовать и вывезти в Германию, распределить на те работы, где они могли быть наиболее полезны, организовать систему их снабжения, если медленная смерть от голода вообще может быть названа снабжением, и осуществить их охрану, если все это не являлось частью общего плана? Разве могли быть созданы сотни концентрационных лагерей по всей Германии, рассчитанных на сотни тысяч жертв и требовавших материалов и рабочей силы для своего строительства, персонала и руководства для своего обслуживания и включения их в качестве составной части в экономику страны; разве могли быть затрачены все эти усилия при германской автократии, если они не были частью плана? Разве тевтонская страсть к организации стала знаменитой из‑за своей терпимости и бессистемной деятельности?

Каждая отдельная часть плана была тесно связана со всеми остальными. Программа рабского труда была согласована с нуждами промышленности и сельского хозяйства, а они, в свою очередь, приспосабливались к потребностям военной машины. Сложный пропагандистский механизм приводится в движение для осуществления программы господства над народом и побуждения его к войне, в которой должны были сражаться его сыновья. Промышленность вооружения черпала рабочую силу из концентрационных лагерей. Концентрационные лагеря черпали ее из гестапо. Гестапо опиралось на шпионскую систему нацистской партии. Нацистский железный закон исключил все, что не соответствовало нацистской программе. Все значительные события, происходившие в этом регламентированном обществе, были лишь проявлениями заранее запланированной и открыто объявленной программы захвата для нацистского государства места под солнцем ценой ввержения во мрак всех остальных.

Подсудимые отвечают на это небывалое обвинение по‑разному: одни – признавая ограниченную ответственность; другие – перекладывая вину на других; а некоторые утверждают, что, хотя колоссальные преступления действительно совершались, преступников все же нет.

Ограниченное время не позволяет мне рассмотреть в отдельности построение защиты каждого подсудимого. Однако есть моменты, общие для многих дел, и они заслуживают некоторого рассмотрения.

Защитники подсудимых пытаются опровергнуть обвинение в заговоре или наличие общего плана на том основании, что характер нацистского плана не соответствует понятию заговора, применимому в германском праве, – заговора о разбое на большой дороге или о краже со взломом. Их представление о заговоре ассоциируется со встречей украдкой глухой ночью в уединенном, скрытом месте, где небольшая группа преступников обдумывает каждую деталь конкретного преступления.

Устав, предвосхищая возможность применения в качестве критерия такой ограниченной и узкой концепции заговора, взятой из внутреннего права, употребляет дополнительное и не являющееся формально‑юридическим понятие «общий план». Устав гласит, что руководители, организаторы, подстрекатели и пособники, участвовавшие в составлении или осуществлении общего плана, направленного на совершение любого из названных преступлений, «несут ответственность за все действия, совершенные любыми лицами с целью осуществления такого плана».

Концепция общего плана, изложенная в Уставе, представляет собой в действительности принципиальное понимание термина «заговор» в международном праве. Общий план или заговор для захвата государственной машины, для совершения преступлений против мира во всем мире, для того, чтобы стереть с лица земли целую расу, поработить миллионы, покорить и ограбить целые народы, не может рассматриваться в тех же рамках, что и планирование менее значительных преступлений, хотя и в данном случае применимы те же самые основные принципы.

Обыкновенные бандиты могут планировать, кто из них возьмет револьвер и кто – стилет, кто подойдет к жертве спереди, кто – сзади и где именно они ее подстерегут. Но при планировании войны револьвер становится вооруженными силами – «вермахтом», а стилет – военно‑воздушным флотом.

Выбор места для удара ограничивается не темной аллеей, а пространствами всего мира. В эту операцию входят в качестве элементов: умелое обращение с общественным мнением, государственные законы, полицейская служба, промышленность и финансы. Там, где в обыкновенном заговоре использовались угрозы и обещания, здесь была пущена в ход внешняя политика нации. Степень секретности, которая указывает на преступный умысел заговора, зависит от его цели. Тайные приготовления государства, направленные против народов других стран мира, даже если они и скрыты от других стран, могут быть совершенно открыты и широко известны его народу.

Но не тайна является существенной составной частью такого замысла. Некоторые части общего плана могут объявляться с крыш домов, как это было с антисемитизмом, а другие держаться в секрете, как это было в течение долгого времени в отношении программы перевооружения.

Исключительно соображения стратегического характера определяют, какая именно часть подготовительных мероприятий должна быть обнародована, как, например, это было с заявлением, которое сделал Геринг в 1935 году, о создании военно‑воздушного флота, и какая их часть должна сохраниться в тайне, как, скажем, это было в связи с использованием нацистами лопат для обучения «трудовых отрядов» обращению с оружием (ПС‑3054).

