Выступление О. ЛЮДИНГХАУЗЕНА, защитника подсудимого Константина фон Нейрата

[Стенограмма заседаний Международного военного трибунала от 23 и 24 июля 1946 г.]

Достопочтенный лорд, господа судьи... Уже в середине прошлого столетия стремления людей, стоявших на высоком моральном и этическом уровне, были направлены на то, чтобы хоть сколько‑нибудь смягчить или устранить ужасы войны. Создание Красного Креста в Женеве было первым очевидным и многообещающим успехом этих стремлений. Данный процесс был обусловлен и продиктован не только стремлением ограничить методы ведения войны и свободу применения военных средств и действий, но также и стремлением найти средства и пути к тому, чтобы изъять войну вообще как средство политики из сферы взаимоотношений между народами. Кроме того, процесс преследует еще высокую цель создания такого международного права в жизни народов и сотрудничества государств, которому подчинились бы все народы и государства, если они хотят считаться цивилизованными государствами, связанными обязательствами, как связывает каждого отдельного гражданина государства изданный этим государством закон, регулирующий совместную жизнь граждан денного государства. И хотя вы, господе судьи, как и весь мир, поймете, как несказанно тяжело нем, немцем, сознавать, что именно те война, которую вели наше Германское государство и наш германский народ, вызвала эту попытку создания такого международного права, мой подзащитный подсудимый барон фон Нейрат и я можем лишь приветствовать лежащую в основе денного процессе попытку...

Впервые в истории человечестве должно быть претворена в жизнь мысль о том, что государственные деятели того или иного народа должны нести ответственность и наказание за вызванные ими агрессивные войны и за использование во время этих войн бесчеловечных и жестоких средств. Эта мысль, которую Высокий Суд должен претворить в действительность, как правовой принцип представляет собой что‑то совершенно новое в истории международного права. Но если нынешний процесс вместе с Уставом, положенным в его основу, действительно вызван волей и решимостью заставить нести личную ответственность государственных деятелей тех народов, которые вызвали эту войну, и изъять тем самым войну с ее ужасами вообще из сферы международного общения государств, то тогда это будет приветствоваться всеми сторонниками мира в соответствии с их искренними стремлениями...

Вы, господа судьи, в этом я убежден, должны будете констатировать, что мой подзащитный с первого до последнего дня своей официальной деятельности на посту имперского министра иностранных дел и на посту имперского протектора был преисполнен лишь одним желанием и все его поступки диктовались единственным стремлением – избежать войны и всех связанных с ней ужасов и поддержать мир. Он ушел в отставку лишь тогда, когда убедился, что все его старания были напрасны, что воля и решимость верховного правителя государства, го есть Гитлера, были сильнее, чем он. Поэтому самый факт его принадлежности к правительству до этого момента нельзя рассматривать как согласие – я уже не говорю о содействии и соучастии в планировании, подготовке и ведении войны – и возлагать на него ответственность за войну и тем более за совершенные за время этой войны ужасы и злодеяния...

Тем самым, господа судьи, на Ваши плечи возложена неслыханная ответственность – такая ответственность, какой не знал еще ни один суд в мире. Вы должны... заложить первый камень храма мира всех народов земного шара. Вы должны построить фундамент для достижения грезившегося покойному президенту Рузвельту идеала вечного мира. Будущие поколения должны будут продолжать строительство на основании Вашего приговора. Вы должны указать направление, по которому те, кто будут жить после нас, будут стремиться к осуществлению этой высокой цели. Ваша задача не в том, чтобы создать прецедент, не в том, чтобы на основании данных этого дела наказать виновных, – Вы должны создать принципиальные положения нового международного права, которое будет господствовать в будущем. Уже это одно, то есть эта поставленная перед Вами задача, определяет собою значение данного Трибунала, его смысл и высокую этическую сущность, перед чем мы все преклоняемся. Однако одновременно это означает, что приговор, который Вы должны вынести подсудимым, не является обычным приговором над отдельными подсудимыми и их действиями, а представляет собой новый закон, на основании которого все позднейшие суды будут творить правосудие и выносить свои приговоры...

Утверждение обвинения, что подсудимый фон Нейрат своим вступлением в кабинет Гитлера и пребыванием в правительстве действовал на консервативные круги Германии, как действует «пятая колонна» с ясной целью привлечь их на сторону национал‑социализма, обвинение даже и не пыталось подкрепить какими‑либо доказательствами. Между тем оно опровергается показаниями свидетелей и другими доказательствами, из которых видно, что отставка подсудимого с поста министра иностранных Дел именно этими кругами была воспринята с большим огорчением и беспокойством, так как в уходе фон Нейрата из правительства они видели признак того, что отныне его последовательная политика мира будет заменена другой, направленной на подготовку войны внешней политикой, которую с полным правом расценивали как национальное бедствие.