Этот заговор большого размаха аморфен по форме и оппортунистичен по средствам его выполнения. Однако ни то, ни другое не может помешать закону проникнуть в его существо.

Подсудимые, однако, утверждают, что не могло существовать заговора, предусматривавшего ведение агрессивных войн, во‑первых, потому, что никто из нацистов не желал войны; во‑вторых, потому, что целью перевооружения было лишь обеспечение усиления Германии с тем, чтобы и ее голос был слышен в семье народов, и, в‑третьих, потому, что войны, по существу, не являлись агрессивными, а были лишь оборонительными войнами против «большевистской угрозы».

Когда мы анализируем доводы, приведенные в доказательство того, что нацисты не хотели войны, мы видим, что в сущности своей они сводятся к следующему:

«С точки зрения объективной, факты выглядят довольно скверно, но если вы рассмотрите мое душевное состояние, то убедитесь, что я лично субъективно ненавидел войну. Мне были известны ужасы войны, я хотел мира».

Я не так уж уверен а этом. И еще менее склонен согласиться с определением, данным Герингом генеральному штабу, который он называл пацифистской организацией.

Однако нашему обвинению не повредит, если мы примем в качестве абстрактного предположения, что никому из этих подсудимых не нравилась война. Но они хотели получить то, что, как они знали, они не могли получить без войны. Они хотели получить земли и богатства своих соседей. Их философия, как кажется, сводилась к тому, что, если эти соседи не уступят добровольно, они тем самым станут агрессорами и на них нужно будет возложить ответственность за развязанные войны.

Однако остается фактом то обстоятельство, что война никогда не казалась нацистам ужасной до тех пор, пока она не вошла к ним в дом, до тех пор, пока не был раскрыт обманный характер их заверений германскому народу о том, что германские города, подобные тому разрушенному городу, в котором мы находимся, останутся неуязвимыми. Начиная с этого времени война стала ужасной и для них.

Но опять‑таки подсудимые пытаются доказать: «Конечно, мы производили пушки, но не для того, чтобы стрелять, – они должны были только придать нам вес при переговорах». В лучшем случае этот аргумент сводится к утверждению, что военные силы были предназначены для шантажа, а не для военных действий.

Угроза военного вторжения, с помощью которой силой был навязан аншлюс Австрии, угрозы, предшествовавшие Мюнхену, угроза Геринга подвергнуть бомбардировке прекрасный город Прагу, если президент Чехословакии не согласится на создание протектората, являются примерами того, что подсудимые имели в виду, когда они говорили об использовании вооружения как аргумента при ведении переговоров. Но из самой природы германских требований ясно, что должен был наступить день, когда какая‑нибудь страна откажется купить себе мир, откажется внести за себя выкуп, потому что «конец этой игры – угнетение и позор, и народ, который играет в нее, погиб».

Намеревались ли в таком случае подсудимые отказаться от германских требований или Германия собиралась настаивать на них и проводить пропаганду таким образом, чтобы возложить вину за ведение войны на тот народ, который оказался столь безрассудным, что стал сопротивляться? События ответили на этот вопрос, а документы, подобные меморандуму адмирала Карлса, ранее мною цитировавшемуся, не оставляют никакого сомнения в том, что события совершались именно так, как это предполагалось.

Некоторые подсудимые заявляют, что войны не были агрессивными и целью их было лишь защитить Германию от новой возможной опасности – «угрозы коммунизма», которая являлась своего рода навязчивой идеей многих нацистов.

С самого начала этот довод о самозащите терпит крах, поскольку в этом случае полностью игнорируется сочетание фактов, установленных материалами Суда. Во‑первых, быстрые и колоссальные по размаху германские приготовления к войне; во‑вторых, неоднократные, открыто объявленные намерения руководителей Германии совершить нападение (о которых я говорил ранее), и, в‑третьих, тот факт, что имела место целая серия таких войн, когда германские силы первыми наносили удары без предупреждения и пересекали границы стран и других народов. Даже если бы могло быть доказано, а это доказать невозможно, что война с Россией на самом деле носила оборонительный характер, совершенно очевидно, что дело обстоит иначе в отношении всех тех войн, которые предшествовали ей.

Кроме того, можно также отметить, что даже те, кто хотел бы убедить Вас в том, что коммунизм угрожал Германии, соперничают друг с другом в попытках доказать, что они были против этой пагубной авантюры. Можно ли поверить, что они выступали бы против такой войны, если бы она была на самом деле оборонительной?

Легковесное отношение к фактам, характерное для этой теории самозащиты, защитники пытаются компенсировать, как это часто делают адвокаты, ссылками на теорию права. Доктор Ярайсс в своей «ученой» речи от имени защиты указывает, что ни одно условие договора, ни одно положение права не лишает Германию как суверенную нацию права на самооборону. Он далее утверждает, ссылаясь на авторитет классического международного права, что каждое государство должно само решить вопрос о том (я цитирую), «является ли война, которую оно ведет в данном случае, оборонительной».

Нет необходимости рассматривать основательность абстрактного принципа, не относящегося к фактам настоящего дела. Я не сомневаюсь, что, если какая‑нибудь нация пришла бы к решению, что она должна прибегнуть к войне в целях самозащиты, исходя из условий, дающих достаточное основание для того, чтобы честно принять такое решение, любой Трибунал придал бы этому большое и, возможно, решающее значение, даже если бы последующие события показали, что такое решение было заблуждением.

Но факты на данном процессе не допускают никакой скидки на честное решение, потому что нацисты даже не пытались сделать вид, что они пришли к такому решению; еще в меньшей степени оно являлось честным.

Ни в одном из документов, которые раскрывают планирование и обоснование планов этих нападений, не было и не может быть процитировано ни одного предложения, которое указывало бы на действительное опасение по поводу нападения извне. Вполне возможно, что у государственных деятелей других наций не хватило мужества немедленно и полностью разоружиться. Возможно, они подозревали Германию в тайном перевооружении. Но если они и медлили с отказом от вооружения, они во всяком случае не побоялись пренебрегать развитием промышленности вооружения.

Германия отлично знала, что ее бывшие враги довели свое вооружение до упадка, столь маловероятной казалась им возможность новой войны. Германия противостояла Европе, которая не только не хотела нападать, но которая была слишком слаба и пацифистски настроена даже для того, чтобы соответствующим образом защищаться, и должна была заплатить чуть ли не своей честью, а может быть, и большим, чтобы купить себе мир. Те протоколы о секретных нацистских совещаниях, которые мы Вам представили, не называют потенциального агрессора. В них чувствуется дух агрессии, а не оборонительной войны. Они всегда замышляли территориальную экспансию, а не сохранение территориальной целостности.

Военный министр фон Бломберг в своей директиве от 1937 года, в которой устанавливались общие принципы для подготовки вооруженных сил к войне, опровергает эти жалкие притязания на самозащиту. Он заявлял в то время следующее:

«Общая политическая обстановка оправдывает политическое предположение относительно того, что Германии не грозит нападение ни с какой стороны. Основанием этого предположения является то, что почти все страны, и особенно западные державы, не испытывают желания вести войну, и, кроме того, в целом ряде государств, и в России особенно, ведется недостаточная подготовка к войне».

Тем не менее он предлагал

«...постоянно готовиться к войне с тем, чтобы: а) быть в состоянии в любое время нанести контрудар и Ь) суметь использовать в военных целях политическую ситуацию, если таковая представится»

(С‑175).

Если эти подсудимые могут сейчас цинично приводить в свое оправдание довод о самозащите, хотя ни один из ответственных лидеров в тот период искренне не заявил и не считал, что самозащита является необходимой, то тем самым доводятся до полного абсурда, с правовой точки зрения, все договоры о ненападении. Они становятся лишь дополнительным средством обмана в руках агрессора и ловушкой для миролюбивых стран. Даже если договоры о ненападении подразумевают то условие, что каждая страна может добросовестно (bona fide) принять решение о необходимости самозащиты против непосредственной угрозы нападения, оно тем не менее ни в коей мере не может служить прикрытием для тех, которые никогда не приходили к решению такого рода.

В своей вступительной речи я осмелился предсказать, что не будет серьезных опровержений того, что преступления, которые вменяются в вину подсудимым, были совершены действительно, и что речь будет идти об ответственности отдельных подсудимых. Подсудимые действительно показали, что мое пророчество сбылось. Вообще говоря, они не отрицают того, что все это имело место «само по себе», а не являлось результатом общего плана или заговора.

Одним из основных доводов отрицания подсудимыми наличия заговора является довод относительно того, что при диктатуре заговор невозможен. Далее подсудимые аргументируют свое заявление тем, что все они должны были повиноваться приказам Гитлера, которые имели силу закона в Германском государстве, и, следовательно, повиновение нельзя считать основой для предъявления обвинения в совершении преступления. В том же духе приводятся объяснения, что, хотя массовые убийства и совершались, убийц не было.

Этот довод преследует цель обойти статью 8 Устава, согласно которой приказ правительства или начальника не освобождает подсудимого от ответственности, но может только приниматься во внимание как смягчающее вину обстоятельство.