...Нейрат не отказался, как это сделал министр Эльтц фон Рюбенах, от назначения почетным группенфюрером СС в сентябре 1937 года, а также от золотого партийного значка, который был вручен ему Гитлером на заседании комитета 30 января 1937 г., в чем обвинение усматривает доказательство его мнимого национал‑социалистского мировоззрения. Как доказывают показания подсудимого Геринга, такой отказ со стороны подсудимого фон Нейрата, так же как и со стороны Эльтца фон Рюбенаха, был бы воспринят Гитлером как оскорбление, и на него Гитлер ответил бы немедленным увольнением подсудимого в отставку. Этого подсудимый как раз не хотел...

Нейрат никогда не приносил присягу, которая являлась условием вступления в СС, никогда не осуществлял никакой деятельности в СС и за всю свою жизнь лишь два раза надел форму СС ввиду настойчивого желания Гитлера.

Награждение подсудимого орденом Орла, как и подсудимого фон Риббентропа, имело место не за достигнутые ими лично успехи, а скорее, связано было с положением имперского протектора как такового, чтобы придать этому ордену, который был предназначен только для награждения иностранцев, особое значение в глазах иностранных государств, что явствует уже из того, что подсудимый при своем уходе в отставку должен был его вернуть...

Подсудимый испытал величайшее, может быть, самое тяжелое разочарование за время своей служебной деятельности, когда он 5 ноября 1937 г. из речи Гитлера понял, что все его стремления, борьба, все его личные жертвы последних пяти лет были бесполезны, что его влияние на Гитлера окончилось и что Гитлер решил отказаться от него...

Если считать, что подсудимый как ответственный руководитель германской внешней политики и нарушил международные договоры, то следует указать на то, что согласно точному тексту Устава нарушение международных договоров сам о по себе не является наказуемым деянием, а становится таковым лишь в том случае, если оно служит подготовке агрессивных войн.

Вскоре после прихода к власти Гитлера 30 января 1933 г. по причинам, освещение которых здесь завело бы слишком далеко, за границей, и не только во Франции и у ее союзников, но и в Англии, создалось впечатление, что эта так называемая немецкая революция представляет опасность для Европы.

Однако совершенно ясно, что Германия в эту весну 1933 года не была в состоянии вести войну. Было бы верхом безумия и самоуничтожением вести войну с хорошо вооруженной современным оружием многомиллионной армией Франции и ее союзников, имея маленькую армию (рейхсвер) в сто тысяч солдат, не располагающую вообще наступательным оружием, не имеющую танков, тяжелой артиллерии и военных самолетов. Следовательно, страх перед предстоящим военным нападением со стороны Германии, даже с точки зрения западных держав, ни при каких условиях не мог явиться причиной отказа их от разоружения. Единственной возможной причиной могло быть вообще отношение западных держав к вопросу о разоружении, то есть могло быть их желание вообще не начинать разоружения...

Заметная разрядка наступила лишь после того, как Гитлер в своей речи в рейхстаге 17 мая 1933 г. еще раз заявил миру о своем желании и о желании всего немецкого народа сохранить мир ... Эта речь привела также к окончанию изоляции Германии и к объединению четырех великих держав – Англии, Франции, Италии и Германии так называемым Пактом четырех...

На международной конференции по экономическим вопросам, которая открылась 12 июня 1933 г. в Лондоне, австрийский канцлер Дольфус обратил внимание держав на якобы возникшую угрозу для самостоятельности Австрии со стороны Германии. Он обвинил Германию в том, что она оказывает поддержку австрийским национал‑социалистам в их борьбе против его правительства.

Таким образом, он ставил австрийский вопрос в центр внимания всей европейской политики и призывал державы защитить независимость Австрии, которую называл одним из краеугольных камней во всем сооружении европейского соотношения сил, потому что ей якобы угрожала Германия.

Таким образом, он опять обострял то настроение, которое лишь незадолго до этого установилось.

...Интересным в предшествовавших переговорах был и должен быть отмечен тот факт, что произошли изменения в отношениях между Францией и Россией. Развитие этих отношений в дальнейшем стало решающим не только для внешней политики Германии, но и для всей политики Европы в последующее годы... Каково было значение этого факта, показывают события, происшедшие год спустя... Переговоры о проекте так называемого Восточного пакта в течение лета 1934 года, уход Германии с конференции по разоружению и выход из Лиги Наций вызваны были позицией западных держав, заключивших ряд соглашений и пактов о взаимопомощи...

Эта союзная система имела отчаянное сходство с той, которой Германия уже противостояла однажды в 1914 году. И как раз это невольное сравнение должно было привести каждого государственного деятеля Германии к убеждению, что все зги союзы были направлены исключительно против Германии и, во всяком случае, означали угрозу для нее...

Германия начала создавать военно‑воздушный флот и восстанавливать на основе всеобщей воинской повинности армию, составившую в мирное время 36 дивизий...

Западные державы восприняли этот шаг Германии по‑разному. Англия и Италия немедленно объявили протест против такой якобы односторонней отмены международных договоров, но они не обрывали нитей, которые могли бы привести к дальнейшим переговорам.

Английская нота протеста содержала ясный вопрос: согласно ли германское правительство вести дальнейшие переговоры в том плане, как это предусмотрено лондонским коммюнике, вопрос, на который подсудимый фон Нейрат тотчас же ответил утвердительно, изложив его в коммюнике Германии от 18 марта 1935 г.

В конце марта 1935 года в Берлин прибыл министр иностранных дел Англии Иден для ведения переговоров о существовавших возможностях относительно подписания соглашения по морским вопросам...

Франция сочла необходимым 20 марта 1935 г. поставить на обсуждение Лиги Наций вопрос о поведении немцев, потребовав от нее решения, констатировавшего нарушение Германией взятых ею на себя обязательств, выполнять которые должны все нации...

Само собой разумеется, что германское правительство в своей ноте от 20 апреля 1935 г. не согласилось с такой резолюцией Лиги Наций, заключающей в себе новую дискриминацию...

18 июня 1935 г. между Англией и Германией было заключено известное морское соглашение, которым устанавливалось твердое соотношение сил обоих флотов. Это германо‑английское соглашение имело большое значение. С политической точки зрения оно означало фактическое признание Англией военного суверенитета Германии, отказ от резолюции Лиги Наций, следовательно, от мнения, представлявшегося французами, и одобрение, санкционирование Англией шага Германии, заклейменного Лигой Наций как нарушение договоров...

После ратификации Францией договора с русскими о взаимопомощи 7 марта 1936 г. немецкие войска снова заняли свои старые гарнизоны в демилитаризованной зоне Рейнской области. Немецкая империя восстановила полный суверенитет на всей своей территории...

Я думаю, господа судьи, что своей речью я в достаточной степени доказал, что действия, которые инкриминируются обвинением подсудимому, – нарушение договора, восстановление военного суверенитета империи и милитаризация Рейнской области – не носили агрессивного характера или характера подготовки к войне. Нет необходимости еще раз подчеркивать, что отсутствует какое‑либо основание квалифицировать эти действия как подготовку Германии к будущей агрессивной войне...

Когда после речи Гитлера, произнесенной им 5 ноября 1937 г., и последующей беседы с ним относительно этой речи, состоявшейся в январе 1938 года, фон Нейрат убедился в том, что его влияние на Гитлера исчезло, что Гитлер не остановится перед насильственными военными мероприятиями, он сразу сделал должный вывод, подав прошение об уходе в отставку, которое и было удовлетворено...

Но это не исключало для подсудимого возможности снова предоставить себя в распоряжение Гитлера... В силу всей его позиции становится совершенно понятным, что когда 11 марта 1938 г. Гитлер вызвал его к себе для того, чтобы сообщить ему о вступлении германских войск в Австрию, и в связи с отсутствием имперского министра иностранных дел фон Риббентропа, находившегося в тот момент в Лондоне, спросить его совета и попросить его составить ответ на протест английского посла, фон Нейрат согласился. Обвинение ставит подсудимому в вину то, что содержание этого ответа фактически было неправильным. В связи с этим мне придется указать на следующее: а этом письме подсудимый передал лишь то, что рассказал ему лично Гитлер...

У него не было никакого основания сомневаться в правильности сделанного Гитлером описания предшествующих событий, тем более что это было в присутствии Геринга и последний не возражал...

Точно так же ему не может быть предъявлено никакого обвинения за заявление, сделанное им некоторое время спустя чехословацкому доктору Маетны. Маетны воспринял заявление фон Нейрата о том, что Гитлер не намеревается нападать на Чехословакию и считает себя теперь, так же как и раньше, связанным договором об арбитраже, не как заявление, сделанное на все будущее время, а лишь на самое ближайшее время, а именно на время до окончания операции в Австрии...