Эта статья Устава является справедливой и отвечает действительному положению вещей, как об этом заявил подсудимый Шпеер, определяя, что он подразумевает под общей ответственностью руководителей Германского государства:

«В отношении вопросов, имеющих решающее значение, должна существовать общая ответственность. Общая ответственность должна существовать постольку, поскольку данное лицо является одним из руководителей, ибо кто еще может принять на себя ответственность за развитие событий, как не непосредственные сотрудники, которые работают вместе, рядом с главой государства?»

Он далее заявил Трибуналу:

«Невозможно после катастрофы уклоняться от общей ответственности. Если бы война была выиграна, то руководители также приняли бы на себя полную ответственность».

Утверждение относительно того, что неограниченная власть фюрера исключала возможность существования заговора, как и многое другое в абстрактных аргументах защиты, явно опровергается фактами, которые имеются в судебных протоколах. Фюрерский принцип абсолютизма, как указывал Геринг, был сам по себе частью общего плана.

Подсудимые могли стать рабами диктатора, но именно он был их диктатором. И Геринг заявил в своих показаниях: с самого начала цель нацистского движения заключалась в том, чтобы сделать его таковым. Каждый нацист произносил следующую присягу: «Я обещаю, что я буду вечно верен Адольфу Гитлеру. Я обещаю безоговорочно повиноваться ему и фюрерам, назначенным им» (ПС‑1898).

Более того, они заставили всех тех, кто находился в их власти, также принести такую присягу. Эта присяга была незаконной согласно германскому праву, ибо стать членом организации, в которой дается присяга о повиновении неизвестному начальнику или о безоговорочном повиновении известному начальнику, согласно закону считалось преступным.

Эти люди уничтожили свободное правительство в Германии, а сейчас просят освободить их от ответственности, потому что они стали рабами. Они находятся в положении мальчика из сказки, который убил своего отца и мать, а затем просил о снисхождении, потому что остался сиротой. Но эти люди не заметили того, что действия Адольфа Гитлера – это их действия. Именно эти люди из миллионов других, именно они, руководя миллионами других, создали Адольфа Гитлера и облекли эту психопатическую личность властью не только принимать решения по многочисленным общим вопросам, но и разрешать важнейший вопрос о войне и мире. Они допьяна напоили его властью и заставили людей заниматься перед ним низкопоклонством. Они разжигали его ненависть и вселяли в него чувство страха. Вложив в протянутые руки Гитлера заряженное ружье, они именно ему предоставили нажать курок, и когда он это сделал, все они это в то время одобрили.

Его вина признается одними подсудимыми неохотно, другими с чувством мести. Но его вина – это вина всех вместе и каждого в отдельности из тех, кто находится на скамье подсудимых. Защита убеждает нас, что подсудимые не могли создать общий план или быть соучастниками единого заговора, потому что между ними происходила борьба и они принадлежали к различным фракциям и кликам. Нет необходимости в том, чтобы люди были согласны абсолютно по всем вопросам для того, чтобы они сумели сговориться между собой по достаточному количеству вопросов, в результате чего они будут разделять ответственность за преступный заговор.

Без сомнения, были заговоры и внутри заговора, так же как интриги, соперничество и борьба за власть. Шахт и Геринг разошлись во мнениях по вопросу о том, кто из них должен осуществлять контроль над экономикой страны, но у них не было разногласий в отношении того, что вся экономика должна быть регламентирована для проведения подготовки к войне.

Геринг заявляет, что действовал помимо общего плана, аргументируя это тем, что через Далеруса он вел некоторые переговоры с влиятельными людьми Англии как раз перед польской войной. Однако совершенно ясно, что это было сделано не для того, чтобы предотвратить агрессию против Польши, а имело своей целью обеспечение успеха и безопасное проведение этой агрессии, добившись нейтралитета Англии (ТС‑90). Розенберг и Геринг, быть может, были не во всем согласны по вопросу о том, как распределить награбленные произведения искусства, но в отношении того, как следует производить этот грабеж, у них никаких разногласий не было. Иодль и Геббельс, быть может, расходились во мнениях по вопросу о том, следует ли денонсировать Женевскую конвенцию, но у них никогда не было разногласий по поводу нарушения ее.

Подобным же образом обстояло дело на всем протяжении подлой истории их заговора. Мы не встретили ни единого случая, когда бы один из подсудимых противостоял остальным и заявил: «Это неправильно, я не буду делать этого». Как бы они ни расходились во мнениях, спорным всегда являлся лишь вопрос о методе или компетенции, но эти разногласия никогда не выходили за рамки общего плана.

Некоторые подсудимые также утверждают, что во всяком случае не существовало заговора для совершения военных преступлений и преступлений против человечности, потому что члены кабинета никогда не встречались с военными руководителями для того, чтобы планировать такого рода действия. Однако следует сказать, что эти преступления являлись неизбежным и неотъемлемым результатом осуществления плана агрессии для расширения жизненного пространства («лебенсраум»).