После показаний Геринга и показаний других свидетелей, совпадающих друг с другом, я считаю излишним более пространно описывать отдельные подробности о созыве Мюнхенской конференции в конце сентября 1938 года. Доказанным фактом является то, что своим созывом и своим успехом, то есть тому, что было достигнуто соглашение по судетскому вопросу с Англией и Францией, конференция в значительной степени обязана инициативе и содействию подсудимого. Он мог повлиять на ход событий благодаря одному обстоятельству, которое обвинение, совершенно превратно истолковывая вещи, вменяет ему в вину, а именно благодаря тому обстоятельству, что он после его ухода с поста министра иностранных дел был назначен председателем созданного в то время Гитлером тайного совета министров. Если бы он не занимал этого посте, ему не удалось бы получить аудиенции у Гитлера в сентябре 1938 годе и добиться от него согласия на созыв мюнхенской конференции...

Когда Гитлер несколько дней спустя после оккупации Чехословакии вызвал фон Нейрате в Вену и сообщил ему, что он избрал его на пост имперского протектора Богемии и Моравии, мой подзащитный в силу вышеуказанного сознания своей ответственности счел себя обязанным принять это назначение... Он с полным правом мог и должен был сказать себе, что если он откажется от этого назначения, то весьма вероятно, что из окружения Гитлера будет назначен на пост имперского протекторе другой человек, который не будет подходить для этой миссии.

По поводу предпринятой обвинением попытки показать путем предъявления фотокопии письме подсудимого, адресованного начальнику имперской канцелярии Ламмерсу, от 31 августа 1940 г. (документ ПС‑3853) и якобы существующих к нему приложений, я хотел бы заявить следующее: обе отчете, приложенные к письму не имя Леммерса, в действительности не соответствуют намерениям и тенденциям подсудимого по вопросу о германизации чешского народа. Эти фотокопии, как с уверенностью заявляет подсудимый, не только не соответствуют по содержанию, форме и по величине подлинным приложениям, представленным ему не подпись и одобренным им самим с тем, чтобы присоединить их к письму на имя Ламмерса, но они вызывают и более чем обоснованное сомнение относительно того, действительно ли идентичны эти фотокопии подшитым к письму Ламмерса приложениям...

С самого начала имперскому протектору не только не была передана полная власть в протекторате, ему, не говоря уже о его подчинении Гитлеру, не только никогда не было предоставлено авторитетное и главенствующее положение, но даже и его собственные полномочия и сфера компетенции не были достаточно ясно определены. Правда, в указе Гитлера от 16 марта 1939 г. о создании протектората и в дополняющем его постановлении от 22 марта 1939 г. устанавливается, что имперский протектор подчиняется фюреру и рейхсканцлеру и является единственным представителем последнего, а также и имперского правительства и должен получать свои указания от фюрера и рейхсканцлера. Однако в то же время с самого начала из его компетенции были изъяты не только такие определенные административные сферы, как вооруженные силы, транспорт, почтовая и телеграфная связь, но и имперскому правительству и имперским органам было дано право подчинять своей власти независимо от имперского протектора административные органы, входившие в сферу компетенции имперского протектората, и в случае необходимости создавать так называемые собственно имперские органы, которые не подлежали бы компетенции имперского протектора. Империи было также предоставлено право принимать меры, необходимые для обеспечения безопасности и порядка в протекторате, через голову имперского протектора.

Ни в коем случае нельзя возложить на него ответственность за распоряжения, мероприятия и действия, если они исходили не от него и проводились не по его приказу, а осуществлялись другими учреждениями и инстанциями, не входящими в сферу его компетенции и не подчиненными ему.

На основании статьи 5 указа от 16 марта 1939 г. о назначении Нейрата протектором обвинение делает вывод о том, что он в качестве имперского протектора должен нести ответственность решительно за все, что происходило в протекторате за время его деятельности, то есть с 17 марта 1939 г. по 27 сентября 1941 г. Такой вывод при учете фактического распределения сфер компетенции в протекторате является объективно неправильным и ошибочным.

Приказ от 1 сентября 1939 г. о структуре управления протектората и о германской полиции безопасности был издан без предварительного уведомления подсудимого советом министров по обороне империи. Хотя согласно этому приказу все немецкие административные власти и их чиновники в протекторате и были подчинены имперскому протектору, однако это подчинение носило чисто формальный характер, то есть это не было подчинением по деловой линии...

Карл Франк, назначенный в протекторат начальником СС и полиции, одновременно получил и пост статс‑секретаря и в качестве такового был подчинен ему. Из этого подсудимый мог сделать вывод о желании Гитлера централизовать руководство полицией, хотя и не в руках подсудимого, но, по крайней мере, в его учреждении, а именно в руках его статс‑секретаря. На практике же отношения сложились совершенно иначе, так как статс‑секретарь Франк совершенно не думал о том, чтобы как‑нибудь приобщить к деятельности полиции начальника своего ведомства, подсудимого, признавая только компетенцию и руководство Гиммлера или начальника главного управления имперской безопасности...

Естественно, что вследствие такого разделения сфер влияния и в результате различного отношения Франка и фон Нейрата к чешскому народу должны были сразу выявиться противоречия и резкие разногласия между ними, ибо Франк, будучи судетским немцем и одним из руководителей, был охвачен ненавистью и жаждой мести ко всему, что было чешским...

Из всего вышеизложенного явствует, что подсудимый фон Нейрат не мог быть также ответственным и за произведенные аресты во время оккупации чешской территории, а также и за то, что 8 тысяч видных чешских деятелей были в начале войны арестованы в качестве заложников и за то, что они были заключены в концлагерь или казнены. Эти аресты согласно показаниям подсудимого, с которыми совпадают показания Франка, были произведены по прямому приказу из Берлина...

Наконец, я считаю, что представленными доказательствами неоспоримо установлено, что подсудимый не ответствен за приказ о расстреле 9 студентов и за арест 1200 студентов в ночь с 16 на 17 ноября 1939 г. Эти мероприятия, фактически являющиеся актами террора, были проведены по личному приказу Гитлера без ведома подсудимого и в его отсутствие. Выполнены они были по прямому указанию Франка, а объявление от 17 ноября 1939 г. за подписью Нейрата, в котором доводилось до сведения населения об этом мероприятии, не было ни издано, ни подписано им, его именем просто злоупотребили.

Подсудимый не несет ни малейшей ответственности за такие отвратительные акты.

Приказ об этом точно так же, как и приказ о закрытии высших школ, был издан Гитлером в Берлине и передан непосредственно Франку...

Утверждения, содержащиеся в докладе чешского правительства и в свидетельских показаниях, положенных в основу этого доклада, о том, что Нейрат приказал в середине ноября 1939 года закрыть высшие учебные заведения, являются неправильными. Закрытие высших учебных заведений произошло по категорическому приказу Гитлера...

Наконец, что касается того, что обвинение вменяет подсудимому в вину проводившиеся якобы им мероприятия против евреев, то и в данном случае утверждение обвинения не соответствует действительности, так как из 21 постановления, представленного суду, только 4 были подписаны подсудимым, 6 были изданы непосредственно имперским министерством, 10 издали статс‑секретарь Франк или непосредственно подчинявшийся ему доктор фон Бургсдорф.

Издание первого постановления от 21 июня 1939 г., подписанного самим Нейратом, представляет собою не что иное, как введение инструкций, действовавших в империи, относительно того, как распоряжаться еврейским имуществом в протекторате, включенном с 16 марта 1939 г. в состав Германской империи.

Встает вопрос: совершил ли подсудимый, приняв на себя пост имперского протектора и оставаясь на нем, несмотря на развязанную Гитлером войну, начавшуюся через несколько месяцев после его назначения, преступление, являющееся наказуемым согласно Уставу и выразившееся в поддержке или помощи Гитлеру и его сообщникам при совершении ими преступлений? Обвинение отвечает на этот вопрос утвердительно...

Я спрашиваю, не является ли, по крайней мере, более моральным и нравственным посвятить себя цели, которая состояла в том, чтобы активно бороться, пусть в ограниченной сфере, против режима, не признаваемого им из‑за его порочности и аморальности, препятствовать применению методов этой системы, спасая тем самым невинных людей от нужды и смерти, даже если эта деятельность будет внешне выглядеть как сотрудничество, чем, испытывая личное отвращение, с неприязнью отойти в сторону и пассивно наблюдать за тем, как этот режим без всяких препятствий свирепствует над людьми?

Господа судьи, я полагаю, что я в своей речи продемонстрировал и доказал, что ни одно из действий, инкриминированных моему подзащитному, не является преступным в соответствии с положениями Устава и что ни одно из этих действий подсудимого не было преднамеренно направлено на совершение преступлений, предусмотренных Уставом, что, таким образом, ни объективно, ни субъективно нельзя усмотреть в его поступках наказуемых действий, которые Устав квалифицирует как преступления, достойные наказания, будь то преступления, выражающиеся в планировании, подготовке или ведении агрессивных войн, будь то военные преступления или преступления против человечности...

Я передаю теперь с доверием судьбу моего подзащитного, барона фон Нейрата, в Ваши руки.